Помни, я всегда протяну тебе руку,

Когда будет больно, и трудно, и жутко.

Вот рукав моей куртки,

Вот в руке моё сердце,

Возьми, мне не жалко!

Да, ты взрослый мальчик,

Но знаешь, мальчики тоже плачут.

Знаешь, взрослые тоже плачут,

Знаешь, взрослым бывает страшно.

Посмотри, сколько вместе

Мы прошли и ещё пройдём.

Приходи в наш дом,

Клади голову мне на плечо.

Мы с тобой найдём выход.

Вдох-выдох, вдох-выдох.

Не волнуйся ни о чём…

«Я всегда протяну тебе руку» — Элли на маковом поле

~ ~ ~

Когда посреди ночи к тебе в Дом (или просто домой) заваливается друг, не надо закидывать его вопросами. Надо усадить на кровать, накрыть пледом и предложить чай. От чая Тимур отказывается, поэтому Людвиг приносит ему сок. Фейхуёвый. Тимур дрожащими руками забирает стакан, едва не разлив сок, и жадно пьёт. Лицо у него бледное, это видно даже в полумраке комнаты. Людвиг пристраивается рядом, обнимает друга и наконец спрашивает:

— Что случилось?

— Н-ничего, — предсказуемо отвечает Тимур. Голос у него дрожит так же, как и руки.

— То есть ты просто так ко мне посреди ночи пришёл? Соскучился? — скептично поднимает брови Людвиг.

— Т-ты же ко мне приходишь.

— Всего один раз. И я, ну… не особо соображал тогда, просто хотел куда-то, где… — Людвиг запинается. — Неважно, в общем. Тебе тоже кошмар приснился?

— Н-нет.

— Тогда в чём дело?

Тимур глубоко вдыхает, словно перед прыжком воду, судорожно стискивает свитер Людвига и воет ему в плечо:

— В том, что я никчёмный, Люд! У меня ничего не получается! Мне уже тридцать лет, а я понятия не имею, что делать со своей жизнью… Я тут самый взрослый и вроде бы должен решать все проблемы, но я не могу… Я вообще ничего не могу… — и совсем тихо, на грани слышимости: — Я себя ненавижу.

Людвиг не придумывает ничего лучше, кроме как укусить Тимура в шею. Не сильно, а так, в целях профилактики загонов. Впрочем, уже поздно что-либо профилактировать, но кусь лишним не бывает. Людвиг в этом уверен.

Тимур удивлённо поднимет голову, но тут же утыкается обратно в его плечо и всхлипывает. Ну вот, сейчас ещё расплачется. Людвиг понятия не имеет, что делать с плачущими людьми. Особенно со взрослыми тридцатилетними историками, которые только вчера, казалось, были младше тебя.

— Теперь я ещё и реву. Ну совсем как маленький, — скулит тем временем Тимур.

— Это нормально. Взрослым тоже нужно плакать, — возражает Людвиг, хотя внутри всё переворачивается от всхлипов друга, а тревога скребёт сердце.

— Да разве я взрослый? — истерично усмехается Тимур. — Я же вчерашний ребёнок.

— Для меня, может, и да, но вообще нет. Жил же ты как-то без меня.

— Жил, — подтверждает Тимур, шмыгая носом. — Как-то. Скучал очень.

— Я тоже по тебе скучал, — выдыхает Людвиг и пересаживается к нему на колени.

— Ты ч-чего?

— Так удобнее, — невозмутимо поясняет Людвиг. И снова кусает Тимура в шею.

— На этот раз-то зачем?

— А просто так. Чтоб ты не расслаблялся. И, ну… это… Не говори так, Тим, — Людвиг легонько пихает его в бок. — В смысле что ты никчёмный и всё такое. Это не так. Правда. Потому что, ну… Стал бы я собой жертвовать ради кого попало?

— Стал бы, — кивает Тимур. — Ты же с моста прыгнул, когда меня даже не знал. Герой хренов.

— Эй, это вообще другое. Это было безопасно.

— Прыгать с моста? — скептично уточняет Тимур.

— Да. Максимум, я бы промок и заболел. А тогда, с фейерверками… Это совсем другое. Прикрывать кого попало я бы не стал. Так что не загоняйся мне тут, а то укушу, — угрожает Людвиг.

— Ну, укуси. Это даже приятно, — смущённо признаётся Тимур.

— Правда?

— Ага.

— Ты мазохист, — констатирует Людвиг. И снова кусает его в шею. Сам же разрешил.

— Ничего я не мазохист. И вообще.

— Что «вообще»?

— Спасибо. Что не прогнал. И что помогаешь. И вообще, — повторяется Тимур.

— Да не за что. Я же твой друг, — улыбается Людвиг.

— Да? Друзья разве кусаются?

— Понятия не имею. У Ксюхи спроси, она в человеческих отношениях как-то лучше разбирается. Я же волк.

— Это оправдание, чтобы не разбираться в отношениях или чтобы меня кусать?

— И то, и другое.

Людвиг роняет Тимура на кровать, не разрывая объятий, забирает часть пледа и накрывается им. Он (Людвиг, не плед), может, и оборотень, но по ночам тоже мёрзнет без одеяла.

— Ты чего? — удивляется Тим.

— Как чего? Ты спать со мной будешь.

— В смысле здесь? Сейчас?

— Ну да, — невозмутимо подтверждает Людвиг. — Если ты закончил загоняться, то спокойной ночи.

— Не закончил. То есть… я… ну…

— Что?

— Я-я-я… — голос Тимура дрожит. Опять плакать собирается, что ли?

Людвиг прижимает его голову к себе и гладит по спине, успокаивая. Плакать, конечно, полезно и всё такое, но ночью нужно спать. Дыхание друга постепенно выравнивается. Людвиг чувствует облегчение. Он всё ещё понятия не имеет, как реагировать на слёзы. Да и как избавиться от загонов Тимура, не знает. Так себе из него друг, наверное. Хотя Тим и Ксюха до сих пор не бросили. Жалеют, что ли?

Людвиг трясет головой. Он не Тимур, чтобы загоняться. Какой есть — такой есть, если кому-то не нравится, он не заставляет. Пусть хоть в Питер от него сбегают, как Настя. Нет, не надо сейчас о Насте думать, ещё хуже будет. Людвиг усилием воли прогоняет тоску с сердца и возвращается в реальность. Тимур зарывается носом в его ключицы, обнимает крепче.

— Ты вкусно пахнешь, — сообщает он.

— Ага, ты уже говорил.

— Когда? — удивляется Тимур.

— В Новый год. Который мы вместе отмечали, помнишь? — Людвиг на миг перемещается в то беззаботное время, когда его волновали не выживание, а всякие глупости. Хорошо тогда было…

— Вроде припоминаю. Для тебя это совсем недавно было, да?

— Ага.

От Тимура исходит тепло. Это не жар от болезни, а что-то непонятное, нематериальное. Что-то не физическое, что-то, отогревающее сердце Людвига. Он придвигается ещё ближе в погоне за странным теплом и… ощущением нужности? Тимур ведь пришёл к нему за помощью, значит, не совсем презирает. И сказал, что простил. Даже до того, как узнал, что прощать нужно себя.

— Люд, — зовёт Тимур, вырывая того из мыслей.

— М?

— Тебе… сильно больно было? Ну, там… в тюрьме.

— Нет, — преспокойно врёт Людвиг. Больно, конечно, было, но Тимуру от этого легче не станет. — Меня там и не били особо.

— А ключ?

— А что ключ?

— Ты же его прям на коже чертил, — напоминает Тимур и кладёт руку Людвигу на бедро, как раз туда, где находится злополучный рисунок. Людвиг мелко вздрагивает, сам не зная, от прикосновения или от воспоминаний.

— А, ерунда, — отмахивается он. — У меня, это… Болевой порог высокий.

— Людвиг.

Тимур сто процентов бросает на него осуждающий взгляд. И губы поджимает. Людвиг все его привычки уже наизусть выучил. Поэтому очень удивляется, когда серьёзный учитель истории вдруг кусает его в шею. Это и правда довольно приятно. Но уместность такого жеста для друзей всё ещё под вопросом.

— Не надо мне врать. Я же знаю, что больно было. И когда ключ царапал, и вообще. Я, между прочим, к тебе заходил тогда и всё видел.

— Да что ты там в темноте разглядел-то? — фыркает Людвиг.

— Синяков кучу. Кровь на полу. И глаза твои виноватые. Сейчас точно всё прошло? — Тимур обеспокоенно поднимает голову, перекладывает руку на рёбра, где не так давно темнела большая гематома.

— Точно-точно, — заверяет Людвиг (и даже не врёт). — И нога прошла, ты же сам смотрел. Только шрамы остались.

— Ну смотри у меня, оборотень упрямый, — грозит Тимур и теснее прижимается к нему.

— И вообще, это ты ко мне изначально пришёл. Всё ещё загоняешься?

— Уже нет. Теперь думаю, что ты от меня что-то скрыл и всё-таки где-то болит.

— Душа у меня болит, доктор, — вздыхает Людвиг.

— И что я могу сделать?

— Спать. Невыспавшийся учитель детей ничему полезному не научит, — авторитетно заявляет Людвиг. — А потом… Эээ… Я не знаю. По голове меня погладить. Не загоняться. Простить себя.

Тимур последние два пункта ожидаемо игнорирует, а вот руку в волосы тут же запускает.

— Спасибо, — мурлычет Людвиг ему в плечо. — А теперь спи, горе-терапевт. И не загоняйся.

— Не буду. Ты тоже спи. Спокойной ночи.

— Спокойной.

Людвиг вскоре и правда засыпает, надеясь, что всякие глупые историки тоже наконец угомонились в его объятиях. Снится упрямым оборотням и глупым историкам что-то тёплое, мягкое и кусачее. Прямо как их любовь.