Говорят, что когда впервые целуешь любимого человека, губы потом горят и сохраняют вкус его губ. Чуя не чувствовал ничего подобного. Он вообще не чувствовал ничего, кроме тошнотворного ощущения того, что совершил невероятную глупость. И пусть лицо Осаму было так близко - не в первый раз же! Но этот призрачный полумрак, это обманчивое чувство покоя, то, как трепетно Дазай прикасался к его лицу, провел пальцем по разбитой губе, причиняя лёгкую боль, - в ту секунду Чуя готов был поклясться, что Осаму сам хотел, чтобы это случилось. В тот миг Накахара забыл, как дышать, неосознанно поддаваясь соблазну. Он неотрывно смотрел в тёмные пленяющие глаза, не замечая, что их обладатель уже взял себя в руки и отстранился. А Чуя? Чуя, как последний дурак, не смог совладать с собой.

И что теперь? Как он будет смотреть в глаза Осаму? Кажется, это конец всему, что Накахара себе напридумывал. Чёрт! Почему же так больно? Чуя, задыхаясь, схватился за футболку, стискивая её на груди. Только в этот момент он понял, что убежал в синей футболке Дазая, которая была на парне, словно короткое платье, прикрывающее до середины бёдер. Как же хотелось упасть и заорать. Так громко, чтобы все в этом городе слышали, как ему плохо. Почему, когда его избивали подручные Акутагавы, было не так больно? Откуда эта боль, что едва не заставляет блевать, выплёвывая на асфальт лёгкие? 

Он пошатнулся, хватаясь рукой за ручку входной двери. Когда он успел добраться до дома? И как же болит голова, разрываясь от давящего изнутри вакуума. Ключи выскальзывают из пальцев не один раз прежде, чем Чуя умудряется всё же вставить их в замочную скважину и повернуть, открывая дверь. В коридоре темно. Как же это приятно, что глазам больше не надо смотреть на свет. В темноте хорошо, темнота скрывает Чую от всего мира. Не то что тот лживый полумрак в квартире Осаму. Темнота вокруг Чуи была настоящей.

Пиджак с рубашкой выпадают из рук на пол, но Накахаре плевать. Он тяжело наваливается плечом на дверь, закрывая её, и сползает по ней спиной, садясь на пол. Любимая шляпа спадает с головы, когда парень утыкается лицом в сложенные на согнутых коленях руки. Ему всё равно. Слишком больно, чтобы думать об этом. Слёзы скатываются по обнажённым предплечьям и падают на футболку. Как же он жалок. Придумал сам для себя любовь. Решил, что сможет наслаждаться тем же светом, что и Осаму. Нет, Чуя, твоё место здесь - в темноте, в которую ты загнал себя сам. Ты так боялся верить другим людям, что остался один. 

Не поднимая головы, Чуя пошарил рукой рядом, нащупал пиджак и в его кармане пачку с зажигалкой. Раньше он никогда не курил в доме, в гараже - да, - в доме - ни разу. В тишине, нарушаемой слабыми всхлипами, раздался щелчок; вспыхнул огонь, озаряя прихожую, тихо зашипела тлеющая бумага на кончике сигареты. Чуя закашлялся, с трудом втянув в себя дым. В воздухе терпко запахло куревом. Ничего, говорил себе парень, так лучше. Совсем немного, но лучше. "Думай, Чуя. Думай."

Накахара с трудом поднялся на ноги, держась за дверь. 

"Почему ты убежал?"

- Потому что испугался.

"Испугался себя или реакции Осаму?"

- И то, и другое. Но больше всего, что Дазай подумает о случившемся. Что он больше не захочет меня видеть. 

Но разве от того, что Чуя убежал, что-то изменится? Или от того, что он теперь сам боится показываться на глаза Осаму, страшась, что тот оттолкнет его? Парень не верил, что Дазай будет смеяться, он уже слишком хорошо узнал одноклассника для этого, но вот непринятие - это вполне возможно.

В полной темноте, держась рукой за стены, Чуя прошёл до кухни, достал стакан и налил из крана воды, в которую стал стряхивать пепел. Не хотелось верить, что этот глупый поцелуй мог лишить его того тепла, которое поселилось в нём с появлением в его жизни Осаму. Надо только придумать, как всё вернуть назад.

- Можно списать всё на моё состояние, - стал рассуждать вслух парень, направляясь в свою комнату со стаканом и сигаретой в руках. - На шок после драки, на потерю крови и тому подобную чушь. Что вместо Осаму ему померещилась красивая девушка. Нет! Так точно не надо! - включив ночник, он поставил стакан на стол в комнате и присел на его край, шмыгая носом. А может, стоит сказать, что он неправильно воспринял действия Дазая? В конце концов, тот сам виноват. - С чего вдруг он так придвинулся ко мне? Зачем пристально смотрел в глаза? Что за прикосновения? - Чуя нервно стряхнул пепел и вновь наполнил себя дымом. - Да тут кто угодно бы воспринял это за провокацию.

Нет, Осаму не виноват, он-то ничего не сделал. Чуя кинул сигарету в стакан и вцепился пальцами в свои взлохмаченные волосы, будто надеялся таким образом привести мысли в порядок. На глазах опять предательски выступили слёзы. Вот именно, Осаму ничего не сделал. И это было страшнее всего. Парень поднял перед собой дрожащие ладони, обнажённые, как и его душа сейчас. Перчатки валялись где-то у входной двери вместе с его одеждой и шляпой, а сам Чуя был одет в чёртову синюю футболку, так глупо смотрящуюся на нём. Слёзы упали на раскрытые ладони. Футболка Осаму. Почему слёзы не останавливаются? Потому, понял Чуя, что он не сможет ничего вернуть. Даже если Дазай будет продолжать с ним общаться, как прежде уже не будет.

Крик, полный страдания, наконец прорвался из саднящего горла, и Накахара безвольно повалился на пол, давясь и захлёбываясь в рыданиях. Обняв себя за плечи, он сжался в клубок, подтянул колени к груди и ревел в полный голос, не имея сил сдержать себя. Больше никогда не будет как прежде, потому что сам Чуя, свято верящий в то, что ему ничего не нужно от других, не хотел, чтобы его поцелуй оставался без ответа. Он жаждал вновь пережить те эмоции, что лавиной накрывали его, когда пальцы Осаму прикасались к его коже, а Накахара старательно пытался отвлечь себя от них рассказами о прошлом. Он хотел обнимать Дазая и целовать его губы, и, что хуже всего, получать ответные объятия и поцелуи. 

Чуя кричал от невыносимой боли внутри, разрывающей его на части. Стискивал пальцами ткань футболки, пытаясь представить, что его обхватывают руки любимого. Боль осознания была сильнее, чем от всех побоев и ран на теле. Если это и есть любовь, Чуя не хотел любить. Он орал, срывая голос, словно надеялся вытолкнуть все чувства из себя. Он оттягивает ворот футболки, потому как в лёгких не хватает воздуха, чтобы дышать, но продолжает кричать. Хорошо, что дом частный, а не квартира, иначе соседи бы давно вызвали полицию. А может, жильцы ближайших домов и так слышат его. Не важно. Хочется только ощутить, как тёплые руки вновь обхватывают его талию, прикасаются к спине и груди. Впервые за многие годы хочется не только отдавать, но и получать назад. Узнать, что такое любовь, постичь все её грани... Вместе с Осаму.

Неужели Чуя настолько глуп, что верил, будто сможет вечно держать под контролем свои чувства? Сохраняя дурацкий стаканчик из-под подаренного Дазаем ему на день рождения кофе - вот он, стоит на полке, как какая-нибудь языческая святыня. Или вечерами, перед тем, как спуститься в гараж, сесть на мотоцикл и поехать к Осаму, разрисовывать десятки альбомных листов его карандашными портретами, что сейчас раскиданы по всей комнате. 

Собрав остатки сил и не прекращая ронять слёзы, Чуя дополз до стола, протянул руку вверх, хватая трясущимися пальцами первый попавшийся лист. Наконец всё стало так понятно, всему подобрались названия. Вот он, человек, которого Чуя любит, улыбается ему грифельными губами. И он совсем не против того, что Накахара целует их. Он так же не отвечает на поцелуй, как и оригинал, только оставляет на губах ощущение шероховатости и вкус бумаги. Почему Чуя не помнит вкус губ Осаму? Он хотел ударить портрет, но не смог, кулак впечатывается в пол рядом, пронзая разбитые костяшки пальцев новой болью. А слёзы всё текут и текут, падая на бумагу. 

Может, если он нарисует ещё портрет, то вспомнит? Парень вновь шарит рукой по столу в поисках альбома и карандашей. У этого поцелуя должен был быть вкус, должны были быть ощущения, а не пустота! Чуя будет рисовать, пока не вспомнит. 

Карандаши и листы падают на пол, и он подтягивает их к себе. Первые штрихи - овал лица, обозначение растрёпанных волос, линия губ, глаза́. Те глаза, в которых отражалось лицо Чуи за мгновение до злополучного поцелуя. Глаза, которые хотели этого так же, как и он сам.