Донна Ноубл, что бы там о ней не думал Этот Пришибленный, не была круглой идиоткой. Она знала, что если взять одного психа и скрестить его с другим психом, получится что-то такое, на что и взглянуть будет страшно. Что-то такое, что лучше всего посадить на цепь и не выпускать до конца времён – ради сохранности Вселенной.

Донна знала всё это ровно до того момента, как впервые вошла в камеру. Метакризис – Доктор так его называл – не кидался на стены, не ломал всё, что под руку попадётся, не смеялся безумным смехом, просто сидел в углу и очень тихо барабанил пальцами о пол.

В его взгляде было что-то очень сломанное.

За всё время путешествий с Доктором у Донны сложилось достаточно чёткое мнение о том, что могут представлять из себя монстры. Так вот, это несчастное существо совершенно не походило ни на одного из них. Куда больше оно было похоже на очень испуганного маленького мальчика.

И, наверное, самым ужасным было то, что так оно и было. Метакризис появился едва ли несколько дней назад. Доктор говорил, что у него остались воспоминания и опыт, что он рождён со знаниями повелителей времени в голове, что он – потенциально опаснейшее существо во Вселенной. Доктор говорил много чего, но тогда, глядя на свернувшегося на полу мальчишку, отчего-то выглядящего старше, чем нужно, Донна не могла в это поверить.

Потому что это – то же самое, что поверить, будто на уничтожение Вселенной способен ребёнок.

Доктор Метакризиса боялся, Пришибленный – тоже, хоть у последнего и получалось делать вид, будто это не так. Но не заметить, как он замирает, когда дверь в клетку оказывалась в поле его зрения, было невозможно. Невозможно было делать вид, что всё в порядке, если знание о том, что это лишь ложь, впивается в сознание тысячью булавок.

С каждым днём происходящее всё больше и больше напоминало какой-то странный, не то арт-хаусный, не то просто лишённый смысла фильм, потому что иногда, сидя на кухне за чашкой чая, у которого почему-то совсем не осталось вкуса, Донна не могла уследить за ходом событий вокруг неё. Дни перемешивались хороводом, будто разноцветные стёклышки в калейдоскопе, и что-то происходило, они куда-то бежали, Доктор кого-то спасал, Пришибленный падал с мостов, а Метакризис…

Метакризис стучал пальцами по полу, выстукивая какой-то странный, похожий на военный марш, ритм, и из-за этого иногда очень хотелось закрыть уши ладонями и закричать. Донна не могла понять, почему.

Метакризис стучал каждый раз, когда она приходила. Поначалу он даже никак не реагировал, и можно было решить, будто он и вовсе ничего не видит и не понимает, но Донна видела на себе этот испуганный – испуганный взгляд. Это пугало и её тоже – осознание того, что совсем рядом есть существо, отчаянно нуждающееся в помощи, а ты совсем ничего не можешь сделать.

Первыми словами, что сказал Донне Метакризис, было «Я думаю, они хотят меня убить».

Вторыми было «Мне страшно».

В книгах, которые читала ему Донна, всё всегда заканчивалось хорошо, принцессы всегда выходили замуж за принцев, мёртвые братья оживали, а от столетнего сна можно было пробудить одним только поцелуем. Это были ужасно грустные книги – в реальности всё совсем не так, Донна знала это, и Метакризис тоже знал, но почему-то она продолжала читать, а он продолжал слушать. Иногда он слушал настолько внимательно, что забывал стучать, и тогда на несколько таких долгих и таких коротких часов Тардис погружалась в настоящую тишину.

Но это никогда не длилось слишком долго.

Донна просила Доктора сделать хоть что-нибудь, хоть и сама не была уверена, чего именно хочет. Она просто знала, что нельзя оставлять всё так, как есть. Это то же самое, что игнорировать боль – ходишь, отмахиваешься, пьёшь обезболивающие, а в один прекрасный день появляешься на приёме у врача и узнаёшь, что в твоём мозгу засела опухоль.

Однажды Донна сказала, что если ничего не поменяется, она возьмёт Метакризиса и заберёт с собой на Землю. Это был первый раз, когда Доктор по-настоящему на неё накричал. Конечно, потом он долго ходил за Донной, глядя на неё взглядом побитого щенка. Пришлось простить, но Донна ещё долго не могла забыть тот скрытый за злостью ужас.

- Я думаю, они хотят меня убить, - сказал Метакризис второй раз за это время. И сейчас Донна уже не могла с такой уверенностью пытаться убедить его в обратном.

Пришибленный – ну точно хочет. У него на роже написано, что с мозгами не всё в порядке, Донна знала это ещё когда Пришибленный был их премьером.

И, каждый раз, заходя в комнату с толстыми-толстыми стенами и тяжёлым-тяжёлым замком, Донна не могла не гадать, что же будет с Метакризисом дальше. Не могла не гадать, не решится ли Доктор на это убийство.

Потому что, если подумать, это, пожалуй, было единственным логичным выходом. Не правильным, но логичным.

Какой выбор является правильным, не знал никто. Быть может потому, что его и не было вовсе, а найти то, чего нет, просто невозможно.

Казалось, каждый день приближает их к падению в бездну, куда-то, где очень темно, где сам воздух подёрнут темнотой, и ничего не слышно и не видно, кроме бесконечного стука воды о камень. Иногда в этом ощущении надвигающегося шторма тонуло всё вокруг. Иногда были дни, когда всё было в порядке, но тогда предчувствие становилось только сильнее, и, лёжа в своей комнате посреди тишины, Донна отчётливо слышала, как сквозь бесконечность комнат Тардис эхом проносится четырёхударный ритм. В такие ночи она брала свою подушку и одеяло, бесшумно покидала комнату и открывала дверь с тяжёлым-тяжёлым замком. Ей даже не нужно было включать свет, она просто знала, в каком углу комнаты свернулся Метакризис, глядя в темноту своим таким пустым, таким безумным, таким пронзительно печальным взглядом. Донна ложилась рядом, и они не говорили друг другу ни слова, но ненадолго стук прекращался.

Когда что-то подобное случается, всегда кажется, будто так оно всегда и было, хотя по факту проходят едва ли месяцы. Для них месяцы тянутся годами, и всё - по-прежнему, и всё - совсем по-другому.

Они продолжают путешествовать по Вселенной - Доктор не смог бы без этого, его одна мысль застрять на одном месте, пускай это место и было самым родным на свете, сводила с ума. А у них на борту уже двое сумасшедших. По мнению Донны, их количество следовало бы сократить вполовину.

И планеты, на которых они бывали, оставались такими же, как и всегда - совершенно нереальными, чужими и отчаянно требующими спасения.

Они были на планете, где власть захватил один излишне много о себе возомнивший кактус. Они были на планете, где пустыни состояли из звёздной пыли, и каждую ночь, стоило только опуститься темноте, крохотные песчинки отражали от себя лунный свет, и всё небо окрашивалось серебряным сиянием. Они были на планете, где из-за каких-то атмосферных аномалий небеса сделались ярко-красными, и это был первый и единственный раз, когда Доктор, едва распахнув дверь Тардис, тут же захлопнул её вновь. Ещё они были в городе на воде, как Венеция, только инопланетная, и в этом городе совсем-совсем не было дорог, только огромные мосты, и дома тоже строились прямо на них. Жители этого города долго уверяли, что до их приезда случаев падения в море с моста ещё не бывало, и почему-то Донна была склонна им верить.

После этого возвращаться на Тардис отчего-то всегда было тяжелее. Будто ненадолго забытое знание о том, что прячется в одной из комнат, вновь болезненно ярко загоралось в голове. И тогда ощущать бесшумный стук становилось ещё труднее.

В тот раз они только вернулись с Амилантии-2, которая, по мнению Донны, больше всего была похожа на Банкок, только с гигантскими насекомыми. Впрочем, вряд ли им удастся побывать там снова, и не только потому, что Доктор не любит бывать в одном месте больше раза в столетие (кроме Земли, разумеется), но и потому, что было принято решение больше не посещать планеты, которые Пришибленный пытался захватывать (кроме Земли). А так как список за всё это время успел сформироваться довольно приличный, Донна подумала, что не стоит дожидаться, когда Доктор с Пришибленным обговорят все пункты. Если они, конечно, вообще собирались заниматься именно этим.

Она читала Метакризису земную сказку о Гадком Утёнке, и это снова была одна из тех сказок, где всё кончается хорошо.

И Метакризис слушал - взгляд снова устремлен в пустоту, и тонкие пальцы нервно замирают, забывая, что нужно стучать. Всё было как всегда. Всё должно было быть как всегда. Донна бы закончила читать, они посидели бы ещё несколько минут, не произнося ни слова, а потом стук начался бы заново.

Всё должно было быть так, как Донна успела привыкнуть за эти несколько месяцев. Но в тот раз всё было совсем иначе, потому что в тот раз Метакризис, впервые за всё это время, заговорил, когда Донна закончила книгу.

- Знаешь, - сказал он, - я тоже знаю одну сказку.

И потом, когда Донна ушла, с трудом заставив себя дослушать историю до конца, внутри неё тяжело клубился страх. И, впервые за это время, она просто проигнорировала стук, нарушающий ночную безмятежность, не решившись вернуться в комнату. Просто потому, что боялась снова услышать что-то подобное тому, что рассказал ей Метакризис.

С тех пор, сколько бы сказок она не рассказывала, стук не прекращался.

Донна продолжала ходить в ту комнату каждый день, но зерно страха уже поселилось внутри неё, крошечное, едва заметное и меняющее всё. Она делала вид, что всё в порядке, но во взгляде Метакризиса тоже что-то поменялось. Он знал, а она знала, что он знал, и всё равно они продолжали молчать, и Донна зачем-то продолжала к нему ходить, а Метакризис зачем-то её не прогонял.

Однажды Донна увидела, как из-за двери с тяжёлым-тяжёлым замком выходит Пришибленный, выбегает так, будто за этой дверью притаился самый страшный его ночной кошмар. И взгляд у него был – абсолютно безумный и абсолютно испуганный.

«Давным-давно жил на свете Гоблин. Или Обманщик. Или Воин. Ужасное, безымянное существо, пропитанное кровью миллионов галактик. Самое страшное создание во всём космосе. И ничто не могло сдержать его или договориться с ним. В один прекрасный день он просто падал с небес и разрывал твой мир на части. Дороги, которыми он проходил, становились красными от крови. Люди, которых встречал, умирали в страданиях, и ничто и никогда не могло находиться рядом с ним слишком долго, разрушаясь от одного только взгляда. Не было во Вселенной такого уголка, где не дрожали бы в страхе от одного упоминания о нём, целые армии обращались в бегство, едва услышав его имя. И лишь у одного единственного волшебника хватило смелости пойти против него. Обманом он привёл Гоблина на далёкую планету, на самый край Вселенной, туда, где кончалось само время, и заковал в каменную скалу»

В тот день Доктор пришёл к Донне и, с мрачной решимостью в голосе, сказал одну только фразу: я знаю, что нужно делать.

«Шли тысячелетия, и о Гоблине, Обманщике, Воине, самом страшном существе, что когда-либо существовало, начали забывать. Лишь древние книги несли в себе легенды о нём, да и те скоро превратились в труху. Разгорались войны и гибли цивилизации, а каменная скала продолжала стоять на своём месте. Рушились планеты и появлялись на их месте новые, а скала всё ещё стояла. Расцветали чёрные дыры и загорались сверхновые, сменяли друг друга галактики, потухали и загорались солнца, а скала всё ещё стояла на своём месте. Но где-то там, глубоко-глубоко под слоем камня в бесконечной темноте сидел Гоблин, Обманщик, Воин, и его кровь понемногу въедается в стены, пока однажды скала не становится алой. А потом алой становится земля, и трава, и небо, и что-то внутри жителей этой далёкой планеты тоже становится кроваво-красным. И в венах каждого из них текла одна крошечная капля крови Гоблина, такая крошечная, что никто и не замечал. Никто и не вспоминал о том, отчего всё вокруг такое красное. Но однажды, в небольшом городе близ алой горы, родится на свет мальчик. Когда мальчик вырастет, и его руки окрасятся чужой кровью, его имя прогремит на всю Вселенную. И ничто не сможет сдержать или договориться с ним. В один прекрасный день он просто упадёт с небес и разорвёт твой мир на части»