Той ночью Кэйа так и не смог заснуть. Впрочем, предсказать это было несложно: бессонница, мучавшая его уже многие месяцы, стала такой родной, что капитан уже ей не удивлялся, а учитывая всё произошедшее… Коротко говоря, сон просто не шел. Ему, можно сказать, хватило вечернего полудрёма, поэтому, очевидно, порядком подуставший организм, как бы смешно это ни звучало, решил, что отказаться от нескольких «лишних» часов сна — вполне неплохая идея.

Тем не менее утро всё же наступило, ведь, при всём желании, капитан не смог бы его отменить или, хотя бы, отсрочить. Тяжёлые веки наотрез отказывались подниматься, тело ужасно болело от постоянной работы, моля полежать без движения ещё чуть-чуть, а сам Альберих, казалось, чувствовал себя ещё хуже, чем это было на самом деле.

Перебарывая слабость, рыцарь отрывает от пыльной подушки гудящую, будто он вчера действительно много выпил, голову, чтобы та сразу же упала обратно. Сухие глаза противятся открытию, но через время всё же поддаются. Первое, что видит капитан, — белый потолок, краска с которого местами уже осыпалась.

Кэйа осматривает комнату: всё точно такое же, как было несколько лет назад. Ничего не меняется. Стандартная комната, такие выдаются каждому из рыцарей Ордо Фавониус, была уставлена небогато: самая дешёвая кровать, которая, казалось, вот-вот да и рассыплется по кусочкам, письменный стол, необходимый лишь для очередной работы, что не была выполнена в штабе, шкаф, где на вешалках комплектами висела его повседневная одежда, маленький умывальник с треснутым помутневшим зеркалом и окна без штор — их Кэйа просто ненавидел и снял в первый же день заселения, прятаться ему всё равно было не от кого.

Разумеется, ему предлагали комнату и получше, «достойную капитана», как ему тогда сказали, вот только рыцарь отказывался от неё не раз и не два, оправдываясь тем, что не любит переезды, мол, «слишком муторное это дело». В действительности, Кэйе просто не хотелось прощаться. Эта пыльная каморка была приятнее любого другого места, она возвращала в беззаботное прошлое, глупые юношеские годы, ведь когда-то здесь была не одна кровать…

Комната и вещи в ней — всё, что у него осталось. Кэйа не знал, что случилось со старыми, которые он так и не забрал с прошлого места жительства. Быть может, Дилюк давно их выкинул или сжёг. Сейчас уже неважно, он в любом случае не винит бывшего друга. Он бы, наверное, даже сказал, что это было верным поступком. Ха-ха, как глупо.

Кавалерист, наконец, поднимается с кровати, делает несколько мелких шагов в сторону зеркала, волоча ватные ноги и собирая ботинками, которые он не снимал перед «сном», скопившуюся на полу пыль. Возможно, он шёл туда целую вечность, но сейчас это совсем не важно — он у цели, подошёл вплотную к треснувшей поверхности и, не глядя в неё, зачерпнул ладонями ледяную воду из тазика. Он всегда стоял на столике рядом, чтобы капитану не приходилось лишний раз выходить из комнаты и бродить по «общежитию». МитенкиМитенки — перчатки без пальцев, удерживающиеся на руке с помощью перемычек. на руках сразу пропитываются жидкостью, становясь тяжелее на несколько граммов, и на секунду кажутся неподъемными, но скорое наваждение быстро развеивается.

Он подносит руки к лицу, вода касается щёк, и капли стекают вниз по тонкой шее. Взгляд поднимается к зеркалу, а руки, совсем недавно казавшиеся невероятно тяжелыми, словно камень застывают на месте, подпирая скулы.

«Святые Архонты!» — других слов тут и не подберёшь. В отражении на него смотрел не Кэйа, а какой-то пугающий до жути человек, устрашающий не столько своим лицом, сколько его выражением. Полностью опустошенный и безэмоциональный.

Растрепанные сухие волосы, давно утратившие блеск, а сейчас прилипшие к так ненавистной ему смуглой коже, пустые глаза с огромными мешками под ними, лицо худое, словно из него выкачали всю жизненную силу — это уже не тот привлекательный и заводной юноша, который лишь одним озорным взглядом мог развеселить кого угодно. Он изменился. Хотя…

Да, как он мог забыть, Кэйа умер ещё тогда, четыре года назад, той злополучной ночью, а сейчас вместо него... ходячий труп.

«Слабак. Как же довёл себя до такого?» — руки, всё это время находящиеся около лица, видимо, лишь от того, что тело забыло об их существовании, опускаются к раковине, позволяя офицеру опереться на неё. Стало определенно легче. Вздернутый, перекосившийся воротник заставил встрепенуться от сонного забытья, проморгаться ещё не промытым, слипшимся глазам. Одежда мятая, не стоило «спать» прямо в ней. Нужно хотя бы заменить рубашку, всё же не хотелось портить репутацию одним лишь внешним видом. Белоснежный мех, так привычно покоившийся на плече, намок после неаккуратного умывания и теперь требовал обязательной просушки. Эта шкура, принимаемая многими за лису, досталась ему очень непросто, и испортить такую вещь не позволяла сама совесть, хотя у Альбериха, по его же мнению, её и не было. Накидка — ценное напоминание о собственной сущности, которое он унесёт с собой в могилу, если кто-то все же решит его похоронить.

Кэйа громко выдыхает и неторопливо начинает стягивать налипшую одежду, пренебрегая болью в мышцах, ноющими конечностями и трещащей головой. Спешить ему некуда, солнце только-только начало показываться из-за горизонта. Мех отправляется на кровать за спиной, вслед за ним летят жилет, рубашка и корсет, перчатки капитан тоже предпочёл заменить. Теперь всё это лежало кучей на незастеленной кровати. Да, этой комнате срочно нужна уборка. И ремонт. Желательно все сразу.

Рыцарь вновь смотрится в зеркало, мажет взглядом по трещинам, а потом переходит на собственные руки в отражении. Где-то он слышал, что если посмотреть в разбитое зеркало, то привлечёшь несчастье… Работает ли это, если ты самостоятельно намеренно разбил его? Кэйа отмахивается: он не верит в совпадения, случайности, а уж тем более в приметы. А даже если несчастье и придёт, хуже все равно уже не будет. Для него даже смерть скорее спасение, нежели кара.

Он оглядывает свои руки: все в шрамах от бесконечных сражений. Перебирается выше и ведёт ладонью по торсу: вот белая полоса от топора митачурла, он проводит по ней пальцем, пока не доходит до следующего шрама. Он выбирает свои любимые.

«А это от стрелы», — маленькое пятнышко под рёбрами стало почти невидимым обычному глазу. Ха-ха, ему ведь тогда чудом легкое не пробило? Или это был какой-то другой… В любом случае, их ещё много, но Кэйа не может вспомнить и половины. Добирается до ключицы, но не останавливается, идёт дальше, пока не дотронется до самого важного шрама. Откидывает синюю прядь назад, открывая взору бледную короткую линию, проходящую точно поперёк шеи. Для всех она не показалась бы чем-то особенным — такую можно получить неудачно расчесав волосы, или пока бреешься случайно царапнуть нежную кожу. Но это для всех, а Кэйа, как ни посмотри, точно не «все». Минуту он осторожно поглаживает, а затем потирает кончиками пальцев заживший рубец, пытаясь то ли избавиться от зуда, то ли стереть позорную отметину.

Нет, сейчас не стоит вспоминать об этом. Он перекидывает волосы обратно, скрывая ими пятно из наболевшего прошлого. Верно, это необходимо скрыть — никто не должен знать о моменте его слабости и беспомощности, никто не должен увидеть его низшую точку.

Белая полоса скрывается за синими прядями, что водопадом спадают почти до бёдер. Их уже давно стоило отрезать: локоны ужасно отросли с того момента и теперь мешались ещё сильнее, чем раньше. Тем не менее, отчего-то он не мог позволить себе сделать это. Сколько бы раз Кэйа ни брал в руки ножницы, сколько бы раз ни оттягивал локон, поднося нож или меч, — рука не двигалась, противясь. Что ж, пускай, пока что, будет так. Пока он не наберётся смелости для этого поступка, волосы будут скрывать его ошибки. А вот другую оплошность закроет повязка.

Точно, как он мог забыть? Хотя… это даже шрамом не назвать, верно?

Кэйа перебирает рукой чёлку, зачёсывая её назад. Сейчас глазам ничего не мешало, или, правильнее было сказать, глазу? Теперь только один из них выглядел так же, как в детстве: пышные синие ресницы, радужка светлее на несколько тонов, что можно было разглядеть либо находясь очень близко, либо при ярком свете, а в этой синеве — голубые вкрапления. Дилюк называл его глаза ночным небом, ведь и светлые точки, и зрачок, формой напоминающий звезду, не то что намекали на это, они говорили прямым текстом. Сам Кэйа был, определённо, другого мнения.

«Не могут у такого, как я, быть столь прекрасные глаза, — смеялся он. — Таких глаз достоин только действительно хороший человек, коим я, к сожалению, не являюсь», — так говорил Кэйа из прошлого, но Кэйа из настоящего изменил бы глупое «к сожалению» на более реалистичные «к счастью». В этом мире вообще нет хороших людей, так зачем стараться что-то кому-то доказать? Пустая трата времени и сил.

Сам он старался обходить тему глаз. По правде говоря, ему не нравилось, что они так не похожи на глаза остальных. Не похожи на бушующее пламя радужек старого друга, на зелёные луга Беннета, не похожи на глубокие Лизины и на те, в которых так отчётливо читались вера и стремление, как у Джинн. Он не такой, как они, он отличается всем: от цвета кожи до глаз, от происхождения до убеждений. Он чужой и никогда не станет здесь «своим». Всего лишь бельмо на глазу, мусор, от которого рано или поздно придется избавиться, но пока что он не доставляет проблем, и поэтому его не трогают. Отчего-то Кэйе кажется, что, даже не зная всей правды, остальные тоже так думают.

До тех пор, пока его с позором не изгонят из Мондштадта, до того времени, пока не вычеркнут из рыцарей Ордо Фавониус или не признают предателем, он будет хранить свой секрет. Не раскроет эту тайну никому, ведь уже знает, какой будет реакция.

Ну вот, снова. Уже третий раз за эти два дня он думает о Дилюке. Это так его возвращение влияет на капитана? Глупость, конечно, Кэйа, наверняка, просто слегка переволновался. Пора возвращаться в реальность.

Его глаза точно не ночное небо, скорее ужасно грязный ледяной океан. Смешно, но лёд там действительно был.

Альберих опускает руку с волос, поднося её к вечно закрытому повязкой глазу, и слегка оттягивает нижнее веко. Глаз подрагивает, но поддаётся, открываясь. На удивление, ресницы были белыми, будто их припорошили снегом, и они чутка дёргались из-за напряжённой мышцы — капитан не так часто открывал этот глаз, предпочитая все же прятать его под повязкой.

«Он увеличился», — некогда маленький осколок льда чисто случайно попал в глаз, и за столько лет он не изменился ни разу, до сегодняшнего утра. Эта льдинка давно срослась с радужкой, а сейчас уже касалась звездообразного зрачка и белка, обращая вполне здоровый глаз в такой же холодный осколок.

Не сказать, что Кэйа глазом совсем не видел. Нет, всё было не так плохо: изображение очень блеклое и туманное настолько, что он от силы мог различить лишь очертания предметов, но он хотя бы мог им видеть, да и свет навредить ему не мог, так что прятать глаз особого смысла не было.

Другое дело реакция окружающих. Не хотелось бы постоянно слышать подозрительный шёпот незнакомцев или неприятные вопросы по типу: «А почему у вас вместо глаза кусок льда?». Верно, гораздо проще прятать, чем объяснять.

Честно говоря, Кэйа и не пытался избавиться от осколка — это его собственный лёд, а значит так просто не растает. Пока что единственный способ растопить его — пиро-энергия какого-нибудь глаза бога, а взять её неоткуда. Просить Эмбер он не посмеет; он не хочет, чтобы её кумир превратился в человека, который даже собственными силами справиться не может; Кли слишком мала и неопытна, а просить Дилюка… Нет, проще было бы умереть! Других обладателей пиро-стихии в городе, к сожалению, не водилось.

Офицер берёт в руки мазь, подарок Лизы. Капитан аккуратно открывает баночку и нежными движениями наносит что-то кремовое и приятное на область под глазами. Да, пусть он не сможет напугать жителей Мондштадта глазом, скрытым под повязкой, но точно может привлечь ненужное внимание фиолетовыми синяками под ними.

Закончив, он тихо выдыхает, полностью опустошая лёгкие. Теперь ему гораздо спокойнее.

✧✧✧

— Кэйа?

Кто зовёт его? Кажется, капитан отключился на несколько секунд… или минут?

— Кэйа, ты в порядке?

А… Это Джинн. Разумеется, он в порядке, ведь по-другому и быть не может. У него нет времени быть «не в порядке». Интересно, как долго уже идёт их беседа?

— В полном, действующий магистр, — стоит скорее завершить диалог. — Если вы переживаете за качество моей работы…

— Я не за работу волнуюсь, — голос девушки хоть и был достаточно строг, но всё же оставался, в какой-то мере, чувственным. Она явно не подходила на пост магистра ордена — по крайней мере, так считал Кэйа — слишком добра и молода. — Знаю, ты всегда исполняешь приказы идеально, просто… — Джинн оступилась. — В последнее время ты несколько… рассеянный? Не думаешь, что тебе стоит взять выходной?

«Если я решу отдохнуть хоть сутки, этот город сам себя убьёт и закопает», — эта так и не озвученная мысль была ужасно противной, словно сейчас он внаглую врал. Мондштадт — не тот город, что можно оставить без присмотра, и, если за порядком не будет следить он, тогда кто? Чересчур наивная Джинн? Они хоть и ровесники, но девушка не видит и половины здешней грязи… Лиза? Ведьме глубоко плевать на всё происходящее, хоть она и знает даже то, чего Альбериху никогда не выведать. Кто остаётся? Беспечные рыцари, которые поступили на службу только из-за высокой платы? Когда Мондом руководил Варка, всё было иначе…

Варка? Святые Архонты... Насколько же он устал, что мечтает о возвращении этого тирана?! А ведь с его отъезда не прошло и пары месяцев…

— Кэйа! — светловолосая девушка, сидящая в кресле явно ей не по размеру, уже некоторое время пыталась докричаться до капитана. — Ты вынуждаешь меня переходить к крайним мерам и насильно отправить тебя в отпуск!

Пара лёгких движений — и Джинн ставит размашистую подпись внизу страницы, после протягивая её Альбериху:

— Немедленно возвращайся домой и хорошо отдохни! — а затем умоляюще добавила. — Прошу тебя, как друга.

Зря она сказала последние несколько слов.

— Ха! Так это не приказ? Тогда всё гораздо проще! — бумага, разорванная на десятки кусочков, подлетает вверх и зависает в воздухе подобно снежному пуху, быстро оседая на плечах кавалериста. — Как говорится: нет тела — нет дела, в моем случае: нет заявления — нет отпуска, — Кэйа потянулся, разминая слегка затекшие мышцы. — А мне пора возвращаться к своим прямым обязанностям, прошу простить за учинённый беспорядок. Удачного дня, действующий магистр, — Кэйа отряхивает руки и, развернувшись, направляется к двери, не забыв помахать старой подруге на прощание рукой.

— Кэйа Альберих!

«Как же достало! Снова эта ненужная забота…».

А? Почему он так реагирует? Видимо, и правда перетрудился… Джинн ведь помочь хочет, так может…

Нет!... Продолжай игру! Делай вид, что всё в порядке… Всё ведь и правда в порядке! В порядке же… В порядке? Разве? Он правда в норме? Да… Скоро всем его «друзьям» надоест возиться с таким мусором, побыстрее бы это случилось: тогда будет не так больно.

— Да? Действующий магистр, вы что-то хотели? — идеальная улыбка, никто не догадается, никто не узнает.

— Ты в таком состоянии… Это потому, что он вернулся? — девушка отводит взгляд, боясь своей напористостью спугнуть капитана.

— Простите, но я, увы, не понимаю, о ком речь, действующий магистр. К сожалению, вынужден откланяться, работа не ждёт, — быстрый кивок — и Кэйа пулей вылетает из кабинета.

«Зачем солгал?», — а ведь действительно… Почему сказал неправду? Кэйа останавливается перед входом в штаб Ордо Фавониус и оглядывается на грузное здание. Его высота, фасад, обделанные кирпичом окна давят, как и городские ворота. Становится неприятно, ему не нравится это чувство.

От северного ветра по коже пробегают мурашки. Когда погода успела так испортиться? Ведь ещё с утра было солнце... Сейчас на небе только тучи сплошным слоем, того и гляди дождь пойдёт.

«Ненавижу», — про что говорил Альберих, он и сам не знал: про погоду, что навевает грусть и становится источником болезненных воспоминаний; или про Джинн, что зла, конечно, не желала, но напрягала своим поведением; быть может, он злился на Дилюка; а может… на себя?

Кэйа морщится — достаточно на сегодня бессмысленных рассуждений, он всё равно всегда приходит к одному ответу.

✧✧✧

Погода отвратна, но уже давно запланированный поход к Джинн отменять нельзя. Дилюк, конечно, мог послать девушке птицу с извинениями, но он не относился к тому типу людей, что любят откладывать все дела на "потом". Чем раньше он это сделает, тем раньше освободится от всех тянущих мыслей, что сильно мешали его планам на тихую размеренную жизнь.

За четыре с лишним года Мондштадт преобразился. Он не мог сказать, что конкретно изменилось, но чувство подмены не отпускало. Город стал будто… мрачнее? Хотя, скорее всего, Дилюк просто вырос, снял «розовые очки» и теперь по-честному мог оценить это место: большинство домов давно покосились, кое-где отвалились кладка и черепица, а лианы хоть как-то маскировали трещины в фундаменте. Впрочем, грибы, произрастающие на них, наверняка, выбрасывали зловредные споры. Благо центральная улица, по которой и шёл Дилюк, была в более-менее нормальном состоянии.

Казалось, только он замечал порой почти аварийное состояние пристенных зданий, что отлично проглядывались в небольших проулках, ведь люди вокруг никак не пытались исправить это. Все носились туда-сюда, разумеется, не забывая поздороваться с «мастером Рагнвиндром». Из вежливости винодел им, конечно, отвечал, но знать не знал и половины «доброжелателей». Видимо, даже несмотря на его долгий отъезд, он оставался в Мондштадте знаменитостью.

Взгляд падает на фонтан, мимо которого он проходит. Вода, кажется, стала мутнее, но это его отнюдь не портит — спасают уже слегка подсохшие цветы. Дилюк останавливается: нужно отдать дань уважения месту, с которым связано действительно многое. Не успевает дворянин погрузиться в пучину воспоминаний, как что-то (или кто-то) стукается о его бок и громко приземляется на мощёную камнем дорогу.

— Бенни! — крик заставил обратить внимание на светловолосую девочку, что на всех парах бежала к нему, а затем вниз, под ноги, где натыкается на мальчишку, потирающего ушибленные места. Ребёнок поднимает зелёные глаза, что уже готовятся заплакать, и встречается взглядом с Дилюком.

— А? А! — в эту же секунду мальчик становится красным как помидор и подскакивает с камней, начиная тараторить, слегка заикаясь. — П.. Простите, пожалуйста! Я.. я.. я, наверное, просто вас не заметил, с.. со мной такое случается, правда, я не специально вас задел, просто порой немного з.. забываюсь и… — постепенно возникало ощущение, что парень прямо сейчас расплачется.

Девочка, что казалась даже младше своего друга, наконец добежала до них и, сразу же развернув к себе "Бенни", как она его назвала, начала осматривать непутёвого.

— Ты как? В порядке? — из своей сумки она извлекла пузырёк с прозрачной жидкостью и обработала ей содранную на руках кожу. — Вы уж его простите, он просто ужасно невезучий с самого рождения, сколько раз ни говорила ему быть осторожнее — всё без толку!

— Ай-ай, Эмми, щиплет! — мальчик, на удивление, всё же не плакал, но платок, что девчушка достала вместе с пузырьком, держал наготове.

— Хэй! Я же просила не называть меня так! — с тихого нежного голоса она быстро перескочила на звонкий, но сразу же вернулась к старому, когда поняла, что незнакомец слышит их перепалку. — Прошу нас простить, — исправилась она, — но нам, к сожалению, нечем заплатить за испачканную одежду.

Только после этих слов Рагнвиндр, наконец, понял, что уже как несколько минут молча пялится на детей, обдумывая эту ситуацию.

— Что же, в этой ситуации есть и доля моей вины: не стоило стоять посреди дороги, — он нагнулся ближе к мальчику и потрепал того по волосам. — Ничего не нужно, лучше скажи: нигде не болит?

Мальчик сначала не очень понял, что от него хотели, но быстро сообразил и выпалил:

— Н.. нет, сэр, всё в порядке! — зеленоглазый потоптался на месте, очевидно раздумывая: остаться или уйти, но, в итоге, продолжил. — А.. а вы случаем.. не рыцарь?

Рыцарь? Кто? Дилюк Рагнвиндр? Человек, который, наверное, ненавидит рыцарей больше всех в этом городе? Нет, он точно не рыцарь.

— Не думаешь, что, для приличия, стоило бы узнать имя человека и представиться самому, прежде чем задавать вопросы? — такой ответ слегка напряг мальчишку, но времени на раздумья много не потребовалось.

— Д.. да, простите! Я.. я Беннет, извините, что я так мало знаю о приличиях, просто…

— Просто его этому никто не учил, а вам стоило бы быть подобрее с детьми! — девушка откинула волосы за спину. — Моё имя вам запоминать не обязательно, но я всё же представлюсь… Фишль фон Люфтшлосс-Нарфидорт, Принцесса Нирваны Ночи, а как обращаться к вам?

«Вот так дети пошли…».

— Мастер Дилюк Рагнвиндр, почётный гражданин Мондштадта и владелец крупнейшей винодельни в Тейвате, приятно познакомиться, леди, — когда-то давно он вычитал, что детям лучше подыгрывать, тогда с ними легче найти общий язык. — Возвращаясь к вопросу Беннета… Нет, я не рыцарь.

— А? Но вы так похожи на рыцаря-путешественника из той книги…

— Из книги? — Святые Архонты, до чего он докатился? Тратит время на пустые разговоры с какими-то двенадцатилетками…

— Бенни говорит об истории, которую откуда-то притащил капитан из Ордо… — уточнила девушка.

— Да! Капитан часто приходит и читает нам вслух, а эта история про рыцаря всем очень нравится, поэтому Капитан иногда приносит новые части, — мальчик уже перестал заикаться и теперь заинтересованно рассказывал обо всём. Детей, казалось, совершенно не смущало то, что они говорят с абсолютно незнакомым человеком (и куда, интересно, смотрят их родители?). — Я как-то хотел взять другие в библиотеке, но мадам Лиза сказала, что у неё нет таких книг, а когда спросил у Капитана, тот ответил, что то, откуда он берет рассказы — секрет.

— Я тоже о такой истории не слышал… — спокойно признал Дилюк. — Значит, говоришь, что я похож на героя оттуда?

— Да! Вы тоже высокий и носите чёрное, а ещё у вас такие же красные кудрявые волосы, как у того рыцаря, да и в городе я вас раньше не видел… — Беннет чутка поумерил свой пыл и теперь разглядывал траву, пробивающуюся сквозь камни на дороге. — Мы когда вас увидели, сразу подумали, что вы тот рыцарь.

— Я так похож на рыцаря? — оказывается Дилюк так изголодался по простому общению, что был готов поддержать любой диалог, даже настолько глупый, но признавать он этого, конечно же, не станет.

— Угу, все рыцари, кроме Капитана, ходят вечно хмурые, прямо как вы.

— Эмми! Нельзя так говорить…

— Но это ведь правда! И да, меня зовут Фишль!

— Ха-ха, кто же такой этот ваш Капитан? — признавать не хотелось и это, но, по правде, столь глупый диалог смог развеселить Дилюка.

— Капитан — самый лучший рыцарь на свете! — мальчик поднял руки перед собой и сжал их в кулаки, смотря прямо в алые глаза напротив. — Он очень добрый и весёлый… А ещё он часто приносит сладости и учит меня обращению с мечом! Когда я вырасту, хочу стать таким же… — кажется, Беннет искренне восхищался этим таинственным «Капитаном».

— Желаешь стать рыцарем? — винодел почти не сомневался в положительном ответе, ведь, когда он сам был того же возраста, мог думать только о вступлении в Ордо.

— Нет, мне не нравятся рыцари. Хорошие только Капитан и Рыцарь-путешественник… Я пока не решил, чем хочу заняться в будущем…

Что ж, довольно… неожиданно. Дилюку давно стоило попрощаться и идти по своим делам, но, очевидно, его язык был совершенно иного мнения, продолжая разговор.

— Мм, раз пока не решил… не думал податься в искатели приключений? Быть рыцарем, скажу честно, довольно скучно, а эти ребята путешествуют по всему Тейвату. Я слышал много увлекательных историй об их походах, когда был в отъезде.

— Правда? А вы можете рассказать нам что-нибудь интересное? — кажется, идея вступить в гильдию пришлась по душе буйному мальчишке. — Все наши будут рады послушать истории по вечерам!

Вот чёрт, конец Дилюку и его длинному языку. Не хватало ему только перед детьми выворачиваться, но тут он сам виноват: изначально не стоило затевать этот разговор.

Спина начинает побаливать от нахождения в полусогнутом положении, поэтому дворянин наконец выпрямляется:

— Да, может, загляну к вам как-нибудь, когда будет время. Напомни-ка, куда?

— А! Я, кажется, не говорил… Мы из детского приюта при храме Барбатоса, живём там же в пристройке в северной части. Будем ждать вашего визита, мастер Дилюк! Пойдём, Эмми! — мальчишка схватил её за ладошку и снова куда-то помчался, но, отбежав уже на немаленькое расстояние, остановился и громко прокричал «до свидания», и, помахав рукой, скрылся за домами, утаскивая за собой спутницу.

✧✧✧

«Раз, два, три… раз, два, три…» — отсчёт быстрый и прерывистый, под стать точеным движениям, но он так успокаивает капитана. Это сражение напоминает скорее лёгкий танец, название которого Кэйа, разумеется, не знает, а просто движется по наитию. Смешно, ведь когда-то он и правда обучался такому — выходило очень хорошо, даже лучше, чем у Дилюка. Тому вальс совершенно не давался, что, несомненно, послужило поводом для многих шуток.

«Вот чёрт».

Оступается в середине такта, вымещает злость на оказавшемся рядом хиличурле. Одним ударом пробивает некрупное тело насквозь, после вытаскивая меч, чтобы стряхнуть стекающую по лезвию кровь, и быстро возвращается к своему занятию: сейчас ему ужасно весело, даже несмотря на разбушевавшуюся погоду.

Альберих вырисовывает узоры на мягкой земле, оставляя всё больше следов каждым шагом, быстро наносит резкие удары в нужные точки — живым не уйдёт никто! Глаза прикрыты, в голове задорная мелодия, ботинки уже давно испачканы грязью, а рубашка — кровью (хорошо, что сегодня на нём только она: мех испортить жалко).

Ещё один элегантный пируэт, и капитан замирает на месте. Несколько глубоких вдохов для восстановления дыхания, и Кэйа, наконец, открывает глаз. Ни единого луча солнца, только тучи сплошным слоем, в нос бьёт неприятный запах надвигающейся бури (кажется, Альбедо называет это озоном?). Сейчас ему так спокойно, словно все мысли ушли разом… Права была Эола, когда говорила, что танец успокаивает.

Меч опускается, позволяя руке передохнуть, а Кэйе — насладиться моментом ещё чуточку. Он переступает с ноги на ногу, лишь бы принять более удобное положение, но слышит несвойственный рыхлой земле треск.

«Прошу, пусть это будут кости, а не лёд…», — рыцарь опускает взор и облегчённо выдыхает: не первое и не второе, просто сухие цветки-сахарки… Оглядывает поляну: сколько здесь трупов? Это всё натворил он? Какой кошмар…

«Да я просто чудовище…», — в лужах крови лежат десятки тел разных размеров, но главное, что нигде не видно льда. Это хорошо, он справляется. Держать силу под контролем… Нельзя случайно навредить кому-то. Со спины слышится шум: неужели кого-то пропустил? Исключено: Кэйа хоть и «слеп» на один глаз, но пропустить врага… просто невозможно. Скорее всего, просто подкрепление, переживать не о чем, главное, чтобы там не было… За спиной раздаётся до ужаса знакомый смех…

Если бы только мог, то прикончил сам себя за такие догадки, что любят сбываться. Руки тяжёлые, практически неподъёмные, но этот бой следует закончить побыстрей. Всё спокойствие, что как дар он получил от танца, растворилось в воздухе за секунду. Пора приступать, пришло время для еще одного греха…

Офицер поднимает опущенную голову, надеясь увидеть небо, но нет: над ним только грязные, бесцветные облака. На смуглую щёку приземляется ледяная капля. Дождь усиливается и вот уже сплошной стеной проливается над поляной. Ха-ха, каким бы сильным он не был, ошибки прошлого смыть не сможет!

«Дождь не смоет всех твоих грехов», — всплывает в памяти обрывок фразы, мгновенно теряющийся в шуме дождя. Кэйа оборачивается. Перед ним пиро-маг бездны — редкость для мондштадтских земель, чей щит уже был сбит дождём. Своим огненным мехом он отдаленно напоминает старого знакомого, отчего становится еще больнее. Не повезло бедолаге, но страдать осталось недолго… Шаг, другой, Альберих рядом с магом, который уже даже встать не может, и заносит меч.

Сейчас всё, что он может сделать, — это подарить тому быструю смерть. Насколько нужно быть прогнившим, чтобы так поступать? Он их надежда, их вера, их спаситель… По крайней мере, так ему говорили. Это его народ, простой народ Кхаэнрии, что не выбирал становиться таким, а теперь их же принц на стороне врага. Быть может, перед ним сейчас его отец, мать, брат, сестра, тётя, дядя, друг, подруга, пусть даже простой горожанин, что до последнего верил в него! Какая разница?! Он в любом случае убьёт кхаэнрийца на месте…

Свободная рука хватается за выросты на голове существа, которые очень напоминают уши, и поднимает ослабшее тело над землёй. Спасения не будет.

Альберих сглатывает подступивший к горлу ком — замораживать их было гораздо проще, с расстояния не видно испуганного выражения лица (?). У них его нет, но отчего-то он даже так способен отчетливо различить застывшую гримасу ужаса от приближающейся смерти.

Безболезненная смерть… Сейчас Кэйа не может подарить даже её. С силой зажмуривая глаза, он подносит меч к горлу мага, чувствуя, как тот ещё двигается из последних сил, стараясь вырваться. Кавалерист резко выдыхает и отворачивается. Помимо капель дождя на щеках теперь и багряная россыпь, в его руках отрубленная голова, что сразу же испаряется, а чёрная маска падает на рыхлую почву. Он наклоняется, забирая её как "трофей", складывает в свою сумку, чтобы затем закопать на какой-нибудь цветочной поляне.

«Убийца… предатель… монстр…».

Кэйа будто слышит последние мысли убитого. Или так думает он сам? Шум дождя заглушает громкий всхлип:

«Простите…».