Не высоко, не низко, не далеко, не близко, аккурат посередине между Правью, где царствуют Вечные Боги и Навью, где сплошь дичь и нежить, раскинулся стольный Град лебедянского княжества, где правил, собственно, князь. И была у того князя дочка, княжна Лыбедь. Возраста оная княжна была самого цветущего, и по этому случаю требовались ей женихи. Да не какие-нибудь завалящие, а лучшего качества. И чтоб непременно прошли через испытания, на которые хитроумная княжна была горазда. И покамест, несмотря на очень завлекательное приданое, таких Иванов, чтобы на её заданья согласились, да вернулись с победою, как-то не находилось. А большинство претендентов и вовсе сбегали под шумок, эти самые задания услыхав. И от этого и без того не ангельский характер княжны становился день ото дня всё тяжелее да стервознее...

      — Агрипка, Фёкла-а, где вас лихо одноглазое носит! А ну марш в светлицу княжны, утренний марафет наводить пора. Да не забудьте зеркала да шкатулку с жемчугами. Нонича у нас вторник, значит, день жемчугами украшать ихнее княжеское великолепие! — надрывалась начальница над мамками-няньками, да никак не могла дозваться девок. И не оттого, что девки были ленивицами да белоручками, а оттого, что идти пред очи княжны боялись пуще огня и только что под лавками не пытались прятаться. Наконец Фёкла была изловлена за дверью в клети. Ей была втиснута в руки шкатулка резная с жемчугами и сверху положен костяной частый гребень, дабы густую светлую гриву княжны расчёсывать да в косы плести. Бабка втолкнула Фёклу за двери опочивальни и прикрыла, напоследок проводив охранным знаком. — Ну, девонька, Берегинюшку о тебе попрошу.

      Утренние лучи давно уже просочились сквозь прикрытые ставни и ползли по выбеленным простыням. Ползли, пока не касались круглого бледного личика княжны. Сонная, она и верно казалась прекрасным лебедем, утопая в мягких перинах. Но стоило её зелёным глазам в обрамлении светлых длинных ресниц открыться, а коралловым губкам разомкнуться, как Фёкла едва не уронила вещи от тихого, звенящего ручейком голоска:

      — Какое вонючее отродье сегодня припёрлось, чтобы мешать мне спать?

      Дрожь прошила девушку, но она нашла в себе силы поставить шкатулку на столик и метнуться к стоящему в углу тазу и кувшину с водой для умывания, в которую ещё с вечера набросала свежих ромашек. Поспешно перелила воду в таз, чтобы подать княжне. Молчать было нельзя тоже, и она едва слышно пробормотала:

      — Меня зовут Фёкла, княжна. Сегодня я буду помогать.

      Поначалу всё шло хорошо. Несмотря на обычное утреннее недовольство, Лыбедь потянулась гибкой кошкой и выпуталась из одеяла, сползла с перин. Вода была слишком холодная, ромашка противная, дрожащие руки служанки гребнем дёргали её прекрасные волосы, и пришлось держать наготове длинную иголку, чтобы колоть каждый раз за неловкие движения. Хорошо хоть девка не орала, а только всхлипывала, терпя уколы. Учёная. В прошлый раз пришлось отправить-таки конюху, чтобы выпорол как следует за крики.

      Наконец утренний туалет был окончен. Княжна облачилась в шитое серебряными нитями платье, к которому так шли любимые жемчуга, и выплыла на гульбище, вдохнув полной грудью утренний воздух. И скривилась недовольно: даже до княжеских палат иногда долетал запах с хлевов и конюшен. Никакого в жизни удовольствия. И это в наш-то просвещённый век, когда уже можно было бы обходиться без этих мерзких тварей, пользуясь чистой, сверкающей, как драгоценные камни, магией… Именно об этом грезила княжна, этого хотела всем сердцем, прозябая в этой грязи среди черни. Нет, не для этого родилась она, прекрасная, как месяц небесный. Так говорил о ней папенька, которого, впрочем, она больше жалела, чем уважала. Родитель, конечно, обеспечивал её, как мог. Но был недостаточно умён, чтобы понять все прелести магических наук, считая её стремление странной блажью. Хорошо ещё, что не ограничивал интересы дочери, позволяя гоняться за редкими книгами и диковинными штуками, наивно полагая, что её увлечение излечится замужеством и выводком орущих детей.

      За время своих изысканий Лыбедь поняла одну очень бесившую её вещь – сколько бы знаний она не собрала, все они были мертвы без самого главного. Без Источника. Потому что в самой княжне, как она не билась, не вспыхивало даже искорки так привлекающего её могущества. И всё, что оставалось — использовать мелкие фокусы с найденными редкими волшебными безделушками. Навроде витой ракушки, что ненадолго могла сделать её голос сладким, а речи — убедительными. И не помогали тому самые тёмные ритуалы, которые она втайне проводила подальше от княжеского терема, в глухом лесу. Сколько за той покосившейся, словно заброшенной, избой было похоронено людей… О том и сама Лыбедь не помнила. Кто среди них был: молодые парни, девушки, дети и старики – её этот факт трогал мало. Все они — лишь инструменты, к тому же, не принёсшие успеха. А значит, и вспоминать не о чем. Помогал в этом один из стражников, который за один её благосклонный взгляд готов был пойти и не на такое. А уж за короткий поцелуй без колебаний сам лишил себя языка, и больше княжна могла не беспокоиться, что он кому-то разболтает об их занимательных опытах.

      Ещё раз окинув своим изумрудным взором двор, она поспешила в палаты. Сегодня и так проспала почти до обеда, засидевшись в ночь за новым фолиантом. А коли не кушать — так можно и вовсе сил и красоты лишиться. А всё это ей ещё ой как пригодится. Если уж сама не добыла Источник, придётся запрячь на поиски недалёких мужланов, которые мечтают взять её в жены. Само собой, ни за кого замуж Лыбедь не собиралась, но знать о том никому было не нужно. Иначе как она сможет отправлять этих дурачков во все концы Княжества и сопредельных стран в пускай и малой, но надежде на успех? Даже если большая часть их останется белеть обглоданными костями подле мест, которые могли дать ей могущество – разве это не хорошая цена за попытку?

      Улыбнувшись своим мыслям и отметив, что наверняка выглядит обворожительно, княжна вошла в палаты, принимая максимально милый и невинный вид.

      — С добрым утром, папенька! Как спалось? Есть ли какие вести-новости? Не пожаловал ли кто к нашему терему?

      Седой князь, увидев свет очей своих, сверкающую, словно росинка в поле ранним утром, доченьку-кровиночку, улыбнулся. Очень уж похожа была его птичка на покойную матушку. Разве что княгиня всегда была мягка и скромна, как лесная голубка, а Лыбедь и впрямь напоминала гордую птицу, чьё имя носила. Ещё эти причуды... сколько уже женихов приходили к резным вратам терема — каждого принимала дочка благосклонно. Но всё с условием. Дескать, нужен ей непременно герой, который добудет ей какой-то Источник, о котором вычитала она в мудрёных книжках. Сам князь чтению и письму, конечно, был обучен, но дальше того не сильно в науках продвинулся. Да и некогда ему было — осьмнадцати годов ему не было, как сел он на княжеский трон, когда отцу вороги на поле брани рану нанесли. Вроде и невелика была рана, а как не бились знахари да лекари, сгорел князь от лихорадки. Говаривали, что заговоренным мечом та рана нанесена была, оттого и не заживала. С тех пор князь как огня сторонился всяческих вещей волшебных да чудесных, кои хоть редко, да встречались и в их землях.

      А вот дочери словно мёдом было намазано — вынь да положь Источник. Делать нечего, слушали женихи, как читает она им вслух ветхие записанные на бересте свитки, с горящими глазами расписывает, как сей Источник выглядеть должен, да и отправлялись по начертанной на воловьей коже карте. Вот только ни один из них ещё не вернулся. А ежели и вернулся, так или рассказывал, как чуть не завяз в непролазной топи, или не заплутал в дремучем лесу, или не замёрз в высоких горах. А иные и вовсе молчали, словно язык проглотивши. И ни один из них ни о каком Источнике ничего путного сказать не мог. Он уж сколько раз намекал, мол, отступись! Но его прекрасная Лыбедь только сверкала изумрудными очами да мягкими речами усыпляла отцовскую бдительность. Мол, сыщется такой герой, лучше всех будет. Неужто ему не хочется, чтобы зять не только хорошим мужем ей стал, но и будущим наследником престола? Разве гоже отдавать княжество кому ни попадя только оттого, что мошна золотом богата или отваги избыток? Нет, тут с умом подходить надо. Чтобы и удачлив был, и силён, и разумом боги не обидели. Слушал князь да кивал, удивляясь. Как это — вроде девка как девка, волос долог, да и ум оказался не короток. И вновь провожал в поход очередного претендента, любуясь, как золотятся на весёлом солнышке волосы его красавицы-доченьки. Так шёл год за годом в благополучном княжестве. А ежели и пропадали иногда крестьяне — так в лесу звери дикие, зимой холода случаются, реки быстрые, да прочие напасти... не о чем и беспокоиться.

***

      Андрейка и Василёк сколько себя помнили — всегда друзьями были. Как первый раз мамки во двор вынесли, опустив на траву, так сразу они из-за шишки от ёлки и подрались. Ну, как подрались... Андрейка потянул шишку в рот, а Василёк выхватил. Тот реветь принялся, а другой испугался, шишку выпустил да тоже в рёв. Насилу успокоили. Это им так бабка Агафья рассказывала, а она на выдумки и сказки всякие горазда, так что верили ей не сильно. Но мальчишкам нравилось считать, что они сызмальства знакомы. Сколько всяких было историй, которые они уже и сами не помнили — не сосчитать. И всегда один за другого стоял, как за брата. А раз уж они родными братьями не уродились, то решили в один день обряд совершить, который сделает их побратимами. Это ничуть не хуже. Их тогда отправили в ночное — коней пасти.

      Ночи стояли августовские, тёмные, травы уже сохли, но на дальнем лугу ещё можно было накормить лоснящихся, отъевшихся за лето коней сочной зелёной травой. В ту ночь, разложив невеликий костерок, они сидели вдвоём, слушая, как вокруг всхрапывают и ржут стреноженные лошади, медленно ступая по высокой траве. Огонёк освещал юношей, бросая рыжие отсветы на лица: одно широкое, с крупным носом, смоляными густыми бровями, обрамлённое такими же тёмными вихрами, и совсем непохожее, более тонкое, с большими голубыми глазами и копной лёгких белокурых волос. Не даром Василька так мать назвала – по цвету глаз. И сейчас эти глаза смотрели внимательно и испытующе.

      — Ну что, Андрейка? Не передумал ты ещё мне побратимом стать? Помнишь своё обещание?

      Тёмные пряди закачались в яростном отрицании. Василёк пошарил в сумке, доставая нож и флягу с водой. Он развернулся, встал на колени, протянул лезвие к огню и зашептал выспрошенный у Агафьи заговор. Она уж поняла, для чего да отчего выспрашивает Василёк. Но то дело не плохое — попросить у благих богов быть свидетелями тому, что мужчины друг другу братьями будут не по крови, а по духу. И не стала противиться, научив его верным словам. Его ещё высокий, юношеский голос раздавался в ночной тиши, поначалу неуверенный, но с каждым словом наливался силой.

      — Сварог, ты — огонь, и ты же — кузнец. Творишь из земли твёрдую сталь, так и наша дружба пусть будет нерушима. Будь свидетелем тому, и как жарко горит твой огонь, так пусть пылает в наших сердцах верных эта клятва. А если предадим — пусть кровь наша прольётся, окропит землю. Ныне же наша тебе жертва за свидетельство, — не мешкая, он провёл нагревшимся клинком по ладони, сжимая пальцы так, чтобы кровь закапала в огонь, вспыхнувший на мгновение особенно ярко, принимая его жертву. Следом передал нож Андрею, и тот сделал так же, повторив за Василием, и вновь огонь поглотил багряные капли, после чего парни обхватили пораненные ладони так, чтобы их кровь смешалась. Оба чувствовали — всё, как нужно. И оттого улыбнулись, а после и рассмеялись, понимая, что ничего и не изменилось — они как были лучшими друзьями, братьями, так и остались. Только теперь об этом знали ажно в небесах. И это заставляло отчего-то гордиться. После захотелось есть, и Андрей достал горбушку, ломая напополам, и тряпицу с солью. Нехитрый ужин был запит набранной из ручья водой, ею же промыты неглубокие раны. К утру схватятся. Той ночью они долго лежали молча возле остывающего костра, глядя в небо, с которого то и дело срывались и падали куда-то на дальний луг серебристые звёзды.

 Редактировать часть