Пришлось зажать ладонью рот, чтобы заглушить рвущийся наружу кашель. Потная, не свежая обмотка на ней была не лучшим вариантом, но выдать себя — намного хуже. Эта слишком сырая весна с частыми морозами серьёзно подорвала здоровье Рюноске, хоть он и пытался держаться постоялых дворов, в отличие от своих соратников. Накаджиме так вообще, кажется, ни дождь, ни снег не помеха, — спит на лежанке прямо у костра в любую погоду. А вот Рюноске не повезло. Но, ничего, сегодня закончат с делами, и он обязательно отправится на источники на пару недель, поправит здоровье. 

Рядом раздался шелест, последовавший за неуклюжим ворочанием. Рюноске мысленно закатил глаза и выругался. Но напарник на этом не успокоился.

— Слушай, — громким шёпотом поинтересовался Накаджима, почёсывая нос, — а они очень быстрые? Ну, ты когда-нибудь...

— Тихо, — шикнул на него Рюноске, прислушиваясь. Где-то недалеко раздался шорох прошлогодней листвы и едва различимые шаги. — Идёт.

Ацуши Накаджима побледнел и, звучно сглотнув слюну, напрягся, опуская ладонь на рукоять меча. Он, даже будучи совсем зелёным охотником, знал, что мечи против существа, которое они поджидают, бесполезны, не убьют. Но ими можно обороняться и нанести незначительный вред этой твари, замедлив её. В их паре Ацуши должен был отвлечь противника на себя, а убить — Акутагава. Сегодня их первая самостоятельная охота, в которой наставник не помогает, а лишь следит за ними. Несмотря на волнение, Ацуши не боялся.

А потом появился он.

Слегка покачиваясь из стороны в сторону, будто чутка перебрал с саке, молодой человек — по крайней мере, чудовище выглядело таковым, — двигался по лесной тропе в их направлении. Его можно было бы легко принять за человека, лишь бледная до синевы кожа да пустой взгляд выдавали в нём того, чем он является. 

Акутагава опустил руку и нащупал на поясе три заточенных деревянных кола, мысленно перечисляя где под одеждой у него скрыты какие заклинания для быстрого использования. Нельзя допустить ни единой ошибки. 

Лёгкие вновь обожгло, и, хоть Рюноске зажал рот обеими руками, сдержать хриплый кашель он не смог. Тот, на кого наёмники вели охоту, застыл, как вкопанный. Голова его медленно повернулась из стороны в сторону, а рот приоткрылся, являя миру пару острых, как иглы, клыков, отчётливо заметных под верхней губой. Даже если цзянши их не заметил, то точно учуял.

— Проклятье! — выругался Накаджима и, прикинув все за и против, выскочил из засады, обнажая меч. — Эй, тварь! Я здесь!

Рюноске хотел бы сказать, какой Ацуши дурак, но это было бы слишком, учитывая, что план по засаде провалился именно из-за него. Поэтому, вместо сотрясания воздуха бесполезной руганью, он бросился вправо, обходя напарника и отвлёкшегося вампира со стороны. Рука нырнула под одежду, миг — и в сторону чудовища полетел десяток исписанных заклинаниями листков. В глазах цзянши что-то изменилось. Вместо отсутствующего выражения, синие глаза вспыхнули животным гневом, лицо вытянулось, приобретая заострившиеся звериные черты. Вампир резко повернулся вокруг себя, сделав несколько едва уловимых людскому взгляду кругов, взмахнув руками в длинных рукавах, и сбил на землю все заклинания. Акутагава выругался сквозь стиснутые зубы.

Накаджима хотел узнать, быстрые ли цзянши? О, да! Они демонически быстры и сильны, когда их жалкому противоестественному существованию угрожает опасность. 

Нижняя челюсть вампира опустилась, и охотникам пришлось зажать уши от пронзительного вопля твари. Акутагава почувствовал, как кровь леденеет в жилах. А цзянши тем временем, проигнорировав Накаджиму, бросился на Рюноске.

— Вот же...

Юноша едва увернулся от атаки вампира. Ещё мгновение, и сокрушительный удар нечеловечески сильной руки как минимум сломал бы ему плечо. Продолжение атаки принял на меч подоспевший Ацуши. Чудовище с лёгкостью отбросило его в сторону, вновь переключив внимание на Рюноске.

"Тс, — успел подумать охотник. — Он будто понимает, что Накаджима лишь отвлекает его." Но это просто невозможно! Всем известно, что цзянши движимы лишь инстинктами и жаждой крови. Ни о каком разуме не могло быть и речи.

И всё же, Рюноске готов поклясться своей жизнью, что этот цзянши пусть и не в полной мере, но обладает разумом. 

— Действуем не по плану! — выкрикнул Акутагава, уворачиваясь за дерево от нового удара. Древесные щепки, взлетевшие в воздух, оцарапали его щёку. — Подключайся!

Ацуши кивнул, вытряхивая из рукава собственные талисманы с заклинаниями. Стремительный прыжок был выполнен идеально, и парень практически достиг своей цели, но в последний миг вампир увернулся. Отпрыгивая в сторону, он высунул из рукава когтистую руку и вцепился в ногу Рюноске, увлекая его за собой следом. Когти рвали кожу и мышцы. Акутагава не выдержал и закричал от боли, даже не пытаясь сопротивляться. Похоже, они с треском провалились. Сейчас он готов принять любые наказания от наставника, лишь бы тот уже вмешался, ведь теперь Рюноске действительно испугался. Не понимая, что происходит, он слышит, как зубы монстра клацают где-то рядом с его лицом. 

Тварь склонилась над Акутагавой, жадно втягивая ноздрями запах свежей крови. Ацуши видел, как из раскрытой пасти потянулась жемчужная нить голодной слюны, и цзянши приблизил лицо к Рюноске. Дожидаться продолжения Накаджима был не намерен, а потому, взмахнув мечом, что есть сил ринулся к противнику. Вампир небрежным взмахом отбил оружие, но движимый разбегом Ацуши налетел на него, врезаясь плечом в твёрдую грудь чудовища. Всю правую часть тела тут же пронзила боль, но он смог сбросить цзянши с Рюноске. А, падая, ещё и сорвал талисман, прикрывающий часть лица вампира.

Взгляд синих глаз тут же помутнел, а дрожащие зрачки застыли на раненой ноге Акутагавы. Больше монстр не обращал на них внимания, целиком и полностью поглощённый видом крови. Как и положено другим цзянши. Это отметил не только Накаджима, но и вернувший себе присутствие духа Акутагава. Нащупав рукой колья на поясе, он вытащил два из них и бросил напарнику.

— Быстро! Пока есть шанс!

Дважды повторять не пришлось. Пока вампир был сосредоточен на Рюноске, что не отрывал взгляда от клыков монстра и подтягивал к себе раненую ногу, Ацуши в два прыжка оказался рядом и, невзирая на боль в руке, вонзил первый кол в спину твари, направляя его остриё к мёртвому сердцу. Вампир дёрнулся и закричал, пытаясь сбросить парня, но тут вперёд подался успевший сгрупироваться Акутагава, вгоняя кол прямо под рёбра. Цзянши забился, размахивая руками в длинных рукавах, истошно крича и пытаясь освободиться. Но было поздно. Третий кол пронзил сердце, и монстр рухнул на землю, словно тряпичная кукла. 

Ацуши и Рюноске переглянулись, оба тяжело дыша. С губ Акутагавы сорвался нервный смешок, который подхватил Накаджима. Всего минута, и оба уже облегчённо смеялись, не смотря на полученные травмы. Всё-таки справились, и даже без помощи старика Хироцу.

— Это было страшно, — признался Ацуши, обходя труп и протягивая левую руку Рюноске. — Давай. Я помогу тебе вернуться к трактиру. Нужно позаботиться о твоей ноге.

Нога зрелище представляла неутешительное. Рюноске вообще не был уверен, что сможет на неё хоть немного опереться. Кожа висела лоскутами, как и штанина, мышцы были разорваны. Хорошо если вампир не раздробил кость. 

Парень крепко ухватился за подставленное плечо напарника и с трудом встал с земли, повиснув на нём. Ацуши зашипел от собственной боли. Рюноске в недоумении обвёл взглядом поляну и деревья вокруг неё.

— Слышишь?

— Что именно? Ничего не слышу.

— Вот именно, — Акутагава подпрыгнул на невредимой ноге, разворачиваясь и улучшая себе угол обзора. — Так тихо. Слишком тихо для леса.

Теперь и Ацуши это заметил. Ни криков птиц, ни воя зверей, ни других звуков, кроме шелеста листвы. Будто по всем лесу не осталось ни одной живой души. 

И тут ночь прорезал дикий вопль. Он грянул внезапно и прокатился по ветвям деревьев и траве, отразился от каждого ствола дерева. Рюноске почувствовал, как волоски на шее встали дыбом. 

— Что это?

Челюсти Ацуши клацали друг о друга.

— Быстро уйдите в сторону!

Словно из неоткуда появился седой охотник, оттолкнув парней назад. Не удержав равновесие, оба парня упали на землю, вскрикивая от боли. Хироцу застыл перед ними, широко расставив ноги и прикрывая от неизвестной угрозы. 

Кто-то бежал к ним. Бежал так быстро, что поначалу ребята приняли этот звук за гул от летящей стрелы. Но нет. Едва касаясь земли, мужчина в богатой тёмной одежде бежал среди кустарников и деревьев. Длинные рукава мандарина и чётки с кистью из конского волоса трепыхались за его спиной. Часть лица скрывал талисман, один в один копирующий тот, что охотники сорвали с лица вампира.

— Он тоже цзянши? — не веря своим глазам выпалил Накаджима.

Ещё быстрее, чем тот, с которым они только что покончили. Ещё страшнее его крик. И глаза... В них не просто было самоосознание, в них горела ярость и боль. Он не мог быть мертвецом...

— Огонь, — приказал Хироцу, не оборачиваясь, и Ацуши послушно достал кремень и промасленную тряпку. Стиснув зубы, Рюноске подтащил к себе палку, протягивая напарнику один конец, что он замотал его. Со второй попытки удалось высечь искру, ночь осветило задорное пламя. Факел парни вложили в ладонь наставника.

Новый цзянши тем временем уже добрался до них, но живые не привлекали его внимания. Медленно, словно вмиг став деревянной игрушкой, мужчина шёл мимо охотников к лежащему на земле покойнику. Хироцу тоже не предпринимал никаких действий, наблюдая за необычным вампиром. Рюноске и Ацуши сжались за спиной учителя. 

Мертвец упал на колени, подняв немного пыли. Руки, показавшись из рукавов наряда, потянулись к другому мертвецу. Он обхватил его и подтянул к своей неподвижной груди, будто баюкая. Бледное лицо его даже в разреженном лунном свете выражало такую муку, что Ацуши невольно стиснул рукой рубашку на груди, пытаясь унять сочувствие к этому существу. Вампир касался и перемещал своего сородича с невероятной нежностью и величайшей осторожностью, будто тот был не куском мёртвой плоти, а чем-то хрупким и драгоценным. И вдруг цзянши вскинул голову вверх и закричал.

Это не был крик человека или вампира. Это был вопль раненого зверя, полный отчаяния и безысходности, боли и бессилия. Так вопит мать, потерявшая дитя. Так кричит муж, качая на руках мёртвую жену. Крик, после которого остаётся лишь пустота.

***

Молодой человек протискивался сквозь пестрящую яркими красками толпу, усилено прокладывая себе путь. Иногда ему приходилось пригибаться, чтобы особо рослые празднующие не угодили ему в лоб локтем. Юноша был достаточно знатен, чтобы потребовать дороги, но он надеялся как раз на обратное — затеряться в толпе и остаться неузнанным. Яркие наряды, золотые украшения, щедро усыпанные драгоценными камнями подвески и шпильки, — от всего этого немного рябило в глазах, но он чувствовал себя слишком возбуждённо, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Внезапно по его пояснице пробежали чьи-то пальцы, а следом обхватили запястье. Сердце едва не выпрыгнула из груди от счастья. Поворачивая голову, он уже знал, что увидит ехидную, но широкую и довольную улыбку. 

Юноша, ухвативший его руку, был намного выше него и из-за широкого пояса казался неестественно худым. Одним собственническим движением он притянул к себе молодого аристократа и, легко лавируя мимо праздных зевак, повёл его к краю площади. Он не проронил ни слова, пока оба не смогли двигаться уже свободно, не натыкаясь на горожан и придворных.

— Я так рад, что ты смог придти!

Едва празднующих стало меньше, как невысокий юноша обернулся и, вскинув руки, обхватил второго за шею. Молодой человек усмехнулся, встряхнув руками, и мягко прижал его голову к своей груди, поглаживая рыжие кудри.

— Неужели ты сомневался во мне, Чуя?

Тот, кого звали Чуей, почувствовал, как вспыхнули кончики ушей, и виновато уткнулся лицом в грудь спутника. Конечно, он не сомневался в самом Осаму, но вот с выходом из дворца в день празднования могли возникнуть проблемы. Чуя тоже рисковал, но Осаму обещал ему сегодня незабываемый день, а кто он такой, чтобы противиться его, да и чего лукавить — своим, желаниям?

— Скучал? — будничным тоном спрашивает Осаму, пока Чуя отстраняется от него. Лучше не привлекать к себе внимания, а двое мужчин, что нежатся в объятиях друг друга на краю площади, не сильно этому способствует. 

— Конечно. Разве может быть иначе? — Чуя бросает быстрый взгляд на лицо Осаму. Красив, как всегда. — А ты тосковал без меня?

Загадочная улыбка приподнимает уголки губ Осаму, пока мужчины разворачиваются, направляясь к рядам торговцев.

— Каждую минуту.

— О, — выразительно тянет Чуя, чувствуя на себе голодный взгляд, который вряд ли заметит прохожий. Юноша чувствует его кожей. — И как же сильно ты тосковал?

— Чуть позже я покажу тебе всю глубину моей тоски.

Он мурлычит, словно кот, а сам кладёт на прилавок серебро. Мужчина, помешивая в чане, кладёт на срез камня тонкую палочку и вопросительно смотрит на Осаму.

— Феникса.

Одновременно мужчина заходится кашлем, вытаращив глаза, а локоть Чуи врезается под рёбра Осаму, вынуждая того согнуться. Чуя невысок и внешне хрупок, но это впечатление обманчиво. Мечом он владеет гораздо лучше Осаму.

— Рыбу, — отчеканивает Чуя, одаривая мужчину ослепительной улыбкой.

— Прекрасный выбор, господин, — с благодарностью кланяется мужчина и вытаскивает из чана ложку, занося над камнем. Размашистые движения его руки кажутся хаотичными, но тонкая струйка горячей карамели удивительно точно ложится именно там, где мастеру нужно. Осаму наблюдает за этим, закусив нижнюю губу, бросая короткие взгляды на спутника и ловя такие же с его стороны на себе. 

Торговец одним отточенным движением поддевает острой лопаткой карамельную фигуру, отделяя её от камня, и протягивает Чуе.

— Прошу Вас, господин. Да прибудет с Вами мудрость предков.

Он низко кланяется, пока знатные покупатели уходят прочь. В руке Чуи изящная ажурная рыбка из застывшей карамели, что переливается на солнце янтарём.

— Вот ирония, — вздыхает Чуя, а Осаму, перестав глазеть по сторонам, опускает на него глаза.

— В чём?

Чуя поднимает руку с карамелью, ловко прокручивая в пальцах палочку.

— Ты и мудрость. 

— Уаа....

Осаму выдыхает, театрально опуская плечи и стараясь выглядеть как можно более несчастным. Но Чуя этому горе актёру не поверит, слишком хорошо знает. Вместо ответа юноша подносит карамельную рыбку ко рту и с хрустом откусывает ей голову. Голова Осаму невольно вжимается в плечи, и его передёргивает.

— Тебе не кажется это слишком жестоким?

Чуя отрицательно мотает головой. Рот занят. Он ведь не случайно выбрал именно рыбу для формы сладости, и Осаму прекрасно понимает это. "Синий карп" — именно под таким прозвищем известен любимый племянник императора — Осаму Дазай. Для незнакомцев — просто повеса и прожигатель жизни. Для врагов — тот, кто в два счёта разгадает их замыслы. Для императора — незаменимый советчик, которого выгоднее держать в тени под прикрытием повесы и капризного дядюшкиного любимца. Для Чуи... Юноша чувствует, как у него начинают пылать уши. Для Чуи он просто Осаму. И молодой человек осторожно протягивает руку, сжимая в пальцах ладонь Дазая. Тот отвечает пожатием, и молодые люди размыкают ладони. Вокруг ещё слишком людно.

Они гуляли по городу весь световой день. Посмотрели танцы на одной из площадей и как дети запускали воздушных змей самых причудливых форм. Отобедали в одной из гостинец, но свободных комнат не оказалось, тогда они вновь вернулись к прогулкам по столице. А когда стемнело, Осаму привел Чую к пруду, но с обратной стороны, там, где берег скрывали старые раскидистые деревья. Оба юноши опустились на траву, и губы Осаму впервые за много дней нашли губы своего возлюбленного. Он нежно взял его ладонями за щёки, глядя в чудесные синие, как море, глаза, и жадно и сладко припал к губам. Руки Чуи обхватили шею Осаму, притягивая ближе. Мир перестал для них существовать.

Ладони Осаму опустились на грудь возлюбленного, прошлись по его бокам, несколько раз ненадолго замирая, чтобы жёсткими пальцами стиснуть ткань. Погладили поясницу и, когда Чуя выгнулся вперёд, вжимаясь в грудь Дазая, крепко стиснули его ягодицы. Юноша разорвал поцелуй, откидывая голову назад. Медные локоны взметнулись от его рывка. Раскрыв рот, он шумно выдохнул, хватаясь дрожащими пальцами за вьющиеся волосы Осаму.

— Тсс... А если нас кто-нибудь увидит?

Тяжело, возбуждённо дыша через слово, спросил Чуя. Губы любовника прижались к его беззащитной шее, и, проведя горячим мокрым языком по пульсирующей вене, Осаму усмехнулся:

— Если хочешь, я могу остановиться.

— Нет...

Чуя сам удивился, как спокойно он смог произнести это слово, лишь обхватив голову Дазая руками, не давая ни шанса отстраниться. В душе он едва ли не прокричал это "нет" с отчаянием оголодавшего по ласке человека. Да, они не виделись почти месяц, пока Осаму был слишком занят при дворе. А когда у него появилась возможность выкроить день, Чуя отбыл из столицы по делам собственной семьи. Сегодня они оба надеялись наверстать упущенное. Так что нет, Чуя не отпустит его от себя ни на миг, пока не почувствует, что пустота от невозможности быть с любимым постоянно хоть немного заполнится им. 

— Я так и думал.

Он чувствует улыбку Осаму на своей коже там, где этот искуситель уже успел распахнуть ворот его одеяний и целовал, вылизывал, прикусывал и посасывал его кожу. Жар, запретный и такой сладостный, растекается по всему телу, ноги подгибаются, а из головы улетают мысли. Чуя цепляется за плечи Осаму, стараясь не рухнуть вниз. Он чувствует, как дрожь из рук постепенно охватывает всего его. Дазай тоже чувствует это. Поэтому, когда его рука решительно откидывает ткань в сторону и устремляется к возбуждённому естеству Чуи, юноша не выдерживает и тихо вскрикивает. 

— Так сильно скучал?

— Тсс, — выдыхает Чуя сквозь сжатые зубы. — У меня же нет гарема, как у тебя.

Осаму неожиданно отрывается от его шеи, поднимает голову и смотрит в глаза. Да, у Дазая они возбуждённо блестят, а вот у Чуи уже затуманены поволокой.

— Ты ревнуешь?

Чуя бы хотел прикусить свой язык, но сказанное уже сказано. 

— Разве я могу ревновать тебя к жене и наложницам?

— Вот как? — ох и не нравится Чуе этот коварный прищур тёмных глаз и глубокий чуть хриплый голос. — Стало быть, не ревнуешь?

Прав был Чуя, что ожидал от Дазая чего-то эдакого. Ладонь племянника императора сжала его мужское начало крепко, хотя и аккуратно, а умелые их играми пальцы надавили на головку. Чуя взвился так, что едва не вылетел птицей из рук Осаму. Он сам не ожидал подобной прыти от своего разморенного негой и страстью тела. Но Осаму с хриплым смехом удержал его, а следом осторожно повалил на мягкую траву, задирая подолы одежд, чтобы насладиться их единением сполна.

***

Дышать было так легко и приятно, а чувствовать спиной биение чужого сердца — ещё приятнее. Наверное, ещё никогда в жизни Чуе не было так хорошо, как этой ночью. Его ладони в руках Осаму были тёплыми. Склонив головы на бок, юноша наслаждался настоящим, тем, что сейчас они вдвоём сидят в темноте деревьев, и, пока Чуя смотрит на чёрную гладь пруда, заполненного тысячами тысяч качающихся на воде фонариков, Осаму обнимает его со спины. Невероятная идиллия. Невероятное счастье, переполняющее до краёв. 

— Очень красиво, — тихим голосом произносит Чуя, не желая тревожить тишину их укромного убежища. С обратной стороны пруда слышится музыка и смех, там во всю продолжается праздник, но его шум доносится до них лишь отдалённо.

— И правда, красиво.

Губы Осаму нежно и практически невесомо касаются ушка любовника, пока глаза самого Чуи жадно впитывают всю сказочность момента, ведь ещё немного, и придётся снова прощаться. Но в этот раз не надолго, надеялся он.