Та-да-да-дам – стучало Оно по железной стене, стучало без перерыва, будто заведённая игрушка, от которой потерялся ключик – та-да-да-дам.

Даже когда они заперли Его в звуконепроницаемой комнате, и становилось наконец тихо, звук не прекращался, потому что они знали, что где-то там, за тяжёлыми стенами и сложными замками, сидит Это и продолжает выстукивать четырехударный ритм.

Оказалось, общие враги могут объединить даже тех, кто на протяжении сотен лет грыз друг другу глотки. Оказалось, вот тебе и теория хаоса, одно единственное случайное движение может запустить цепочку событий, перевернувших Вселенную с ног на голову, будто не вовремя упавшая кость домино – ряд ещё не завершён, но падения не остановить.

Запирать это не выход – знает Доктор. Запирать это не выход – знает Мастер.

Эти двое точно спят – знает Донна Ноубл, которая просто не понимает, насколько же на самом деле страшно существо, сочетающие в себе худшие качества «этих двоих».

Никто из них не решался заглянуть за закрытую дверь и увидеть там кривое отражение самого себя. Даже у Доктора не хватало выдержки слишком долго находиться в одном помещении с этим выродком - о, он пытался поначалу, он и его извечный комплекс Бога, но ему было слишком страшно видеть в глазах напротив, таких же, как и его собственные, отражение чужого безумия.

Но просто выкинуть это существо в космос, сжечь его в вакууме, не позволяли какие-то чудные моральные принципы. Это как воспитывать ребёнка-мутанта, до которого боишься дотронуться лишний раз. На которого не можешь посмотреть без пробегающего вдоль по позвоночнику импульса дрожи.

Будь Мастер в состоянии, давно бы свернул выродку шею, но сейчас он ещё слишком непозволительно слаб после своего последнего воскрешения. Это мерзкое, слизкое ощущение беспомощности растёт внутри всё сильнее с каждым днём, что Мастер остаётся здесь, за синими дверями из которых не может выйти. А ещё это раздражает, так, что хочется разбить тарелку о чью-нибудь голову. Но в последний раз, когда Мастер попробовал так сделать, появилась Эта Рыжая.

Эту Рыжую Мастер искренне недолюбливал. Она была слишком громкой, слишком наглой и считала, что может творить, что ей в голову взбредёт, оставаясь при этом безнаказанной. Будь Мастер хоть немного сильнее, она бы уже лишилась своего рыжего скальпа.

Дни походили на какой-то странный, излишне реалистичный сон. Повреждённое сознание не до конца ещё могло воспринимать временные потоки - это бесило больше всего вместе взятого. Какой он к чертям повелитель времени, если не в состоянии узнать, в каком месте сейчас находится часовая стрелка? Доктор говорил, что это временно, но у Мастера было слишком много причин не верить ему.

Выродок продолжал стучать. Мастер не слышал, он очень давно ничего этого не слышал, хотя на самом деле прошло совсем немного. Но ему всё казалось, будто он чувствует, как вибрируют в четырехударном ритме стены. Однажды он попытался спросить Доктора, не ощущает ли он того же, но Доктор лишь улыбнулся и перевёл тему.

Всегда он так: улыбнётся - и бегом, подальше от проблем, о которых ему не хочется думать.

Он говорил, что решает эту проблему, но на самом деле только беспорядочно бегал и делал вид, что у него всё под контролем. Настолько из рук вон плохо, что даже Эта Рыжая не могла не заметить.

И вот так тянулись бесконечным потоком дни: выродок стучался о стены, Доктор бегал, Мастер - залечивал раны и тешил себя мыслями о том, как он свернёт шею сначала одному, потом другому. Но кости слишком медленно срастались в его сломанном, бракованном теле, и иногда Мастер начинал сомневаться, а не угодил ли он в самом деле в зацикленную секунду ловушки, так однообразно тянулось время - будто пленку зажевало, и она продолжает и продолжает показывать один единственный фрагмент.

И где-то в глубине души, в самом-самом удалённом уголке сознания поселилась мысль о том, что, быть может, не так уж всё это и плохо. Без путеводной звезды в голове цели у Мастера особо-то и нет, а остаться просто так не позволит гордость.

Доктор и Эта Рыжая мечутся с планеты на планету, делая вид, будто пытаются...Мастер не был уверен, что именно они пытаются, потому что больше всего это походило на поиски того не знаю чего. Мастер сомневался даже в том, что Доктор имеет хоть какие-то представления о дальнейшей судьбе выродка. Лечить его? Бесполезно - Мастер по себе знает, что сумасшествие не лечится, только прогрессирует, и чем дольше времени в закрытом пространстве проведёт это недоразумение, тем безумнее станет. Это просто яд замедленного действия - чем дольше он в тебе, тем он сильнее.

Выродок становится чем-то вроде их общего скелета в шкафу, безумного дядюшки, спрятанного на чердаке, о котором не принято говорить.

Когда кости Мастера срастаются достаточно, чтобы не болеть при малейшем движении, он тут же пользуется этим и начинает покидать Тардис вместе с Доктором и Рыжей. Те не то чтобы в сильном восторге от этого, и Доктор считает своим святым долгом каждый раз предупреждать Мастера о последствиях побега, но никаких радикальных мер, вроде электрического ошейника или кодового замка на двери, не предпринимает.

Будто Доктор уже знает, что Мастер не сбежит. Смотрит на него так проницательно – проницательно, и знает – от одного этого взгляда становится тошно, вот только всё лучше, чем быть запертым в четырёх стенах.

А выродок всё продолжал стучать.

Странно, но Эта Рыжая оказалась единственным, у кого хватало духу заходить в его клетку. Иногда она оставалась там так долго, что Доктор начинал нервно бродить туда-сюда по консольной, кусать дужки очков и спонтанно ломать всё, что попадало ему в руки. Иногда она оставалась там так долго, что Мастер выходил в коридор, останавливаясь за несколько шагов от двери с тяжёлым замком, и прислушивался. Иногда она оставалась там так долго, что стук прекращался.

Каждый раз после этого Доктор спрашивал, чем они там так долго занимались, и Эта Рыжая улыбалась и говорила – «Я рассказывала ему сказку». Доктор делал вид, что верил, но внутри его била дрожь, потому что он слишком боялся узнать правду.

Мастера била дрожь потому, что он знал – это и есть правда.

Когда кости Мастера срастаются достаточно, чтобы быть способным на побег, Мастер ломает их снова. Случайно, конечно же. Просто камни на том мосту были слишком скользкими.

Совершенно детский поступок, но Мастеру почему-то и в голову не приходит, что может быть иначе. Он ведь не может остаться просто так, а одному ему делать нечего, ушли барабаны – и он остался один, без смысла, без цели, без карты.

Доктор тогда глянул на него глазами, полными ужаса и искреннего непонимания, долго пытался взять с Мастера обещание, что он так никогда больше не сделает, а стоящая рядом Рыжая усмехалась, словно всё-всё зная.

И это бесило почти так же сильно, как непроглядная тупость Доктора и то, что выродок до сих пор стучит.

А вот Мастеру никто сказок не рассказывал, тогда, когда он точно так же был заперт в больничной палате. К нему тогда вообще никто не приходил, ни со сказкой, ни со связкой мандаринов.

Зато стоило барабанам исчезнуть, как вот он, тут как тут, сидит у кровати и треплется ну просто без остановки, так, что по зубам дать хочется.

Вместо этого Мастер зачем-то его целует.

Выродок продолжает стучаться о стены.

В какой-то момент сказки Рыжей просто перестали помогать. Чудно, но с чего-то они решили, что это будет панацеей, и, кажется, почти успели забыть. Но сейчас Мастер слышал, как Рыжая ругалась с Доктором, и вспоминал вновь.

- Нельзя его там оставлять, - говорила она, говорила, что это бесчеловечно, что совести у Доктора нет, а Доктор в ответ улыбался, обещал всё исправить и сбегал.

Кажется, какое-то время он правда старался что-то сделать, да только что здесь сделаешь?

И когда кости Мастера срастаются повторно, он решается заглянуть за закрытую дверь.

На него смотрят его собственные глаза, вырванные из глазниц и пришитые к лицу Доктора. Выродок улыбается безумно и грустно-грустно, так, что внутри всё сводит, его дрожащие пальцы замирают в нескольких сантиметрах от пола, и стук замирает тоже. И в этой абсолютной тишине его тихий голос гремит, будто раскаты грома.

- Ты пришёл рассказать мне сказку? – прошептал выродок.

И тогда Мастер сбежал.