Утром на дворе княжеских палат за столом восседал чуть повеселевший князь, попивая травяной чай. Рядом примостилась Василиса, болтая ногами. Тихо лилась задушевная беседа.

— Вот вы, княже, давно ли покидали терем?

— Давненько, Василиса. Старый я стал, то коленки болят, то поясницу ломит так, что невмоготу.

— Это надо лопух прикладывать. Вот сейчас как помертвелых вылечу, и соберу. Видала, за забором отличные лопухи растут. Примочки с льняным маслом сделать – через десять дней будете как молодой бегать.

— Нешто можно?

— Конечно, али вас никто не лечит?

— Я как-то и не думал, что мне осталось-то…

— В лесу да поле много чего растёт, от всякой хвори. И ничего вы не старый, вам ещё и ста лет нету. Мужчина в расцвете сил. Столько всего можно сделать.

Князь пригладил седые редкие волосы да приосанился. Хоть сколько лет, а когда красивая юница добрые слова говорит — оно любому приятно. Наблюдая за этими разговорами, Андрей только хмурился недовольно, но на козьей морде этого заметно особо не было. Да и слушать рассуждения Василисы с князем Мстиславом часто было интересно и поучительно.

Возле ворот уже топтались бабы и мужики, которых насобирали стражники по окрестным сёлам. Наперво Василиса вылечила тех, кто в тереме жил, а после и до других очередь дошла. Кто-то ещё по подполам прятался, боялись, что заместо лечения будут казнить без разбору. В народе завсегда слухи страшные первыми расходятся, приходилось каждому объяснять, а кого и силком тащить под слёзы и завывания домочадцев. Но когда малое время спустя из терема выходили те, кто раньше мёртвые были, а теперь живые да здоровее прежнего, потихоньку стали и сами приходить.

Так что Василисе работы было много. Обращать туда да назад больше нескольких человек за день она не могла — и без того Огонёк к вечеру выдыхался до едва видных язычков. Приходилось остальных назад отправлять, да и сама Василиса уставала. Сперва князь глядел на неё без приязни — всё же дочку, хоть и провинившуюся страшно, а околдовала, навеки сделав птицей, пусть тем от смерти неминучей и спасла. И всё пытался выведать, а нельзя ли как-нибудь её расколдовать. Но Василиса головой качала — Царь Кощей запретил, у него, мол, и спрашивайте. А понемногу стали они разговаривать обо всём на свете. И всё больше поражался князь Мстислав, сколько всего ведает на вид юная дева и как обо всем рассуждает мудро да взвешенно. И засела у него тогда дума одна, но делиться ею с кем-то старый князь не спешил.

На сей раз на двор явилась целое семейство. Бледно-серые лица, ввалившиеся глаза — мужик, баба и с ними детишек трое. Василиса уж было хотела идти отдыхать, да посмотрела, как жмутся к мамке с тятей дети с пустыми, поблекшими глазами, и решила хоть как, а прямо сейчас их к жизни вернуть. Для обращения пришлось снова Огонёк на двор из избушки вынести. Андрей, бывший при ней, сбегал и принёс сухое полешко, чтобы ему была пища. Василиса благодарно провела рукой по широкому лбу, и он склонил голову, млея от ласки. Все собрались в специально отведённом для лечения отгороженном от лишних глаз закутке.

Дальше она по очереди выдернула по несколько волосков у каждого из стоявших смирно людей, и Огонёк вспыхнул, старательно выпуская большое облако дыма, накрывавшее всех разом. Налетевший, как и всегда при этом, ветерок разогнал дым, и вот перед ними оказалось кошачье семейство: чёрный кот, полосатая кошка и три малых котёнка разной масти, тут же принявшиеся кувыркаться в пыли и ловить друг друга за хвосты. Родителям пришлось поймать неугомонных и придерживать за шкирку, пока ведьма выдернула у пискнувших котят шерстинки, чтобы повторить ворожбу. Стоило новой порции дыма разойтись, как вновь живая семья обнялась и залились слезами, не обращая внимания на наготу, а стоявшие тут же на этот случай прислужники поспешно прикрыли их широкими плащами, пока те не опомнились и не подобрали свою одежду. А Василиса опустилась прямо на землю, баюкая едва живой Источник.

Андрей тут же оказался рядом, подпирая боком, чтобы опёрлась на него, поднимаясь. Таким порядком дошли до избушки, в которой Василиса предпочитала ночевать, отказавшись гостить в княжеских палатах. Там ей было привычнее, а Огонёк быстрее набирал силу.

В тереме уже привыкли к тому, что везде гуляет чёрный козёл и белая коза, хоть и шептались по углам, а слова княжеского преступить не могли и препятствий странным животным и их хозяйке ни в чём не чинили.

Андрей на кухне подхватил за узел завернутый княжьими стряпухами в тряпицу свежий каравай и передал его Белянке, а сам потащил таким же образом ведёрко с молоком, стараясь не плескать. Сам он уже даже как-то привык ко вкусу травы, находя её в таком обличии достаточно вкусной. Из головы никак не выходило, как же ему исхитриться и извиниться перед Василисой? Они с Белянкой по-прежнему друг друга не понимали, общаясь взглядами. Её блеяние для него было такой же загадкой, как и всегда. Побывав в козьей шкуре, Андрей научился как-то безо всяких слов домысливать, что хотела от него бессменная помощница ведьмы. Да и та, кажется, перестала на него обижаться. В конце концов, Василиса была жива-здорова, разве что очень уставала. Но они старались, как могли, облегчить ей жизнь.

Раннее утро было наполнено свежестью, а воздух прозрачен, как это бывает только осенью, когда бездонное синее небо опрокинуто над землёй, и кажется, что туда можно упасть, если долго смотреть вверх. Андрей открыл глаза, и первым, о чём подумал, было, что надо чем-то порадовать Василису. В этом виде возможностей у него для этого почти никаких не было, но что-то же он мог сделать? С этой мыслью поднялся с крыльца, отряхнул от выпавшей росы свою пушистую шубу и пошёл по просыпающемуся Граду. Миновал улицы, да и вышел к слободе. Куда он шёл — особо и сам не думал. Только о том, что такой доброй и красивой, умной да ласковой, решительной и сильной девушки ни разу не встречал. Такой волшебной. И сердце билось чаще просто от того, что она позволяла ему быть рядом, хоть чем-то помогать ей. И даже останься он козлом до конца дней своих, может, это не так уж и плохо? Помотал головой. Нет, это он уже хватил лишку! Оставаться в козлиной шкуре всю жизнь не хотелось. Ведь так он точно не сможет ей сказать обо всём, что на сердце.

Блуждающий мечтательный взгляд упал на ярко-оранжевые цветы ноготков, что буйно разрослись, давно вырвавшись за пределы чьего-то палисадника. Андрей подошёл к ним, обнюхал, морща нос от приятного, щекочущего запаха, и аккуратно откусил один цветочек под корень. За ним последовали ещё и ещё, пока перед ним не была сложена целая кучка. Поднять их разом так, чтобы не сломать стебли, пользуясь только широкими козьими зубами и раздвоенными копытами, было непросто. Попыток было сделана не одна и не две, пока наконец удалось собрать их в подобие букета и не ронять.

Пока он шёл сначала слободой, а потом и в Град, гордо прошествовав в раскрытые ворота, люди вокруг удивлённо замирали, а кто-то и прямо покатывался от хохота. Виданое ли дело – чёрный козёл тащит куда-то букет цветов… никак, к козе свататься? Но ему не было дела до того, как он выглядит. Потому что самое главное — это одна единственная улыбка, которая для него светила ярче летнего солнышка и грела больше любого огня.

Василиса только успела открыть глаза, когда услышала стук в дверь избушки. Она накинула сарафан и душегрейку, чуть пригладила волосы и крикнула:

— Погодите, сейчас выйду!

Дверь отворилась со скрипом, и она, щурясь на солнышко, выглянула на крыльцо. Перед ней, опустившись на одно колено, склонился козлик, а после потянулся мордой, в которой едва помещался букет рыжих, так любимых ею ноготков. Откуда? Здесь поблизости они нигде не росли… Брови сложились домиком, губки приоткрылись в удивлении. Выглядело это и потешно, и очень мило, и весь его вид говорил… говорил «извини». Вот как! Нашёл-таки способ. После целой ночи сна Василиса чувствовала себя отдохнувшей. Огонёк в печи давно расправился с оставленной ему большой охапкой берёзовых дров и бодро потрескивал, согревая избушку. И быстро откликнулся на молчаливый зов хозяйки, выскочив из печи и танцуя, приземлился в подставленную ладонь. Не дожидаясь более ничего, она быстро выдернула шерстинки и бросила в пламя…

Первое, что почувствовал Андрей, это что удержать во рту букет для Василисы больше не может – цветы посыпались на крыльцо, пока их не осталось всего несколько. Дальше стало холодно и неудобно. После послышалось заполошное «ой!», и дверь перед ним захлопнулась с треском. Андрей смотрел на свои руки, опиравшиеся на крыльцо, и медленно начинал понимать, что сейчас на виду у всего стольного Града стоит голый на четвереньках на крыльце, и при себе у него только развалившийся букет… хоть им и прикрывайся. Хорошо ещё, что избушка устроилась чуть на отшибе, и вокруг никого видно не было.

К счастью, через мгновение дверь снова скрипнула, тонкая ручка протянула его одежду и прозвучал виноватый голос:

— Прости, Андрей Нилович, я это… не подумавши.

— Василиса… Яговна, — говорить было непривычно, но то, что снова можно было изъясняться по-человечески, радовало несказанно. — Это я перед тобой виноват за обман. Так что ты меня… прости.

— Да я уж не сержусь…

Собранные ноготки красовались на столе в глиняной крынке, а они сидели друг напротив друга и никак не могли начать разговор, попеременке опуская глаза и краснея. Андрей вновь нахмурился. Вот ведь, столько, кажется, было слов в голове и на сердце, а теперича молчит, как бирюк.

— Я…

— Ты…

Ладно, была ни была, надо брать быка за рога. Хоть про рога теперь вспоминать лишний раз не хотелось.

— Можно я здесь, с тобой останусь? — задал он, кажется, самый главный вопрос и замер, ожидая решения своей судьбы.

Василиса взглянула своими медовыми очами, поджала губки и без лишних слов кивнула.

Минула ещё седмица, за ней другая, наступили осенние хмурые дни. С делами в княжестве было покончено, и они было засобирались уезжать, когда Мстислав призвал их в палаты. Стоило Василисе с Андреем явиться, не дал долго раскланиваться, заговорив первым.

— И вам добрый день. Хоть ты, Василиса и говоришь, что лет мне ещё немного, а для человека я уже стар. И нет у меня больше наследников. Так я думал и эдак раздумывал, а хочу таковым Андрея назвать. Иначе я слово своё княжеское нарушаю, а тому быть не должно. Ведь он исполнил задание моей непутёвой дочки, посему должен был княжеский трон наследовать. Парень он толковый, всему научится. Да и ты, Василисушка, за это время мне заместо дочери стала. Я уж вижу, что между вами… У родителей-то уже благословения попросили?

Оба смутились… И правда, как-то про родителей и не подумали. Они меж собой-то не говорили о будущем и теперь были немало растеряны неожиданным решением князя. В углу зашипела и вскинулась было лебедь, которая то жила в своей светлице, то плавала в выкопанном во дворе пруду, то кружила над теремом. Но Мстислав только головой покачал.

Меж тем на дворе поднялась суматоха, и в палаты вошли сперва Кощей, а потом и Василий с поклоном. Андрей тут же поднялся, чтобы обнять побратима. Когда все поздоровались, вернулись к прерванному разговору. Андрей, поглядывая на Василису, обратился к Васильку:

— Давно мы дома не появлялись. Верно говорит княже, надобно родителям показаться, да, как водится, попросить благословения… Ты уж верно знаешь, что я свою настоящую судьбу встретил, — он нежно взял Василису за руку.

— Жаль, мне не к кому обратиться, — рыжая ведьма смотрела печально. — Хоть матушка и не принимала того, чтобы с кем-то вместе жить, а я, видать, другой уродилась. Мне с Андреем веселее, хоть я и не слыхала, чтобы сказки с людьми супругами были, а если б можно было…

— Мы пока жар-птицу добывали, не успели к вам заехать, но сейчас, похоже, вовремя, — начал Кощей. — То письмо, которое ты мне, Василиса, передала, было от твоей матушки. В нём она просит меня присмотреть за тобой, за родной дочерью. Жаль, поздно я его получил, а она мне ничего про тебя не сказывала.

Василиса вскинула удивленные глаза, чуть подумала, а потом сама себе кивнула — если так поразмыслить, другого и быть не могло. Она встала и поклонилась, а следом и Андрей, едва поспевая за новыми вестями.

— Раз так, благослови, отец, чтобы мы были мужем и женой перед людьми и богами.

В этот момент лицо владыки мёртвого царства потеряло привычный невозмутимый вид. Не так давно и представить себе не мог Кощей, что так переменится его бесконечная жизнь. Как-то едва не разом узнал, что был действительно любим столько лет, что у него уже взрослая дочка-красавица, замуж собирается… Кощей мельком нашёл взглядом Василька, который отошёл чуть назад, чтобы не мешать. Тот улыбнулся тепло, видно, что был рад и за побратима, и за Кощея, и за Василису, что так долго грустила одна. Чувств было столько разом, но он не нашёл другого, чем подойти и обнять сперва дочку, а потом и Андрея.

— Не знаю, вправе ли я, ведь не растил тебя, доченька. До сих пор мне чудно, что всё так сошлось. Раз сердце тебе говорит, что это твоя судьба, то и я за тебя счастлив.

Князь, глядя на это, украдкой утёр слезу и поднялся:

— Как хотите, а свадьбу здесь сыграем. Мыслю, родители Андрея тоже противиться не будут. Сегодня же к ним собирайтесь, а потом все вместе сюда приезжайте... Эй, кто там? Готовьте к послезавтрему честной пир на весь Град!

…и я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало…

В избушке уютно потрескивал огонёк, а в тереме и за воротами до сих пор продолжался хмельной пир, куда собрались и люди, и сказки. Горыныч хвастался всем заморским Фениксом, который сидел в золотой клетке и вспыхивал, обращаясь в пепел, а после снова собирался, оглашая двор мелодичной песней. Змей, опрокидывая чарки, клялся, что у него на Кудыкиной горе птице будет привольнее, и безо всяких клеток сможет жить, не опасаясь ничего спалить.

Ни Китыч пил с ним наравне, обнимал видимого уже многим Чекушку, попутно договаривался с князем об установлении норм вылова севрюги на душу населения княжества. А после куда-то отлучился и вернулся, запихивая в складки тоги витую раковину. Нил Федотович с Пелагеей и родители Василька хоть и стеснялись попервой находиться в княжеских палатах, но потихоньку осмелели и пытали Василька о том, что с ними приключилось за эти месяцы. Приходилось изобретать на ходу, чтобы и не врать, и не рассказывать лишнего. И только под конец, когда все уже находились в самом благодушном настроении, потихоньку признался он отцу с матерью, что не вернётся с ними домой, а уйдёт с Кощеем Бессмертным в Тридевятое царство. Теперь там жилось гораздо привольнее — стало теплее, везде выросла трава и цветы, и даже мёртвые повеселели. А вот сам Василёк неуловимо изменился. За столом он не притрагивался к яствам и похудел, всё более напоминая не вполне живого. Заметив это, Андрей отозвал его на разговор, ненадолго отпросившись у супруги.

— В толк не возьму, что с тобой такое. Может, мне попросить — пусть и тебя Василиса обратит и вылечит?

— Заметил-таки… — Василий не выглядел опечаленным. — Нет, Андрейка, не тревожься, всё в порядке. Останься я человеком, не смогу в Тридевятом жить. Пока не совсем понятно, что да как выйдет, но не зря Кощея самым умелым чародеем среди сказочных почитают. Если всё у него получится — у Луны мертвецов немного силы одолжим, чтобы я ещё долго смог с ним рядом быть, — он достал колокольчик Белянки на алой ленточке. — Коли уж совсем худо будет, помощи у вас попросим. В каких сторонах и царствах не окажемся, а ты мне всегда братом будешь, верно?

— Верно, — они пожали руки и обнялись, надеясь, что вскоре свидятся вновь.

Андрей с Василисой хоть и рады были всех видеть, но ещё больше им хотелось поскорее остаться одним. Поэтому, как только удалось откланяться, вернулись к скучавшей за воротами избушке и отправились подальше от шума, пока последние домики дальней слободы не остались позади. Желтеющий лес уже почти скрылся в осенних сумерках, на улице пахло влагой и палыми листьями. Они шли, робко взявшись за руки, и Белянка бежала следом, но через некоторое время отстала. Василиса поёжилась от вечернего ветерка, и Андрей обнял её.

— Замёрзла?

— Ага. Но с тобой тепло, — она прильнула ближе, и он склонился, чтобы поцеловать нежные уста. Она обвила его шею руками. — Пойдём домой, муж мой?

— С тобой — куда угодно, звёздочка моя.

— Отчего звёздочка?

— Ну как же, у тебя на щёчках такие рыжие звёздочки тёплые. Я в тебе всё люблю, но их особенно.

Василиса помолчала, всё ещё не привыкла слышать такие слова. А Андрей хоть раньше и не отличался красноречием, но откуда что бралось — находил их для Василисы.

— А я всегда думала, что это изъян. Девушки в деревне говорили, что я как курица рябая…

— Много они понимают, завидовали красе твоей. У меня жена — самая красивая.

— Ой, не заговаривай меня, Андрейка…

— Знаю-знаю! — он шутливо подхватил её на руки и закружил. — Если что не так — снова мне с Белянкой вместе снаружи спать!

Ведьма пискнула, а потом счастливо рассмеялась и проговорила смущенно:

— А и правда… уже и спать пора.

— Тогда идём?

Волнение поднималось в обоих, ведь это была для них первая ночь, когда они не просто под одним кровом ночуют, а вместе. Василиса прошла за полог, разделась до исподней рубахи. И не думала, и не гадала, что однажды мужней женою будет, и хоть мама и о том, что да как между мужчиной да женщиной бывает, сказывала, а всё боязно.

Лампа погасла, оставляя обоих в темноте, которую едва разбивал отсвет от Огонька из печи, но и он притушил свои языки, оставляя только мягкое тепло. Так и руки Андрея были тёплыми и касались так осторожно, чуть подрагивая, словно была она хрупким цветком. Поцелуй повторился, и Василиса игриво лизнула в кончик носа, отчего Андрей тихо засмеялся и шепнул в зардевшееся ушко.

— Тебя Василь однажды назвал лисичкой. И не только за кудри твои огненные, такие мягкие… — он провёл рукой, наслаждаясь её пряным пьянящим запахом, — но и за нрав. Ох и озорная ты у меня.

В ответ девушка толкнула его на спину, забираясь сверху, и начала слегка покусывать куда придётся.

— Ах так? Ну раз так, то и буду как лисица. Терпи теперь…

Но терпеть такое было и несложно, даже приятно, особенно если гладить и прижимать к себе девичью тонкую талию. Её налитые груди касались сквозь тонкую рубашку его груди, отчего желание затапливало горячим, и было никак не удержаться, чтобы не потереться о её лоно. Сперва она замерла чуть испуганно, а после уже и сама прижалась, жарко целуя.

И позволила снять рубашку, и касаться всего гладкого, нежного тела, отзываясь тихими вздохами.

— Василиса… жена моя, — шептал он, покрывая плечи и шею поцелуями. И когда отважился скользнуть пальцами между бёдер, то пришлось ненадолго замереть, пережидая, пока отступит совсем уж нестерпимое возбуждение, такая она была жаркая и влажная. Такая желанная. Обняв крепко, опустил её на ложе, сам ложась сверху, чувствуя, как она обхватила его бёдра своими стройными ножками, и толкнулся… на мгновение в спину впились острые ноготочки, и пришлось подождать, вслушиваясь в её сбившееся дыхание. Пока Василиса не поцеловала, притягивая к себе, и не подалась навстречу сама, заставляя утонуть в её жаре, впервые чувствуя, как это — обладать любимой женщиной и принадлежать ей самому, полностью и безраздельно. И другого счастья ему вовек было не надо.

***

— … и правит князь Андрей Лебедянским княжеством по сию пору, мудро и праведно. Княгиня Василиса Премудрая ему во всём помогает. Вот подрастёте – поедем на ярмарку в стольный Град, сами всё увидите. А может, и кто из сказок в гости пожалует: али Кощей и Василий Бессмертные, али Речной Царь, а то и Леший заявится, хотя он города не жалует, — закончила свой рассказ бабушка Ладушка и погладила по голове младшую внучку, которая особенно любила сказки. — А теперь уже поздно совсем, завтра вставать спозаранку. Все брысь по полатям!

Как только затихла возня детей, старушка дунула на лучину, и изба погрузилась в темноту.