"Так давно мечтал встретить тебя."

Осаму почувствовал, что задыхается. Невидимые пальцы обхватили его горло и сжали, не позволяя дышать. Он чувствовал, как на лбу и висках выступил холодный пот, голова закружилась, а ноги стали ватными. Держаться и не подавать виду, что паника накатила на него, подобно прибрежной волне, накрывающей с головой и сбивающей с ног, становилось с каждой секундой сложнее, но ради Чуи он пытался изо всех сил. Винить было некого. Осаму добровольно пришёл в ловушку, и только слабо ощутимое тепло руки Накахары в его ладони придавало сил и уверенности в том, что он сделал правильный выбор. 

— Почему ты молчишь? — проскрежетал голос существа, лишь отдалённо напоминающего человека. — Вот все твои ответы. Прямо перед тобой. Что же ты не спрашиваешь?

Но у Дазая словно язык онемел. Мало ему было оказаться в кромешной тьме, так ещё это чувство абсолютной беспомощности, бессилия и собственной незначительности перед силами, которые он едва мог понимать. И пока Осаму пытался заставить себя открыть рот, синие глаза Чуи вспыхнули неистовой яростью.

— Что вам всем от него нужно?! 

Мужчина почувствовал, как пальчики Чуи сжали его пальцы, а по движению руки понял, что призрак дёрнулся вперёд, сделав смелый шаг навстречу Рюноске. Осаму больше не мог видеть его сияющих глаз, зато кожей чувствовал его гнев, пропитывающий каждое слово юноши.

— Почему Вы и Огай охотитесь за ним?!

Вызвав волну мурашек вдоль позвоночника, долго и отвратительно зазвенели цепи. Белый череп с истончившейся кожей раскрыл зияющий провал рта и издал нечто, что с трудом можно назвать смехом. Скорее это был хрип со смесью лаящих звуков.

— То же самое, что и тебе, Чуя. Его сила. Ты же тоже чувствуешь рядом с ним дыхание жизни. Ты знаешь, что он способен вернуть её нам. Он уже делает это. Скоро, совсем скоро, мы вновь пробудимся.

— "Мы"?

Осаму смог собрать в кулак всю свою волю как раз в этот момент, когда речь существа наполнилась странными самоопределениями.

— Ты сказал "мы", — до Дазая наконец дошло, кто, а вернее — что, могло быть перед ними. — Ты ведь не Рюноске Акутагава. 

— Умный медиум, — усмехнулось существо. — Не удивительно, что ты сумел зайти так далеко.

— Много ума тут не нужно, — чуть смелее почувствовал себя Осаму. — Ты не Рюноске Акутагава, хоть и был им когда-то.

— Акутагава был слаб, — констатировало существо. — О! Как же я наслаждался ужасом, объявшим его, когда он понял, что сотворил! Какая ирония! Человек не может властвовать над жизнью и смертью, но лишь человек может открыть Врата. И вот мы здесь. Он и я. Застряли в этой точке. Неправда ли, чудесное место?

Он громыхнул цепями, будто бы всплеснул руками. Осаму готов был поспорить насчёт привлекательности данного места.

— И всё же, — придав голосу привычную уверенность, поинтересовался Дазай, — кто ты?

— Ты знаешь. С первой минуты, как ступил на порог, ты уже знал. 

Да, знал. Там, где поколения крови и боли смешиваются с оккультизмом, всегда есть нечто большее. Но Рюноске пошёл дальше. Он не просто стал проводником, подобно медиуму, он разорвал саму ткань мироздания, образовав дыру, называемую Врата Расёмон. Грань, где жизнь и смерть сосуществуют. Это аномальная зона, противоестественная миру, губительная и ненасытная. И десятилетия боли, крови, ненависти и страданий, загнанные в ловушку, как и Осаму, в конце концов обрели собственную волю — пожирать всё больше и больше. Существо, находящееся перед Дазаем, было живым. Оно было человеком в цепях и самими стенами особняка, каждой его балкой и половицей. 

— Ты Красная Камелия. Демон, рождённый из людской боли, ненависти, страданий и крови.

Плотоядная улыбка подтвердила его ответ.

— Рюноске не смог совладать со Вратами, потому что решил, что одного якоря ему будет достаточно. Но он ошибся. В чём?

— Ни в чём. Он сделал всё верно. Теперь всё так, как он хотел, разве нет? Вся его семья, все, ну или практически все, потомки в стенах дома, что он построил для них. 

— Его ошибка породила тебя, — не слушая оппонента, продолжал рассуждать Осаму. — У демонов нет чувства меры. Они пожирают всё, до чего могут добраться. Поэтому все потомки Рюноске и те, кто бывал здесь хоть раз, возвращаются? Ты зовёшь их назад.

— Но ты, — прервал его демон, — ты отдельное лакомство! Такой сильный дар я не встречал раньше! — он вскинул голову, бешено сверкая глазами. Громыхнул цепи. — Я хотел тебя, жаждал с той самой первой встречи! 

Осаму показалось, что на серых губах демона показалась слюна, как у голодающего много дней человека при аромате готовой еды.

— Я знал, что ты вернёшься! Я так ждал тебя!

Демон дёрнулся, и цепи с грохотом рванулись к Дазаю, обхватывая щиколотки и запястья. Чуя отчаянно закричал, выпуская ладонь Осаму и хватаясь за одну из цепей в попытке сорвать её. Одна за другой, грохоча и издавая скрежет, стальные змеи обвивали тело Дазая, не позволяя двигаться. 

— Чуя!

Способный шевелить только кистями рук, Осаму старался пальцами найти и дотронуться до своего возлюбленного призрака.

— Я здесь! Здесь!

Накахара обхватил ладонями его голову и, склонив к себе, прижался ко лбу. Дазай чувствовал, как его колотит. Оставив тщетные попытки освободить Осаму, Чуя шептал ему слова любви и сожаления о собственной беспомощности. Что он всё равно останется с ним, что бы ни случилось.

— Хорошо, — выдохнул Осаму, едва дыша от сжимающих грудь цепей. — Верь мне, как я верю тебе, ведь моё сердце в твоих руках. 

Он выразительно посмотрел в огромные синие глаза и, наклонив голову ниже, на мгновение прижался губами к губам юноши. Вкус у поцелуя вышел отчаяный и солёный. Ещё мгновение Чуя держал Осаму в своих руках, а со следующим ударом живого сердца его отняли у Накахары. Цепи со скрежетом натянулись и одним единственным рывком вырвали мужчину из объятий призрака, утаскивая свою жертву к голодному демону. 

— Нет!

Чуя бросился следом, но удар цепи, появившейся из темноты, отбросил его назад. Впервые за десятилетия после смерти Накахара испытал физическую боль, будто снова обрёл плоть. Цепь стеганула его, словно мачта корабля или упавшее дерево. Если бы он был жив, она переломала бы ему кости, но, по счастью, ломать было нечего, однако удар он ощутил во всех красках. Юноше понадобилось время, чтобы прийти в себя и предпринять новую попытку. А следом ещё и ещё. И всякий раз цепи, летящие с разных сторон, сбивали его, не позволяя добраться до Дазая.

***

Поджав губы и собрав всю волю в кулак, Акико бежала по коридорам, которые стали казаться ей бесконечными. Левой рукой она периодически касалась стен и открывала двери, а в правой крепко сжимала запястье Накаджимы, которого приходилось тащить за собой. Парень, наконец, отошёл от ступора и сам передвигал ногами, но часто спотыкался и врезался во все косяки и углы. Это раздражало Ёсано, но она не собиралась бросать мальчишку. Очередной поворот заставил дёрнуть падающего Ацуши, ставя его на ноги. Девушка огляделась.

— Чёрт! Мы уже были здесь трижды!

И правда. Когда они пробегали по подозрительно знакомому коридору уже в третий, как показалось Акико, раз, девушка сбила висящую на стене лампу, и та заметно накренилась вбок. Прямо сейчас они с Ацуши смотрели на эту самую лампу. Губы эмпата задрожали.

— Мы не выберемся, — шмыгнул он носом, и рука безвольно повисла в хватке пальцев Ёсано. — Оно нас не отпустит. 

— Прекрати сейчас же!

Акико встряхнула его и замахнулась свободной рукой, но тот час опустила её вниз. Мальчишка не виноват в том, что ему страшно, как и в том, что страшно ей самой. Ёсано понимала, где она, ведь они столько раз пробегали этот коридор, но это знание не давало ничего, кроме того, что они ходят кругами. 

— Выход есть, и мы обязательно найдём его! Слышишь?

Ацуши потёр нос предплечьем и вяло кивнул. Пусть говорит, что хочет, пусть надеется, на что хочет. Она не чувствует всего того, что он. Камелия оживает. Он не знал, как это можно объяснить или описать словами, но это было именно так. А все они — лишь бабочки, которых паук уже скрутил своей паутиной, впрыснул яд и начал переваривать.

— Сюда!

Акико решительно толкнула дверь и потащила Ацуши за собой.

***

— Непослушная девчонка! 

Паучьи пальцы Огая сильнее стиснули горло, Коё едва могла вздохнуть. Призрак был силён и озлоблен, несмотря на то, что недавно сам пострадал от некой иной силы, обитающей в особняке. Но он десятилетиями копил свою мощь.

— Зачем? — прохрипела медиум, царапая ногтями на удивление материальную руку призрака. Но чутьё подсказывало ей, что доктор Мори давно уже нечто большее, чем призрак. — Ради чего ты убил их всех? Мою мать, Рандо, Ичиё...

Тонкие губы Огая искривились в противной пародии улыбки. Он приблизил своё лицо к Озаки.

— Затем, что мне нужны были их жизни, их страдания. Столько поколений пытались всё изменить, но тщетно! Это наша судьба, Коё. Быть рабами Камелии и её господина. Мой отец первым попробовал изменить судьбу, и притащил в особняк этого ублюдка Накахару! Он думал, что сделав наследником не меня, тем самым отведёт проклятье Врат, но нет.

— Ты убил его, — Озаки было трудно говорить под сдавливающими горло пальцами.

— Да, — а вот в голосе Огая прозвучало нескрываемое торжество. — И позаботился, чтобы даже после смерти он не представлял угрозы. Потом был Рандо, которого увезли отсюда, в надежде, что он никогда не вернётся в особняк. Мой сын пошёл ещё дальше, отказавшись от собственного сына. Ацуши, едва тот родился, подбросили к дверям приюта, чтобы тот никогда даже не узнал, кем он является! И что в итоге? Все они всё равно теперь здесь! Живые или мёртвые, но здесь! От этого невозможно сбежать, Коё. И тогда я понял, — он склонился, касаясь ледяными губами уха медиума, — если нельзя сбежать, нужно возглавить это место. Всю жизнь я изучал книги Рюноске, пытаясь постигнуть тайну Врат. Их не закрыть, не изменить. Но можно стабилизировать и возглавить. Стать вторым — недостающим — якорем. 

Коё почувствовала, как по спине пробежал холод. Ноги подкосились, но рука Огая не позволила упасть.

— Но вот беда, что якорем может стать только живой член нашей семьи. 

— Ацуши...

— Как последний из рода, сгодится и он. Признаться, я хотел использовать Рандо, но он оказался слаб. Мы даже не успели начать ритуал, как Красная Камелия убила его.

— Он же был твоим сыном...

Коё дёргала ногами, пытаясь вновь найти точку опоры, а заодно тянула время, собирая последние силы.

— Многое, имеющее значение при жизни, по эту сторону становится лишь формальностью. Мой план был прост — живой потомок связывает себя со Вратами, а я лишаю власти демона Камелии. Вот только, чтобы это сделать, мне самому необходимо было стать равным ему.

— И поэтому... Ты убил их всех в ту ночь и покончил с собой...

Ужас от осознания причин трагедии её детства и смертей десятков людей практически парализовал женщину. Столько сломанных жизней только ради амбиций и жадности одного человека.

— Ты ещё большее чудовище, чем любой демон, — выплюнула ему в лицо Озаки.

— Из твоих уст это звучит комплиментом. Ну и твой друг. Он стал бы бесценным приобретением. 

Коё похолодела, понимая, что Огай говорит об Осаму.

— Ты не получишь его!

— К сожалению, ты права. Теперь его получу не я, а Камелия.

Визг Озаки оглушил её саму. Собрав остатки сил, женщина выплеснула их в ненавистного ей человека, желая лишь одного — уничтожить всё, что от него осталось.

***

Врезаясь в углы на поворотах, Рампо бежал обратно. Всё же он не смог бросить её, эту невероятную женщину-медиума, столь непохожую на него, сколь и незабываемую. Велев Акико и Ацуши направляться к дверям и попытаться всеми правдами и неправдами покинуть особняк, детектив бросился назад за Озаки. Если Ёсано и Накаджима не смогут вырваться сами, имея экстрасенсорные способности, то Эдогава им точно не поможет, а вот бросить одну женщину, к которой у него появились чувства, он не может. Какие бы у них ни были шансы, он либо уйдёт отсюда с Коё, либо останется с ней до конца. Чёрта с два он снова кого-то потеряет в Красной Камелии!

 Детектив сжал кулаки, продолжая бежать по коридорам. 

"Какая бы чертовщина здесь ни творилась, это всего-навсего дом," — пытался успокоить себя мужчина. 

И вдруг это тихое "бам-бам-бам". Рампо затормозил так резко, что едва не повалился лицом вперёд. Взмахнув руками, он схватился правой за ручку двери, мимо которой бежал. Струйка холодного пота пробежала по виску. Пытаясь унять бешеное биение сердца, что отдавалось в ушах, и собственное тяжёлое дыхание, он вслушивался. И помимо собственной отдышки, слышал лишь тихий скрип дерева, свойственный старым, а в особенности большим, домам. Скрип дерева и шорох ветра, гуляющие по его бесконечным коридорам. Так тихо, что Рампо решил, будто ему померещилось. Пока...

Бам... Бам... Бам...

Снова повторился упругий звук от ударов. Эдогава чувствовал, как волоски на шее и руках встали дыбом. 

— Элиза, — одними губами произнёс он, не издав ни звука.

— Тили-тили, тили-бом!

Не уйдёте вы живьём.

Тили-тили, тили-бом!

Всех сожрёт проклятый дом...

Её шёпот доносился из-за угла мрачного коридора. Тихий, но от него невольно тряслись поджилки и бросало в холодный пот. О! Теперь голос этой маленькой девочки будет преследовать Рампо в кошмарах до конца жизни! 

Элиза вышла в тусклый свет коридора. Всё в том же выцвевшем алом платье с грязью на подоле и в грязных некогда белых чулках. Только если раньше её золотые локоны сияли, сейчас же они были такими же блёклыми, как и весь остальной её облик. Девочка мерно ударяла резиновый мяч о пол при каждом неспешном шаге.

— Тили-тили... 

Бам... Бам...

—Тили-тили...

Бам... Рука девочки безвольно опустилась, и мяч, не получив направляющей силы, пролетел выше. Снова ударился о пол и отскочил в сторону, сделав несколько мелких быстрых ударов, а после — укатился в темноту коридора. Элиза же подняла голову, уперев взгляд в Рампо.

— Я всё думаю, господин полицейский, — при этих словах мужчина не сдержал дрожи, — если бы я не закрыла собой Осаму, была бы я жива, а он мёртв?

Крохотная кукольная головка склонилась на бок, выказывая неподдельный детский интерес. Элиза молчала и явно ждала от него ответа. Но что и как ответить этой мёртвой девочке, прошедшей через ад? Слова комом вставали в горле детектива, и не сразу он сумел извлечь их.

— Ты поступила, как герой, Элиза, — говорить с ней было невероятно тяжело. — Ты — самая смелая девочка, которую я знаю.

Она кивнула с задумчивым выражением на лице. Рампо изумила произошедшая с ней перемена. Будто ночью и сейчас перед ним были две совершенно разных Элизы.

— Я была бы красивой, если бы выросла?

Эдогава видел по её глазам, что девочку и правда волновал этот вопрос. 

— Безусловно, — без тени лукавства ответил он.

— Обидно...

Призрак провёл руками по юбке платья, приглаживая её, чтобы лежала ровнее. 

— Элиза.

Но девочка не обратила на него внимания, занятая своим туалетом. Она пыталась отряхнуть грязь с юбки и пригладить ладонями волосы. Детектив осторожно, чтобы не нарушать или не разозлить её, прошёл мимо Элизы. Внезапное облегчение от того, что он так удачно разминулся с призраком прошло так же быстро, как и наступило, когда из-за спины раздался детский голос:

— Вы всё равно не сможете уйти. Дом не позволит.

Когда Эдогава обернулся, Элизы уже не было в коридоре.

***

Акико едва не закричала от радости, когда они с Ацуши выбрались к главной лестнице. Оставался последний рывок — спуститься вниз, пересечь холл и выбежать наружу. А потом до ворот и надеяться, что они смогут открыть их. Ёсано рассчитывала на то, что проклятый дом послушается своего единственного живого владельца. Больше им не на что было уповать.

— Вперёд, — устало приказала девушка и потянула парня вниз.

— У меня очень плохое предчувствие, — жалобно отозвался Накаджима, но покорно двинулся следом. Выбраться из неожиданного наследства хотелось больше всего на свете.

Они спускались вниз, и Ацуши не мог понять, что его не устраивает во внешнем виде холла. Всё тот же мрамор и колонны, высокие окна, картины, люстра. Точно!

— Ёсано! 

Парень застыл, как вкопанный, и потянул девушку за руку назад. Акико недовольно зарычала, с силой дёргая его на себя. В результате, не удержав равновесие, оба кубарем скатились с трёх последних ступеней. 

— Какого дьявола, Ацуши?!

Отвесив парню затрещину, она спихнула его с себя. Накаджима запоздало понял, что упал сверху на Акико, но это сейчас его мало волновало. Схватив её за руку, он указал свободной рукой.

— Люстра! Она на месте!

— Конечно, она на месте! — крикнула Ёсано, вырывая ладонь из пальцев Накаджимы. — Куда эта махина денется?! О, дьявол...

Огромная люстра из металла и хрусталя вновь гордо и жутко украшала холл, свисая с потолка. На мраморном полу не осталось ни осколков, ни трещин, ни крови, ни тела Ичиё. Акико прижала ладонь к губам. 

Если бы не понимание того, как неправильно выглядит эта картина в свете минувших суток, то её можно было бы назвать по-своему красивой. То, как мягко лежали на мраморе пола яркие оранжевые дорожки закатного солнца, расчерчивая зал из окон. То, как в его свете горели огнём хрустальные элементы люстры, отражая и усиливая эффект. И всё это гармонично переплеталось с интерьером и духом старого особняка. Так красиво, что, несмотря на всю пугающую действительность, невольно вызывало восхищение. 

Акико осторожно поднялась на ноги и шатающейся походкой прошла несколько шагов. Дом больше не казался ей враждебным. Наоборот, он сделался таким уютным и родным, что даже странно, как она не заметила этого раньше. Страх ушёл, и на его место пришёл покой. От сияния люстры отделился огонёк и плавно спустился вниз, прямо на подставленную ладонь девушки. Акико с удивлением узнала в нём бабочку, такую же, как была у неё на заколке. Золотая бабочка то застывала, широко распахнув свои сияющие крылья, то быстро смыкала их, чтобы в следующий миг снова застыть, расправив. Хрупкая и изящная красота, воплотившая в себе один невероятный закат.

— Ёсано! — крикливый голос мальчика, что был с ней в зале, раздражал. Хотелось шикнуть на него, чтобы не смел нарушать гармонию. И не дай бог, спугнул бабочку! Но мальчишка не унимался. — Ёсано, что с Вами?! Мы должны уходить!

Зачем уходить, если она, наконец, нашла то, что делает её счастливой? Она жила ради того, чтобы оказаться здесь, в своих местах. Акико медленно повернулась к эмпату и улыбнулась безумной, но счастливой улыбкой.

— Я дома.

***

— Ага, конечно, — прошипел парень, когда первый шок прошёл.

С Акико однозначно что-то было не так, о чём говорили и её действия, и слова, и глупое выражение лица, которое больше пугало Ацуши, чем располагало к доверию адекватности девушки. Одно то, как она держала руку, словно удерживая что-то, видимое лишь ей одной, на ладони, говорило об обратном. Нельзя сказать, что эмпат не почувствовал изменений в настроении Камелии, но пока они ощущались лишь косвенно, ненаправленные на него. А вот от Акико расходились волны счастья и умиротворения. Похоже, настала очередь Ацуши спасать её.

Или бросить и бежать самому?

Стоило только подумать об этом, как ноги Накаджимы буквально приросли к полу, и не так, как это было в библиотеке. В прошлый раз его парализовал ужас, но сейчас парень пытался поднять ногу, а ботинок будто прилип к гладкому мрамору. Работая больше на автомате, он склонился развязать шнурки и обомлел. Ниже щиколотки начинался пол... Его ступни и кросовки исчезли, а точнее — провалились в мрамор. Комната сделала неполный круг прежде, чем Ацуши потерял сознание.

 В тёмном углу под лестницей блеснуло стекло. Как бы ни было жаль этих молодых людей, но Хироцу ничего не мог изменить. Как и у Красной Камелии, у него всегда был только один хозяин.

***

Зловонное дыхание демона обдавало его лицо, из-за чего мучительные попытки вздохнуть становились тяжелее во много раз. Сладко-гнилостный запах наполнил лёгкие, осел на языке, въелся в слезящиеся глаза. Но Осаму не собирался сдаваться без боя. Пока демон ликовал, считая, что получил желанную добычу, Дазай собирался с силами для последнего рывка. Всматриваясь в чёрные, лишённые зрачков, глаза, он силился разглядеть в них проблеск души хозяина Камелии. И нашёл.

— Рюноске! 

Осаму сам не знал, откуда взялись силы на отчаянный выкрик, но они появились. Где-то в глубине тьмы этих глаз шевельнулся интерес, и Дазай ухватился за него, как за спасительную соломинку. 

— Рюноске! Я знаю, что ты не хотел всего этого! Но прошлого не изменить! Я помогу им стать свободными! Я стану вторым якорем Врат! Живым якорем!

Цепи, стискивающие руки, ноги и грудь, немного ослабли, позволяя мужчине глотнуть затхлый воздух, какой бывает только в старых глубоких подвалах. Лицо демона дёрнулось. Голос едва заметно изменился, приобретя оттенки сожаления и печали.

— Невозможно. Только прямой потомок. Ты не сможешь связать себя со Вратами. Они все мертвы и обречены на страдание. Им нет покоя на границе, которую невозможно пересечь. 

— Но у тебя есть живой наследник! Он там, наверху.

— Он не должен был приходить. Теперь он тоже останется здесь, как и прочие, — демон чуть отстранился, и Осаму увидел тощего и смертельно уставшего человека, чьи руки и ноги сковывали цепи, уходящие в землю. Точно так же, как и описывала книга, найденная в кабинете Рюноске. — Жизнь и смерть должны идти своим чередом, а я так устал. У меня нет больше сил бороться.

Цепи вновь натянулись, сжимая Осаму, а в чёрных глазах демона опять была лишь тьма.

— Не может всё так закончиться. Не верю, — шептал Дазай, мотая головой. — Должен быть выход.

Невесомые руки обвили его за шею, и хрупкое тело прижалось к спине. Губы Чуи задевали кожу у уха.

— Я понял. Отдай мне своё сердце, чтобы я вновь жил.

Первое правило, которое Коё вбила ему в голову, — никогда не позволяй духам и призракам занимать твоё тело. Мёртвые могут легко повредить его. Даже самый умелый медиум лишь посредник. Если же ты отдаёшь тело, то велика вероятность того, что ты не сможешь вернуться назад.

Уголок губ Осаму дрогнул и приподнялся в улыбке.

— Конечно, Чуя.

Призрак мягко провалился в него, будто до этого не был для Осаму осязаем. Чувство странное и волнующее. Даже отчасти возбуждающее. Чуя внутри ощущался тёплым и сияющим, греющим душу и сердце, рядом с которым Осаму чувствовал лёгкое движение.

— Я, Чуя Акутагава, — произносили губы Осаму без его ведома. Он превратился в стороннего наблюдателя, отдав Чуе полную власть над своим телом, — готов связать себя со Вратами Расёмон!

Шокированный демон, не ожидавший подобного, смотрел, как его цепи рассыпались в прах на теле медиума. Но свобода была недолгой. На запястьях и щиколотках Осаму тут же сомкнулись новые, вырвавшиеся из-под земли.

— Живой человек не может повелевать Вратами, а мёртвый — стать вторым якорем. Но если я ни жив, ни мёртв? — ухмыльнулся губами Дазая Чуя.