Каждый поступок в нашей жизни, каждое решение, взвешенное или принятое опрометчиво, каждый шаг приводит нас к финалу. Непрерывная череда наших деяний, маленьких и значимых, рано или поздно приводит к той самой точке, в которой мы осознаём все связи. И это конец. Случайностей не бывает, как, впрочем, и исключений. Осаму Дазай знал это лучше кого бы то ни было.

Пленник собственного тела, которое он не мог контролировать. Цепи, сковывающие его запястья, натянулись, вынуждая сгорбить спину, а после — упасть на колени. Осаму не почувствовал ни удара, ни боли. Осознавая всё, что происходит вокруг него, он стал всего лишь немым свидетелем, способным не более, чем наблюдать. И лишь одна мысль удерживала мужчину от паники — его телом управлял Чуя. Тепло, исходящее от его духа, с которым Осаму разделил свою плоть, внушало доверие, успокаивало. Хотя, иного выбора, кроме как принятый Чуей, у них, по правде говоря, и не было.

Удивление и неверие в происходящее в лице Рюноске смешались. Хозяин особняка не ожидал подобного хода со стороны несчастного призрака и безумного медиума. Иссушенное тело задрожало.

— Как?! Невозможно!

Вся уверенность и дерзость разом покинули его. Рюноске Акутагава стал похож на того, кем являлся, — мужчину, чей срок жизни давно вышел, но отчего-то она ещё не покинула иссушенное тело. Жалкий, разбитый, скованный цепями и навечно связанный с этим домом и его обитателями. Теперь Осаму понимал и его. Он стал второй стороной этой монеты, таким же "якорем силы", "пустил корни" в недра Красной Камелии. 

— Пять поколений...

Осаму не сразу понял, что это сказали его губы, подчиняясь воле Чуи. 

— Пять поколений из-за гордыни...

— Из-за любви, — хрипло прервал его Рюноске. — Я сделал это из-за любви.

— Столько лет прошло, но она так и не спустилась к Вам, — "Осаму" покачал головой.

— Разве теперь это важно? — горечь звучала в словах старика. — Теперь ничего нельзя изменить. Моя власть над домом слабее вашей, а Вратами и вовсе никогда было нельзя управлять. Вы не сможете их закрыть.

— И не нужно. Мы всего лишь должны стабилизировать их. Не позволить самовольно пожирать энергию. 

"Это возможно?", — хотел спросить Дазай, но вспомнил, что не может. Однако, Чуя ответил, будто слышал его.

— Я думаю, что да. Именно для этого и требовался второй "якорь".

— Я думал об этом, — устало отозвался Акутагава. — Но решил, что справлюсь и один. 

— За твою самоуверенность эта семья расплачивалась десятилетиями.

— Ты думаешь, что было не больно видеть это?! Не больно знать, сколько жизней оказались загублены из-за меня?!

— Братья убивали братьев, — с ядом в голосе продолжал Чуя, не обращая внимания на слова Рюноске. — Отцы предавали и отдавали на заклание своих детей.

Даже Осаму стало не по себе от речей Накахары. Он понимал его боль лучше многих, пережив её самостоятельно, но в его глазах Чуя всё равно оставался чистым и светлым. Сейчас же от этой святости не было ничего. Дазай чувствовал, как внутри души Накахары клокочет боль и обида. Всей своей сущностью он потянулся к возлюбленному, представляя, как обнимает его. Тело Осаму дрогнуло. 

"Ты больше не один, — внушал ему медиум, представляя, как касается губами трепетных век, розовых щёк и мягких губ. — И больше никогда не будешь один."

Он не позволит Чуе уподобиться другим призракам. Не даст питаться ненавистью и страхом. "Вдвоём мы сильнее их всех," — уверяет Осаму, и Чуя жмётся к нему, отпуская свою боль. Что бы ни случилось с ними, всё в прошлом.

— Боль потери и отчаяние открыли эти Врата, — Осаму с удивлением обнаруживает, что вновь контролирует своё тело и может говорить. — Но то, ради чего они открылись, свершилось. Здесь и сейчас две любящих души вместе и едины.

Сложно сказать, кто удивился больше, Рюноске или сам Осаму, когда кожа медиума стала мягко сиять в кромешной тьме. Свет, исходящий от неё был тёплым, подобным солнечному. Он стекал по телу Дазая, собираясь у его ног. Цепи перестали тянуть вниз, медиум смог распрямиться, чтобы увидеть, как свет поднимается перед ним, принимая очертания знакомой, горячо любимой фигуры. Чуя и сам был шокирован происходящим. Подняв руку, он коснулся своих, теперь уже и правда, сияющих волос, и вопросительно посмотрел на Дазая. Осаму улыбнулся, пожав плечами, но комментария не сдержал.

— Ты ослепительный.

Осаму и Рюноске смотрели на чудесное зрелище, от которого слепило глаза, и тут Чуя пошатнулся, хватаясь за грудь. Дазай подался вперёд, подхватывая его. Золотые глаза Накахары лихорадочно бегали, не в состоянии сфокусироваться на чём-либо.

— Чуя!

Дрожа всем телом, юноша вцепился непослушными пальцами в плечи Осаму, притягивая его ближе, и сбивчего зашептал:

— Границы больше нет. Мы можем уйти.

Он думал, что готов отпустить Чую, но, стоило тому произнести эти слова, как внутри Дазая что-то оборвалось. Его пальцы крепче сжали сияющее тело призрака, желая удержать. Нет, он не имеет право делать это. Чуя достаточно страдал и заслужил покой. Но как же чертовски больно его отпускать. Осаму заставил себя выдавить улыбку.

— Вот и хорошо, — шёпотом ответил он, боясь, что голос подведёт. — Вот всё и закончилось. Ты только не бойся.

— А ты?

Тонкая рука взметнулась, прижавшись к бледной щеке Осаму. Он перехватил её своей ладонью, задев звеном цепи. И то, едва коснулось призрака, рассыпалось. Чуя и Осаму переглянулись, а затем изящный пальчик поочередно ткнулся в браслеты на запястьях Дазая, освобождая его.

— Мы свободны, — горько произнёс Накахара.

Свободны от тянущих к земле уз и обид. От боли и ненависти, окружающих их. От всего того, чем питались Врата Расёмон. Дазай всё ещё чувствовал свою связь с Красной Камелией, но она перестала быть такой удушающей. Теперь особняк подчинялся его воле.

— Я люблю тебя, — так тяжело было говорить эти слова, глядя в глаза призраку. — И я отпускаю тебя. Иди и укажи им путь к свету.

Накахара поджал губы и молча кивнул. Несколько мгновений он смотрел на Дазая, а потом растворился, оставив после себя едва уловимое глазу сияние. Но и оно вскоре погасло.

— И не жалеешь? — подал голос Рюноске, чьи оковы по прежнему тянули своего пленника к земле.

— Нет, — не задумываясь ответил Дазай, часто моргая. Глаза предательски щипало.

— И что теперь? Пусть ты и не в цепях, но отныне связан с этим местом так же, как и я. А может и сильнее. Ведь я больше не чувствую демона, стало быть...

— Ты прав, — прервал его медиум. — Теперь Красная Камелия — это я. И силу её сдерживать отныне мне. 

Губы Акутагавы презрительно изогнулись.

— Думаешь, тебя надолго хватит? Как скоро скорбь, одиночество и печаль сожрут твоё сердце, выпустив тьму наружу?

***

Мир и покой окружали её, заставляя позабыть ужас минувших дней, позабыть всё, что прежде терзало разум и сердце. Акико, заворажённая золотым светом и влекомая им, неспешно шла вперёд мимо золотых стволов деревьев с янтарными кронами прямо под старую арку и дальше. Земля под босыми ногами была такой тёплой, как может быть лишь в самом начале осени. Она не заслужила находиться в подобном месте. 

Но и отказаться остаться было выше её сил.

Впервые за годы девушка чувствовала себя так легко и так свободно дышала. Свет, струящийся откуда-то свыше, окутывал её и дарил прощение. Она столько глупостей натворила, что сама удивлялась, как смогла. Больная любовь к Дазаю, попытка суицида, её истерики и недовольства, возвращение в Красную Камелию и Доппо. Доппо... Перед ним она была виновата больше всего. Жаль, только сейчас Акико поняла, как много он для неё значит, как мало она ценила его и его подчас навязчивую заботу. Если бы ей только дали шанс это исправить.

— Эй, — немного хрипло позвала девушка, глядя вперёд и не акцентируя ни на чём взгляд. — Дай мне ещё один шанс. Я знаю, я не идеал, но вместе... Нет, не так. Но рядом с тобой я становлюсь лучше.

Ответом ей была тишина и лёгкий шелест золотых листьев в вышине. Губы предательски задрожали, а по щекам потекла горячая влага. Сжав кулаки, Акико стиснула зубы. Вдохнула воздух полной грудью и на выдохе закричала:

— Прости меня! 

Едва уловимый ветер подхватил её крик и унёс, оставив взамен шелест шагов за спиной. Эти шаги Ёсано узнает из всех иных в мире. Уверенные и ровные, слегка быстрые, но без намёка на шарканье. Идеальные.

Она обернулась.

Куникида стоял в нескольких шагах позади неё. В той же рубашке и брюках, что и день назад, а волосы его, обычно уложенные волос к волосу, немного растрепались. Он не выглядел уставшим или измотанным, скорее печальным. Да, именно печаль так глубоко залегла в складке меж бровей и поселилась в глазах. От его вида, взгляда, присутствия сердце Акико болезненно сжималось. Он не заслужил подобного отношения к себе, а она не заслужила его. И всё же...

— Доппо... Мы... Я... Искали тебя... Где ты был?

Его ответ удивил девушку.

— Ты такая красивая, Акико.

— Что?

Она быстро обвела глазами свои покрытые засохшей кровью и ссадинами ноги, руки в синяках и грязи, испачканную одежду. Что он нашёл в этом красивого? И хотела было задать этот вопрос, но Куникида покачал головой, не дав ей это сделать.

— Пойдём. Немедленно. 

Тон, которым он произнёс это, не походил на приказ. Это была просьба, сказанная с отчаянием и надеждой. Акико не могла отмахнуться от неё. Не могла и не хотела. Всё, что угодно, лишь бы Доппо простил её. Так в её голове поселилась мысль, что ещё не всё потеряно. Они смогут вернуться домой и начать всё с чистого листа.

С каждым шагом свет, сияющий вокруг, тускнел, будто нечто выпивало его из воздуха. Сказка истаивала, оставляя голую, унылую реальность, кривые тёмные силуэты деревьев и немного пожухлой листвы под замёрзшими ногами. Вместе с миром в норму приходила и Акико.

— Доппо! Куда мы идём? Где ты был всё это время?

Она попыталась схватить мужчину за локоть, но он ловко вывернулся, не позволив ей этого сделать. Взгляд вновь стал собранным и колючим.

— Тебе нужно уйти отсюда. Немедленно.

— Что? Уйти? Но как? Ворота заперты!

— Уже нет, — Куникида поднял руку и указал в сторону ворот особняка. Те и правда были слегка приоткрыты.

В первый миг Акико охватила радость, и девушка едва не сорвалась с места, но тут вспомнила о всём произошедшем за минувшие сутки. Не очередная ли эта шутка Камелии и её призраков? Ночью Доппо уже пытался унести её из особняка, но сделал только хуже, поведясь на ложь Камелии. Поэтому Акико глядела на приоткрытые створки с опаской, не зная, чего ожидать. Вдобавок, её пожирало чувство вины перед человеком, с которым ещё пару дней назад они были помолвлены.

— Акико, прошу тебя, — взмолился Доппо, — уходи!

— А как же ты?

Ей не хотелось оставаться одной рядом с этим домом, пусть даже за его оградой. Красная Камелия внушала девушке ужас, подавляла и повергала в уныние. Нет, она не может уйти одна, не может уйти без Доппо.

— Я? — мужчина шагнул назад, не позволяя прикоснуться к себе. В груди девушки неприятно защемило от этого жеста. — В холле остался Накаджима. Я заберу его и вернусь. Только, молю, — он посмотрел на Ёсано с той любовью во взгляде, что она редко видела, но всегда знала. — Молю, беги за ворота.

Акико неуверенно кивнула, развернулась и бросилась прочь к железной решётке ворот.

***

Дождь закончился, оставив после себя прелый запах осенней листвы, мокрой земли и озона. Вместе с дождём, Акико казалось, что ушёл и весь окружавший их кошмар. Покрытыми бурой коркой пальцами со сломанными ногтями и ободранными костяшками девушка держалась за изящные изогнутые прутья решётки ворот и, прижавшись к ним лицом, смотрела в сторону красивого заброшенного особняка. Отсюда Красная Камелия не выглядела настолько ужасной, каковой являлась. Приближающиеся сумерки окутывали башню и фасад огромного дома таинственными тенями, а алые закатные лучи зажигали бесчисленные окна особняка с привидениями.

Коё Озаки пыталась сказать ей, что призраки не виноваты в том, что они остаются в этом мире. Что медиумы, вроде неё самой и Акико, могут им помочь. Но к призракам Красной Камелии Ёсано не испытывала никакой жалости. Эта семья заслужила то, что с ней сталось. От мистерий Рюноске до сиротского приюта Ацуши — они сами бросали дрова в свой костёр, оправдывая собственную алчность и жестокость желанием снять проклятье. А в итоге, сами лишь становились проклятьем своей семьи.

Время тянулось ужасно медленно, и Акико уже казалось, что Доппо ушёл много часов назад. Но алые краски заката на доме, хоть и потускнели, но всё ещё были на нём. 

Если это был урок, она его усвоила. Цени то, что имеешь. Вечного нет ничего.

Доппо вышел из дома вместе с детективом Рампо, что нёс на руках светловолосого мальчика — Ацуши. Девушке показалось странным, что Накаджиму нёс не Куникида, который явно был физически сильнее детектива. Он вообще держался немного в стороне, а когда они приблизились, поднял на Акико виноватый взгляд. Неприятный холодок пробежал по спине девушки. Рампо с Ацуши на руках вышел за ворота. Куникида не последовал за ними. 

— Доппо, — позвала Акико, с трудом контролируя голос и эмоции. Руки её затряслись. — Доппо, иди сюда, пожалуйста. Я знаю, что виновата, но мы ещё будем счастливы! Прошу!

Она знала, что случилось, и чувство вины ещё долгие годы будет мучить Акико, но в данный момент девушка отказывалась верить доводам разума. Отказывалась принимать, что Доппо, стоящий перед ней по ту сторону забора, уже никогда не пересечёт его. Он не может. Он...

Всхлипывая и не пытаясь сдержать слёзы, Акико протянула руку сквозь прутья. Доппо посмотрел на неё с сочувствием, нерешительно протянул ладонь к её ладони и мягко провёл пальцами сквозь плоть. В этом жесте осталось столько тепла и невысказанных чувств. Всё то, что мужчина никогда не говорил в силу своего характера. Вся нежность, любовь и стремление защитить.

— Живи дальше, — он вновь провёл своей ладонью сквозь её руку. — Ты сильнее, чем думаешь. 

— Нет, так нельзя! — рыдания душили Акико. — Ты обещал всегда быть рядом!

— Всегда буду.

Доппо отступил на шаг назад, не позволяя Ёсано дотянуться до себя. Его тело окутало мягкое сияние.

— Я всегда буду любить.

Ладонь мужчина прижал к груди. Свет затопил его полностью, а когда иссяк, Доппо уже не было. Руки Акико соскользнули по решётке, девушка упала на колени, не чувствуя боли.

— Нет... Нет... Почему он? Его вообще не должно было быть здесь...

Рампо опустил бессознательного Ацуши на землю и обнял девушку за плечи. Говорить не хотелось. Ему ещё предстоит рассказать Акико и Ацуши, что умер не только Куникида. 

А во внутреннем кармане тяжёлой ношей лежал ключ от сейфа Ичиё, что вручил ему Дазай, когда Рампо вернулся в библиотеку.

***

— Тебе не кажется это слишком жестоким?

— Так лучше для него.

— Он влюблён в тебя.

— Именно поэтому, так лучше.

— Могла бы хоть попрощаться.

— Дазай, — устало выдохнула Коё, отходя от окна, через которое они наблюдали за прощанием Акико и Куникиды. — Хоть после смерти не насилуй мне мозг.

— Ну, я думаю, что это всё же было слишком.

Осаму оттолкнулся ладонями от подоконника и кивком головы указал на тело Озаки, неподвижно лежащее на полу. Призрак женщины отвернулся, скрестив на груди руки. Когда Чуя ушёл сквозь Врата, увлекая за собой прочих призраков Красной Камелии, Огай, давно будучи уже больше подобным демону, чем призраку, отказался следовать за ним, как и некоторые из других мёртвых обитателей особняка. Впрочем, пока Осаму сохраняет баланс, они смогут перейти грань в любой момент. Но доктор Мори не из них. А ненависть Коё к этому существу не знала границ. Ценой своей жизни, высвободив все свои силы, она всё же смогла изгнать его из мира живых. 

Когда Рампо нашёл её, медиум уже не дышала. Но и сообщать о том, что она решила остаться в стенах особняка с Осаму, Озаки не стала, справедливо рассудив, что живые должны жить дальше, а не цепляться за прошлое.

Так же переходить Врата отказался Хироцу. Верный своему слову и долгу, он не хотел оставлять Красную Камелию. Правда склонил свою голову перед Осаму, как новым хранителем. Где-то на задворках мелькала мысль, что Осаму ещё может пожалеть об этом, но сейчас он был слишком измотан демоном и самим домом, который стал частью его самого, как и он — частью Камелии. Дазай не был мёртв, но и полностью живым уже тоже не был. Он стал таким же, как Рюноске.

Рюноске Акутагава, по прежнему закованный в цепи, тоже не мог покинуть этот мир. Он был также всё ещё жив, хотя в меньшей степени, чем Осаму. Гин простила его, устремляясь в Вечность, но он не мог последовать за ней и дочерью. По крайней мере пока. Возможно, однажды. Но не сейчас.

Большинство призраков Красной Камелии покинули её, обретя покой, что добыли для них Осаму и Чуя. При воспоминании о прекрасном юноше в груди болезненно тянуло. Но Дазай старался гнать эти мысли. Возможно, он не долго проживёт один в проклятом особняке, но это время он будет сдерживать демона и держать Врата Расёмон свободными для оставшихся душ.

— Моё сердце — Врата, — шептал Осаму, сидя на кровати в принадлежащей некогда Чуе комнате. — Ты прошёл через них. Ты в моём сердце.

По ночам ему снилось, как нежные руки гладят его лицо, плечи, бока и грудь. Как горячие губы целуют веки, скулы и губы. Он поднимал руку и зарывался пальцами в мягкие локоны. Осаму готов был поклясться, что они имеют золотистый рыжий цвет. 

Но на утро всё это казалось сном. Воспоминанием. Рюноске оказался прав. Боль потери не утихала, тоска с каждым ударом сердца становилась невыносимее. Осаму мог сутками напролет лежать на кровати, где впервые был с Чуей, и не двигаться. Он не ел, практически не пил, а если пил, то вино. Постепенно он стал желать лишь одного — умереть, чтобы самому отправиться за возлюбленным. Ни Коё, ни Хироцу не могли ничего сделать, медиум не обращал на них внимания. 

— Моё сердце — Врата. Моё сердце в твоих руках...

День и ночь слились, Осаму не различал их. Он смотрел в потрескавшийся потолок, впадал в забытье, снова смотрел в потолок и не понимал, почему ещё не умер. Нежные руки пригладили сальные волосы, откидывая слипшуюся чёлку со лба. Дазай не хотел просыпаться, моля видение побыть чуть дольше.

— Ты должен жить, Осаму.

— Не хочу. Я думал, что смогу, но Рюноске оказался прав. Мы связали наши души, и я не могу жить дальше. Это невыносимо, чувствовать себя лишь наполовину. 

Едва уловимый вздох коснулся его виска. 

— Прости, что тебе пришлось пройти через это. 

— Тебе не за что просить прощения, Чуя.

Не открывая глаз, Осаму обвил руками хрупкую фигуру, привлекая его к себе и зарываясь лицом в длинные тёплые волосы.

***

Четыре месяца спустя

Шурша гравием, машина подъехала к закрытым воротам особняка. Стекло заднего пассажирского сидения опустилось до половины, позволяя лучше разглядеть открывшийся вид, и серым глазам юноши предстала заросшая по обе стороны буйной растительностью мощённая дорога. Она тянулась вглубь до самого расколотого фонтана, над треснувшей чашей которого застыла изящная каменная танцовщица. Охватывая его кольцом брусчатки, дорога заканчивалась у ступеней крыльца. 

Четыре месяца назад Ацуши прошёл по ней и вошёл в двери этого особняка, чтобы выйти из него совершенно другим человеком. Человеком, которого он не знал, и до сих пор не решил для себя, хочет ли знать. С одной стороны, никому ненужный мальчик-сирота нашёл свою семью, но с другой — Ацуши не уверен, что наследие Акутагава принесёт ему счастье. Семьи, как таковой, не было. Отец и мать, которых он никогда не знал, и сестра, с которой практически не был знаком, все они уже мертвы. По сути, Ацуши так и остался сиротой, разве что теперь он был богатым сиротой. А вид Красной Камелии вызывал в душе и мыслях лишь чувство неизбежной катастрофы.

— Ты уверен, что он жив?

Ацуши, не глядя, обратился к своему спутнику, сидящему рядом. Бывший полицейский и детектив, а ныне поверенный Ацуши Акутагава, Эдогава Рампо не ответил. 

Тогда, четыре месяца назад, когда они убежали из Красной Камелии, они так и не дождались Дазая. Они знали, что Куникида и Озаки мертвы, но Дазай был жив, когда его видел в последний раз Рампо. Однако, ни один из них не вернулся за ним в особняк, и сейчас чувство вины и сознание собственной трусости пожирало мужчин. 

— Не знаю, — Рампо открыл дверцу машины и вышел на морозный воздух. — Если да, то он уже не человек в том смысле, как мы это понимаем.

Перебороть себя и открыть дверцу стоило огромных усилий, но Ацуши считал, что обязан сделать это. Тем более, что причина, по которой они с Рампо приехали сюда, может быть изменит его судьбу, как наследника этого проклятого места. Честно говоря, когда Ацуши узнал, сколько денег, активов и недвижимости ему принадлежит, он ни секунды не желал оставлять Красную Камелию себе. Но выяснилось, что продать он её не мог. Красная Камелия должна принадлежать семье Акутагава, только при этом условии, все активы переходили к её наследникам. Пришлось немного повозиться, но деньги и связи творят чудеса. Так Рампо смог на бумагах "оживить" Накахару Чую, ставшего "единокровных братом" Ацуши. Оба были уверены, что подобный поступок будет подходить под условия наследования и не вызовет негодования Камелии, которую Ацуши дарит своему "брату".

Юноша неспешно подошёл к решётке ворот. Рука не поднималась открыть их. Ацуши сглотнул.

— Может, просто оставим в почтовом ящике?

Рампо посмотрел на него с укором, вскинул голову, оглядывая верхние этажи особняка, и громко прокричал:

— Дазай! Осаму Дазай!

От неожиданности Ацуши вздрогнул и даже слегка присел на согнутых ногах. Крик разлетелся в звенящей тишине этого места и отразился от неё едва уловимым слуху эхом. Стало ещё больше не по себе.

— Может...

Договорить он не успел. Двери особняка распахнулись, и на крыльце показалась знакомая долговязая фигура. Быстрым скользящим шагом Осаму направлялся к воротам. Он мало изменился, разве что стал чуть бледнее, да волосы немного отросли. Но выглядел медиум вполне здоровым, а то, как он кутался в плед поверх одежды, подсказывало, что мужчина ещё жив, судя по всему. После произошедшего с ними в Красной Камелие, ни Ацуши, ни Эдогава не поручились бы за этот факт без доказательств.

— Добрый день, — выдавил из себя улыбку Дазай. Но улыбались лишь губы, глаза оставались колючими и отстранёнными.

— Господин Дазай, Вы живы!

Попытался изобразить радость Ацуши. На самом деле, Осаму пугал его и раньше своей непостижимостью. Тем, что эмпат не мог узнать его чувства и эмоции. Но сейчас Дазай был ещё более ужасен. Ни одна защита, которую он ставил, не могла полностью скрыть той чудовищной силы, что он скрывал внутри себя. Ацуши не чувствовал его напрямую, но находил отголоски Дазая везде. Он словно был всюду вокруг эмпата. Он стал в полной мере самой Красной Камелией.

Ацуши неосознанно сделал шаг назад и успел поймать взглядом кривую усмешку Осаму, понявшего что произошло с юношей. 

— Зачем вы вернулись? — голова медиума ломано склонилась к правому плечу. — Пока я жив, я не дам ей причинить вам вред, можете не волноваться.

"Жив?" Едва не рассмеялся Ацуши. "А он точно жив?"

— Мы хотим кое-что передать тебе, — вмешался Рампо, недовольно нахмурив брови. В сущности, он понимал недовольство Дазая, ведь за четыре месяца никто из них даже не удосужился узнать, что с ним случилось, не ранен ли он, не нужна ли ему помощь. Осаму выжил, но дом не покинул. Как и чем он здесь жил всё это время — неизвестно. — Посоветовавшись, мы решили, что лучше этому быть здесь, подальше от других глаз.

Осаму удивлённо поднял бровь, переведя взгляд нездорово блестящих глаз с детектива на эмпата, который судорожно принялся копошиться по карманам. Осмотрев одни и те же по нескольку раз, он, наконец, вытащил конверт из жёлтой крафтовой бумаги и осторожно протянул его через прутья решётки. Медиум с секунду колебался, но принял его.

— Что там? — скорее по привычке спросил он, уже "считывая" информацию подушечками пальцев. Но её было слишком много от начала жизни дерева до кармана Ацуши. А последние месяцы Осаму с трудом фокусировался на конкретике, всё больше становясь частью всего и вся на территории особняка. Его сознание странным образом объединяло всё, разрываясь при этом на части. Редко что могло надолго удержать его внимание. Как и сейчас, он всеми силами старался вести себя максимально естественно, чтобы не пугать бывших знакомых.

— Дарственная на Красную Камелию, — бесхитростно выпалил Ацуши, делая шаг назад от ворот.

— Вот как, — медленно протянул медиум, мысленно останавливаясь на этом и касанием пальцев узнавая содержимое. — На Накахару? Зачем?

— Ну, я...

— Он кровный родственник Ацуши и тоже в какой-то степени Акутагава, — ответил за него детектив. — Красная Камелия может принадлежать только Акутагава.

— Ясно. Но она и так принадлежит им. Всегда.

— Дазай, я, — парень замялся, явно нервничая. — Я боюсь этого дома до жути. А ты, вроде как остался в нём.

Осаму вскинул бровь с лёгким смешком.

— В общем, Накахара же умер, а мы с документами помухлевали, — на этих словах парня Рампо закатил глаза. — Ну и коль ты тут остался и тем более присматриваешь за ней... В общем, я тебе дарю этот дом. Ну вот так!

Выкрикнув последние слова, Ацуши склонился в полном раскаяния поклоне. Рампо пристально смотрел на Дазая, а Дазай на Накаджиму. Внезапно его губы дрогнули, и медиум улыбнулся тихой, мягкой улыбкой.

— Хорошо, — почти по-доброму произнёс он. — Я принимаю твой подарок, — взгляд тоже смягчился. — Не желаете войти?

— О, нет, спасибо!

Оба под смех Осаму попятились к ожидавшему их такси.

— Ацуши!

Парень обернулся уже от машины.

— Виноградники ты оставил себе? 

Ацуши кивнул. Виноградники он планировал сам использовать. 

— Пришли мне несколько бутылок, как будет готово вино! 

Накаджиму будто отпустило после слов Дазая, произнесённых таким весёлым голосом. Он кивнул.

— Ну и было бы неплохо хоть иногда пополнять мне запасы еды, — не стесняясь, указал Дазай. — Я не могу покинуть это место, а работы у меня больше нет, чтобы продолжать заказывать сюда продукты.

Парень улыбнулся.

— Конечно, Дазай!

С лёгким сердцем он плюхнулся на заднее сидение машины и захлопнул дверцу, глядя на машущего ему вслед Осаму.

***

Призраки существуют. 

Осаму Дазай видел их. 

Это другой мир. Кровь под кожей нашего. Горячий и требовательный. Яркий и необъятный. 

Призраки живут вокруг и внутри нас. Осаму Дазай знает это. 

Призраки ждут...

Мужчина поднялся по ступенькам, толкнул дверь и вошёл в прохладный холл особняка. Рука с конвертом взмыла вверх, и его тут же выхватили изящные пальцы.

— Поздравляю, — губы Осаму растянула улыбка. — Теперь она официально твоя.

— Мы слишком дорого заплатили за неё.

Протиснувшись под мышками, руки обхватили грудь медиума, а к спине прижалось другое тело.

Призраки существуют. Одних держат незаконченные дела, других — страх неизвестности, третьих — проклятья. А кого-то — мы сами. Пока мы цепляемся за них, они никуда не исчезнут.