Цветок… И еще цветок…

Так распускается слива,

Так прибывает тепло.

      Известие о том, что молодой господин клана Каэдэхара распустил всю прислугу и продал дом, чтобы покрыть долги и окончательно оборвать связь с родом, быстро дошло и до чайного домика.

      Осознание, что бывший самурай всё же смог осуществить своё желании, чувствовалось сладостно-тёплым. Как и чувство ожидания, что стало украшением безликих дней, проведённых в окружении искусства и ненавистных обязанностей. Пусть даже это будет зря — гейша вряд ли узнает об этом заранее.

      Год расстелился незаметным ковром из месяцев, что каждый миг сменяли друг друга. В саду, хоть по ощущениям лишь недавно властвовала зима, снова расцвела весна. Белые цветы, заполнившие собой пустоту после морозов, напомнили о том вечере, когда гейша в последний раз видела ронина.

      Пройдясь пальцами по нежным лепесткам, Йогиши тихо хмыкнула. Срывать бутон не хотелось — пусть хоть что-то радует взгляд во время одиноких вечеров в саду.

      Мысль, что эту весну ей придётся провести в этот раз одной, без внезапного гостя, приятно тревожащего покой, остудила пыл и, вопреки устоявшемуся покою, посеяла зёрна сомнения.

      Даже если вечность не пройдёт, как обещал ей юноша, но не успеет ли закончиться людская жизнь?

Видели всё на свете

Мои глаза — и вернулись

К вам, белые хризантемы.

      — Печаль всё так же вам не к лицу, — тихий смех тревожит безмолвный вечер, и поначалу кажется, что это не заблудший ронин — ветер смеётся.

      Йогиши оборачивается, привычно щурясь, выдавая свою злость, едва скрываемою под образом сдержанной гейши. И пусть в душе царствует гнев, не отметить то, насколько Казухе к лицу странствия, девушка не может. Нет больше ни глубоко запечатанной печали от тяжелой ноши, ни тоски по дальним, неизведанным краям.

      — Заявившись спустя год ко мне, так ещё и без прежнего титула, ты надеешься на благосклонность? — без и толики былого уважения произносит Йогиши, хмуро прислонившись плечом к дереву.

      Казуха вновь смеётся — легко и весело, а после подходит ближе. Его руки отдают прохладой, когда захватывают запястья в свой нежный плен. Пусть и недостойно так просто касаться гейши — то, как сейчас это делает ронин, по прежнему кажется приятным и правильным.

      — Мне по душе твоя честность, — мягко отвечает Казуха, улыбаясь, — как и то, что мы сумели вновь встретиться. Я проделал длинный путь, длинною в год, прежде чем нашёл своё место, но именно этот год позволил мне осознать, что я действительно хочу поделиться с тобой обретённой свободой. Согласишься ли ты теперь сбежать со мной от всего?

      — Это почти смешно, что ты зовёшь меня за собой, всё ещё не зная моего имени, — гейша переходит на шёпот — мысль о том, что за ней действительно вернулись, дурманит, но всё равно не позволяет так просто согласиться.

      — Перед тем, как встретиться с тобой, я исправил это, — Казуха вновь тихо посмеивается, и, прежде чем продолжить, легко целует в целомудренном жесте гейше руки, — спасибо за доверие, Йогиши.

Зачем много слов?

Прошепчу твоё имя,

И сказано всё.