Когда Се Лянь открывает глаза, в доме тихо.
Он не может видеть свет солнца, но он чувствует его тепло на своей коже. Если он смотрит в направлении этого тепла слишком долго, то глаза начинает жечь. Пусть проклятая канга не позволяет ему увидеть, он всё ещё чувствует.
В доме стоит тишина.
Так тихо…
Се Лянь садится на циновке и потирает шею. Должно быть, он спал слишком долго: у него затекли плечи, и голова ощущалась тяжёлой. Теперь, когда он не видит рассвета, ему сложно самому просыпаться вовремя.
Обычно его будит матушка, не давая спать слишком долго.
Наверное, она специально не стала его беспокоить, потому что хотела, чтобы он выспался. Принц хмурится, поднимаясь на ноги.
— Матушка? — зовёт он, замерев в дверном проёме. Он прислушивается, но никто ему не отвечает.
Она уже дала отцу утреннюю дозу лекарства? Отцу нужно начать пить его как можно раньше. Прошлой ночью Се Лянь так и не упомянул об этом, а должен был… Он просто… Теперь Се Ляню гораздо труднее говорить, чем раньше.
И теперь никогда не будет легче.
Первая его мысль — матушка снова отправилась к реке. Хотя она ещё вчера закончила со стиркой, это единственное место, куда она регулярно уходит. Се Лянь не может представить, где ещё она может быть.
Но стоит ему прислушаться, и он кое-что осознаёт.
Кроме его собственного, в доме больше не бьется ни одно сердце. Дыхания не слышно тоже.
…Где же отец?
Уже несколько недель отец чувствовал себя слишком слабым и не покидал спальни. Даже если он выходил, он не мог уйти далеко.
Се Лянь пробирается вглубь дома. У двери в спальню родителей он замирает, положив на неё руку. Он открывает рот, потом закрывает его. В нём просыпается беспокойство.
Всё, что он сказал прошлой ночью, по-прежнему оставалось правдой.
Но Се Лянь всё равно сожалеет. Возможно, он не должен чувствовать стыд за то, что сказал про Хун-эра или Ци Жуна, но… Он зря назвал отца самовлюблённым стариком.
Раскаяние и стыд заставляют его нерешительно переминаться у двери с ноги на ногу.
Его отец… Он слишком горд, чтобы извиняться за неудачи. Когда-то Се Лянь тоже был таким. Теперь же… Теперь, в сравнении со всем остальным, чего он не может сказать, «мне очень жаль» кажется невозможно простой фразой.
Он делает глубокий вдох и открывает дверь.
— Отец?
Ему никто не отвечает.
В спальне царит практически абсолютная тишина.
Се Лянь знал, что в доме скорее всего нет никого, кроме него самого: он слышит только своё дыхание, только своё сердце.
Только тихий, размеренный скрип.
Прошлой ночью был сильный шторм. Возможно, он расшатал и так хлипкие доски.
Надо посмотреть, сколько осталось денег после покупки целебных трав. Может, их хватит на замену прогнившего дерева. Се Лянь может с этим помочь, но придётся нанимать рабочих. В его нынешнем состоянии он не в силах сделать всё самостоятельно.
Даже мысль об этом кажется утомительной, но… Теперь, когда Фэн Синь ушел, он должен работать больше обычного. Даже если он не хочет. Даже если сейчас ему больше всего хочется…
Но если он не позаботится о родителях, то никто о них не позаботится.
Се Лянь идёт через дом обратно. Что-то мимолётно касается его руки, заставив принца дернуться. Потом он понимает, что это была просто мягкая ткань.
Пройдя пару шагов, Се Лянь останавливается.
Он поднимает руку и хмуро потирает щёку.
— Как долго матушка позволила мне проспать… — растерянно бормочет он, покачав головой.
Достаточно долго, чтобы она успела уйти на реку, закончить стирать и развесить бельё сушиться. Каким-то чудом Се Лянь не уронил все эти сохнущие вещи.
Что-то в нём чувствует укол раздражения: он много раз просил не развешивать бельё посреди комнаты. Хотя на балках под потолком хорошо сушились вещи, он часто путался в них и падал. Но…
Беспокойство подавляет в Се Ляне любую злость. Вся ситуация кажется слишком знакомой.
Се Лянь выходит из дома и идёт в сторону реки.
— Матушка! — зовёт он, сложив у рта руки, чтобы усилить звук. — Отец!
Может, она уже дала отцу утреннюю дозу, и тому стало лучше? Когда они ещё жили во дворце, отец и матушка очень любили гулять вместе.
Се Лянь проверяет путь до реки и мостки. Он обходит каждую тропинку в лесу, по которой матушка могла бы пройти в поисках грибов и ягод.
Никто ему не отвечает. Только тишина.
Се Лянь вдруг вспоминает с ощущением, что он медленно тонет…
Он уже делал это раньше.
Год назад.
Принц перестаёт идти. Сердце в его груди начинает биться всё быстрее, пальцы подрагивают внутри рукавов.
Неужели Безликий Бай… сделал что-то с ними? Неужели всё… случилось снова?
Он дышит так часто, что земля начинает уходить у него из-под ног. Это… какое-то заклятье? Землетрясение?.. Это…
О.
Это просто он дрожит.
Он сжимает челюсти и медленно возвращается в дом. Се Лянь… он…
В этот раз он не станет терять целый день, пытаясь искать самостоятельно. Пусть он медленно учится, но этот урок он усвоил. Он должен будет найти оставшиеся деньги и отправиться в город. Люди здесь не знают его так хорошо, крестьяне не станут помогать ему без оплаты. В прошлой деревне…
Не думай об этом. Сейчас это не главное.
Се Лянь повторяет себе это снова и снова, пробираясь по тропе через лес, повторяет, вбегая в дом. Он слепо шарит по кухонному столу, и облегчение затапливает его, стоит нащупать кошель с деньгами. Там остались монеты. Не много… но достаточно.
Этого хватит, чтобы ему помогли.
Он оборачивается к двери и с раздражением отпихивает от себя ту непонятную ткань, которую снова отчего-то задел рукой. Матушка столько раз развешивала здесь бельё, хотя он просил её перестать. Он столько раз путался в нём!..
Что-то врезается ему в щёку. Он замирает.
Это не похоже на выстиранное бельё. Это не ткань вовсе.
Это…
Се Лянь отступает на пару шагов назад, лихорадочно вертя головой. Он выкрикивает в темноту:
— Здесь кто-то есть?!
Никто не отвечает.
Се Лянь закрывает глаза и напряженно вслушивается. Он слышит то же, что и раньше.
Тишина.
— Мама? — зовёт он. — …Папа?
Не «матушка». Не «отец». Так он начал называть родителей, когда стал старше. Когда покинул дворец и отправился обучаться в монастырь на горе Тайцан.
Матушка поначалу расстраивалась подобной перемене. Она гладила его по щекам и приговаривала: «Ты растёшь слишком быстро, сынок».
Се Лянь здесь не один.
Её улыбка тогда была очень грустной. Она крепко прижимала его к себе, тогда как маленький принц, смущённый материнской заботой, стенал от недовольства. Она так просила его…
«Не забывай о своей старой матери, хорошо?»
Здесь кто-то есть, он знает.
Се Лянь не может этого объяснить. Он не чувствует во всём доме ни следа жизни, но…
То, что коснулось его щеки… Он уверен, что это было человеком.
Се Лянь медленно вытягивает вперёд дрожащие пальцы. Вот так, с вытянутой рукой, он делает осторожный шаг вперёд.
В этом доме сейчас бьется только одно сердце.
Ни звука.
Только монотонный, непрекращающийся скрип.
Что-то касается его пальцев.
Медленно Се Лянь обхватывает это что-то ладонью, пока…
Он вдруг понимает, что это чья-то рука. Неподвижная, окоченевшая ладонь.
Он узнал бы эту ладонь где угодно. Се Лянь думал, что лишь от этих прикосновений он никогда не отшатнётся. Лишь эти прикосновения никогда не напугают его.
Это рука его матери.
Из его груди вырывается протяжный, нечеловеческий звук. Это даже не похоже на вой животного.
Этот скрип… Это скрипят не стены.
Звук идёт откуда-то сверху, окружает его… Слишком близко для расшатавшейся в стене доски.
Се Лянь протягивает вперёд вторую дрожащую ладонь и…
Он берёт за руку своего отца.
Се Лянь тяжело падает на колени. Он пытается убедить себя, что это всё не по-настоящему. Просто очередная ловушка. Что он скоро проснётся, задыхаясь от крика, в знакомом святилище.
Се Лянь не будет один. У него всё ещё будет…
Если он только сможет проснуться, у него всё ещё будет семья.
Ох…
Он медленно поворачивает голову в сторону двери.
Должно быть, кто-то из города откликнулся на его зов и пришёл помочь. Се Лянь этого не ожидал. Какое ужасное зрелище открылось этому человеку…
Се Лянь не может знать наверняка, но он слышит крик.
Бесконечный крик, от которого кровь стынет в жилах.
Он всё не стихает, и это начинает раздражать. Крик ввинчивается в уши. Се Лянь собирается просить неизвестного замолчать, открывает рот, но…
Этот крик… это… его крик.
Это просто Се Лянь кричит.
Он не знает, как долго.
Достаточно долго, чтобы крик разорвал его горло, чтобы его связки ощущались, как кусок обнаженной плоти. Достаточно долго, чтобы голова взорвалась пульсирующей болью.
Он не думал, что ещё может чувствовать что-то подобное. Ему казалось, что боль давно уже заполнила его до краёв, что больше боли невозможно испытать физически.
Когда Фэн Синь ушёл, Се Лянь думал, что терять ему больше нечего. Он думал, что у него не осталось ничего больше, и находил в этой мысли утешение.
Ему и в голову не могло прийти…
Все эти годы Се Лянь боялся потерять друзей, Хун-эра, даже тот маленький Призрачный огонёк… Но он ни разу не подумал о своих родителях.
Как и любой ребёнок, он беспокоился об их безопасности.
Но до этого дня ему и в голову не могло прийти, что родители могут покинуть его.
Когда он умолял Хун-эра оставить его, когда отталкивал Фэн Синя, когда улыбался Му Цину и говорил, что рад, что тот наконец-то ушёл…
Се Лянь думал, что готов к одиночеству. Что так будет лучше.
Но на подсознательном уровне он был уверен, что его родители останутся с ним.
Пальцы Се Ляня скребут по устилающим пол доскам, оставляя в мягком подгнившем дереве глубокие борозды.
«Затем он подвесил тело»
Се Лянь поднимает голову. Он пытается понять, почему.
Они могли выбрать любой из способов уйти. Почему именно так?..
Ему кажется, что он знает ответ.
От этого знания становится ещё хуже.
Кто, в конечном итоге, рассказал Се Ляню о судьбе Хун-эра?
Чужой ботинок стукается об его висок, и Се Лянь пригибается, по привычке шепча…
Извинения.
Его глаза расширяются, а затем что-то в них гаснет.
Это всё… это извинение. Принятие ответственности. Се Лянь думал, что после всё завершится.
Не будет ловушек. Не будет обмана. Он думал, что Бедствие получило, что хотело. Что у Се Ляня не осталось ничего, что эта тварь ещё могла бы забрать.
Когда принц заставил Фэн Синя уйти, он думал, что вырвался на свободу. Он ошибался.
«Если ты хочешь обвинять богов — пускай. Если ты хочешь обвинять меня за войну и мор — обвиняй, мне теперь безразлично твоё мнение»
Се Лянь знал, что каждое слово Безликого Бая было сказано злонамеренно. Он думал, что демон хотел разозлить его. Разжечь в нём ненависть.
Заставить его ненавидеть весь мир. Ненавидеть Ци Жуна.
Но…
«Но Хун-эр… на твоей совести»
Безликий Бай не делал этого.
Ци Жун не делал этого.
Это сделал Се Лянь.
И, возможно…
Он медленно поднимается на дрожащие ноги.
Возможно, именно в этом с самого начала и был весь смысл.
***
Се Ляню требуется время, чтобы снять их.
Он спотыкается обо что-то в темноте и нащупывает опрокинутый табурет.
(Скорее всего, они использовали именно его.)
Пока Се Лянь возится с петлёй на шее матушки, к нему приходит отстранённое осознание. От боли он начал мыслить заторможенно.
Так вот куда пропала его шёлковая лента.
Се Лянь спускает их на пол и укладывает рядом друг с другом.
Он хочет лечь между ними и тоже перестать дышать. Как в детстве, когда он забирался в их постель, испугавшись ночного кошмара. Матушка тогда утирала его слёзы, пока он хныкал от страха и жался к ней.
Се Лянь… успел забыть.
Он забыл, как в такие моменты отец крепко прижимал его к себе. До падения. До войны. До того, как начались их бесконечные споры. До того, как он отправился учиться в монастырь на горе Тайцан.
Се Лянь забыл, как Король сажал его к себе на бедро и обнимал, стоило принцу только признаться, что он был напуган.
Забыл, как отец гладил его по волосам, как успокаивал и шептал, что иногда бояться — совершенно нормально.
Что мир большой и пугающий. Что пока Се Лянь может позволить себе бояться… Папа будет оберегать его, пока он не будет готов.
Лицо Се Ляня искажает скорбь. Его пальцы крепче сжимают шёлковую ленту.
Се Лянь…
Се Лянь поднимает голову к потолку, и ему сложно дышать.
Он не готов.
Завязывать узел тяжело: у него слишком сильно трясутся руки.
Тяжело перекидывать ленту через потолочную балку: он должен быть осторожен, он не может позволить себе оступиться. Теперь никто не поймает его.
Когда Се Лянь продевает голову в петлю, которую затянул для себя сам, он знает, что это ничем ему не поможет. Эта лента не сможет сделать больше, чем лежащий на полу меч.
Возможно, это принесло бы ему утешение… разделить свою смерть с Хун-эром.
Но Се Лянь не думает, что сможет вынести даже напоминание о той боли. О мече, снова и снова взрезающем его внутренности. О криках, о смехе.
Ноги Се Ляня болтаются в воздухе, и он молится.
Грудь Се Ляня сдавливает от нехватки воздуха, и он молится.
Единственному оставшемуся богу, который может его услышать. Тому единственному, кто может проявить милосердие.
Он молится Цзюнь У.
Пока кровь стекает по его щекам, пока ломаются его кости и дергаются ступни, Се Лянь умоляет позволить ему умереть. Он молится о смерти. Об облегчении. Он отчаянно ждёт ответа.
Но никто не отвечает ему.
Сначала Се Лянь думает, что порвалась лента.
Давление вокруг его шеи вдруг ослабевает, он мешком валится на пол между телами родителей, едва успев выдохнуть задушенное «Нет!».
О боги, нет.
Позвольте мне умереть. Прошу вас, умоляю, позвольте мне умереть.
Когда он падает, он бьется лбом о деревянный пол.
Глухой стук.
Позвольте мне умереть.
Глухой стук.
Когда-то давно Наследный Принц мечтал о Небесах. Грезил бессмертием. Смотрел на мир с недосягаемой высоты и думал, что сможет его спасти. Сможет его изменить.
Глухой стук.
Позвольте мне умереть.
О боги, пожалуйста… позвольте мне умереть.
Зачем всё это? Зачем он забрался так высоко, если его всё равно подстерегал провал?
Глухой стук.
Зачем? Зачем Се Лянь тогда так старался?
Глухой стук.
Позвольте мне умереть.
Он ведь и правда пытался. Он пытался изо всех сил. Он преодолел все ступени, отделяющие его от Небес… и ударился о каждую из них на своём пути вниз.
Глухой стук.
Позвольте мне умереть.
Он пытался спасти свой народ. Пытался спасти свою страну. Пытался спасти…
«Мой сынок… мой хороший мальчик… золотые дворцы всегда будут падать»
Глухой стук.
Се Лянь останавливается, прижимается лбом к доскам пола.
«Это естественный порядок вещей»
Что-то трётся об его руку… Мягкая, гладкая ткань. Она скользит по его коже, извиваясь, как змея. Се Лянь поднимает голову. Красные дорожки крови стекают по его лицу, и крупные капли срываются с подбородка.
Ещё совсем недавно эта лента напугала бы его до ужаса.
Теперь он только поднимает руку, протягивает её ладонью вверх тем же жестом, каким раньше звал Призрачный огонь. Раньше он так же ждал, пока холодное пламя опустится на его пальцы, осветит ему путь в темноте.
Шелковая лента проскальзывает у него между пальцами, медленно оборачивается вокруг запястья.
Теперь ему не нужен тот свет.
Он больше не боится темноты.
Когда он говорит, он больше не слышит своего голоса. Этот голос ему незнаком.
Чужой голос, чужое тело.
— Жое, — шипит он, и человеческая речь в его устах звучит, как холодный ветер.
Пусть так и будет.
Се Лянь не хочет быть собой. Больше нет.
— Иди ко мне.
Лента скользит по его предплечью, поднимается выше, а потом осторожно обматывается вокруг лица падшего бога. Она занимает свое первоначальное место и закрывает его глаза.
Се Лянь до последнего сражался за этот мир, потому что думал, что сможет его спасти. Впервые за это утро он слышит голоса.
Они смеются, они празднуют.
Он медленно поворачивает голову, борясь с онемевшим телом. Он окружён смертью, а кто-то ликует.
Се Лянь делает несколько тяжёлых, медленных шагов к двери.
Тяжело двигаться, когда идти тебе больше некуда.
За дверями праздничное шествие.
Бойко бьют барабаны, заливаются флейты, люди смеются и выкрикивают поздравления.
«Кого же в конечном итоге презирает весь мир?»
Руки Се Ляня сжимаются в кулаки.
— Да здравствует Юнъань! Долгой жизни королю!
«Кого проклинают все эти люди?»
Его рот наполняется отравленной горечью.
«Его? Или тебя?»
«Да здравствует Юнъань! Долгой жизни…»
«Когда ты был маленьким, ты очень любил строить золотые дворцы…»
«Ты должен был быть лучше всего остального мира!»
«Ты в сложившейся ситуации определённо ничем не помог…»
«Я покажу тебе, дитя»
«Я думал, Фэн Синь скажет тебе, почему я ушёл…»
«Мне ничего не нужно»
Его пальцы сжимаются плотнее, и на этот раз в них оказывается Фансинь.
Се Лянь не помнит, когда он поднял меч.
«Мне ничего не нужно, Дянься»
Его рукава становятся свободнее. Длиннее. Шире.
Его лицо… кажется холодным.
Се Лянь медленно поднимает руку, дрожащими пальцами тянется к своему лицу…
Маска.
Одна её половина улыбается, другая плачет.
Он проводит по её поверхности подушечками пальцев, а потом его рука бессильно опускается вдоль тела.
В комнате слышен тихий смех, он эхом отражается от тонких стен.
Ветер запутался в волосах королевы, её безжизненные ладони даже после смерти протянуты к сыну, который не может этого увидеть.
Се Лянь запрокидывает голову и смеётся. Смеётся, пока его изувеченное горло не раздирает боль. Смеётся, пока не сводит судорогой живот.
Смеётся, пока не начинает плакать.
Мир жесток.
Мир несправедлив. Мир глуп. Он всегда отбирает. Он всегда забывает.
Мир прогнил, и Се Лянь не хочет его спасать.
— Вы не отделаетесь так легко, — шепчет он, делая шаг за порог, на свет.
Птицы всё ещё поют. Ярко светит солнце, Се Лянь кожей чувствует его тепло.
Се Лянь улыбается.
Пока он, пошатываясь, спускается к городу, с его губ срывается ещё один смешок.
— Я не позволю вам отделаться так легко.
Все эти люди… Неблагодарные. Эгоистичные. Так сосредоточены на своих ничтожных, скучных жизнях.
Чего стоят эти жизни в сравнении с его? С жизнью его родителей?
С жизнью Хун-эра?
Нет…
Да здравствует Юнъань?
Нет. Какая насмешка.
Они ничем не лучше него. Они не удачливей. Никто не был удачливее него. Он был выше всех, самый одарённый из смертных. Он был избран богами.
Единственная разница между ними и Се Лянем — это время.
Но он больше не станет ждать. Он знает, как показать это им.
Се Лянь учился очень медленно. Возможно, они усвоят урок быстрее.
Он находит знакомую дорогу и не оступается на ней ни разу. В конце концов, он ходил по ней долгие годы. Он знает на ней каждый поворот, каждую выбоину.
Ему нужно совсем немного времени чтобы найти поле последней битвы.
Мертвая, опустошенная земля.
Бессчётные души, оставленные скитаться здесь в одиночестве. Забытые всеми.
Но Се Лянь помнит. И он не позволит миру забыть.
Он чувствует затаённую злобу. Она омывает его волнами тёмной энергии, проникает внутрь него. Теперь она не может причинить ему боль.
Эта тёмная энергия — ничто по сравнению с ненавистью, уже живущей в сердце Наследного Принца. Он медленно задаёт вопрос с неизбежным ответом:
— Вы ненавидите?
Его холодный голос разносится далеко над пустошью.
— Люди, ради которых вы умерли, теперь считают себя народом нового государства.
Ему отвечают стоны и завывания погибших душ.
— Они позабыли о вас, погибших в сражении, позабыли о вашей жертве, а теперь ликуют в честь тех, кто забрал ваши жизни. Вы ненавидите их?
Се Лянь — неудачник. Мусор. Грязь. Вор и шлюха.
Спросите любого, и получите такой ответ.
Но такого он никогда не делал.
Он никогда не опускался до того, чтобы забыть погибших за него людей. Губы Се Ляня кривятся в полном горькой ненависти оскале.
— Они восхваляют…
Под вой ветра духи павших собираются в тёмное марево, закручиваются в воздухе, формируя воронку. Вдалеке Се Лянь всё ещё слышит звуки торжественного шествия. Барабаны. Смех. Песни.
— …тех, кто убил вас.
По опыту Се Ляня (по его обширному, болезненному опыту)…
За самыми мучительными предательствами всегда следуют оглушительные аплодисменты.
— Вы ненавидите?
Тёмная масса неупокоенных душ взрывается криками и визгом. Крики набирают силу, становятся всё громче, громче…
Громче смеха, барабанов и песен.
Лицо Се Ляня под маской искажает гримаса.
— ОТВЕЧАЙТЕ МНЕ!
— НЕНАВИЖУ!
— МЫ ИХ НЕНАВИДИМ!
— УБИТЬ ИХ!.. УБИТЬ ИХ ВСЕХ!!!
«Хорошо», — думает Се Лянь. Так и должно быть.
Именно это ему и нужно.
Он больше не хочет строить золотые дворцы.
— Так идите ко мне.
Он хочет наблюдать, как они падают. Он хочет своими руками сровнять их с землёй. В этом весь смысл.
Таков естественный порядок вещей.
Духи падших собираются в темное облако, которое затмевает солнце.
Хорошо. Се Лянь всё равно не может его увидеть.
Фансинь в его руках кажется тяжёлым. Жое радостно скользит под маской по его лицу. Воют растерзанные души.
Хорошо.
Это… именно это ему нужно. Он…
Кто-то окликает его из-за спины. Этот новый голос… чище. Мягче. Он почти нежен. Се Лянь останавливается.
— Ваше Высочество.
Губы Се Ляня под маской дрогнули.
Какая-то часть него всё ещё захлёбывается болью, всё ещё отчаянно хочет поверить в неуловимую знакомость этого голоса. Эхо чего-то утраченного.
Это глубокий голос юноши на пороге зрелости.
И он так похож на…
Впервые за долгое время это имя почти слетает с губ Се Ляня. Он почти шепчет его в слепой надежде, что после всех его потерь… после всего, что мир забрал у него… он всё же вернёт что-то назад.
Се Лянь стискивает зубы до скрипа.
Он усвоил этот урок.
Он так медленно учился… Но он усвоил урок.
Сколько бы он ни звал, на это имя никто не откликнется.
— Кого ты зовёшь? — холодно спрашивает Се Лянь.
Перед ним преклоняет колени высокий худощавый призрак. Он одет в черное, его волосы убраны в тугой хвост, чтобы не лезли в лицо.
— Вас.
Призрак поднимает голову и смотрит на белую фигуру в маске, несущую бедствия. Даже если в его взгляде затаилась глубокая боль, об этом никогда не узнает ни одна живая душа.
— Я звал вас, Ваше Высочество.
Пальцы Бедствия крепче сжимают Фансинь, а его голос становится ещё холоднее, ещё бесчувственнее.
— Я не наследный принц.
Се Лянь глубоко вдыхает. Он чувствует мощную духовную энергию, волнами исходящую от призрака. Безусловно, это самый сильный дух в округе. Его энергия демоническая, но отчего-то не грязная.
Это не окружившая поле брани плотная вонь, от которой свербит в носу и слезятся глаза. Должно быть, это высокоуровневый призрак не слабее «свирепого». По силе он сравним с демоном, которого Се Лянь одолел на мосту Инань.
— Я узнал бы вас где угодно, Ваше Высочество, — и снова этот голос, будоражащий воспоминания. — Это точно вы.
Будто бы призрак пытается напомнить ему об этом.
Се Лянь сжимает челюсти.
Он не хочет быть собой. Больше нет.
— Иди ко мне, — приказывает он, ни минуты не сомневаясь, что дух подчинится.
Бедствие протягивает руку, и призрак мгновенно подаётся вперёд чтобы накрыть ладонь Се Ляня своей.
На руках призрака потёртые перчатки из мягкой кожи. Его пальцы крупнее и длиннее пальцев Се Ляня. Юноша, должно быть, на голову его выше.
Се Лянь обхватывает чужое запястье и чувствует сухие, напряжённые мышцы в промежутке между перчаткой и рукавом, чувствует выпирающие косточки. Рука Се Ляня скользит дальше.
Призрак носит доспех. Се Лянь чувствует звенья лёгкой кольчуги и добротно сделанные защитные пластины.
За пояс призрака заткнута длинная острая сабля. Когда Се Лянь нащупывает плечи духа, они оказываются на удивление широкими. Достаточно широкими, чтобы он смог полностью заслонить своим телом наследного принца.
Наконец, Се Лянь тянется к лицу.
Только чтобы нащупать гладкую холодную поверхность маски.
Даже сейчас Се Лянь всё ещё дергается прочь. Это инстинктивное движение, рождённое старым страхом, которого он стыдится.
Призрак легко перехватывает его запястье, хватка у него крепкая… но очень бережная.
Се Лянь молчит. Под маской он раздувает ноздри, пытаясь выровнять дыхание, его закрытые Жое глаза широко распахнуты.
Призрак тянет на себя его руку осторожно, но настойчиво. Пальцы Се Ляня касаются вырезанного на маске рта.
Это не маска Скорби и Радости.
Не лицо из ночных кошмаров, не лицо, которое носит сейчас сам Се Лянь.
Там вырезана улыбка. Простая, небольшая улыбка.
Их лица теперь так близко друг к другу, что Се Лянь чувствует не только исходящую от призрака духовную энергию, но и его естественный запах.
Он пахнет…
У Се Ляня замирает сердце. Он пахнет знакомо.
Как лес после дождя. Как влажная земля... чем-то немного диким. Чем-то, что…
…что так сильно напоминает Се Ляню о доме. Не о дворце, где он вырос, а о том месте, куда он так отчаянно жаждал вернуться.
— Ты… — неуверенно шепчет он.
Раньше Се Лянь задал бы вопрос, но теперь он молчит. Он не может заставить себя снова выкрикнуть это имя в темноту, только чтобы ему никто не ответил.
Се Лянь медленно учится, но всё же учится.
— Как тебя зовут? — спрашивает Се Лянь охрипшим голосом. Сердце в его груди заходится от чувства, которое принц научился ненавидеть. Оно причинило ему невообразимое количество боли.
Надежда.
Даже сейчас, его встречает тишина. Она всё длится, и его губы под маской искривляет гримаса.
Маска на лице юноши скрывает столь глубокие чувства, что для них не придумано слов.
— …у этого слуги нет имени, Ваше Высочество.
У юноши сдавленный голос, будто бы каждое слово даётся ему с невероятным трудом.
Се Лянь не обращает на это внимания. Вспыхнувшее в нём чувство постепенно затухает, оставив его ещё более опустошенным.
Боги, он ненавидит надеяться.
— Раз нет имени, значит, буду звать тебя Умин, — шелестит Се Лянь.
Умин склоняет голову, и шелковистые пряди соскальзывают с его плеча.
— Вы можете называть меня как пожелаете.
Что ж, значит, Умин.
Се Лянь прикрывает глаза и глубоко вдыхает, беря себя в руки.
— Ты — воин, что пал на этом поле брани?
— Да.
Призрак отвечает ему легко, без сомнений и сложностей. Се Лянь успел забыть, каково это. В последнее время каждый разговор ощущался как война.
— Зачем ты здесь?
И снова слова призрака вливаются в разговор легко, как дождевая вода в реку:
— Служить Его Высочеству.
Се Лянь молчит, в уголках его рта скапливается напряжение. Он спрашивает снова, холодно и подозрительно:
— Как тебя зовут?
Спустя небольшую паузу призрак отвечает:
— Умин.
На какое-то время между ними воцаряется тишина. Се Лянь осмотрителен и зол: он научился не доверять проявлениям доброты, научился ждать от них ещё большей жестокости.
— Если ты солгал мне… — шипит он, сжав пальцы на рукояти Фансиня. — …Я тебя развею.
Улыбка на лице юноши повторяет нарисованную на его маске.
— Ваше Высочество может развеять меня, когда того пожелает, но этот слуга никогда не станет лгать ему.
Какая глубокая преданность…
В иной жизни Се Лянь бы улыбнулся.
Какой храбрый юноша. Глупый… но храбрый.
Раз он — погибший в этой битве солдат, у него и Се Ляня одна цель. Этой ненависти… Се Лянь может доверять.
Осталось ещё кое-что, и можно начинать.
Падший бог отнимает руку от маски Умина, и тот мгновенно разжимает пальцы. Се Лянь слышит удивленный вздох призрака, когда принц перехватывает его запястье и прижимает ладонь Умина к своей груди.
Умин весь деревенеет.
Под его ладонью тот самый камень, подвешенный на кожаном шнурке.
— Ты знаешь, что это?
После недолгой паузы Умин отвечает:
— Это прах, Ваше Высочество.
Се Лянь медленно кивает. Он никогда не позволял кому-то прикасаться к Хун-эру. Никому, кроме…
(Что-то в его животе переворачивается в тихой, отстранённой агонии. Кроме матушки.)
Но это важно, и ему нужно кое-что, чего он лишен. Сила, которая волнами исходит от призрака юноши. Духовная энергия.
— Ты чувствуешь что-то?
Умин колеблется, его ладонь осторожно лежит на гладком темном камне. Се Лянь не может видеть, как тот склонил голову; даже останься у Се Ляня зрение, лицо Умина всё равно скрывает маска. Се Лянь не может знать, о чём тот думает.
— Это прах вашего верующего, — спокойно отвечает юноша. — Он бесконечно вам предан.
Несмотря ни на что, Се Лянь улыбается. У него слабый, но довольный голос:
— Так и есть. Что ещё?
Умин очень осторожен, он держит свою ладонь так, что ни единым местом не соприкасается с кожей Се Ляня. Он касается только камня. Даже в перчатках, Умин не смеет.
— Он следует… — юноша замирает, затем исправляется. — Он следовал за Его Высочеством всюду.
Се Лянь кивает. Раньше воспоминания о Хун-эре отдавались в нём чистой болью. Помнить о нём было всё равно что ломать заново не успевшую срастись кость. Будто бы он сам раздирает себе душу.
Теперь помнить Хун-эра — единственное, что не причиняет боль.
— Можешь узнать, как он умер?
Тишина. Затем…
— Да.
— Скажи мне.
Умин молчит, и это молчание заставляет Се Ляня повысить голос. Он повторяет куда жестче:
— Скажи мне.
Юноша ещё ниже опускает голову, в его голосе неясное сожаление:
— Он был убит, — Се Лянь молчит и выжидает. — Мечом, Ваше Высочество.
Взгляд юноши скользит к Фансиню и останавливается на нём. Умин внимательно рассматривает духовное оружие через прорези маски.
— Тем мечом, что сейчас с вами.
Се Лянь позволяет себе почувствовать облегчение: этот призрак знает, о чём говорит. Затем голос Бедствия становится непреклонным.
— Ты знаешь, кто держал этот меч?
Призрак отвечает мгновенно, без следа былых сомнений. В его голосе только презрение, и Се Лянь окончательно убеждается, что призрак знает, о ком говорит.
— Знаю.
Се Лянь кивает и задвигает Фансинь в ножны.
— Отведи меня к нему.
Призрак юноши вновь преклоняет колени. Он опускает голову и прижимает ладонь к сердцу. (Его руки всё ещё подрагивают от тех прикосновений, что его бог подарил ему.)
— Клянусь следовать за Вашим Высочеством до самой смерти.
Что ж, он будет не первым.
— …Ты уже мёртв, — холодно бросает Се Лянь. — Идём.