Се Лянь не знает, сколько времени он провёл без сознания, но он приходит в себя в одиночестве. На нём другие одежды. Чистые, без следа крови.
Милосердие его мучителя. Се Лянь не может этого понять.
Долгое время он лежит неподвижно, свернувшись на боку, подтянув к груди сжатые в кулаки руки. Его широко распахнутые глаза слепо таращатся в пустоту.
Он ждет, когда придёт боль. Всё не могло закончиться. Он ждёт, что лезвие снова пронзит его, стоит ему только шевельнуться.
Он осторожно садится на алтаре и прислушивается. Ждет, когда что-то набросится на него из темноты и снова вспорет его внутренности.
Он проводит ладонями по своему животу, зная, что его изрезанная плоть давно превратилась в кровавое месиво — но под его пальцами только кожа. Гладкая. Нетронутая.
Все случившееся заперто под ней. Но он помнит.
Проходит время. Се Лянь сидит на алтаре неподвижно и ждёт, но Бедствие не возвращается. На милю вокруг храма не осталось ничего живого.
Безликий Бай не вернётся, только не сейчас. Когда Се Лянь встаёт на ноги, у него дрожат губы.
Сейчас он уже получил всё, чего хотел.
Се Лянь медленно спускается с горы, его руки безвольно опущены вдоль тела. Он спотыкается.
Его нога задевает что-то твердое, и он падает. Он давно привык к падениям.
Се Лянь вытягивает руку, пытается нащупать преграду, и его пальцы натыкаются на ботинок. В этот раз обувь ему незнакома.
Было время, когда подобная находка испугала бы его, оставила его содрогаться от страха в темноте и одиночестве. Сейчас он спокоен. Он ощупывает тело.
Выпирающий живот, добротная одежда… тяжелый мешок с деньгами за пазухой.
Подушечки пальцев Се Ляня находят следы запёкшейся крови: мужчину сразил клинок. Тот самый меч сейчас приторочен к поясу Се Ляня. Его оставили после того, как…
Се Лянь подрагивает и сутулится.
…после того, как забрали что хотели.
Но этого человека убил не Фансинь, его настигла сабля. Когда Се Лянь нащупывает руку с тяжелыми кольцами, он узнаёт убитого.
Торговец.
«Может, вы все и готовы умереть ради…»
Се Лянь стискивает зубы.
«…но я — нет!»
Прежде чем подняться на ноги, Се Лянь забирает у торговца кошель с деньгами. Монеты приглушенно звенят, когда он прикрепляет кошель к своему поясу.
Он крадёт у мертвеца. Какая низость. В прошлом он бы содрогнулся от отвращения.
Но есть вещи куда хуже.
Теперь он об этом знает.
Се Лянь бредёт вниз по дороге, медленно спускаясь с горы. Он не знает, долго ли ещё до дома. Не знает, хочет ли он вообще туда возвращаться… Но идти ему больше некуда.
Спустя час непрерывной ходьбы он, наконец, замечает.
Призрачный огонь больше за ним не следует.
Се Лянь останавливается.
— Ты здесь? — зовёт он, протягивая руку ладонью вверх. Он ждёт, пока маленький дух подлетит к нему, как он всегда делал.
Ничего не происходит.
Се Лянь стоит какое-то время, и постепенно к нему приходит осознание.
Безликий Бай…
Се Лянь склоняет голову и дрожит.
«Нет! НЕ ТРОГАЙ ЕГО!»
Он помнит раздавшийся в самом конце крик. Тогда кричал не он. И Се Лянь знает…
Знает, что сделал Безликий Бай.
«Я навеки ваш самый преданный верующий»
Глаза Се Ляня жжёт, но слёз нет.
«Ваше Высочество, поверь мне!»
Разве не мог он тогда…
«Я не верю тебе»
Разве не мог он тогда солгать? Это сделало бы несчастное создание счастливее, принесло бы ему покой. Он…
«Я молюсь никогда не упокоиться с миром»
Конечно.
Се Лянь сухо сглатывает. Он помнит, что сказал ему дух. Что есть человек, ради которого он задержался в подлунном мире.
— Прости… — тихо выдыхает Се Лянь в пустоту. Он даже не знает, у кого сейчас просит прощения.
У маленького духа — за то, что никогда его не слушал. У его любимого человека — за то, что позволил развеять Призрачный огонь. Возможно…
У самого себя. Потому что эту боль во многом он навлёк на себя сам.
Нетвердые пальцы Се Ляня нащупывают мешочек на шее. Как медленно он учится… Как бы он хотел, чтобы после всей этой боли он смог, наконец, усвоить урок.
Се Лянь замирает, паника сжимает ему грудь. Вес мешочка с прахом изменился.
Кто-то взял его, он…
Под грохот собственного сердца Се Лянь падает на колени. Он снимает с шеи мешочек, и его пальцы дрожат так сильно, что он едва может развязать горловину.
Развеять чей-то прах — невиданное преступление.
Но Безликий Бай пойдёт на всё, чтобы сделать Се Ляню больно.
Пока Се Лянь лежал без сознания на алтаре, он мог сделать что угодно. С самим принцем… и с прахом. Се Лянь никак не смог бы ему помешать.
У Се Ляня леденеют внутренности, когда внутри мешочка его пальцы не находят праха.
Но кое-что заставляет его остановиться.
В мешочке всё ещё лежит прядь волос Хун-эра… и камень.
Тяжёлый, круглый и гладкий, как отполированный обсидиан. Се Лянь не понимает, откуда к нему приходит это знание, но…
Он сжимает в ладонях гладкий камень.
Это Хун-эр. Это… точно он.
Бог не знает, отчего прах изменил свою форму, но сейчас… он слишком устал, чтобы об этом думать.
Он убирает камень и прядь волос обратно в мешочек, и его знакомая тяжесть у сердца приносит толику спокойствия.
Се Лянь снова начинает свой медленный спуск.
Путь кажется слишком длинным, когда ты один. Долгим и медленным, когда в действительности у тебя нет желания никуда идти. Он не знает, как долго он идёт, но ноги в его сапогах начинают кровоточить.
Любое движение теперь ощущается чужим, отстранённым, будто бы он дергает за ниточки марионетку, будто бы это тело больше не связано с ним по-настоящему. Его руки и ноги слушаются неохотно: теперь в этом теле столько выращенной заново плоти, новых мышц, костей, связок…
Что это больше не он.
Это новая оболочка, воссозданная из пепла. Безупречное тело без единого шрама.
Но внутри него бьется всё то же сердце, и оно помнит. Онемение и безучастность — вовсе не новые чувства. Он весь сейчас как бумага, истончившаяся до прозрачности от слишком долгого использования.
Так легко порвать.
Когда Се Лянь шёл в храм, он не запоминал путь, не дал себе труда сосчитать количество шагов, отделяющих это место от дома. Он не понимает, что вернулся, пока не чувствует на плечах чужие ладони, не слышит голос Фэн Синя, сделавшийся злым от беспокойства:
— ГДЕ ТЫ БЫЛ?!
Фэн Синь склоняется над ним, рассматривает его лицо.
— Тебя не было ДВА дня, мы не могли тебя найти, мы не знали…! — Фэн Синь яростно втягивает воздух и качает головой, дрожащими пальцами сжимая плечи друга. — Нельзя просто так убегать, не сказав ни слова!
О.
Значит, прошло два дня.
Се Лянь выглядит невредимым. Если на то пошло, сейчас он выглядит куда лучше, чем в последнее время. Его лицо вымыто, а волосы тщательно расчесаны и убраны в причёску, которую Фэн Синь не видел уже много месяцев: часть их собрана в узел, а часть распущена. У Се Ляня простые, но новые одежды.
Но с его лицом что-то не так. Будь Фэн Синь честен с собой, он бы признал, что что-то в выражении лица принца было не так уже очень, очень давно.
Оно спокойное. Бесцветное. Оно ничего не выражает. С таким же успехом это могла бы быть маска.
— Тебе не о чем беспокоиться, Фэн Синь.
Фэн Синь оглядывает принца с головы до ног. Се Лянь не видит ужасного беспокойства в глазах Фэн Синя, не видит, как побелели костяшки сжимающих его плечи пальцев.
Фэн Синь притягивает Се Ляня в объятия, сжимает его так яростно, что протестуют его недавно воссозданные рёбра.
— Как ты можешь просить меня не беспокоиться?
У Фэн Синя хриплый голос. Се Лянь знает, почему. Его собственный голос тоже когда-то был таким.
Потому что он много часов бродил в лесу, выкрикивая имя человека, которого любил, и каждый раз его встречала…
Тишина. Ужасная, пугающая тишина.
Се Лянь смотрит вперед пустым взглядом, пока Фэн Синь цепляется за него. Сердце Фэн Синя заходится у него в груди, но постепенно, по чуть-чуть страх начинает отступать.
Стоило Му Цину договорить тогда, и по одному только виду Се Ляня Фэн Синь понял, насколько тот был унижен. Испуган.
Когда принц сбежал и не вернулся… когда его не было так долго…
Раньше он никогда такого не делал. Се Лянь не уходил, не предупредив Фэн Синя. Тот всегда знал, где его принц, и почему.
Всё было настолько серьёзно… Фэн Синь не мог не бояться, что его принц…
Се Лянь чувствует, как объятие становится крепче, и это простое движение заставляет его лицо приблизиться к плечу Фэн Синя. Теперь Се Лянь дышит ему в шею, а нос Фэн Синя задевает его щёку.
Сначала Се Лянь их не замечает. Трещины, оставшиеся внутри. Сначала он чувствовал только безразличие, но теперь…
«У тебя всегда были красивые глаза»
Он помнит чужое дыхание на своей коже. Помнит эти руки на своей спине, без стеснения забирающие желаемое. Он знает, что это был другой человек. Что это был не его друг.
Фэн Синь никогда не сделает ему больно.
Но эти руки сделали.
Он всё еще чувствует эти губы на своих губах. Се Лянь теперь знает, как далеко он готов зайти в попытках удержать подле себя этого человека.
Заставить Фэн Синя остаться.
Эти руки всегда защищали его, любой ценой. Не важно, каким был враг: в них Се Лянь всегда был в безопасности.
Сейчас впервые Се Лянь дергается прочь. Не прикасайся ко мне.
Фэн Синь остаётся стоять, и Се Лянь отворачивается от него, прячет лицо. Фэн Синь видит только, как дрожат его плечи.
О боги, прошу, не прикасайся ко мне.
— Ваше Высочество?
Когда Се Лянь проиграл войну, он знал. Может, сначала он и пытался это отрицать, но стоило случиться переломному моменту… Когда битва завершилась, в нём не осталось сомнений. Он знал в то мгновение, когда его государство пало, когда его титул стал…
Эхом. Не именем.
Когда Се Лянь утратил свою божественность, он знал: мир на его глазах погрузился во тьму. Он упал тогда на колени, давил ладонями на веки, как испуганный ребёнок, всхлипывая от несправедливости всего.
Что он мог знать тогда о том, каким несправедливым бывает мир?
Когда Се Лянь потерял Хун-эра, он знал. Даже если не мог этого принять. С того самого первого раза, когда он позвал и ему никто не ответил… что-то в его сердце уже знало истину.
Он знал, что Хун-эр никогда бы его не оставил. Знал, что мир вокруг внезапно стал куда более пугающим, потому что Хун-эр больше не был его частью.
Ему потребовалось два дня, чтобы понять, что он потерял Фэн Синя.
Два дня на осознание, что теперь всегда, что бы Фэн Синь ни делал, Се Лянь будет тянуться к его лицу, боясь нащупать маску. Жестокость случившегося жила в Се Ляне всё это время, но только теперь он видит её плоды.
Фэн Синь смотрит на него, очевидно ожидая объяснений. Он ждёт, пока Се Лянь скажет ему, что не так. Где он был. Почему он больше не позволяет своему личному телохранителю прикасаться к себе.
Се Лянь открепляет кошель от своего пояса и протягивает ему.
— Возьми, — тихо говорит он, прикрыв глаза.
Фэн Синь мгновенно подчиняется и внимательно исследует содержимое. Он удивлен, найдя там тяжелые золотые монеты.
— Ваше Высочество… — Фэн Синь хмурится и переводит на Се Ляня взгляд.
— Купи на эти деньги лекарство моему отцу, — отвечает Се Лянь негромко, невидяще смотря вперед.
Фэн Синь переводит взгляд с Се Ляня на толстый кошель и обратно, его пальцы сжимаются на выделанной коже до побеления костяшек. Он медленно, осторожно спрашивает:
— …где ты взял эти деньги?
Се Лянь обдумывает ответ. В голосе Фэн Синя столько беспокойства, что оно почти граничит с ужасом. Он…
О.
Вот что он подумал…
Лицо Се Ляня остаётся отстранённым, лишённым всякого выражения, но слова, что он говорит, заставляют Фэн Синя вздрогнуть.
Даже не из-за грубости. Из-за холода в его тоне.
— Ты спрашиваешь, опускался ли я на колени ради них?
Будто бы говорит совершенно незнакомый человек. Не его друг. Не Се Лянь.
Фэн Синь смотрит на него, приоткрыв рот, и Се Лянь улыбается.
Это не счастливая улыбка. Она перекошенная, острая, наполненная чувствами, кажущимися на лице Се Ляня чужими.
— Нет, — Се Лянь смеётся. Фэн Синю кажется, что принцу больше хочется плакать. — Я их украл.
— Ты… ты что?! — Фэн Синь давится словами. Он даже не знает, что хуже. — Как ты мог опуститься до такого?!
— Тому человеку деньги были уже ни к чему, — бросает Се Лянь, закатив глаза. — Он всё равно их не заслуживал.
Последнюю фразу принц бормочет себе под нос, будто бы про себя, и глаза Фэн Синя сужаются.
— Кто ты такой, чтобы его судить?!
Конечно, Фэн Синь имел в виду вовсе не это. Он хотел напомнить принцу, что невозможно знать всю судьбу человека, что кража с подобным оправданием не может быть справедливым поступком.
Кто ты такой, чтобы его судить?
Се Лянь вздрагивает.
Кто он такой, чтобы судить других людей? Се Лянь, который когда-то был судьей для всего сущего… Кто он такой, чтобы осуждать человека, который взял бы Се Ляня силой, предоставься ему такой шанс? Человека, который видел в Се Ляне товар, человека, для которого душа и тело были предметом удачной сделки?
Кто такой Се Лянь, чтобы кого-то судить?
— Он был уже мёртв, — холодно объясняет принц. — А мой отец жив. Ты купишь лекарство или нет?
Фэн Синь в ярости, не характерной для него в отсутствие Му Цина, выплёвывает Се Ляню в лицо:
— Ты обокрал мертвеца?!
«Он первым украл у меня»
Эта фраза почти срывается у Се Ляня с языка. Он знает, что это неправда, но такой ответ кажется самым честным. Пусть он и не может описать словами, что этот торговец у него забрал.
Се Лянь чувствует себя так, будто бы его лишили всего, и теперь внутри него остался только он сам, обнаженный до самого остова.
Фэн Синь опускает взгляд на кошель в своих руках, качает головой и отступает на два шага назад.
— Это… это не ты, — бормочет он и с отвращением отшвыривает мешок с деньгами на стол, будто даже держать его совершенно невыносимо. — Что-то произошло, ты сам на себя не похож!
У Се Ляня вырывается низкий смешок, куда громче, чем в прошлый раз. Он качает головой.
— Да, Фэн Синь! Что-то… — Се Лянь взмахивает руками, указывая на окружающую нищую обстановку, на их обветшалое жилище. Затем он фыркает и указывает на собственные глаза. — Что-то произошло!
Фэн Синь замирает, упрямо сжав челюсти.
— Раньше ты этим себя не оправдывал!
— Оправдания? — медленно повторяет Се Лянь. — Мне не нужны оправдания.
Он повторяет чужие слова, но сейчас они кажутся ему его собственными:
— Такова природа этого мира! — выкрикивает Се Лянь. Стоит Фэн Синю возразить, что люди не такие, и горькая, злая усмешка искажает лицо Се Ляня. Он отворачивается.
— Ты будешь удивлён… — шепчет он. Пальцы внутри его рукавов начинают дрожать. — …тем, на что люди готовы пойти.
— Мир всегда был таким, — Фэн Синь качает головой. — А ты был…
— Я был наивен.
— Ты должен был быть лучше всего остального мира! — Фэн Синь срывается на крик, и голос его дрожит от…
От разочарования.
Голос Се Ляня дрожит тоже:
— Но я не лучше, Фэн Синь.
В наступившей тишине он повторяет снова, куда мягче, и слова звучат окончательно:
— Я не лучше.
Тишина ширится, и Фэн Синь страшится того, что она может принести. Что случится, если её нарушить.
— Ваше Высочество…
— Я эгоистичен, — шепчет Се Лянь, опустив голову. — И труслив.
С каждым словом его голос набирает силу, он говорит всё быстрее и громче, наконец сознаваясь в позорном, ужасном преступлении, которое он так долго скрывал.
Он был человеком.
Он был рождён человеком, он остался человеком, когда вознёсся. Когда он пал, он был отвратительно, болезненно человек.
— Я был мелочным и заносчивым, я был так уверен в собственной правоте! — кричит Се Лянь. Он помнит стройные шеренги солдат, скандирующих, что умереть за наследного принца Сяньлэ — величайшая честь.
Какая издёвка. Какая ложь.
Даже самый дешевый клинок будет выглядеть сокровищем, если поместить его под стекло. Но стоит его достать, стоит использовать его по назначению… он сломается.
Каким-то вещам лучше оставаться лишь украшением.
— По крайней мере, я больше не выставляю себя на посмешище! — Се Лянь отворачивается и обхватывает себя руками. Каким дураком он, должно быть, казался в то время. — По крайней мере, больше никто не держит меня за сумасшедшего!
Слепы могут быть не только глаза. Сначала Се Лянь принял своё наказание с достоинством, будто бы красота его страданий могла каким-то образом принести искупление.
Но он научился бояться темноты. Ненавидеть её жестокость.
Со временем он начал замечать многое, на что не обращал внимания раньше. Чего он никогда бы не смог увидеть с высоты Небес.
Подобные вещи становятся видны лишь с самого дна мира, с его изнанки, из подполья. Только так можно увидеть мир таким, каким он является на самом деле.
И этот мир…
— Если ты был настолько безумен, — голос Фэн Синя врывается в его мысли, раздираемый болью, злостью и разочарованием. От этого разочарования у Се Ляня тошнота подкатывает к горлу и по коже пробегает озноб. — То кем был я, раз следовал за тобой так долго?!
Не было ни одного мира, в котором эти слова не причинили бы ему боль.
«О чём ты молился?»
Се Лянь не видел мальчика с тех пор, как того отослали с горы Тайцан. Но эта сцена всплывала в его сознании с кристальной ясностью, одними звуками соткав перед его невидящим взором храмы воспоминаний.
«Об ответе»
Он почти мог представить улыбку Хун-эра.
«Каков был ответ?»
«Вы»
Кем был Фэн Синь, раз присягнул ему на верность?
Кем был Хун-эр, раз умер за него?
Кем был Призрачный огонь, раз следовал за ним так долго, только чтобы быть развеянным?
Се Лянь раньше думал, что со скорбью надо научиться жить. К ней надо приспособиться, её можно перехитрить.
Скорбь — это перелом, который всегда срастается неправильно. Кость, которую приходится ломать снова и снова, даже если тело отчаянно пытается зарастить трещины.
И он ломается снова, не в силах разделить верность и желание почтить память Хун-эра со стыдом, который затапливает его сейчас.
Все, кто последовал за Се Лянем… все они…
…Ошибались.
Преданность привела их только к позору, смерти и разрушению.
Фэн Синь не видит, как сильно пальцы Се Ляня сжимают висящий на шее камень. Если бы это был обычный минерал, он давно бы уже раскрошился от этой хватки. Но камень остаётся невредимым. Тёплым.
— Тогда прекрати.
Фэн Синь замирает. Он не понимает, о чём говорит принц.
Пальцы Се Ляня сжимают камень до побеления костяшек, но боли отчего-то нет.
Я должен был заставить его уйти.
Тогда, Се Лянь не смог. Он был эгоистичен.
Он любил мальчика слишком сильно.
Се Лянь не похоронит Фэн Синя. Не останется стоять у его погребального костра, не проведёт последующую вечность, пытаясь оправдать свои неудачи перед лицом бессмертия.
— Прекрати следовать за мной, Фэн Синь.
Опускается оглушительная тишина. В ней неверие, обида, боль, отрицание… нежелание уходить.
Тяжело оставить слепого человека.
— Разве я говорил, что хочу покинуть тебя? — возражает Фэн Синь. Весь этот спор… будто они бегут наперегонки вверх по лестнице, только чтобы распахнуть дверь и обнаружить, что за дверью разверзлась пропасть.
Фэн Синь не хочет прыгать.
«Я хоть раз говорил гэгэ, что хочу уйти?»
У Се Ляня кривятся губы. Что ж, тогда он его подтолкнёт.
— Я этого хочу.
Больно.
— Я хочу, чтобы ты ушёл, Фэн Синь.
В этот шепот он вкладывает всю свою искренность, до последней капли. Се Лянь смотрит на своего друга через плечо и улыбается.
Это всё, что останется Фэн Синю от принца на бессчётные годы вперёд. Таким он запомнит его: мягкая улыбка и глаза, наполненные непостижимой печалью.
— Тебе пора.
Се Лянь не думал, что что-то ещё способно его ранить… но это больно.
— Ты не… ты же не серьёзно… — слова замирают у Фэн Синя в горле.
Это лицо… Лицо, которым Фэн Синь всегда восхищался (и это восхищение так часто смешивалось с чем-то ещё, чего ему стоило бы стыдиться)... Лицо, которое он привык связывать с семьёй, со своим будущим, со своей целью…
…искажается до неузнаваемости.
Превращается во что-то совершенно чужое, что-то злое, болезненное… отчаянное.
— Ты не можешь мне помочь.
Се Лянь больше не мягок. Словно загнанное в угол животное, он готов наброситься на каждого, кто подойдет слишком близко.
— Ты не можешь мне помочь, ты только ОСУЖДАЕШЬ меня, так что просто УХОДИ!
Под конец он срывается на крик. Это получается легко: он не видит боли, которую причиняет.
Фэн Синь замолкает. Он стоит, низко опустив голову, сжав руки в кулаки. Се Лянь смотрит в окружающую его темноту, тяжело дыша. Он не знает, нужно ли добавить что-то ещё, что-то хуже, что ещё ему сделать, чтобы Фэн Синь, наконец, ушёл…
— Прости меня…
Се Лянь замирает, только сейчас осознав…
Фэн Синь плачет.
Сердце сжимается у него в груди, и он не может пошевелиться, не может дышать. Когда Се Лянь в последний раз был свидетелем его слёз, это был не Фэн Синь. Это был кто-то, кто носил его лицо, как маску.
Но сейчас Фэн Синь не смеется, и это не иллюзия. Не хитроумный трюк.
Се Лянь сделал это.
— Прости меня, — повторяет Фэн Синь, немного взяв себя в руки. В его голосе всё еще слышны слёзы, хоть он и пытается сохранить лицо. — Мне жаль, что я не смог быть Вам полезен, Ваше Высочество.
Се Лянь молча слушает, как Фэн Синь покидает его жизнь.
Собирает то немногое, что осталось от его вещей. Берёт деньги — те самые, что Се Лянь украл — и покупает снадобье отцу. Оставляет его на столе.
Се Лянь сидит в тишине на полу, подтянув колени к груди.
Он не видит, как Фэн Синь останавливается за его спиной… сомневается.
Прошло так много лет с их первой встречи. Они теперь невозможно далеко от того, с чего они начали.
Двое мальчишек, совсем еще детей, ослепительно улыбающихся друг другу, пожимают руки и обещают всегда-всегда…
Один — вести за собой. Другой — следовать.
Се Лянь не знает, что даже сейчас Фэн Синь всё ещё следует за ним.
Ладонь тянется к Се Ляню… мягко, осторожно.
Фэн Синь не умеет быть осторожным ни с кем, кроме него.
Кончики пальцев задевают волосы на макушке Се Ляня…
… и тот мгновенно отшатывается.
Фэн Синь отдергивает руку и сжимает пальцы.
— Береги себя, Се Лянь.
Се Лянь слышит шаги, звук закрывающейся двери. Когда всё затихает, Се Лянь позволяет себе слёзы.
Сжаться, податься вперед, ладонями опереться об пол и плакать.
Не так долго, как он бы плакал раньше. Не так глубоко и искренне. Раньше слёзы приходили откуда-то изнутри, из самой глубины, но Се Лянь больше не может найти в своём сердце этих мест. Они теперь иссушены, истощены до неузнаваемости.
Но всё же он плачет.
Тихо. Недолго.
Вместе с болью разлуки приходит облегчение. Он рад.
Пусть это приносит боль, но он рад, что Фэн Синь ушёл. Это значит, что он в безопасности.
Одной причиной для беспокойства меньше.
Се Лянь медленно поднимается на ноги, нашаривает на столе склянку с лекарством и сжимает её в ладони.
Лекарство надо добавлять в чай. Приготовление отвара раньше было бы для Се Ляня довольно трудным занятием, теперь же его задерживает только растопка очага: он долго не может нащупать огниво.
Идти вниз по коридору, держа в одной руке чашку, довольно сложно.
Когда он открывает дверь в родительскую спальню, ему отвечает только один голос.
— Где Фэн Синь?
Се Лянь какое-то время молчит и пытается не хмуриться.
— …Ушёл. Матушка не дома?
— Она у реки, — ровным тоном отвечает Король, и в его голосе угадывается легкое недовольство.
Напряжение собирается у глаз Се Ляня.
Значит, матушка снова ушла на реку стирать… Одна. Руки у неё после полоскания в ледяной воде трескались и кровоточили, как бы Се Лянь ни пытался убедить её, что сам справится со стиркой.
И его отец слишком горд, чтобы называть вещи своими именами.
«Она у реки», будто бы матушка решила отправиться на прогулку и наслаждается чудесной погодой.
— Вот, — одной рукой Се Лянь протягивает отцу чашку с лекарством, а другой держится за стену, осторожно подходя ближе. — Возьми.
Упрямая тишина.
— ...Что это?
Се Лянь проглатывает язвительный ответ и настойчивее протягивает чашку с лекарством.
— Целительный отвар… для твоих лёгких.
— Где ты это взял?
В голосе короля подозрение, и раздражение сковывает Се Ляню грудь.
— Фэн Синь сходил сегодня на рынок и купил его.
— И где он взял на это деньги? —Король, в отличие от Фэн Синя, не пытается осторожничать. У него жесткий тон человека, не привыкшего щадить чужие чувства. Пальцы Се Ляня сжимаются на чашке.
— У меня, — резко отвечает Се Лянь.
Повисает тишина, затем…
— Я не стану это пить.
Се Лянь закрывает глаза, сжимает веки до боли.
— Не будь таким упрямым, — говорит он отцу и протягивает чашку с лекарством вперед…
Только чтобы другая рука оттолкнула его. Чашка выпадает из пальцев Се Ляня, падает на пол, разбивается… Чай с целебным отваром растекается по полу среди глиняных осколков.
— Я сказал, что не стану это пить, черт возьми!
Се Лянь склоняет голову. Не от стыда, а из желания скрыть злость, окутавшую его плотным облаком.
— Это была целая доза, — тихо говорит он. — Лекарства хватит только на две недели…
— Я не просил тебя приносить никаких лекарств, — перебивает его отец, и этот голос… Может, в отце и есть доля ненависти к себе, но говорит он с недовольством, даже раздражением.
Это…
— Что бы ты ни сделал, чтобы получить эти деньги, это было зря.
Отец говорит с ним снисходительно.
Се Лянь не может этого принять.
Только не от этого человека.
— Не вымещай на мне свою злость, — тихо говорит Се Лянь.
Отец продолжает бормотать оскорбления себе под нос, и Се Лянь уверен, что старик сам не слышит, что вылетает из его рта.
— Упрямый ребёнок, никогда никого не слушает… Одни взбалмошные идеи в голове, шатается где-то, даже не спросив…
БАХ!
Кулак Се Ляня врезается в стену.
— Ты сам ХОТЬ РАЗ в своей жизни кого-нибудь слушал?! — рявкает принц. К его кулаку прилипла штукатурка и пыль.
— Да что ты себе…
— Ты здесь не из-за меня, — голос Се Ляня так и сочится злостью и разочарованием.
Отношения с отцом у Се Ляня всегда были крайне сложные. Они оба были слишком самоуверенны, слишком упрямы.
Но Се Лянь усвоил урок. Он был так убеждён в собственной правоте и непогрешимости — и оказался неправ.
Отец же продолжает цепляться за видимость приличий. Будто бы падение Сяньлэ было его личным испытанием, чем-то, что случилось только с ним, и теперь он отбывает своё наказание, как великомученик.
Будто бы он совершенно непричастен. Будто бы не он был одной из причин случившейся катастрофы.
— Что ж, — резко возражает отец, и в этом возражении такая же боль, обида и неприязнь, что кипят в самом Се Ляне. — Ты в сложившейся ситуации определённо ничем не помог.
Раньше принц бы дёрнулся от этих слов, как от удара. Теперь он стоит прямо, не склонив головы.
— Я пытался, — негромко отвечает Се Лянь, и его ладони сжимаются в кулаки. — Я не кричал о том, что таково решение богов! Я не сидел, сложа руки, пока мой народ голодал!
О, как давно эта обида зрела в нём, как долго он вынашивал её в своей груди… С самого начала Се Лянь пытался.
Он спустился к отцу с Небес и пытался.
Пусть люди ненавидят его за провал, он давно смирился с этим.
Но в самом начале они ненавидели его отца куда больше — за бездействие.
— Ты видел всё своими глазами, упрямый ты ребёнок! — скептически фыркает король. — Даже божественное вмешательство не смогло предотвратить подобный исход!
— Это не оправдание, чтобы не пытаться! — Се Лянь качает головой. — Не оправдание, чтобы сдаться и плакаться, насколько УБОГАЯ у тебя жизнь, когда люди вокруг пытаются тебе помочь!
— Как после всего случившегося ты остался таким же избалованным ребёнком?!
У Се Ляня вырывается удивлённый смешок.
В спорах с отцом он всегда старался сдерживаться, не пересекать определённой черты. Быть послушным сыном, уважающим старших — таким, каким его хотели видеть.
Но его отец…
В тот день он слышал каждое сказанное Му Цином слово. Про торговлю собой, про…
Про «того парня», в которого Се Лянь был влюблён.
И его собственное презрение пробивается наружу, срывается с губ так легко после всех этих лет, когда Се Лянь был вынужден сдерживаться:
— А ты просто упрямый, самовлюблённый старик!
Глаза Короля распахиваются.
— Если ты ПРАВДА думал, что я прошёл через всё это ради твоего лекарства…
(Он почти сделал это. Он был напуган, он не хотел… но Се Лянь был готов вынести ради него большее унижение, чем король в состоянии вообразить.)
— И ты готов его просто выкинуть?! Из-за чего?! Из-за гордости?!
Се Лянь взмахивает рукой, указывая на лачугу, в которой они теперь живут, на мир вокруг них, на…
— ПОСМОТРИ, КУДА ПРИВЕЛА ТЕБЯ ГОРДОСТЬ!
Се Лянь никогда раньше не кричал на отца, только не так. Но теперь, стоило только начать, и никто из них не мог остановиться.
— ТОГДА ЗАЧЕМ ТЫ ВТЯНУЛ В ЭТО ФЭН СИНЯ?! ЕГО ГОРДОСТЬ ТЕБЕ ТОЖЕ БЕЗРАЗЛИЧНА?!
На этот раз Се Лянь дёргается… но не отступает.
Злость появилась в нём не из-за отца, но он разжёг её; семена, посаженные в сознании Се Ляня в ту ночь, проросли и начали давать плоды.
— Не притворяйся, что заботишься о Фэн Сине! Ты НИКОГДА не вспоминал о нём, пока он не был тебе НУЖЕН! — рычит Се Лянь. — Ты вообще ПОМНИШЬ, как ты с ним обращался?! Что ты заставлял его делать?!
— Это…
— Я лучше на всю жизнь останусь упрямым избалованным ребёнком, чем превращусь в ТАКОГО, КАК ТЫ!
У Се Ляня дрожат сжатые в кулаки руки.
— ГДЕ ЦИ ЖУН?! — яростно шипит он, чувствуя, будто огонь пытается вырваться из его груди. Будто бы если он будет кричать достаточно громко, то сможет выдыхать пламя.
— Я… что? Какое это вообще имеет…!
— Как долго ты ОПРАВДЫВАЛ это чудовище?!
Кулак Се Ляня снова врезается в стену, настолько сильно, что от места удара змеятся трещины, а с потолка сыпется труха.
— Он кинул в мешок маленького мальчика и привязал его к своей повозке! Он проволок его через весь город, как ЖИВОТНОЕ!
— Он всё ещё был…
— Даже с животным нельзя так обращаться! — кричит Се Лянь, дрожа от гнева, боли и сожалений.
«Нужна целая деревня, чтобы вырастить ребёнка.»
Ци Жун не был глупцом. Не был он и безумцем, хотя родители Се Ляня любили притворяться, что он именно таков. Нет, Ци Жун прекрасно понимал, что именно он делает. Он всегда играл с огнём, проверял границы дозволенного.
Он знал, какие поступки могли остаться безнаказанными.
— И что ты приказал с ним сделать?!
Ничего. Недостаточно. Они оба знали, каким незначительным было наказание.
— Но ты заставил Фэн Синя сломать себе руку, не так ли?!
— Ци Жун всё еще член семьи, Се Лянь, — пусть принц не может видеть выражения лица отца, но слышит в его голосе что-то… похожее на раскаяние. — Он носит имя королевской семьи Сяньлэ. Мы должны были…
— Так где же он был, когда настали трудные времена?! — усмехается Се Лянь. Он не знал, что способен чувствовать такое презрение. — Где же сейчас твой «член семьи», когда он тебе нужен?
В конце концов, Се Лянь знает, где Ци Жун.
— Теперь, когда у тебя ничего нет, кто остался приглядывать за тобой?! За твоей женой?! Как ты можешь СМОТРЕТЬ на него, ГОВОРИТЬ о нём, не умерев от стыда?!
Се Лянь шагает ближе, и глиняные осколки хрустят под его ботинками.
— Думаешь, я не извинился перед Фэн Синем? — бормочет отец, и в этом бормотании помимо стыда всё ещё есть обида, будто бы он защищается от несправедливых нападок. После всего случившегося отец всё ещё живёт в мире, где каким-то образом он никогда ни в чём не виноват.
Это всегда вина Се Ляня. Это Се Лянь никого не слушает. Это Се Лянь непозволительно упрям. Это Се Лянь ведёт себя, как ребёнок. Никогда не он сам.
Се Лянь не может этого принять.
— Мы много с ним говорили, пока тебя не было, — продолжает меж тем Король. — В том числе о вещах, о которых ты не имеешь ни малейшего понятия.
Ногти Се Ляня впиваются в его новые ладони так глубоко, что вспарывают кожу. Он шепчет:
— Я тоже кое-что узнал за это время.
Отец не отвечает, только наблюдает за ним со смесью тревоги и недовольства. Король давно хотел спросить… спросить…
Спросить у своего сына, что с ним произошло, что он вернулся… таким.
— Тот мальчик, — тихо говорит Се Лянь. — Тот мальчик, которого затолкали в мешок…
— Се Лянь, прошло уже очень много времени, — голос отца звучит устало. — Тебе пора отпустить всё это.
Губы Се Ляня дрожат, когда он протягивает руку и сжимает висящий у него на шее гладкий камень.
Как… вообще возможно его отпустить?
— Его звали Хун-эр, — шепчет Се Лянь. — Ты знал об этом?
Король молчит.
Лицо Се Ляня сейчас не скрыто повязкой, и проклятая канга бросается в глаза, как рана. Если бы королю позволила гордость, он бы…
Он бы признал, что в этих черных символах он всегда видел свои ошибки. Свои поражения.
Никогда Се Ляня.
— Твой подопечный почти убил маленького мальчика, — шепчет принц дрожащим от чувств голосом. — А ты даже не потрудился узнать его имени.
— Это особенность жизни Короля, — бормочет отец. — Если бы я запоминал имя каждого сироты, приходящего к моим дверям…
— Он нашёл меня, — перебивает Се Лянь. Он становится как будто бы меньше: злость всё ещё где-то здесь, но теперь её затмевает скорбь. Погребает под бесчисленными слоями тоски и потери. — Я был совсем один. Он заботился обо мне.
Во многих смыслах куда лучше, чем его собственная семья.
Лишённый всего ребёнок…
Более внимательный, чем целый дворец слуг. Полный большей любви, чем взрастивший Се Ляня дом.
— Ты знаешь, что с ним потом случилось?
Тишина. Се Лянь ожидал тишину. Но… Когда отец отвечает, это даже хуже.
— Отпусти его, сын.
— …Ци Жун.
У Се Ляня дрожит голос.
— Он подкараулил мальчика глубокой ночью. Он… он порезал его много, много раз.
Король неотрывно смотрит на Се Ляня с постепенно нарастающим ужасом. От его слов и… от боли и отчаяния на лице сына, от влажного блеска непролитых слёз, от бесконечной агонии воспоминаний, скрывающейся в этих слепых глазах.
— Я не могу сказать тебе, насколько много, — продолжает Се Лянь. — Я был слишком… Я не смог сосчитать. Но он пытал его.
— Это не…
— Как ты можешь говорить мне, что это неправда?
Король замолкает.
— Затем он подвесил тело.
— Се Лянь…
— Мой… Хун-эр был уже мёртв, — Се Лянь давится словами, и слёзы, наконец, начинают течь. Его голос ломается. — Ци Жун подвесил его… для меня.
Потому что Се Лянь знает Ци Жуна. Знает, как работает его мозг.
Каким смешным он, должно быть, находил саму идею: Се Лянь отчаянно ищет мальчика…
Только чтобы раз за разом проходить мимо него. Под ним.
Се Лянь ненавидит его. Ненавидит так сильно, что это чувство сравнимо с его ненавистью к Безликому Баю. Может, даже превосходит её. Се Лянь не может сказать точно, он больше не чувствует разницы.
Он не знал, что его сердце способно вместить такую ненависть.
— Если ты хочешь обвинять богов — пускай. Если ты хочешь обвинять меня за войну и мор — обвиняй, мне теперь безразлично твоё мнение.
— Се Лянь…
— Но мой… — губы Се Ляня сжимаются так плотно, что их начинает покалывать. — Хун-эр на твоей совести.
«Нужна целая деревня, чтобы вырастить ребёнка.»
— Если бы ты поступил правильно… Если бы ты сделал, что должен был сделать… — Се Ляню не хватает воздуха, что-то в его груди скручивается и извивается, как змея, сжимает ему лёгкие. — Хун-эр всё ещё был бы здесь.
«Но также нужна целая деревня, чтобы его сломать.»
Принц поворачивается к отцу спиной и идёт прочь. В дверях он ненадолго замирает.
— Завтра утром я принесу новую порцию лекарства, — бесцветно говорит Се Лянь. В нём больше не осталось сил на споры. — Если тебе слишком отвратительно принять его от меня, сделай это хотя бы ради матушки. Она не заслуживает смотреть на твои страдания.
Тогда он ещё не знал.
Как это часто бывает, ты не знаешь, когда говоришь с кем-то в последний раз. Мир крадёт у тебя незаметно, до самого конца не даёт осознать потери.
Мир учит тебя не отпускать. Но Се Лянь… Се Лянь так медленно учится.
***
Матушка возвращается после захода солнца.
— Сынок?
Он сидит у очага и не оборачивается на её голос. Облегчение в нём кажется Се Ляню невыносимым.
— О, благослови тебя Небеса, ты вернулся! Мы так волновались, я… — она останавливается и ставит на пол большую плетёную корзину с выстиранным бельём. — А где Фэн Синь?
Се Лянь напрягается, крепче обхватывает себя руками.
— Он ушёл.
Се Лянь может точно воспроизвести выражение удивления на её лице в своём сознании. Он слышит, как она ненадолго останавливается, чтобы вытереть руки о тряпку, а потом подходит к нему.
— Это совсем на него не похоже. Когда он вернётся?
Се Лянь сжимается.
«Береги себя, Се Лянь.»
Он с трудом может дышать, будто бы на его груди лежит ужасная тяжесть.
— Он не вернётся, матушка.
Её неверие тихое, но ощутимое. Он слышит его в её голосе, когда она спрашивает:
— Вы двое поссорились?
Он не отвечает.
Спустя какое-то время она глубоко вздыхает.
— Разумеется, как только он остынет…
— Он совсем молод, — шепчет Се Лянь, будто бы он сам — глубокий старик. — Как мы можем требовать от него потратить всю свою жизнь… вот так?
Се Лянь чувствует взгляд матушки, но не знает, что выражает её лицо.
— Хороший мой… — тихо зовет она и кончиками пальцев гладит его по щеке.
Се Лянь не отшатывается. Только не от неё.
Прикосновения его матери никогда не смогут его напугать.
— Ты сам на себя не похож.
Се Лянь не знает, кого она вспоминает. Не знает, похож он на этого человека, или нет.
Её пальцы оглаживают его щёку, прослеживают высохшие дорожки слёз, будто бы она уже знает.
— Ты опять повздорил с отцом?
Се Лянь мягко отстраняется и отводит взгляд.
— Это не имеет значения.
— Я знаю, временами с ним бывает трудно, — Королева вздыхает. — Но он такой, какой есть, этого не изменишь.
Се Лянь знает.
Сколько бы он ни бился об эту каменную стену в попытках что-то изменить… В глубине души он всегда знал.
— Это не имеет значения, — безэмоционально повторяет Се Лянь.
— Это из-за того, что сказал Му Цин?
Се Лянь готовит себя к объяснениям, оправданиям… Ей он готов объяснить, что ничего подобного тогда так и не случилось, что он…
— Про того мужчину?
У Се Ляня напрягаются плечи.
Король, вопреки ожиданиям Се Ляня, ни словом об этом не обмолвился. А теперь матушка заговорила об этом…
Родители… это сложно. С самого детства они стоят так высоко над тобой, непогрешимые идолы, определяющие границы детского мира. Но потом дети вырастают.
Они узнают, каков мир на самом деле. Иногда они заводят своих собственных детей. И они учатся.
Непогрешимых не бывает.
Впервые за всю его жизнь, матушка разочаровывает Се Ляня.
Она делает это, пытаясь его утешить.
— …Мы никогда больше не будем об этом говорить, — шепчет Королева, положив руки ему на плечи. Её забота всё ещё здесь. Она любит его, Се Лянь знает. Но… Она отводит волосы от его лица, заправляет за ухо выбившуюся прядь. — Это твое личное дело. Никто не должен об этом знать.
Се Лянь должен быть благодарен, что матушка не находит это отвратительным. Что она не отрекается от него, называя мерзким и ненормальным. Это куда большее, чем он когда-либо надеялся получить. Он ожидал куда худшей реакции, когда понял, что она слышала слова Му Цина.
На каком-то уровне, возможно, отсутствие отторжения означало принятие. Но, боги… Се Лянь хотел, чтобы она спросила его про мужчину, которого он любил.
Когда он стоял возле погребального костра, он знал, что никто больше в мире не будет оплакивать Хун-эра.
Но Се Лянь не мог знать, как одиноко будет жить дальше со всеми этими воспоминаниями.
Он хотел рассказать ей, каким дерзким тот был. Как легко он учился новому. Как он смеялся.
Се Лянь хотел поделиться, как быстро билось его сердце в ту ночь, когда он коснулся лица Хун-эра. Как ему казалось, что он умрёт, если ему придётся его отпустить.
Он хотел спросить, нормально ли это. Это ты чувствуешь, когда влюблён?
Се Лянь хочет спросить её, можно ли разлюбить. Можно ли полюбить кого-то снова, или это случается лишь однажды.
Стихает ли со временем боль утраты.
Эти вопросы, эти чувства мучили его так долго, и он просто… Се Лянь просто хотел поговорить с ней о них.
Но его матушка не сказала, что он может говорить. Она предложила обратное.
Она предложила Се Ляню личное пространство. Позволила ему спрятать неприемлемую часть подальше. Продолжила любить его, несмотря на изъян.
Когда Се Лянь был ребёнком, он не смел надеяться и на это. Но всё же… это не принятие.
И это больно.
Её пальцы гладят его по щекам, не переставая, и со временем Се Лянь проглатывает своё бурлящее разочарование, своё одиночество и говорит себе не быть неблагодарным.
Люди способны на куда худшие поступки, Се Лянь знает.
Эта боль… матушка причинила её не со зла.
— Тебя мучает не только это. Что-то происходит с тобой, — матушка кончиками пальцев разглаживает залегшую между бровей Се Ляня складку. — Я чувствую.
Се Лянь сглатывает вставший в горле комок.
— Да… — признаёт он. — Происходит.
Се Лянь прижимается щекой к её ладони. На какое-то мгновение он представляет, что рассказал ей. Он знает… знает, что матушка не вынесет этой истории, не сможет слушать, через что он прошел. Она не вынесет правды.
Но он сам не выдерживает тоже. Не может жить в одиночестве с этими воспоминаниями.
— Кое-что… случилось, — шепчет он хриплым голосом.
Будто бы он протягивает руки в надежде, что у самой границы пропасти кто-то успеет его поймать. Последняя попытка спастись от…
Матушка берет в ладони его лицо и говорит ему любяще, но прямо:
— Я знаю, что происходит, — Королева смотрит на него с грустью. — Я знала с самого начала.
Се Лянь хмурится. Откуда она может знать?..
Матушка отпускает его лицо и находит его руки. Она накрывает их своими и крепко сжимает.
— Когда был ты маленьким… — её руки больше не мягкие. Кожа на них иссохлась и растрескалась, в некоторых местах в трещинах запеклась кровь. — Ты очень любил строить золотые дворцы.
Даже сейчас Се Лянь почти улыбается воспоминаниям.
Он проводил долгие часы в гостиной матушки, пока та принимала гостей, и собирал дворцы из кусочков золотой фольги. Они никогда не получались достаточно высокими. Достаточно грандиозными.
Сначала матушке приходилось заставлять его играть: Се Лянь был непоседливым ребёнком, и его игры обычно включали в себя бег за бабочками и лазанье по деревьям. Он вечно был в ушибах и царапинах, и Королева сходила с ума от беспокойства. Эта безобидная игра была призвана удержать его на месте чуть дольше пары минут.
Со временем Се Лянь полюбил её всей душой, маленького принца притягивала возможность испытать свои силы. Но у всего была обратная сторона.
— Ты так плакал, когда они падали, — большие пальцы Королевы поглаживают его костяшки. — Устраивал целые представления из-за малейшего ветерка, это было так забавно…
— К чему всё это?
Се Лянь склоняет голову. В его голосе…
В его голосе только усталость.
Матушка притягивает его в объятия, пока голова Се Ляня не оказывается у неё под подбородком.
— Мой сынок… мой хороший мальчик… золотые дворцы всегда будут падать, — шепчет она, поглаживая его по волосам. — Не важно, как сильно ты будешь стараться их удержать.
Се Лянь думает о тех бессонных ночах на горе Тайцан, которые он провёл, держа Небесную пагоду. Как много времени и сил он потратил.
Пагода всё равно упала.
— Это естественный порядок вещей.
— …я пытался, — шепчет он, его плечи дрожат. Теперь, когда он это озвучил… становится будто бы легче. — Матушка, я…
Се Лянь сухо сглатывает. Он чувствует себя меньше, чем он есть на самом деле. И в этот момент в последний раз Наследный Принц Сяньлэ позволяет себе чувствовать себя ребёнком.
— …я пытался изо всех сил, — всхлипывает он, подрагивая в её руках.
Королева прижимает сына к себе, одной рукой поглаживая его по спине, а другой утирая его медленно катящиеся слёзы.
— Я знаю, Се Лянь, — шепчет она. — Я знаю.
Се Лянь хочет всё ей рассказать. Обо всей боли, что скопилась в нём, той боли, что затмила собой всё остальное. Мир вокруг кажется ему бесконечно далёким.
Но он молчит.
Так много его горечи связано с Хун-эром. С Безликим Баем. С его собственными провалами и неудачами. Матушка…
Матушка не хочет об этом знать.
Спустя какое-то время она спрашивает его совсем другим тоном:
— Ты не голоден? — в её голосе какой-то странный оттенок, будто бы она пытается казаться счастливее, чем она есть. Се Лянь не понимает этого. Они оба несчастны, в чём смысл притворяться? — Я могу что-нибудь приготовить…
— Не нужно.
Се Лянь отстраняется и покачивает головой.
— Я… я устал, — бормочет он. — Мне просто… нужно поспать.
Он не спал с тех пор, как это случилось. Этому телу всё ещё нужно время на…
Се Лянь не думает, что «восстановление» — это подходящее слово. Не думает, что после такого вообще можно восстановиться.
Королева целует его в лоб.
— Тогда отдыхай.
Тогда Се Ляню не показалось это странным.
Всю жизнь матушка отправляла его спать с каким-то упоминанием следующего дня. Она говорила, что увидит его завтра утром. Обещала, что на следующий день ему обязательно будет лучше.
В ту ночь она ничего не сказала про следующий день. Пожелала спокойной ночи, прижалась губами ко лбу и сказала, что любит его.
Се Лянь только кивнул — он был слишком измучен, чтобы ответить ей тем же. Он добрёл до своей спальни и без сил рухнул на бамбуковую циновку.
Сон к нему всё никак не шёл.
Среди ночи он просыпается дважды. Первый раз из-за глухого стука. Он вслушивается в темноту какое-то время, но слышит только тихий, размеренный скрип: скорее всего, какая-то доска прогнила и расшаталась под ночным ветром.
Второй раз его будит кошмарный сон.
Он снова в этом месте. Не может пошевелиться, не может даже кричать. Ему остаётся только бессильно ждать, когда из темноты снова придет ослепительная боль.
Он снова слышит пронзительный крик Призрачного огня. Тот самый, который стал для него последним.
Этот дух умирал… ради него.
Се Лянь дрожит на полу, свернувшись, и изо всех сил сжимает в ладонях теплый камень.
«Это просто сон, Дянься»
Се Лянь подносит камень к губам и зажмуривается так крепко, что виски сжимает тупая боль.
«Это всего лишь плохой сон»
Хун-эр часто успокаивал его после кошмаров этими словами.
Иногда это действительно оказывается так. Просто плохой сон. И ты просыпаешься в объятиях мальчика, который любит тебя. Мир тогда кажется маленьким. Поправимым. Безопасным.
Но иногда ты просыпаешься в одиночестве. Иногда ты не просыпаешься вообще.
Потому что это вовсе не ночной кошмар.
Это реальность.