Чуя шёл, словно в прострации, просто передвигая ноги и глядя вперёд отсутствующим взглядом, из-за чего Осаму приходилось крепко держать его за руку и вести, слегка одёргивая на поворотах и пешеходных переходах через дороги. Парню очень о многом хотелось спросить Накахару, но последний явно был не в том состоянии, чтобы отвечать на подобные вопросы. Чёрт! Да Осаму и сам сейчас был не намного лучше него, чтобы эти вопросы сформулировать. Он пытался сосредоточиться только на том, чтобы идти в сторону дома, сжимая в одной руке запястье одноклассника, а в другой его подобранную шляпу. Дазай боялся, что если собьётся с заданного темпа и остановится, то сам впадёт в такое же кататоническое состояние, что и Чуя, двигающийся подобно живой марионетке. Глядя на этого потерянного невысокого парня, невозможно было представить, что меньше пятнадцати минут назад он в одиночку противостоял нескольким ребятам из какой-то портовой банды. Ещё меньше верилось в то, что он может кого-то намеренно покалечить, если не убить. Однако, Осаму своими глазами видел холодную жестокость в лице Накахары, нависшем над главарем банды и угрожающим ему ножом. Видел и слепую ярость, застилавшую глаза парня, когда тот едва не выбил душу из того урода, от которого Дазай оттащил Чую. 

У него внутри до сих пор всё леденело при воспоминании о сорвавшемся с катушек друге. Если бы Осаму не остановил его, мог бы Чуя убить человека? В тот момент парень думал, что да. Из-за него, Осаму Дазая, его друг мог лишить кого-то жизни. Эта мысль встала комом в горле и едва не вырвалась придушенным криком из лёгких. Какого чёрта Чуя примчался ему на выручку, весь в белом, как рыцарь из бульварного романа, разве что железного коня дома забыл? У тех ребят в порту явно были какие-то свои счёты с Накахарой, но приманкой они использовали Дазая, даже не сомневаясь, что Чуя появится. Почему? Что такого было в нём, заставившее Накахару бросить светское мероприятие и явиться в порт, зная, что он рискует? Что заставило его терпеть все побои, лишь бы эти отморозки не трогали Осаму? Дазай боялся признаться самому себе, что уже не может принимать этот поступок за дружбу. О чём, чёрт побери, думал он сам, боясь до дрожи в коленях, но подходя и хватая взбесившегося одноклассника за руку? Не о себе. О том, как плохо потом будет Чуе.

Дазай стиснул в руке шляпу и закусил губу: не такого он ожидал от дружбы с рыжим. Хотя, если подумать, их отношения уже не вписывались в рамки этого понятия. Иначе бы Осаму не ждал его каждый вечер, и руки бы не дрожали, обнимая стройную талию. Это было так неправильно...

- Остановись, - раздался сзади приглушённый голос, и Чуя потянул его за руку, тормозя. Осаму остановился и обернулся, глядя на то, как Накахара, тяжело дыша, прикрыл глаза и привалился спиной к стене здания, мимо которого шли ребята. Непослушными пальцами он вытащил из кармана чудом уцелевшую пачку сигарет и зажигалку. Пачка была слегка помята, но сигареты не пострадали. Если с сигаретой у него получилось справиться, то вот выбить искру из "крикета" уже нет. Дрожащие пальцы соскальзывали с колёсика, заставляя парня чертыхаться. 

- Дай сюда, - Дазай выхватил зажигалку и, щёлкнув, поднес огонёк к сигарете в зубах Чуи. Накахара втянул в лёгкие дым и, обхватив себя рукой за талию, словно зажимая источник боли, откинул голову назад, несильно ударяясь затылком о шершавое покрытие, долго выдыхал. Рука с сигаретой повисла вдоль тела. 

- Как ты? - неуверенно спросил Осаму, пытаясь разрушить давящее молчание и с беспокойством глядя на бледное лицо Чуи.

- Бывало и лучше, - не открывая глаз, ответит тот, слегка морщась. - И хуже тоже бывало.

Радовало уже то, что Накахара, кажется, вышел из ступора, в котором пребывал с момента бегства из порта. Пусть не полностью, но уже отдавал себе отчёт в том, как двигаться самостоятельно. Кончиком языка он провёл по корке запёкшейся крови на разбитой губе, словно проверяя, насколько всё плохо. Неужели у кого-то могла подняться рука испортить это лицо? И не только лицо. Памятуя, как парни били Чую ногами, Осаму в ужасе думал, на что сейчас похоже тело друга под грязным белым костюмом. И всё из-за того, что Дазай, желая дружить со всеми на свете без разбору, повёлся на просьбы Хигучи о помощи. Роль одноклассницы во всей этой истории оставалась для Осаму ещё большей тайной, чем собственная. Все ответы стояли сейчас перед ним, медленно куря со смертельно усталым видом.

- Пойдём, - тихо предложил Осаму и протянул руку к Чуе, когда почти докуренная сигарета выпала из пальцев в перчатках на землю.

- Куда?

От пустоты в этом голосе Дазаю захотелось взвыть, как раненому волку. В Накахаре сейчас не было ни привычного презрения к окружающим, ни задора, который мог наблюдать только Осаму, ни даже звериной ярости, клокотавшей в нём менее получаса назад. Пустой, словно кукла.

- Ко мне домой, - Дазай осторожно взял руку, освободившуюся от сигареты. Второй Чуя по-прежнему обхватывал себя. Видимо, ему очень сильно досталось, хотя парень и старался не показывать этого. - Мы почти рядом.

- Нет, - Накахара открыл глаза и помотал головой, не давая взять себя за руку. - Я пойду к себе.

"Вот баран!" - мысленно закричал Осаму.

- Чуя, - резко сказал он вслух, от чего Накахара вздрогнул всем телом, переводя мутный взгляд голубых глаз на друга, - ты на ногах еле стоишь! Либо ты сейчас идёшь ко мне, и я обрабатываю твои синяки и ссадины, либо я потащу тебя до ближайшей больницы, где тебе окажут помощь!

Кажется, угроза подействовала, так как парень оттолкнулся от стены и покорно кивнул. Выдохнув, Осаму пошёл дальше, для верности всё же взяв Чую за руку. Тот больше не сопротивлялся и шёл, глядя себе под ноги. В какой-то момент он вспомнил про потерянную шляпу и встрепенулся, но Дазай с улыбкой надел её на рыжую макушку и почувствовал, как пальцы Накахары сжали его ладонь в молчаливой благодарности.

Парни вошли в обшарпанную дверь подъезда старого дома, поднялись на второй этаж, и Осаму, немного повозившись с плохо поддающимся замком, открыл дверь в свою квартиру. 

- Тут не прибрано, - извиняющимся тоном произнёс он, стесняясь своего убогого жилища и пропуская внутрь Накахару. По правде сказать, Чуя был первым человеком за последние два года, которого Дазай привёл к себе домой. Он не хотел, чтобы хоть кто-то видел, как на самом деле живёт их весёлый друг, но сегодня всё и так полетело к чертям. К тому же, отпустить сейчас Чую одного куда-либо было бы верхом неблагодарности после того, что тот для него сделал. - Проходи.

Двигаясь, будто во сне, Чуя вошёл в маленькую прихожую, окидывая её взглядом. Дазаю было стыдно за давно отживший своё старый комод, занимающий большую её часть, табурет с облупившейся краской на сидении, вешалку, на которой не было половины крючков, отходящие у потолка выцветшие обои грязно-коричневого цвета. Даже будучи весь в грязи, со спутанными волосами, Накахара выглядел здесь, как белый король в нищенской лачуге.

Чуя наклонился снять туфли и со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Ему явно было больно. Дазай быстро скинул свои кроссовки и побежал в ванную за аптечкой.

- Проходи в комнату, - сказал он, роясь в ящичке с медикаментами и выбирая то, что могло пригодиться: антисептик, вата, йод, бинт, тюбик мази от синяков, в котором оставалось ещё немного содержимого.

Одноклассника он нашёл в комнате, в которую и велел ему отправиться. Тот полусидел на подлокотнике потёртого дивана, изучая взглядом помещение в тусклом свете ночника. 

- Ты в ужасе, да? - усмехнулся Осаму, входя и раскладывая нехитрый арсенал аптечки на столе напротив бежевого дивана с помятыми подушками.

- А? - обернулся на звук его голоса Чуя, будто выныривая из своих мыслей. 

- Я говорю, что тебе, наверное, неприятно здесь находиться.

- Нет, почему же? - Дазай с облегчением заметил, что в голос друга стали возвращаться эмоции. - Всё в порядке. 

- Тогда снимай рубашку и садись, - не терпящим возражения тоном указывал Осаму, открывая бутылочку хлоргексидина и отрывая кусочек ваты от мотка. Чуя положил на диван шляпу, скинул пиджак и потянулся к пуговицам рубашки, но застыл, не расстегнув их.

- Что-то не так? - поднял на него взгляд Дазай, смачивая вату холодной жидкостью.

Чуя зубами покусал запёкшуюся на губе кровь, будто решаясь, и спустя долгую минуту отвернулся спиной к Осаму и начал расстёгивать рубашку. Чёрная ткань соскользнула со светлых плеч, открыла небольшие, но заметные, красивые мышцы спины, покрытой сейчас красновато-синими последствиями недавнего боя. Дазай не должен был смотреть так на одноклассника, но не мог отвести взгляда.

- Всё так плохо, доктор? - не оборачиваясь, неожиданно усмехнулся Чуя длительному отсутствию действий со стороны Осаму. 

Дазай помотал головой, беря себя в руки и подходя к Накахаре.

- Жить будете, пациент, - заверил он его, осторожно касаясь ватой ссадин. Парень аккуратно обрабатывал их одну за другой, сначала плечи, затем спина, поясница, стараясь не касаться руками кожи. Дазаю казалось, что если он сделает это, то случится что-то непоправимое.

- Ты теперь боишься меня? - нарушил тишину Чуя, глядя вперёд, куда-то в стык стены и серого потолка с осыпающейся штукатуркой.

- Нет, - не отрываясь от своей работы, ответил парень. - Но у меня очень много вопросов. Повернись, пожалуйста. Я закончил со спиной.

И он потянулся рукой, собираясь повернуть Чую так, чтобы было удобно продолжить, но пальцы в перчатке сжались на его запястье. Дазай поднял голову, отбрасывая с лица непослушные пряди волос и глядя на смотрящего на него сверху вниз Накахару. "Парням непозволительно быть такими желанными" - страшная мысль пронеслась в голове. Сейчас печальное лицо Чуи с пронзительными синими глазами, затенённое ниспадающими волосами, кажущимися тёмно-медными в свете единственного горящего в комнате ночника, было самым прекрасным на свете.

- Дальше я сам, - это была тихая просьба, прозвучавшая слишком поздно, Дазай уже успел заметить бурые разводы на светлой коже подтянутого живота вокруг того места, где Чуя держал прижатую ладонь.

- Что это? - потянулся он сжатой пальцами Накахары рукой, преодолевая его сопротивление. - Чёрт, Чуя, убери руку! 

Но Накахара лишь молчит и упорно отказывается делать то, о чём его просят. Осаму пытается настоять на своём, но хватка у друга слишком сильная. Не первый раз за ночь Дазай думает, что Чуя упёртый баран.

- Хватит вести себя как ребёнок! - не выдержал Осаму, вскакивая на ноги. Он толкнул не ожидающего подобного парня, и тот от неожиданности охнул, садясь на диван. Дазай резко отнял расслабленную руку от живота и уставился на алую полосу. - Тебе в больницу надо, придурок!

При этих словах в синих глазах мелькнул страх.

- Нет! - что это? Отчаяние? - Мне нельзя в больницу. Делай, что хочешь, но в больницу я не поеду.

- Но ты ранен...

- Это всего лишь неглубокая царапина. Поверь, я знаю. Бывало хуже.

Чуя смиренно откинулся на спинку дивана, запрокинув наверх голову и изучая взглядом потолок. Во всём его виде сквозило обречение. Осаму опустился на подушки рядом с другом, отрывая новый кусок ваты и смачивая его антисептиком. Очень осторожно он принялся стирать подсохшую кровь. От прикосновения холодной жидкости Чуя вздрогнул, поджав мышцы живота, а Дазай увидел чуть правее от раны на боку белый широкий рубец. Откуда подобный шрам у Накахары? Не удержавшись, Осаму провел по нему подушечками пальцев, чувствуя, как Чуя весь подобрался, словно насторожившийся дикий зверь.

- Хуже, - не отрывая взгляда от шрама прошептал Дазай, - это он?

Он уже пожалел, что спросил, когда рыжий слишком долго не отвечал, и вернулся к обработке свежей раны. Но время спустя над его головой всё же раздался глухой голос:

- Когда тебе пятнадцать, и у тебя есть деньги, время и вседозволенность, хочется быть крутым. Не знаю, как у других, но мне тогда казалось, что круто - это делать то, что другим не дозволено, - Чуя говорил медленно, подбирая слова. Осаму был уверен, что, подобно ему самому, впустившему Накахару в свою квартиру, тот впервые рассказывает кому-то о случившемся. - Знаешь, у меня всегда было всё, что я только ни просил: игрушки, секции, книги, досуг. Мои родители, они очень знамениты в своих областях. Отец - популярный французский поэт, мать - одна из известнейших мировых дизайнеров. Не пытайся сейчас вспомнить никого с фамилией Накахара, я взял её у деда, чтобы хоть как-то отгородиться от людей, желающих приблизиться ко мне ради тех или иных выгод. Я не хотел, чтобы меня ассоциировали с моими родителями. 

- Всё детство я провёл в перелётах между Японией и Францией, а потом дед настоял на том, чтобы я пошёл учиться в японскую школу. Я видел, как дёргались мои родители, разрываясь между работой в Европе и мной, поэтому быстро научился всему, что было необходимо для самостоятельной жизни. И в мои тринадцать лет отец с матерью наконец смогли перебраться на Запад, оставив меня под присмотром деда. Он умер через два года.

Чуя сглотнул, словно воспоминания причиняли ему боль, а Дазай принялся туго перематывать талию друга бинтом. Отчасти он понимал грусть Чуи: да, у того было всё, и родители, возможно, его даже любили, но сам он был таким же лишённым родительского тепла, как и Осаму. Заставляя себя оторваться от светлой кожи, Дазай встал, подошёл к шкафу и вытащил оттуда выцветшую, но крепкую синюю футболку. 

- Держи, - протянул он её Накахаре. Тот благодарно кивнул, надевая. Шатен снова сел рядом, готовый слушать дальше. - Дай мне руку.

Уже не задумываясь, Чуя вложил в его пальцы левую ладонь. Осаму стянул чёрную перчатку, ожидая увидеть то, что так тщательно скрывает одноклассник, но к своему удивлению обнаружил только разбитые в сегодняшней драке костяшки на изящных пальцах. Чуя был мизофобом*?

- После его смерти я купил себе байк. Мне тогда хотелось только мчаться куда-то вдаль по трассе, словно скорость могла заглушить все мысли в голове, выбить их ветром в лицо. Отец, когда узнал, грозился забрать меня в Европу, но я убедил его, что могу жить самостоятельно, что хочу и дальше учиться в Японии. Такая вольность и возможности опьяняют, - парень грустно улыбнулся, глядя на то, как Дазай промывает разбитые пальцы его руки. - Лучше бы я остановился просто на гонках на мотоцикле, но мне хотелось почувствовать себя более, - он замялся, подбирая слово, - значимым, что ли. Тогда я и познакомился с Акутагавой и его портовой бандой. Забавно, но я считал, что быть в банде – это быть взрослым. Если позволишь, я бы не хотел вспоминать об этом.

Дазай кивнул, отпуская левую руку и беря правую.

- А потом сестра Рюноске - Гин - привела в порт свою подругу Хигучи Ичиё, и та приклеилась ко мне. Я сотни раз пытался отвадить её, но тщетно. Тогда Хигучи стала увиваться за Рюноске, и я решил, что она успокоилась, но зря. Она нашла меня в школе и стала угрожать. Несла какую-то чушь про то, что наплетёт Акутагаве о наших отношениях. Смешно, да? И всё же что-то она напиздела, раз меня встречали в порту как врага. Вряд ли он так разгневался бы только за то, что я этой дуре нечаянно сломал запястье. Но результат был один - мы с ним сцепились на ножах. 

- Так это его "подарок", - Осаму отпустил вторую руку и указал на скрытый сейчас под бинтами рубец.

- Да, - Чуя усмехнулся, выпрямляя шею и разминая её. - Но, поверь, я в долгу не остался. Вот только когда родители узнали, что я попал в больницу с ножевым, было очень сложно объяснить им, как я умудрился проткнуть бок, нарезая салат. Они знали, что это было не так, но не было никаких обращений в полицию ни от меня, ни от кого-либо ещё, - Накахара выразительно посмотрел на Дазая. - Так что, видишь, в больницу мне никак нельзя, иначе я уже не отверчусь от переезда во Францию. А я бы этого очень не хотел, tu me comprends**?

И снова всё, что мог сделать Осаму, это просто кивнуть. Ещё один вопрос не давал ему покоя, но парень сам не был уверен, хотел ли он знать на него ответ: кто он для Чуи?

Дазай потянулся свежей ватой к лицу парня, стирая запёкшуюся кровь с разбитой губы - тот не сопротивлялся. А что он сам испытывал по отношению к Чуе? Почему, глядя на него, невольно испытывает смущение и стыдится своих мыслей? Почему сейчас, сидя в полумраке маленькой комнаты, кажется таким правильным приблизиться и провести кончиками пальцев по этим красивым, пусть и разбитым губам? Почему он делает это, а Чуя не отталкивает его, не смеётся и не говорит, что он дурак? Почему он просто застыл, молчит и смотрит на него такими синими бездонными глазами?

Осознав, что делает, Осаму хотел отстраниться, но в эту секунду к его собственным губам прижались чужие. Холодные и с лёгким привкусом антисептика. Они прикоснулись мягко, не раскрываясь и не требуя ничего в ответ. Всего на секунду, после которой Дазай не слышал ничего, кроме громко бьющегося сердца и стучащей в ушах крови. Он сидел на диване, не в силах пошевелиться и остановить Чую, подорвавшегося с места, схватившего шляпу, перчатки, рубашку и пиджак и пулей выбежавшего из его квартиры, хлопнув дверью.