Всё ещё полусонный бог садится на циновке, потирая глаза, и замечает сразу две вещи: во-первых, его волосы абсолютно гладкие, хотя вчера он так и не удосужился расчесать их гребнем, а во-вторых — место рядом с ним пустует.
И для него ведь совсем не странно просыпаться в одиночестве. Скорее именно одиночество для него — норма. Странно то, что он засыпал не один, и он…
Се Лянь крепко жмурится, стараясь выгнать из головы дурные воспоминания. Ладони по обеим сторонам его тела сжимаются в кулаки.
Но стоит ему прислушаться, и он понимает, что не один.
— …Саньлан? — осторожно спрашивает он, с трудом удерживая голос ровным. Ему отвечают немедленно, отзываясь откуда-то снаружи:
— Я здесь, гэгэ!
Се Лянь сухо сглатывает, вслушиваясь в стук сердца юноши, в звук его дыхания.
Все в порядке. Он в порядке.
И, если судить по звуку, он занят дровами на заднем дворе.
Се Лянь неровно выдыхает и заставляет себя расслабиться. Он отвлекается на повседневные утренние сборы: одеться, забрать волосы, убрать циновку и одеяло.
Он в порядке.
Но на полпути к двери принц останавливается.
Он положил ладонь на алтарь, когда проходил мимо. Ещё прошлой ночью тут ничего не было, а теперь на постаменте появилось новшество, выточенное из гладкого камня.
К удивлению Се Ляня, прохладный камень под его пальцами очень напоминает мрамор, обработанный искусно и тонко, превратившийся в…
Статую.
Сначала Се Лянь не знает, что и думать: неужели он вчера нашел на помойке фигурку и сам о ней забыл? Но…
Он узнаёт выточенные в мраморе одежды.
Одна каменная рука сжимает меч, а в другой покоится цветок.
Когда Се Лянь нащупывает голову статуи, он почти уверен, что найдёт её увенчанной цветами…
И всё равно у него перехватывает дыхание, когда это оказывается так.
— …Саньлан, — тихо зовёт он, отведя в сторону занавесь на двери. — Это ты высек статую?
Се Лянь убеждён, что это он, — другого объяснения нет. Уцелевшие статуи Наследного Принца можно пересчитать по пальцам, а на этой нет ни следа разрушительного течения времени.
Юноша перестаёт колоть дрова и прислоняет топор к колоде.
— Тебе нравится? — спрашивает он, пристально наблюдая за принцем, и Се Лянь чувствует, как его губы расплываются в большой и тёплой улыбке.
— Очень… но как тебе удалось так быстро управиться? Ты не говорил, что ты скульптор.
— Ничего подобного, — с улыбкой отмахивается Саньлан. — Это лишь небольшое увлечение.
Се Лянь готов поспорить, что он не прав. Пусть принц уже давно не видел других божественных статуй, он всё ещё может распознать произведение искусства.
— Но тебя ведь кто-то обучал…
— Не-а, — отвечает Саньлан, зевая и потягиваясь, вытянув над головой руки. — Я просто очень много практиковался, пока рос, — он пожимает плечами. — Постоянно нарывался на неприятности, меня наказывали, и делать было нечего.
Непослушный ребёнок, как Се Лянь и подозревал… но это всё равно мило. И это ещё одна деталь в копилку «Саньлан исключительно в этом хорош» вещей. И он не может не думать, что…
Бог подходит к юноше и специально встаёт так близко, что задевает рукой его волосы.
— Саньлан?
— Хммм?
— У тебя волосы растрепались, — шепчет Се Лянь, понимая, что звучит наигранно, но… он не может придумать другого предлога. — Ты помогал мне всё утро… давай я помогу тебе расчесаться?
Мгновение колебаний, но…
— Если гэгэ настаивает, — юноша пожимает плечами и опускается на колоду, перебрасывая волосы через плечо. — Но это не обязательно.
— Ах, — Се Лянь улыбается, роясь в рукаве в поисках гребня. — Пусть это и мелочь, мне приятно…
Принц замирает, едва прикоснувшись к волосам Саньлана, и его лицо заливается краской. Юноша оборачивается на него через плечо, состроив невинный взгляд.
— Да, я… просто… эмм… — Се Лянь с трудом сглатывает. — Я не знал, что ты… ох…
Когда он потянулся собрать волосы юноши, он не ожидал прикоснуться к… голой коже.
— Ох, — вздыхает Саньлан, оглядывая свою обнаженную грудь. — Утром было жарко. Я оскорбил тебя?
— Ох, я… нет! — Се Лянь неловко посмеивается. — Что в этом оскорбительного? Я просто… просто удивился, только и всего!
Гребень чуть не выпадает у него из рук дважды, и принц долго возится, изо всех сил стараясь не задевать кожу юноши больше необходимого, но… всё равно неизбежно замечает кое-какие детали.
У Саньлана широкие и довольно крепкие плечи. Во рту у Се Ляня очень сухо, и ему требуется усилие, чтобы сосредоточиться на простом задании.
Линии на ладонях трудно подделать даже Свирепому призраку, но волосы — такая сложная и тонкая работа, что сымитировать их практически невозможно. Для этого призраку потребовалось бы воссоздать каждый отдельный волосок, и поддержание такого облика тратит абсурдное количество силы.
Чувствительные подушечки его пальцев смогли бы распознать мельчайшие упущения…
Если бы они были.
— Гэгэ? — спрашивает Саньлан, вытягивая ноги и откидываясь назад, пока бог чуть не подпрыгивает от удивления. Но всё же позволяет юноше прислониться к его груди (Се Ляню не хочется, чтобы тот упал), и Саньлан ухмыляется ему, запрокинув голову: — Ты правда просто волосы мне расчесываешь?
— Я… конечно! — запинается Се Лянь и суетливо заплетает волосы юноши в кривоватую растрёпанную косу. Крепко зажмурившись, принц отпускает своё творение. — Видишь? Так ведь… ах, так ведь лучше, да? А теперь я, эм… Ты голодный? Конечно, ты голодный, ты же всё утро…
Он продолжает бормотать что-то бессвязное, пока не опускает руки Саньлану на плечи (чтобы помочь юноше сесть ровно) — и тут же отступает сразу на несколько шагов, стараясь занять свой разум мыслями о готовке. И тогда он вспоминает…
— Ох, Саньлан… Зачем ты колол дрова?
Саньлан с приветливой улыбкой поднимается на ноги.
— Не совсем дрова, но я подумал, что так твои талисманы будут лучше работать.
Се Лянь сначала не понимает, о чём он — судя по звуку, что-то большое и тяжёлое было приставлено к стене. Затем, после нескольких ударов молотка, Саньлан ведёт его вперёд и подталкивает прижать ладонь к…
— Ты сделал мне дверь? — спрашивает немного поражённый принц.
Он высек статую божества и сделал (судя по ощущениям) первоклассную дверь… и всё за одно утро, пока Се Лянь спал?
— Ты меня приютил, — юноша пожимает плечами, сцепив за спиной руки. — Я хотел быть полезным. — Затем, понаблюдав мгновение за выражением лица Се Ляня, он добавляет: — …Она тебе нравится?
«Нравится», «не нравится»… Дело ведь совсем не в этом.
Се Лянь успел искренне позабыть, как это, когда кто-то настолько щедр с ним безо всякой причины. В его жизни было время, когда он бы отнёсся к этой щедрости с недоверием, или просто ждал, пока его дрянная удача всё снова у него отберёт. Но теперь…
Се Лянь поворачивается к Саньлану с широкой счастливой улыбкой.
— Это было очень мило с твоей стороны, Саньлан! Она мне очень нравится, спасибо!
Теперь в жизни этого бога начинается другое время. На смену одиночеству приходит компания. На смену грусти — счастье, смешанное с надеждой.
***
Но наверху, в Небесной Столице, другие боги тоже претерпевают изменения. И некоторые далеко не настолько приятные.
— Ши Цинсюань, — в голосе старшего брата слышится неодобрение. — Ты ведёшь себя глупо.
— … — Повелитель Ветра фыркает, сложив на груди руки. Он опирается на перила балкона, взирая с высоты на бескрайние просторы Небес и мир внизу. — Ты меня даже не позвал.
Он невероятно изменился с тех пор, как был напуганным маленьким ребёнком — Ши Цинсюань вырос в обаятельного и красивого юношу. Его волосы всегда были уложены в идеальную струящуюся прическу, а глаза сверкали от смеха.
Но только не сейчас: сейчас он дуется.
Ши Уду закатывает глаза, вертя в пальцах одну из своих серёг, зажимая сапфировый камень между указательным и большим пальцем.
— Раньше ты не выказывал ни малейшего интереса, когда дело доходило до сопровождения меня в мире смертных.
— Может и так, — признает Повелитель Ветров. — Но ты всё равно всегда спрашивал.
Из двоих братьев чаще всего в мире смертных пропадал Ши Цинсюань; там он искал приключения или просто выгуливал своего приземлённого приятеля, втягивая обоих в неприятности. Ши Уду спускался крайне редко и только по делу (обычно крайне скучному).
— Я подумал, что ты не захочешь пойти, — пожимает плечами старший из братьев. — Я помогал с патрулём Пэю, а ты его не выносишь.
От одного упоминания этого мужчины у Ши Цинсюаня сужаются глаза.
— Ты никому не помогаешь с патрулями. Никогда, — бормочет он. — Почему теперь взялся?
Повелитель Вод на мгновение отворачивается от брата, разглядывая с балкона богов и богинь, проходящих по главной аллее небес.
— Никогда не вредно иметь в должниках могущественных людей. Может, тебе стоит этому научиться и стать приветливее.
От Ши Уду эти слова — чистой воды лицемерие; из них двоих именно младший Ши любим всеми на небесах.
Единственный, с кем у него возникли разногласия, это Пэй Мин.
— Ты бы пошел со мной, если бы я позвал?
— …Скорее всего нет, — признаёт Ши Цинсюань, скрестив на груди руки.
— Тогда не вижу проблемы, — Ши Уду дёргает плечом. — У меня нет времени на ваши с Пэем мелочные разборки.
— Ты даже не бог войны, — младший Ши только больше хмурится. — Зачем ты вообще ему понадобился на патруле?
Ши Уду вскидывает бровь и вытаскивает веер из рукава.
На Небесах есть шесть стихийных богов: боги Земли, Воды, Ветра, Огня, Молнии и Дождя.
Но одним взмахом запястья Ши Уду подтверждает и так всем известную истину. Он поднимает огромную волну высотой в несколько дворцов и отправляет её в сторону небольшого флота в мире смертных. В мгновение ока корабли исчезают.
(Чем меньше в море пиратов, тем лучше)
Ши Уду на голову превосходит всех прочих стихийных богов на Небесах.
Даже среди богов войны Повелителя Воды уважают за силу.
— Некоторые из нас используют небесные дары не ради гулянок или разбрасывания добродетелей, — взгляд у Ши Уду напряжённый. — Насколько я помню, Пэй ничем не заслужил твоего отношения.
— Да он же протащил Пэй Су на средние небеса чуть ли не по головам, а он ведь так и не вознёсся самостоятельно, — замечает Ши Цинсюань, щелкая языком. — А теперь ещё и бардак с Сюань Цзи…
— Ты тоже когда-то был служащим средних небес с влиятельным богом-покровителем, — холодно напоминает ему Ши Уду. — Лицемерие тебе не идёт.
— Да знаю я! — фыркает Ши Цинсюань. — Но я вознёсся сам, в отличие от Пэй Су!
Ши Уду замолкает, и взгляд у него сложный, нечитаемый.
В конечном итоге, нельзя сказать, вознёсся Ши Цинсюань как подобает, или его сила — результат того самого…
Но Ши Уду не собирается оправдывать перед своим младшим братом каждый поступок Пэя, он ему не хранитель. В любом случае, он примерно понимает, в чём истинная причина ненависти Ши Цинсюаня: в ревности.
И если он признает и обсудит эту ревность, придётся признать ещё и почему дружба Повелителя Воды и Пэя заставляет Ши Цинсюаня ревновать.
И он не собирается этого делать.
— …Я могу проводить время с кем угодно и без твоего одобрения, — бормочет Ши Уду, проводя рукой по лицу. — Но может настать день, когда ты порадуешься, что Пэй считает меня другом.
Повелитель Ветра с фырканьем отворачивается:
— Да я ни за что—!
— Если со мной что-нибудь случится, он посчитает своим долгом приглядеть за тобой, — бесцветно отрезает Ши Уду. — У тебя останется могущественный союзник на Верхних Небесах. Он и Лин Вэнь. Так что сколько бы ты ни вертел носом сейчас, однажды ты будешь благодарен.
Ши Цинсюань замирает и посылает брату странный взгляд. В уголках его глаз собирается беспокойство.
— …Случится с тобой? — спрашивает он. Его старший брат никогда раньше так не говорил. — Тебя что-то тревожит?
— Кроме твоих попыток достать меня до смерти? — фыркает Повелитель Воды. — Ничего.
Но следующие слова Ши Цинсюаня заставляют его замереть:
— Кроме того, если с тобой что-то случится, у меня есть Мин-сюн. А даже если б не было, за мной бы присмотрел Император. Ты его любимчик, это все знают.
Слова почти бездумно сыплются изо рта Повелителя Ветров, но тут он видит лицо брата и мгновенно замолкает.
Это лицо совсем белое.
— …Гэгэ? — спрашивает он, подняв бровь. — Что не так?
Ши Уду не отвечает, напряжение не покидает его. Раньше, чем он успевает собраться с мыслями, над плечом Ши Цинсюаня раздаётся знакомый голос:
— Ши Уду, вот ты где, — круги под глазами Лин Вэнь с их последней встречи стали ещё темнее. — Надеюсь, твоё пребывание в мире смертных прошло гладко.
Повелитель Воды неохотно отрывает взгляд от своего брата и напряжённо кивает.
— Так и было. Мне удалось лично проследить за постройкой нескольких своих храмов, пока я был внизу.
— Я уверена, Генерал Мин Гуан был рад помощи, — богиня литературы вежливо улыбается. — В любом случае, я рада, что нашла тебя — тебя вызывают в императорский дворец. Я как раз иду в этом направлении, не желаешь присоединиться?
Ши Цинсюань разводит руками, будто бы Лин Вэнь только что подтвердила все его слова. Вызов поступил лично от Цзюнь У — для его «любимчика».
Ши Уду кивает, не смотря на брата, и отталкивается от перил балкона, снова поворачиваясь к миру смертных спиной.
— Хорошо.
Они начинают идти бок о бок, и Повелитель Вод зовет через плечо:
— Ши Цинсюань.
Младший тут же поднимает на него любопытные глаза.
— Да?
Его брат смеривает его твёрдым взглядом, и глаза у него строгие:
— Не нарывайся на неприятности пока меня нет, ты меня понял?
— … — Ши Цинсюань фыркает, сложив на груди руки, между его пальцами привычно мелькает метёлка. — Как будто я когда-нибудь нарывался!
Прогулка до Императорского Дворца проходит в почти полном молчании.
Для них в этом нет ничего странного: Лин Вэнь не любит заговаривать первой, а он не любитель пустой болтовни. Но…
Со временем она очень тихо роняет:
— Ты уверен, что знаешь, что делаешь?
Повелитель Воды смотрит прямо перед собой, линия его плеч внезапно становится напряжённой.
— Если хочешь услышать точный ответ, тебе стоит задать более точный вопрос.
Богиня ждёт, пока их минует группка младших небожителей, и продолжает, опустив голос:
— Сейчас ты наслаждаешься благосклонностью Императора…
Ах да — Цзюнь У и его бесценная «благосклонность».
— …Но между Цзюнь У и Пэй Мином что-то происходит, — осторожно пытается убедить его Лин Вэнь. — И тебе не стоит оказываться посередине. Это плохо кончится.
За всё время на Верхних Небесах Лин Вэнь и Пэй Мин стали его ближайшими друзьями. Единственными друзьями.
Даже в самом начале в их отношениях с Пэй Мином проскальзывал лёгкий оттенок заигрывания — но это ни к чему не привело. По крайней мере первые несколько столетий. Частично — потому что Ши Уду знал, что если он начнёт, то для него обратной дороги уже не будет.
Потому что он не захочет, чтобы она была.
Но вот Лин Вэнь… она всегда остро чувствовала в Ши Уду кое-что. Что-то, что никто кроме неё никогда не замечал и не брал в расчет. Что-то, о чём он сам частенько забывал…
Насколько он был молод.
Она никогда не была снисходительной, но время от времени она пыталась…
Его защищать.
Но в этом случае она неправа.
Это не Ши Уду оказался меж двух огней.
— …Знаешь, — тянет младший бог, смотря на приближающуюся резиденцию. — Из всех служащих Небесного Двора твоя позиция самая надёжная.
В конечном итоге, она одарена и способна — а Цзюнь У никогда не станет избавляться от человека, делающего всю скучную работу за него.
Лин Вэнь не отвечает, но ей и не нужно: они оба знают, что Ши Уду прав.
— Я не могу этому не завидовать, — тихо говорит он, качая головой.
Ши Уду лучше прочих знает, какой у Лин Вэнь непосильный труд, сколько утомительной работы выпадает на её долю и каким неблагодарным оказывается результат. И всё равно он бы без колебаний выбрал это вместо того, что он сам делает ради статуса и должности.
Богиня Литературы встревоженно хмурится и уже открывает рот, но он перебивает:
— Меня вызвали для личной встречи, как я полагаю?
— …Так и есть, — неохотно соглашается она, перехватывая поудобнее свою гору свитков.
Лицо Повелителя Вод остаётся гладким, скучающим — будто его вызвали к школьному учителю, а не к лидеру Небес.
— Тогда мне не стоит заставлять владыку ждать.
Она смотрит, сжав губы в нитку, как Ши Уду поднимается по ступеням в императорский дворец и двери захлопываются за ним.
Когда Повелитель Воды впервые ступил под эти своды, он был только что вознёсшимся богом. Юношей всего двадцати лет от роду — дворец тогда поразил его до глубины души. Золотые полы и потолки, тяжелые шелковые занавеси, окна с видами на мир смертных внизу. Они показывают всё, стоит лишь пожелать и произнести нужное заклятье.
Но сейчас в окнах тьма, а в воздухе разлито напряжение.
— Вы меня вызывали?
— Как прошла твоя маленькая вылазка в мир смертных? — Он может видеть силуэт Цзюнь У, сидящего за одной из шелковых занавесей, отделяющих коридоры дворца от места приёма гостей.
— Непримечательно.
(Ночи, однако, были выдающимися)
— Ты не спросил меня, прежде чем уйти.
Из уст Ши Цинсюаня это была детская обиженная жалоба. Она проросла из неуверенности и ревности — беспокойства, что старший брат обратил внимание на кого-то ещё.
Слова Цзюнь У не такие безвредные.
— Теперь мне нужно ваше разрешение чтобы покидать Небеса? — ровно спрашивает Ши Уду. — Неожиданный поворот событий.
— Ты оправдываешься, — тянет император. Повелитель Воды видит, как силуэт его головы чуть поворачивается за занавесью. — Какое разочарование.
Ши Уду не отвечает, только чуть сужаются глаза.
— Из всех вариантов соблазниться на пустые обещания этого мужчины… — Цзюнь У вздыхает и подносит к губам чашу с вином. — Я действительно считал тебя умнее.
— Очевидно, это не так, — сухо отвечает молодой бог. — Я соблазнился вами.
Повисает тишина. Ши Уду прекрасно знает, что сказал неправильные слова, и молчаливо проклинает себя за неспособность держать язык за зубами…
— Подойди.
Тон императора мягок, но в нём нет нежности.
В нём, как змея в траве, таится угроза.
Ши Уду подходит ближе и не говорит ни слова, когда император хватает его за запястье и тянет вниз.
— Иногда ты будто думаешь, что это доставляет мне удовольствие.
Ши Уду не отвечает, сверля взглядом потолок. Цзюнь У не приковывает его силой — ему этого не нужно. Достаточно хватки на запястье, чтобы Повелитель Вод оказался распятым на кушетке, неспособным шевельнуть ни одной мышцей.
— Я столько сделал для тебя, поднял тебя так высоко… — император замолкает с раздражённым вздохом. — А ты отказываешься слушать.
Это всё ложь, конечно.
Вмешательства Цзюнь У ограничивались лишь наставлениями в подмене судеб, а затем — публичной «благосклонностью».
Ши Уду сам развил своё духовное ядро. Сам вознёсся. Сам встретил две Небесные Кары.
И всё равно каждое достижение ощущается измазанным в грязи. Незаслуженным, принадлежащим кому-то другому.
— Ты видел, во что превратилась Сюань Цзи, — размышляет Цзюнь У. — Неужели ты думаешь, что он не избавится от тебя, как только поймёт, что ты такое?
Ши Уду это знает.
Он заставил себя принять это знание очень, очень давно. Принять вместе с ним неоспоримый и отвратительный факт: единственный на небесах или под ними, кто действительно видит его насквозь, это Цзюнь У.
— Как будто вы бы поступили иначе, — тихо отвечает Ши Уду. — Я вообще удивлён, что вы обо мне вспомнили, раз уж Наследный Принц вернулся. Ох… или как раз в этом-то всё и дело? Он спрыгнул на землю, и у вас не осталось другого выбора—
ТРЕСК!
Удар жестокий, но голос Цзюнь У мягок:
— Бедный, бедный Повелитель Вод… — он замолкает, гладя большим пальцем глубокую трещину на губе Ши Уду. Губа лопнула от удара, и кровь бежит из неё по подбородку.
Когда Ши Уду выйдет отсюда, от раны не останется и следа. Следов никогда не остаётся.
Но слова оставляют куда более глубокие шрамы.
— Ты вправду думаешь, что я бы обошелся с Сяньлэ так же? — тянет Цзюнь У, оглядывая младшего бога с головы до ног. — Ты думаешь, он позволил бы себе оказаться в таком положении?
Нет, нет, он…
Ши Уду отворачивается, сверля взглядом обивку кушетки, и вся его поза кричит об уязвлённой гордости, но…
Его глаза щиплет, а губы подрагивают.
Он бы тут не оказался.
Цзюнь У не ошибся. Именно поэтому он обходится с Ши Уду по-другому. Потому что они сообщники. Если Ши Уду попытается сказать хоть слово, объяснить хоть кому-то…
Никто ему не поверит.
Он знал об этом, когда соглашался на сделку.
Цзюнь У сам его предупреждал.
Сам неоднократно напоминал ему, сколько раз за прошедшие века Повелитель Воды мог сказать «нет».
И всё же в такие моменты слово «нет» исчезало из его лексикона. Оно было украдено и спрятано, заперто под бессчётными слоями стыда и страха.
Но даже если так… У Ши Уду язык не повернётся сказать, что это нечестно, что он этого не заслужил. Что эти моменты личного ада — не расплата за собственную гордость, не наказание за все грехи, что он совершил, чтобы вознести себя и брата так высоко.
Даже когда ему хочется выскрести себя из собственной кожи, он не верит, что наказан несправедливо.
Что он не заработал это наказание сам.
Ледяные глаза Цзюнь У смотрят на него сверху вниз, и они до краёв наполнены раздражением.
Всё не всегда было настолько сложно.
Сегодня Повелитель Воды красив так же, как и столетия назад: волосы как тёмный шёлк и глаза, пылающие ненавистью, оттенком как зачарованный лазурит. Но он изменился за прошедшие века. Стал мягок и капризен, поддавшись ухаживаниям пустого и распутного мужчины.
Прежде Цзюнь У не испытывал к Пэй Мину особой неприязни — он считал, что бог войны хорошо служит своей цели и не видел причин на него срываться. Генерал знал своё место, а его амбиции не выходили за рамки его должности.
Но никто не совершенен, и недостаток Пэя оказался фатальным.
Этот человек имел пристрастие трогать чужое.
Даже теперь, когда Пэй занят, а Повелителю Воды некуда бежать… ненависть всё ещё здесь.
Что может быть естественнее, чем забрать что-то у Пэя в ответ?
***
За прошедшие восемь столетий Се Лянь успел позабыть, насколько быстро идёт работа, когда тебе кто-то помогает.
Он предполагал, что починка старого храма займёт месяц или даже растянется на два, но вместе с Саньланом он управился за пару дней.
Конечно, маленькому святилищу далеко до огроменных дворцов из мрамора и золота, которые были у Се Ляня в юности, но…
Оно почему-то нравится ему больше.
Компания Саньлана оказывается наиприятнейшей, ему давно не было так хорошо с кем-то.
Саньлан может играть и дразниться, но всё же он внимателен и заботлив. Се Лянь не привык к такому. Бывают моменты…
Когда он спотыкается на ведущей к храму тропинке — и его легко подхватывают под локоть, или когда он слышит с порога «Гэгэ!» голосом Саньлана…
Се Лянь вспоминает (снова, и снова, и снова) мальчика, который приглядывал за ним, когда он потерял всё. Его губы трогает горькая улыбка, но он благодарен этой боли.
Се Лянь знает, что со временем юноша вернётся домой, но пока он здесь, и это хорошо.
Стоит чудесная погода для начала осени: дни тёплые, а вечера прохладные. Но несмотря на ночной холод, Се Лянь каждый день просыпается согретым и отдохнувшим.
Саньлан замечает, как Се Лянь весь подбирается, стоит ему не найти юношу утром. Он спрашивал об этом пару раз, но принц не спешил объяснять, только отмахивался с безмятежной улыбкой:
«Не волнуйся, Саньлан, это пустяк»
Но теперь юноша каждое утро держится в зоне слышимости. Се Лянь чувствует смесь неловкости и тихой благодарности.
В тихие деньки навроде этого Се Лянь устраивается у ткацкого станка, прислушиваясь к прихожанам храма — они молятся и оставляют подношения.
(Хоть Се Лянь и просил, тот старый крестьянин не удержал язык за зубами и растрезвонил о ночных приключениях на всю округу)
Саньлан снаружи, но совсем не далеко — устроился на ступенях храма, чтобы отдохнуть от ремонта крыши. Деревенские девушки то и дело снуют мимо храма, предлагают юноше воды или немного вкусностей с собственного стола.
Саньлан всегда вежливо их благодарит и сразу же отдаёт еду Се Ляню прямо у них на глазах (богу даже немножко жалко этих девушек). Несколько земледельцев из старшего поколения уже интересовались у Се Ляня, не ищет ли Саньлан ненароком себе жену.
Скорее всего они спрашивают ради своих дочерей, и эти разговоры всегда оставляют Се Ляня в лёгкой растерянности. Он отвечает, что не ищет (насколько он сам знает), но они вольны подойти и спросить у самого Саньлана.
Но сам юноша к девушкам не проявляет ни малейшего интереса.
Всё свое время он тратит, ходя за Се Лянем хвостиком. Саньлан рассказывает интереснейшие истории, смеётся вместе с богом и делит с ним пополам маньтоу, сидя на храмовых ступенях и наслаждаясь вечерней прохладой.
Вот сейчас, пока Се Лянь занят ткачеством, Саньлан следит за кучкой деревенских детей, играющих рядом с храмом.
— Гэгэ! Гэгэ! — кричит ему один из мальчишек; ребёнок вприпрыжку бежит за плетеным мячиком, подкатившимся к самому святилищу. — А ты тоже здесь молишься?
Саньлан продолжает лежать, вытянувшись на траве и заложив руки за голову, даже глаз не открывает.
— Так и есть, — соглашается он, закидывая ногу на ногу. Он нежится на солнце, будто кот на подоконнике.
— И в этом храме поклоняются… цветочному богу, — один из мальчишек усиленно морщится, пытаясь припомнить слова.
Если быть честным, Се Ляню нравится, что из его титула запомнили «цветочную» часть.
— Богу Войны В Короне Из Цветов, — мягко поправляет ребёнка Саньлан.
— Какой бог войны вообще будет носить цветы? — удивленно спрашивает ещё один мальчик. — Разве у него не должна быть броня или что-то такое?
Ответ Саньлана заставляет пальцы Се Ляня замереть, а лицо — налиться краской.
— Красивый бог, — плавно говорит юноша. — И ему не нужна броня.
— Потому что он о-о-очень сильный? — спрашивает мальчик, глядя на Саньлана во все глаза, и юноша кивает.
Красивый бог.
За всю его жизнь Се Ляня называли красивым бессчетное количество раз, но крайне редко… крайне редко в ответ его сердце пропускало удар.
Нельзя сказать, что Се Лянь никогда не носил брони, — носил во времена войны с Юнъанью. Но только по настоятельным просьбам Фэн Синя: броня его лишь замедляла.
— Он из Юнъани?
— Не-а, — Саньлан качает головой и срывает длинную травинку, чтобы зажать её зубами.
— Тогда из Сюли?
Разговор совсем невинный, но всё же к его сладости примешивается горечь: никто не хочет, чтобы его дом без следа канул в забвение.
— Если будете хорошо себя вести, то я вам расскажу.
Все дети сразу же бросают свои забавы и подбираются поближе, сгорая от любопытства. Даже сам Се Лянь начинает прислушиваться старательнее — ему интересно, насколько история совпадёт с действительностью.
Уже давно люди забыли правду.
Но когда Саньлан всё же отвечает…
— Восемьсот лет тому назад, — размеренно начинает он, и его глубокий голос легко разносится по всему двору. — На центральной равнине раскинулось древнее государство, называемое Сяньлэ.
Бог в храме прекращает ткать, его пальцы замирают над полотном.
— Государство Сяньлэ занимало обширные и богатые территории, народ его жил в мире и радости. Государство владело Четырьмя Сокровищами: несметное множество красавиц, блестящие музыканты и поэты, горы драгоценностей и самоцветов. А четвертым сокровищем являлся прославленный Его Высочество наследный принц.
Се Лянь слушает, плотно сжав губы. Руки его не слушаются.
— Он оберегал свой народ, и все люди от мала до велика любили его в ответ.
В голосе Саньлана сквозит особое тепло, будто бы он говорит о чём-то родном и близком — Се Ляню сложно понять, откуда это в нём. Юноша так и не открыл глаз, но он улыбается краешком губ, отчего на щеках у него рождаются ямочки.
— Слава о его подвигах гремела на всё государство.
Дети подбираются ещё ближе, боясь упустить хоть слово.
— Однажды он спас ребёнка во время праздничного шествия.
Рука Се Ляня мгновенно взлетает к кольцу на цепочке, спрятанному под одеждой. В горле встаёт комок. Вот всё, что люди когда-то знали о Хун-эре — и обычно эту историю рассказывали с осуждением и презрением: мол, мальчишка сам виноват, что упал, а прерванный парад принёс бедствия в королевство.
Пусть принц счастлив, что Хун-эра помнят, но… только не так.
— И с выдающимся мастерством истребил демона на мосту Инянь.
Эта история была известней предыдущей, но Саньлан… то, с каким восторженным придыханием он рассказывал про «выдающееся мастерство»…
Се Лянь не может вспомнить, когда последний раз о нём говорили так.
— Небесный Владыка увидел в принце огромный потенциал, и потому он вознёсся в очень юном возрасте, — он делает ударение на слове «очень».
Се Лянь задумчиво откидывается на спинку ткацкой скамьи.
Он и правда был тогда очень молод.
Се Лянь с удивлением понимает, что раз за разом замечал юность Саньлана, но… сам Се Лянь был младше него, когда вознёсся. Даже по древним стандартам Сяньлэ он едва пересёк порог совершеннолетия.
Он был ребенком… и богом.
В те времена он не понимал печали своих родителей: конечно, они будут скучать (он сам будет по ним скучать!), но разве вознесение не было всегда его конечной целью? Разве они не должны были быть готовы?
Се Лянь понял их намного позже.
Они готовились попрощаться со взрослым мужчиной, человеком, который уже прожил с ними значительную часть жизни.
Они не были готовы попрощаться со своим ребёнком.
Семнадцатилетним юношей, который почти ничего, по сути, не знал о мире вокруг… и о его жестокости.
Странно вспомнить, но Се Лянь никогда не хотел поскорее вырасти. Он хотел стать богом как можно раньше, это да, но…
Пока Цзюнь У не выделил его среди всех, не вознёс так высоко, Се Лянь не чувствовал этой отчаянной потребности казаться старше.
Он хотел бы, чтобы в те времена он был к себе добрее. Ожидал от себя чуть меньше. Может, тогда он бы не совершил стольких ошибок.
Детишки окружили Саньлана плотным кольцом, засыпая юношу бесконечными вопросами о Боге Войны В Короне Из Цветов. Они спрашивают о его силе и красоте, и Се Лянь, слушая ответы Саньлана, краснеет всё больше и больше. Когда его уши, кажется, вот-вот сгорят, от дверей раздаётся громкое:
— ГОСПОДИН ДАОС!
Бог напрягается, слыша крики сразу нескольких деревенских мужчин и звук, с которым волокут что-то тяжёлое. Се Лянь поднимается на ноги, и как раз вовремя: селяне затаскивают в храм бессознательного старика; с его ботинок, одежды и волос сыпется песок.
— Пожалуйста, господин Даос, спасите его! Он умирает!
Умирает?
Хмурый Се Лянь пропускает их внутрь, чтобы они могли устроить старика на полу.
— Вы меня слышите? Что с вами произошло?
Старик пахнет дорогой: чужой землёй и пылью; песок и грязь покрыли его одежду заскорузлой коркой.
— П… п…. перевал! — хрипит он, вращая безумными глазами.
Се Лянь вскидывает бровь, опускаясь рядом с гостем на корточки.
— Какой перевал?
Со своего места Се Лянь может сказать, что мужчина перед ним — вроде как заклинатель средней руки. Он тянется и цепляется Се Ляню за запястья, продолжая сбивчиво всхлипывать:
— П-перевал Полумесяца!.. Перевал Полумесяца!
БАМ!
Заклинатель вздрагивает всем телом, испугавшись громкого звука… но это лишь молодой человек в красной тунике, до этого тихо сидевший у стола, с силой ударил ладонью по столешнице. Недобрый взгляд юноши не теряет своей остроты, пока заклинатель не отпускает запястье слепого Даоса.
Если Се Лянь и почувствовал их переглядки, то ничего не сказал. Его больше беспокоят слова старика.
— Перевал Полумесяца… Это в Баньюэ. Мой друг, что там случилось?
— Я… — заклинатель всё ещё дрожит от страха и закашливается, выплёвывая ещё песка. — Это страшное место, страшное… В одиночку перевал не пройти, и меня наняли… наняли торговцы…я должен был охранять их, я и ещё другие… Н-нас было сначала шестьдесят… — заклинатель тяжело оседает на пол, хрипя. — Но в ж-живых остался только… я…
Один из шестидесяти?
Брови Се Ляня тревожно поднимаются.
Но раньше, чем успевает что-то сказать, его перебивает немного напряжённый голос Саньлана:
— Ты бежал с Перевала Полумесяца аж досюда? В одиночку? — спрашивает юноша, вертя в пальцах палочку для еды. — В таком состоянии?
— Чтобы позвать на помощь! — закивал заклинатель. — Я едва ноги унёс!
Саньлан подносит к губам чашку с чаем и пожимает плечами, но его глаза пристально следят за незнакомцем.
— Ясно.
— … — Се Лянь поднимается на ноги и отходит в сторону бочки в углу. Ещё утром Саньлан натаскал в неё колодезной воды, и бог зачерпывает чарку для их гостя. — Мой друг, вы, должно быть, умираете от жажды после этого долгого путешествия, — бог заботливо улыбается и, присев возле старика на корточки, протягивает ему чашу. — Вот, выпейте.
Заклинатель колеблется, разглядывая чашу с некоторым испугом, и за его спиной Саньлан начинает вертеть палочку чуть более раздраженно.
— Ну же, не стесняйтесь, — насмешливо тянет юноша, впившись в гостя взглядом.
Этот человек утверждает, что бежал со всех ног из пустыни… но колеблется, когда ему предлагают воду. Уже подозрительно.
Се Лянь прислушивается.
Он с самого начала заметил, что со стариком что-то не так: сколько бы он ни утверждал, что пережил ужасные вещи, сколько бы ни вздрагивал и ни боялся, ритмы его сердца и дыхания не менялись.
Сначала Се Лянь заподозрил, что перед ним призрак, надевший человеческую кожу.
Скорее всего Свирепый призрак смог бы создать что-то похожее, и после Сюань Цзи Лин Вэнь предупреждала, что стоит быть осторожнее.
Но пустой и гулкий звук, с которым вода плещется в груди у заклинателя, наводит на другие мысли.
Старик пытается устроить представление, жадно глотая воду, пока рука не ловит его запястье в железную хватку. Он вскидывает голову и натыкается на дружелюбную улыбку бога в белых одеждах.
— Раз не можешь пить, то не стоит пытаться.
Ситуация мгновенно меняется: заклинатель изворачивается и отскакивает в сторону, вытаскивая из ножен меч, но…
Раньше, чем он успевает замахнуться, принц одним движением перехватывает клинок, и тот с дребезгом летит на пол.
Лезвие глубоко входит в землю, и хватка принца на чужом запястье становится прочнее стали.
— Интересно, — тянет Се Лянь. — Кому понадобилось засылать марионетку в такую глушь?
Пустая оболочка не отвечает, вместо этого рука в хватке принца сдувается, превращаясь в жгут. Она изворачивается и выскальзывает, подобно червю, и марионетка бросается прочь — видимо, надеясь сбежать…
ШЛЁП!
С отчётливым лопающимся звуком пустая оболочка оседает на землю. Из неё со свистом вылетает воздух, пока на полу не остаётся только смесь кожи и глины.
Юноша лениво встаёт со своего места и опускается на корточки возле «заклинателя». Склонив голову, он тыкает то, что осталось от его палочки.
— Какое интересное колдовство, — задумчиво говорит он. — Тот, кто создал эту куклу, не обделён силой.
Се Лянь кивает и морщится, заметив, что рука у него теперь немного мокрая. Он с отвращением стряхивает с неё воду.
— Саньлан много знает о магии.
Он замирает, чувствуя, как более крупные ладони берут его руку и влажным полотенцем обтирают с неё грязь.
Саньлан пожимает плечами, его касания почти невесомые.
— Простое баловство.
Се Лянь не может пошевелиться, в его груди трепещет сердце, ему с трудом удаётся сдержать дрожь в руке, которую держит юноша.
«…Чем ты так ото всех отличаешься?»
Он думает об этом последние несколько дней. Не может не думать.
— Гэгэ? Ты в порядке?
«Как ты подобрался ко мне так легко?»
Се Лянь сухо сглатывает, ненамеренно сжимая пальцы Саньлана в ответ, прежде чем покачать головой и отнять руку.
— Да, всё хорошо… Просто дай мне минутку, — бормочет он, поворачиваясь и заходя обратно в храм.
По этому вопросу стоит связаться с Небесами.
***
На Небесах, меж тем, происходит небольшая коллизия.
Ничего необычного — подобное здесь случается примерно раз в месяц, и в этот раз даже с небольшим опозданием, так что склока ожидалась со дня на день.
Дверь в комнату распахивается с громким хлопком. Когда Му Цин оборачивается, то успевает с удовольствием отметить, что Фэн Синь и правда ответил и его в этот раз даже не пришлось шантажировать. Но…
Потом он замечает мешок с вещами в его руках и щурится.
— Что это за херня?
Фэн Синь замирает в дверях библиотеки, будто мелкий зверёк при виде горной лавины.
— …Разве ты не за этим меня позвал?
Му Цин откладывает в сторону свиток, глядя на Фэн Синя так, будто он отрастил себе вторую голову.
— Блядь, да какого ты обо мне мнения?!
— Я просто… — Фэн Синь готов признать, что принял желаемое за действительное. Скорее даже поддался иллюзиям собственного разума.
Му Цин замечает его бледное лицо и тёмные круги под глазами — он действительно может сойти за умалишенного.
— Ты просто что?!
— Последний раз, когда мы друг друга видели, я просил кого-нибудь помочь с Сюань Цзи, а потом… ты никогда раньше не приглашал меня в свой дворец… совсем никогда… так что…
— Ты подумал, что я позволю тебе ЗАНОЧЕВАТЬ ЗДЕСЬ?! — выплёвывает поражённый Му Цин, абсолютно уверенный, что это не может быть правдой, но…
Очевидно, именно так Фэн Синь и подумал.
— Нет! Нет, конечно!
Потом голос бывшего телохранителя падает до умоляющего:
— Му Цин, я не спал четыре дня…
— И?! Нам НЕ НУЖЕН сон! Почему твоя странная фобия женщин вообще должна быть моей проблемой?!
— Я бы тебя приютил!
— Да ладно?! — Му Цин закатывает глаза. — Я бы даже не стал проситься!
— Ну давай, пожалуйста… — Обычно Фэн Синь слишком горд, чтобы попросить Му Цина о помощи даже в мелочах, пусть они двое в последнее время ругаются чуть меньше. —Я уже всё перепробовал, а ей только Пэй Мина подавай! Пэй Су совершенно БЕСПОЛЕЗЕН, а Лин Вэнь не отвечает на мои сообщения… Я настолько отчаялся, что умолял Повелителя Воды забрать её к себе, а он просто закрыл дверь перед моим носом и посмеялся!
— А чего ты ожидал?!
— Я не знаю! — стонет Фэн Синь, проводя руками по лицу. — Послушай, Му Цин, я готов спать НА ПОЛУ—
— Проблема не в лишней кровати, — сухо отвечает он, сложив на груди руки. — Ты бы не стал мне помогать, если бы Сюань Цзи оказалась моей головной болью.
— Я только что тебе сказал, что стал бы! — плюётся Фэн Синь. — Разве это моя вина, что ты параноик и не веришь ни единому моему слову!
— Назови хотя бы один раз, когда ты мне помог!
— Ты никогда не просил! И если ты упрямишься из-за кое-чего другого, я могу лечь в противоположном конце дворца!
Упоминать «другое» было, очевидно, ошибкой. Глаза Му Цина вспыхивают мстительной ненавистью, он прищуривается, и Фэн Синь…
Вздыхает, потирая висок.
— Ладно, не важно. Почему ты позвал меня, Му Цин?
— …Дело в Его Высочестве.
Вот теперь Фэн Синь подбирается, мешок с вещами падает на пол с глухим стуком, и бог впивается в Му Цина внимательным взглядом.
— Что с ним?
Му Цин запрыгивает на один из библиотечных столов и устраивается удобнее, скрестив ноги.
— Я навестил его.
Фэн Синь вскидывает бровь, и Му Цин быстро добавляет следующую фразу, больше похожую на его обычную манеру общения:
— Думал повеселиться, глядя, как он сам себе храм строит. Но когда я пришёл, с ним был юноша. Странный тип.
— Странный? — хмурится второй бог. — Что ты имеешь в виду?
Му Цин пожимает плечами, покачивая одной ногой. Он занят рассматриванием своих ногтей, и для лучшего обзора склоняет голову к плечу; чокер на его шее становится только заметнее.
Небеса, Фэн Синь ненавидит это дурацкое маленькое украшение.
— Мне не нравятся его намерения.
— …Намерения? — переспрашивает Фэн Синь, и Му Цин вздыхает, всплеснув руками.
— Он необычайно умён, крайне талантлив и не упускает случая снять при принце рубашку.
От последней фразы глаза Фэн Синя резко распахиваются.
— О, и ещё, — саркастично замечает Му Цин. — Я уже упоминал, что он предпочитает носить красное?
Они оба смотрят друг на друга, разделяя подозрения и беспокойство за их принца, и Фэн Синь начинает:
— Ты думаешь, он—?
***
Их обоих заставляет замереть голос в Общей Сети Духовного Общения.
«Простите» — в их головах раздаётся знакомый тембр Се Ляня и эхо многих других голосов. «Кому-нибудь известно что-то о Перевале Полумесяца?»
Се Лянь прислушивается, прижав к виску кончики пальцев, но никто не отвечает ему; он слышит только восторженные крики отовсюду:
— Десять тысяч! У меня десять тысяч! А у тебя сколько?!
Приглушенный стон.
— Только сотня! Так нечестно!
Се Лянь в недоумении хмурится, но решает на всякий случай повториться — вдруг его просто не услышали?
«Кому-нибудь—?»
— ПОВЕЛИТЕЛЬ ВЕТРА РАЗДАЁТ ДОБРОДЕТЕЛИ! СТО ТЫСЯЧ ДОБРОДЕТЕЛЕЙ ОТ ПОВЕЛИТЕЛЯ ВЕТРА!
К этому моменту крики радостных богов, спешащих урвать свою долю, становятся болезненно-громкими. Се Лянь морщится.
У него не остаётся другого выбора, кроме как оставить тех небожителей, потирая виски. Вдруг он слышит ещё один голос — на этот раз куда спокойнее — в его личной духовной сети.
«Ваше Высочество, вы спрашивали о Перевале Полумесяца в Баньюэ?»
У Се Ляня вырывается низкий облегчённый вздох.
«Ох, да… Лин Вэнь, кто-то послал сегодня куклу к моей хижине, пустая оболочка передала сообщение о смертях в этих землях. Меня тревожит это положение дел.»
Он ждёт ответа дольше обычного; голос Лин Вэнь оказывается даже суше, чем он запомнил:
«Ваше Высочество, на вашем месте я бы оставила это дело»
Только тогда Се Лянь замечает кое-что странное.
Вокруг каждой сети духовного общения скапливается магическая аура — она нужна, чтобы пароль работал надёжно, и никто не мог подслушать разговор. Аура лишенного магических сил Се Ляня всегда была слабой.
Но сейчас он чувствует, как всплеск ци создаёт барьер, укрепляет его защиту… вне всяких сомнений, это дело рук Линвэнь.
«Я слышал, что только половина путешествующих через Перевал выживает» — тихо говорит Се Лянь. «Это правда?»
«Будет лучше, если мы оставим этот разговор.»
Она не хочет, чтобы их подслушали.
Неужели Перевал Полумесяца — такая больная тема среди Верхних Небес?
«…Я понимаю» — шепчет он. «И больше не скажу ни слова»
«Но, если Ваше Высочество настаивает на расследовании…» — Лин Вэнь колеблется. «Лучшим решением будет действовать независимо от Небес.»
Любого другого небожителя такие просьбы поставили бы в тупик, но Се Лянь давно привык справляться самостоятельно.
Он с кивком обрывает связь.
Как странно.
В любом случае, он не может просто оставить это дело без внимания — пострадало так много обычных людей, а Небеса, очевидно, закрывают на это глаза.
Как и в Гусу.
— …Саньлан? — зовет он, вслушиваясь в приближающиеся шаги юноши. — Я уеду на какое-то время.
Юноша вскидывает бровь и тянется в карман штанов. Достав оттуда длинный белый бинт, он привычным движением обматывает им своё левое предплечье.
— Да? Можно мне с тобой?
Се Лянь не уверен, что это хорошая мысль.
— …Там может быть очень опасно, Саньлан, — тихо говорит он; беспокойство прослеживается в каждой черте его лица: Саньлан обычный смертный, и даже защита Се Ляня не гарантирует ему полной безопасности. — …Ты уверен?
Юноша без колебаний соглашается:
—Гэгэ, если там и правда так опасно, ты не должен идти один.
Се Лянь улыбается, тронутый заботой своего спутника, и тянется вперед, чтобы положить ладонь Саньлану на плечо.
— Спасибо, что беспокоишься обо мне, но я могу справиться в одиночку.
Он не ожидает, что широкая и тёплая ладонь накроет его собственную.
— Можешь, но не должен.
Бог замирает, немного удивлённый… и внезапно очень ясно осознаёт, как близко друг к другу они стоят (от тела юноши исходит притягательное тепло). Ему кажется ужасно глупым, что он только сейчас заметил — всё это время Саньлан был выше него.
Се Лянь чуть поднимает подбородок — пусть он не может открыть глаза и посмотреть (он бы всё равно ничего не увидел) — он догадывается, что юноша пристально за ним наблюдает.
Он сухо сглатывает.
— Я… ах…
Тук, тук, тук!