Се Лянь, совсем запутавшись, спрашивает:
— …Тот, о ком ты говоришь… Он в Призрачном Городе?
— Нет.
Поступь у Хуа Чэна лёгкая, но уверенная; принц такой и запомнил её с самой первой встречи на горе Юйцзюнь. И — Се Лянь ничего не может с собой поделать — принц верит, что эти шаги приведут его куда нужно.
— Тогда где?
— А вот это подскажет наш проводник, — тихо отвечает демон, и Се Лянь поднимает брови, пока не…
Что-то выныривает из-за угла: маленькое, приземистое и коренастое; в отличие от остальных духов животных, Се Лянь прекрасно видит этого.
— Он твой? — с любопытством шепчет принц, склонив голову к плечу. Дух вперевалку подбирается ближе.
— Нет, — Хуа Чэн качает головой. Призрачные бабочки сотворены из чистой духовной энергии и являются частью его естественного резерва ци. Природа этого духа другая. — Он дух-защитник.
А, Се Лянь слышал о таких. Правда, обычно их называют по-другому, да и…
Красная панда останавливается у ног принца, беззастенчиво рассматривая его.
…никому бы и в голову не пришло назвать духа-защитника «милым».
Но этот маленький дух определенно очарователен: от мягких лапок, которыми он встал Се Ляню на сапог, до распушившегося хвоста. Нос духа подрагивает, пока он обнюхивает одежды принца.
— Эй, эй… — Хуа Чэн недовольно прищёлкивает языком. — Не отлынивай.
Дух поднимает на него обиженный взгляд и возмущённо фыркает, и только тогда Се Лянь замечает на голове у духа…
Маленькую зелёную шапочку с красной кисточкой.
Маленький зверь тем временем разворачивается и семенит вниз по коридору; Хуа Чэн подхватывает принца под локоть, и вместе они нагоняют своего проводника.
— …Дух-защитник, — медленно повторяет Се Лянь, разглядывая пушистый хвост, качающийся в такт шагам красной панды. — Меня учили, что духи животных рождаются благодаря даосским ритуалам.
— Не всегда, — Хуа Чэн качает головой. — Время от времени они сами по себе возникают в лесах и горах.
Се Лянь замолкает, рассматривая странное создание. Эта панда даже не призрак некогда жившего зверя, она самый настоящий дух, сотканный из чистой ци, иначе Се Лянь никогда не смог бы её увидеть.
С тех пор, как Се Лянь повстречал Князя Демонов, одна мысль не давала ему покоя.
Он столько всего увидел рядом с демоном — в королевстве Полумесяца, а потом и в Призрачном городе — столько вещей и явлений, которые принято считать злыми, но...
Возможно, «зло» — лишь слово, которое описывает всё неподконтрольное Небесам.
— …Значит, он тебе не подчиняется? — тихо спрашивает Се Лянь.
— Его зовут Чи Чи, и нет, — Хуа Чэн задумчиво вздыхает. — По крайней мере, не напрямую. Он принадлежит кое-кому другому и никогда не станет подчиняться моим приказам.
— …И этот кое-кто послал Чи Чи к нам?
— Так и есть.
Се Лянь разглядывает духа с новым интересом. Хоть аура у него небольшая, она сильна, — такому духу заклинатели (по крайней мере из мира смертных) не помеха.
Кто бы ни послал его, он обладает впечатляющей силой.
Туннель вокруг них растягивается и изменяется с каждым шагом, и Се Лянь солжет, если скажет, что ему ничуть не любопытно, но… кхм…
Его прошлый опыт с пространственной магией Хуа Чэна подсказывает, что лучше лишний раз не испытывать удачу, и принц проглатывает свои вопросы.
В конечном итоге они доходят до конца туннеля; удивительно, но с Хуа Чэном у руля дела идут гораздо веселее, и никаких дверей-ловушек поблизости не оказывается. По ту сторону пространственной печати… Раскинулся лес.
Се Лянь мгновенно узнает этот запах, слышит ветер в кронах и шорох листьев. Коже холодно — должно быть, сейчас ночь, а в подлеске нет ни тепла, ни света.
Где-то впереди Чи Чи, радостно зафыркав, бросается к своему хозяину и запрыгивает ему на руки.
— Ты молодец, — отвечают ему, и Се Лянь узнаёт этот голос. Принц уже слышал его, хотя теперь его обладатель старше: юноша между семнадцатью и двадцатью годами.
Аура впереди тоже ему знакома.
С пылающим ядром внутри, изумрудно-зелёная, будто лес.
Но вот поступь юноши… она другая. Се Лянь уже слышал его шаги на улицах Призрачного Города, а потом в Доме Блаженства, но каждый шаг по лесной подстилке будто бы сильнее, весомее, тяжелее.
Принц вдруг вспоминает, как когда-то в Небесной Столице бог по имени Мин И рассказывал ему легенды о четырёх великих бедствиях, разъяснял происхождение их имен и титулов.
Лазурный Фонарь, Блуждающий В Ночи, — Зелёный Демон по имени Ци Жун, отличающийся дурными вкусами. Самый слабый из четвёрки, даже не настоящее Бедствие, — его и добавили-то в список только для ровного счёта.
Следом идёт Чёрная Вода, Погибель Кораблей — замкнутый Водный Демон, к которому Хуа Чэн, кажется, благоволит.
Самый сильный из четырёх — хоть и давно сгинувший — это Белое Бедствие.
И остаётся тот, кто стоит сейчас перед ним, сильнейший из живущих.
Собиратель Цветов Под Кровавым Дождём, хозяин Призрачного Города — Хуа Чэн.
Но в тот раз Мин И упомянул ещё одного демона — могущественного Свирепого призрака, находящегося у Хуа Чэна в услужении. По словам Мин И, он достаточно силен, чтобы в будущем заменить Ци Жуна в списке Четырёх Великих Бедствий.
Осенние Сумерки, Окутывающие Леса, демон по имени…
— …Жэнь Сун, — выдыхает Се Лянь, вежливо склонив голову.
Свирепый призрак клыкасто ухмыляется и склоняется в глубоком театральном поклоне — скорее ради Хуа Чэна, ведь Се Лянь всё равно не может его увидеть.
— Безмерно рад встрече, ваше высочество, — он распрямляется (мягко звякают серьги) и продолжает: — Логово в трёх ли к северу отсюда, внутри системы пещер, — Жэнь Сун идет впереди, указывая путь князю демонов и его богу; Чи Чи сидит на плече хозяина, и пушистый хвост духа раскачивается в такт шагам. — Внутри удерживают больше двух дюжин пленников, все — обычные люди.
Се Лянь напрягается, услышав про пленников, и поворачивается к Хуа Чэну, но Князь Демонов не разделяет его тревог.
— Он знает, что ты его выследил?
— Нет, — тихо бросает Жэнь Сун. — Я опасался, что он даст дёру, если я покажусь ему на глаза до того, как вы придёте.
Принц задумчиво хмурится, в голове у него роятся вопросы. К кому Хуа Чэн их привёл? Кто этот человек, разговор с которым станет «неплохим уроком» и для Се Ляня, и для Лан Цяньцю?..
— Но все входы и выходы мне известны, так что стоит вам войти, и ему не сбежать.
Если не случится ничего непредвиденного.
(Однако в этот раз лесного демона кое о чём не предупредили, так что откуда ему было знать?)
— …Саньлан, — подаёт голос Се Лянь, когда они доходят до входа в пещеру. — К кому ты меня привёл?
Неваляшка в его рукаве неистово вертится, будто хочет задать тот же вопрос. Вместо ответа Хуа Чэн обхватывает принца одной рукой за талию и притягивает совсем близко, себе под бок. Се Лянь недоумённо выгибает брови, и демон поясняет:
— Заклятье невидимости.
Неваляшка начинает трястись агрессивнее, но Хуа Чэна её злость не беспокоит, а напротив, кажется, даже радует.
Он помогает Се Ляню переступить порог, и бог замечает первую подсказку: пещеры заполонили маленькие зелёные духи. Они снуют туда-сюда под каменными сводами, будто муравьи, и перешептываются; слишком слабые, чтобы стать полноценными призраками. Этих духов даже Призрачными огнями не назовёшь.
Наконец Хуа Чэн тихо говорит:
— Мы пришли нанести визит пустому месту по имени Ци Жун.
Се Лянь слегка подбирается, заслышав имя. Это ведь тот самый почти-непревзойдённый, Лазурный Фонарь, Блуждающий в Ночи?
— Те зелёные духи… — шепчет Се Лянь, бесшумно ступая рядом с Хуа Чэном. — Его из-за них так называют?
— Из-за них тоже, но началось всё не с этого, — отвечает Хуа Чэн.
Се Лянь чувствует: что-то не так.
Се Лянь замечает разницу — Саньлан ещё в тоннеле вёл себя иначе, резче. Превратил Лан Цяньцю в неваляшку, не стал расколдовывать его, хотя принц попросил…
Теперь даже его голос звучит натянутым, как струна.
— Его несколько раз лишали тела, и от него оставался только призрачный огонь. Он стыдится этих историй, поэтому окружил себя зелёными духами и огнями, чтобы скрыть правду, — Бедствие помогает Се Ляню перешагнуть выдолбленную в полу пещеры канавку.
— …Понятно, — Се Лянь позволяет вести себя вперед, но потом останавливается: он всё же должен спросить. — Саньлан?
В ответ он получает тихое “хмм”, и Се Лянь сдерживает желание прочистить горло — приходится напомнить себе, почему им нужно вести себя тихо.
— …Тебя что-то беспокоит?
Повисает тишина. Хуа Чэн стоит на полшага впереди, спиной к нему, всё ещё не отпустив его руки. Пальцы Хуа Чэна сжимаются сильнее, и он вдруг спрашивает:
— Как долго?
Се Лянь ожидал чего угодно, но не этого.
— …Что, прости? — бормочет он, склонив голову. — Я не…
— Дянься, — что-то в его голосе заставляет Се Ляня остановиться, заставляет сердце забиться у бога в горле. — Я никогда больше не подниму эту тему и не стану заставлять тебя говорить, но я должен знать, сколько ты там пробыл.
— … — Глупо притворяться, будто он не понял, о чём Саньлан спрашивает.
Может быть…
Лан Цяньцю прав, Се Лянь и правда склонен избегать проблем.
Принц замолкает. Он молчит не потому, что хочет уберечь других от этого знания (не только поэтому). Он знает, что правда ужасна.
Но это очень далекое знание. Такое далёкое, что не имеет к нему отношения. Нет, он молчит не поэтому.
Если бы он рассказал Фэн Синю или Му Цину, их тревога, вина и беспокойство легли бы на его плечи тяжелым грузом. У него не было на эту тяжесть ни времени, ни сил.
Все его силы уходят на то, чтобы притворяться, что эти годы случились не с ним. Что это кто-то другой прожил их. На то, чтобы удерживать воспоминания глубоко внутри сознания, за толстыми стенами, плотно упакованными в небольшую коробку.
Се Лянь не хочет говорить о том, что чувствовал.
Не хочет от Лан Цяньцю ни извинений, ни компенсации — ничего. Не хочет думать о тех годах, которые Фэн Синь провёл в бесплодных поисках, или о Му Цине и его чувстве вины.
Наконец Се Лянь шепчет:
— Разве это имеет значение?
Прохладные пальцы скользят над его бровью.
— Да, — тихо отвечает Хуа Чэн. — Имеет.
Се Лянь поднимается на цыпочки и шепчет ответ на ухо Князю Демонов.
Хуа Чэн замирает, будто каменная статуя, и Се Лянь готовится к неизбежному. К вопросам.
К жалости.
Но Хуа Чэн не произносит ни слова. Вместо этого…
Се Лянь чувствует, как он наклоняется, и…
Соприкасается лбом со своим богом — прохладная кожа к обжигающе-горячей.
— С… Саньла—?
— Вот и всё, — Князь Демонов отстраняется.
Голос у Саньлана поменялся, стал моложе и выше. Се Лянь тянется проверить собственное лицо, и находит там то, что и ожидал увидеть: маскировку.
Хуа Чэн сотворил им обоим новый облик, скорее всего потому что заклятье невидимости рассеется, когда они зайдут глубже в логово Зелёного демона. Се Лянь с любопытством принимается ощупывать свои щёки, и прямо у него над ухом раздаётся поддразнивающий юный голос:
— Гэгэ не стоит волноваться — он очарователен, как всегда.
Губы принца трогает улыбка: нашел же Саньлан время дразниться! Но… в его словах нет радости. Он… кажется отстранённым, будто бы мыслями он не здесь.
Се Лянь едва не спрашивает, что случилось, но вовремя замолкает: хоть они знакомы совсем немного, Хуа Чэна наверняка поразила новость про целое столетие в гробу. Может, он просто не знает, что сказать.
Се Лянь вот не знает.
Чем глубже они спускаются по сети пещер, тем громче становятся звуки: визгливый смех, пронзительное пение и едва слышное клацанье соударяющихся костей.
Се Лянь крепче сжимает руку Хуа Чэна, и губы Князя Демонов сжимаются в мрачную линию.
Этот смех… кажется смутно знакомым.
Его отзвуки утягивают Се Ляня назад, так далеко назад, ко всем вещам, которые он так старался похоронить в своей памяти. Он против воли замедляет шаг.
Он пытается, изо всех сил пытается убедить себя, что всё это — простое совпадение. Отрицание лучше, чем правда.
Но когда они подходят к самой большой зале, Се Лянь слышит голос, обладателя которого он не хотел бы когда-либо встретить снова.
Насмешливый, хриплый голос — когда-то он был высоким, почти детским, но столетия крика сделали его грубым:
— Докладывай!
Один из мелких призраков выбегает вперёд:
— Мы разорили дюжину храмов Мингуана, а на Небесах никому и дела нет, как вы и сказали! — визгливый смех, кто-то сплевывает на пол. — Господин был прав, прав! Тьфу! Мы всё свалили на последователей Цюань Ичженя, никто и глазом не моргнул!
Опять кто-то на Пэй Мина набросился?
Сначала Гусу, потом Сюань Цзи, а после расследования на Перевале Полумесяца ещё и изгнание Пэй Су…
Да уж, Генералу несладко приходится.
Лабиринт туннелей закончился просторной пещерой, до самых сводов заполненной зелёными духами. Они сторожили маленькие клетки, в которых ютились человеческие пленники. Кости их предшественников валялись вокруг жуткими кучами.
В самом центре стоит огромный котел; если бы не кипящая вода, его можно было бы принять за купальню.
Прямо в нём раскинулся, лениво обмахиваясь рваным веером, демон в зелёных одеждах. Он покачивает носком ботинка в такт крикам и визгам своих прихвостней.
Хуа Чэн и здесь не ошибся.
Зеленый Фонарь, Блуждающий В Ночи…
— Эй! — демон пинает свою подставку для ног. — Я ЖРАТЬ ХОЧУ!
…действительно обладает на редкость дурным вкусом.
Се Лянь слышит, как в углу мужчина лет двадцати пытается успокоить ребёнка, укачивая его на руках.
— Не бойся… — Нетрудно догадаться, зачем Ци Жуну человеческие пленники. — Чшшш… всё будет хорошо… мы… мы выберемся…
Ци Жун, скорчив гримасу, переводит взгляд на отца с сыном. Какое-то время он разглядывает их нечитаемым взглядом, ковыряя в зубах обломком человеческого ребра.
— Пожалуй… — он вздёргивает бровь. — …Я хочу начать с закуски.
Демоны у его ног заходятся в одобряющем визге. Разумеется, всем ясно, кому достанется роль перекуса — тому самому ребёнку. Он самый маленький среди пленников.
Мальчишка, дрожа и всхлипывая, прячется в руках отца, но нечисть не успевает и шагу ступить в его сторону: Хуа Чэн ленивой походкой выходит вперёд, пинком убирая с дороги тех, кому мозгов не хватило убраться самостоятельно.
— … — Взгляд зелёного демона тут же метнулся к источнику движения, и зрачки у него становятся узкими щелками. — А ты кто, блядь, такой?! — выплёвывает он, перекусив ребро. — Кто тебе разрешал высунуться, ублюдок?!
Хуа Чэн улыбается, сцепив за спиной руки.
— Неужто невежество зелёного демона так безгранично, что он не узнаёт этого почётного гостя?
Хуа Чэн говорит легко и приветливо, но Се Лянь видит дальше: под напускным весельем скрыт лёд.
— …Почётного гостя? — фыркает Ци Жун.
— Из королевской семьи Сяньлэ, не меньше.
Эти слова заставляют зеленого демона визгливо расхохотаться.
— Из Сяньлэ? — издевается он. — Да ты шутник ебучий, как я посмотрю!
Се Лянь остаётся неподвижен, не проронив ни слова.
— Расскажи-ка мне, кем ты приходишься Правящему Дому Се?
Улыбка Хуа Чэна становится хитрой.
— …Я прямой потомок Аньлэ.
Се Лянь не может удержать лицо и всё-таки морщится: одного лишь звука имени хватает, чтобы в груди все напряглось от злости. Лан Цяньцю в рукаве тоже не остается равнодушным, узнав это имя.
— Аньлэ?! — хрипло лает Ци Жун, оглядывая юношу перед ним. — Да ни в жизнь! Ты вообще на него не похож! Да и помер он раньше, чем успел наплодить детишек, так что на нём королевская линия Сяньлэ прервалась. Хватило же тебе наглости лгать этому достопочтенному в его же доме!
Се Ляню с трудом удается удержаться и не закатить глаза. В устах Саньлана подобные фразы звучали настоящей угрозой, но вот Ци Жун не дотягивал — получалось смешно и нелепо. Будто он пытается казаться страшнее, чем он есть на самом деле.
— Да? И как он умер? — тянет Хуа Чэн, склоняя голову к плечу.
Се Лянь всегда обладал талантом и боевым чутьём — одних колебаний воздуха ему достаточно, чтобы почувствовать, как Хуа Чэн сменил позу и подобрался.
Будто зверь перед прыжком.
А напряжение всё растёт. Принц чувствует его с тех самых пор, как они вошли в пещеры, и теперь оно достигает высшей точки — вот-вот лопнет.
— Что за херь?! С чего ты взял, что можешь задавать мне вопросы? Эй, кто-нибудь, избавьтесь от этого куска дерьма!
Его маленькие зеленые духи послушно бросаются на юношу, но…
Хуа Чэн уже исчез.
Он оказывается прямо у лазурного демона за спиной и, схватив того за волосы, дёргает его голову на себя.
— Интересная у тебя личина, — шипит Бедствие. — Сними её.
Се Лянь тут же подбирается и прислушивается. Личина? Какая личина могла настолько задеть Хуа Чэна?
— Кем ты себя возомнил трогать меня, ебырь сучий?! — Ци Жун, взвившись, плюётся ядом, пытаясь освободиться. — Что хочу то и ношу—!
БАМ!
Се Лянь подпрыгивает от грохота и с ужасом слышит, как трещит, раскалываясь, каменный пол пещеры. Во все стороны летят мелкие осколки.
Хуа Чэн с такой силой впечатал голову демона в пол, что она целиком ушла под камень, образовав небольшой кратер, из которого торчат шея и тело.
Нет, Се Лянь уже видел раньше жестокость князя демонов — он действовал без сожалений в Яме Грешников, да и Лан Цяньцю угрожал вполне искренне. Но вся эта жестокость была хладнокровной, тщательно контролируемой… Целенаправленной.
БАМ!
БАМ!
БАМ!
— …Саньлан?
…Здесь контролем даже и не пахнет.
Хуа Чэн вздергивает демона за волосы, а потом вбивает головой в пол снова и снова, пока все лицо Ци Жуна не заливает кровь, пока он не начинает хрипеть и давиться ей.
— КТО-НИБУДЬ — КТО-НИБУДЬ, ОСТАНОВИТЕ ЕГО! ПРИДУРКИ, ЧЕГО ВЫ СТОЛБОМ СТОИТЕ?!
Хуа Чэн снова рывком задирает Ци Жуну голову, заставив изогнуть шею так, что вот-вот лопнут жилы, и прожигает взглядом это лицо.
Лицо, которое он обожает, — искаженное в ущербной пародии на оригинал. Изуродованное ненавистью, с глазами зелёными, будто яд.
— Кто меня остановит?
Голос у Хуа Чэна спокойный и самоуверенный, но глаза полны яростной, яркой ненависти, а губы искривлены в оскале.
— Кто на всём белом свете может помешать мне обойтись с тобой как мне угодно, Ци Жун? — хватка на волосах становится ещё более жестокой.
Хуа Чэн вернул себе истинный облик — Лазурный Фонарь никогда не видел его, но алые одежды и этот взгляд… Подсказок оказывается достаточно.
— Ты?! — Ци Жун кашляет, и кровь капает с его подбородка. — Что ты здесь делаешь?! Пришел меня сожрать?!
Раздаётся снисходительный смешок.
— Тебя? — холодно спрашивает Князь Демонов. — Много чести.
Ци Жун сопротивляется яростнее, и Кровавый Дождь с предупреждающим рычанием оголяет клыки у его горла.
— Такую падаль как ты, — шипит Хуа Чэн. — Не едят даже крысы.
Значит, он уже скармливал Ци Жуна стае грызунов? Се Лянь может его понять.
— Так где мы остановились?
БАМ!
— Сними.
БАМ!
— Эту.
БАМ!
— Личину.
— …Саньлан!
Маленькие духи, до этого сновавшие по всей комнате, теперь сбились в группки по углам, попрятались прямиком в клетки со своими смертными заложниками, трясущиеся от ужаса.
Се Лянь не боится. Он торопится к Саньлану и опускает руку тому на спину.
Хуа Чэн замирает, почувствовав прикосновение; в его хватке обвисает истекающее кровью тело Ци Жуна. Кровь капает с безжизненных пальцев на пол.
Се Лянь не удостаивает его ни взглядом — принц не хочет знать, как выглядит уродливая ненависть внутри этой души.
— …Ты в порядке? — тихо спрашивает Се Лянь, поджав губы.
Он не понимает, зачем Саньлан привел их сюда, при чём здесь вообще Ци Жун. Не понимает, что чувствует по поводу настоящей личности Зеленого Демона. И он не имеет ни малейшего понятия, что так сильно разозлило Саньлана.
Князь демонов не отвечает, и Се Лянь принимается мягко разминать ему плечи. Принцу раньше не доводилось успокаивать чью-то злость: Лан Цяньцю был послушным учеником, а Баньюэ — мягкой и покладистой девочкой.
Наверное, больше всех злился Хун-эр, но и он никогда не злился на самого Се Ляня. Он бы скорее проглотил раскаленные угли чем сказал принцу хоть одно неласковое слово. Но вот когда кто-то оскорблял Се Ляня, Хун-эр мгновенно вспыхивал, и его приходилось долго успокаивать.
— Тише, тише, не злись… — тихо говорит он, сжав плечо Князя Демонов одной рукой, а другой поглаживая его по спине. — Всё в порядке… просто успокойся, ладно? Ради меня?
Се Лянь не особо надеется, что сработает: Хуа Чэн за сегодняшний день уже не раз ему отказывал. Но… Постепенно демон расслабляется под его руками, и лицо, которого принц не может видеть, разглаживается.
— …Прошу простить меня, — демон ниже опускает голову. — Я напугал ваше высочество?
— Вовсе нет…
— Я обидел его?
— Нет, — успокаивает Хуа Чэна бог, продолжая гладить его по плечам. — Я просто беспокоился за тебя.
Се Лянь знает, что такое ярость и какие решения она может за собой повлечь. Ему отлично знаком праведный гнев и жажда отмщения. Но ещё ему знакома жестокость, рождённая болью, и сожаления, которые за ней следуют.
Уголки губ Хуа Чэна дёргаются наверх.
— Дянься не должен беспокоиться о таких пустяках, — тихо говорит он. — Я в порядке.
Се Лянь хмурится.
Обычно самоуверенность Хуа Чэна граничит с наглостью, но сейчас… Се Лянь впервые слышит, чтобы он говорил о себе так пренебрежительно.
— Ты не пустяк, — отвечает бог, мягко сжимая плечи спутника.
— … — Хуа Чэн едва заметно улыбается и, потянувшись через плечо, накрывает ладони принца своей.
К удивлению Се Ляня, теперь он не может пошевелиться, не может издать ни звука; хотя само заклятье проще некуда, у принца нет духовных сил, и он не сможет сбросить его сам.
Он не боится: если бы Хуа Чэн желал ему зла, принц уже давно был бы мёртв. Но всё же в его сердце закрадывается тревога. Он замирает, уставившись рассеянным взглядом в ту сторону, где должен быть Ци Жун.
Хуа Чэн повторяет свой вопрос:
— Как умер принц Аньлэ?
…Кажется, Се Лянь догадывается, зачем они здесь.
Он пытается сопротивляться заклятью, напрягает язык и губы, пытаясь остановить этих двух, оборвать этот проклятый разговор… но сопротивление бесполезно.
— А тебя это с чего ебёт?! — Ци Жун сплёвывает кровь, и вместе с ней из его рта вылетает зуб и клацает об пол.
Хуа Чэн тут же снова впечатывает Ци Жуна головой в камень.
БАМ!
И снова задаёт тот же вопрос — спокойнее, но без тени милосердия:
— Как умер принц Аньлэ?
— С чего ты взял, что я что-то знаю?!
БАМ!
— Ты что-то знаешь? — тянет Хуа Чэн, и в этот раз выбирает другую угрозу: — Твой друг дожидается тебя снаружи.
Хуа Чэн объективно несопоставимо сильнее Жэнь Суна, но от одного упоминания лесного демона у Ци Жуна в лице не остаётся ни кровинки.
— Мне позвать его поиграть с тобой?
Насилие и телесная боль с Ци Жуном практически не работали — кому как не Се Ляню об этом знать. Даже в своей смертной жизни он отличался на редкость толстой шкурой; в руках Се Ляня он сломался лишь потому, что пытка была… изощрённой.
Следовало ожидать, что после смерти и обретения призрачного тела его болевой порог стал только выше. Принц сначала думал, что хуже Хуа Чэна врага не придумаешь, но затем вспомнил слова Мин И: магия Жэнь Суна вызывала безумие.
Сложно сказать, как она работает на ком-то, кто уже безумен, но теперь Ци Жун напуган.
— …Лан Цяньцю, — хрипит зелёный демон, брыкаясь и изворачиваясь.
Неваляшка в рукаве Се Ляня начинает дребезжать, и принц морщится.
— ЭТО БЫЛ ЛАН ЦЯНЦЮ, ЯСНО?! — воет Ци Жун, пытаясь высвободиться из хватки Хуа Чэна на волосах. — ОТПУСТИ! ЭТОТ ДОСТОПОЧТЕННЫЙ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ!
Неваляшка так разошлась, что выпала у Се Ляня из рукава и покатилась по полу, яростно раскачиваясь.
Хуа Чэн решает, что пора вернуть маленькой игрушке принца голос, и щёлкает пальцами.
На месте неваляшки в облаке дыма появляется взбешенный Лан Цяньцю. Едва прокашлявшись, он бросается на Ци Жуна:
— Я?! Принц Аньлэ был моим дорогим другом! — рычит он, мотая головой. — Всем известно, что он умер от болезни!
— От болезни? Аньлэ? — Ци Жун начинает хихикать, обвиснув в руках Хуа Чэна, и теперь Лан Цяньцю понимает, какая личина так взбесила красного демона.
Лицо Ци Жуна… было точной копией лица его Наставника, с той лишь разницей, что глаза мерцают зелёным.
— Юнец был здоров, как бык, а вдруг помер ни с того ни с сего! И что это за болезнь такая, а? — Ци Жун оглядывает его с головы до ног. — Не ожидал, что ученик бессердечного Советника Фан Синя окажется таким…
— Я тоже, — вздыхает Хуа Чэн.
— Ты—?!
— Ци Жун, — Князь Демонов вздёргивает бровь и за волосы поднимает зелёного призрака повыше. — Мне показалось, или ты сознался, что был знаком с принцем Аньлэ лично?
— И что с того?! — гримасничает Ци Жун. — Знать кого-то — уже преступление?!
Лан Цяньцю сама идея показалась нелепой:
— Аньлэ был праведным человеком, он не стал бы якшаться с тебе подобными.
— … — Ци Жун впивается в него взглядом, а потом широкая ухмылка перерезает его лицо, обнажая бритвенно-острые зубы (ещё одно отличие).
— А чего он с тобой якшался, а? До тебя ещё не дошло? — зеленый демон заливается смехом. — Боги, а ты и правда тупица!
Лан Цяньцю хмурится, и у Се Ляня что-то обрывается в животе. “Не надо” — думает он. “Это всё бессмысленно”.
Но Ци Жун не замолкает.
— ХАХА, Аньлэ тебя на дух не выносил! — его хохот становится диким, и чем растеряннее выглядит Лан Цяньцю, тем громче смеётся Ци Жун. — Думаешь, народ был счастлив, получив от твоего идиота-папаши по клочку дерьмовой земли и ссаный титул впридачу?!
— Мои родители… — Лан Цяньцю стискивает кулаки. — Были БЛАГОРОДНЫМИ ЛЮДЬМИ! На них закончились многовековые распри между народами Сяньлэ и Юнъани! Отец принял их, подарил им земли и звания — у Аньлэ нет причин меня ненавидеть!
Лан Цяньцю говорит правду, только вот… Ци Жун хохочет ещё громче.
— Думаешь, это имеет значение?!
Се Лянь слушает насмешки демона, стиснув зубы.
— Краденая земля! Краденые титулы! Вернули немного награбленного добра законным хозяевам и назвали невиданной щедростью! ХА! — он всё смеётся. — Тупые СВИНЬИ! Вы все заслуживали смерти! А ты потом из мести убил Аньлэ!
Хуа Чэн вскидывает бровь и, грубо встряхнув демона, заставляет его посмотреть себе в глаза.
— С чего такая уверенность, что не болезнь убила Аньлэ?
Зелёный демон смотрит на него снизу вверх загнанно и зло, а затем фыркает.
Лан Цяньцю едва выносит вид этого лица — лица человека, с которым его связывают самые сложные в жизни отношения — искаженного таким уродливым выражением.
— Потому что он явно не просто так умер сразу после Золотого Пира.
Се Лянь практически видит, как понимание начинает настигать его ученика: медленное, леденящее душу осознание истины.
Знакомая боль, Се Лянь уже испытывал нечто подобное. Тогда он думал, что у него есть друг, но не видел, как далеко друг от друга они стояли на самом деле. Как мало принц о нём знал.
Но тогда Се Ляню повезло.
— Значит… — Лан Цяньцю тяжело сглатывает, не сводя с Ци Жуна взгляда. — …Вы с принцем Аньлэ тогда..?
— Я подтолкнул в нужную сторону, — Ци Жун пожимает плечами. — А дальше он сам подсуетился. Наши планы почти увенчались успехом.
Се Лянь стискивает зубы.
— Всё прошло бы как по маслу, не объявись этот проклятый Советник…
Что ж, вот оно.
— …”Наши планы”? — тихо спрашивает Лан Цяньцю.
Се Лянь отвернулся бы, если б мог.
— Наши — народа Сяньлэ, — ухмыляется Ци Жун, упиваясь чужой болью. — Мы решили не скрывать свою благодарность и засунуть её глубоко твоему дерьмовому папаше в зад! Собирались и тебя прикончить, чтоб никакой юнаньской крови не осталось, чтоб сгнил ваш сучий род! — его визгливый смех эхом отражается от стен. — Только вот твой наставничек прибежал спасать тебя… снова! ВЫРОДОК!
Он стенает так убедительно, будто продолжит биться головой об пол, даже если Хуа Чэн его отпустит.
— …Снова?
Се Лянь молча проклял тот факт, что между ним и Хуа Чэном не установлена духовная связь — теперь он никак не может попросить снять заклятье.
— Ты думаешь, обычные бандиты смогли бы перебить столько королевской стражи? — Ци Жун, застонав, вдруг снова начинает хохотать и сучить пятками. — Блядские демоны, да у тебя собачье дерьмо вместо мозгов!
Конечно, Лан Цяньцю вспоминает. Се Лянь знает, что вспоминает.
День, когда они встретились.
Как много полегло солдат. Как молод он был. Как сильно напуган.
Каждый человек в тот день умер ради него, и это бремя принц нёс всю жизнь. Се Лянь знает, каково это.
(Это больно.)
— …Это Аньлэ подстроил? — тихо спрашивает Лан Цяньцю, будто враз став меньше.
В конечном итоге, здесь их истории расходятся.
У Се Ляня был друг, которого принц не понимал, и их жизни различались слишком сильно. Хотя они оба пытались, никто не мог чётко разглядеть другого.
Но внутри, под всем этим…
Между ними не было ненависти. Никогда.
Но когда ты появился на свет единственным в своём роде, когда ты не имеешь равных, когда ты слишком наивен и не видишь огромного разрыва в положении и богатстве… О какой связи может идти речь?
Но стоит узнать, что люди думают о тебе на самом деле…
И приходит боль.
Вместе с жестоким, колоссальным одиночеством.
Се Лянь был весёлым и счастливым ребёнком — он не знал, что может быть иначе.
Но его преследовала пустота, которую он всегда старался чем-то заполнить. Особая, одинокая тишина.
Лан Цяньцю был таким же — с той лишь разницей, что ему удалось сохранить иллюзию всемогущества.
Се Лянь чувствовал себя в безопасности когда думал, что может всё.
Никогда не боялся, потому что был уверен в своей силе.
Но стоит лишь осознать, как мало тебе доступно, какие крохи ты видишь и знаешь, и мир становится пугающим местом.
Ты начинаешь сомневаться в себе.
Оглядываться назад, вспоминать всё, что говорил и делал, когда считал себя всеведущим.
— О, я понял! — Ци Жун заливается смехом, сверкая глазами. — Ты ведь своими руками закопал дорогого Наставника! Вонзил ему в сердце кол — АЙЯЙЙЙЙ!
Под сводами пещеры раздаётся визг — это Хуа Чэн резко вздёргивает демона над землёй за волосы.
(Про кол Се Лянь ему не рассказывал.)
Наконец заклятье спадает — Ци Жун уже сказал всё, что должен был.
Первое же слово, вылетевшее изо рта Се Ляня, заставляет Лан Цяньцю вытаращится на него во все глаза. Хуа Чэн тоже удивлён, хоть и куда в меньшей степени, когда бог бормочет:
— Брехня.
— …Чего? — Ци Жун выворачивает шею, чтобы бросить на него взгляд из-под руки Хуа Чэна.
— Ты завалился в чужой дом, ОТВЛЁК ХОЗЯИНА ОТ ОБЕДА, а после этого у тебя язык повернулся НАЗВАТЬ ЕГО ЛЖЕЦОМ?! — Ци Жун скрещивает руки на груди. — ПРОВАЛИВАЙ, А!
Се Лянь не обращает на него внимания, полностью сосредоточившись на Лан Цяньцю.
— Твой отец… ты видел меня, — напоминает он принцу, умоляя. — Я его убил. Аньлэ… всё как ты и сказал, у него не было причин тебя недолюбливать. Этот призрак давно выжил из ума, ему в радость сеять смуту, не верь ни единому его слову…
— Постой-ка, так это ты Советник Фансинь? — тянет Ци Жун, придирчиво оглядывая созданный Хуа Чэном облик. — Я-то думал ты красавчиком будешь, так тебя слухи расхваливали! Вот дерьмо, и тут всё переврали! Чего тебе так не терпится на себя всех собак повесить, а, старик? Король и так был на последнем издыхании, а ты заладил: “я его убил, я”! — зелёный демон трясётся от смеха. — Бесишься, поди, что не первый до него добрался!
— Я… — Се Лянь сжимает в кулаки дрожащие ладони. — Я не… всё не так..
— Наставник, — хрипло обрывает его Лан Цяньцю, и Се Лянь опускает голову. — Перестаньте.
Но что ему останется, если он перестанет?
Кажется, он начинает понимать, о чём тогда говорил Пэй Мин.
“Вы гордитесь своей способностью выносить страдания.”
Что-то сжимается у Се Ляня в горле, а губы вздрагивают.
“Это единственный способ смириться с наказаниями длиною в жизнь.”
Лан Цяньцю всё равно всё узнал. Ему всё равно больно.
И если всё действительно так и есть…
Какая это малость в сравнении с веками поражений и неудач, но…
Се Лянь провёл в гробу больше времени, чем в окружении людей, и только тени тех, кого он потерял, составляли ему компанию. Он думал, что останется лежать там, пока его дух не развеется, — сколько бы веков на это ни ушло.
Каждый день с тех пор Се Лянь просыпается, окруженный тьмой. Иногда он вскидывает руки и тянется вверх изо всех сил, только чтобы проверить, нет ли над ним деревянной крышки.
И теперь, когда Лан Цяньцю узнал правду из уст Ци Жуна… это не просто очередная неудача.
Это значит, что у многолетнего заточения не было цели. Что Се Лянь вынес его напрасно. Что…
Что он пережил всё это из-за Ци Жуна.
— …Ты жалок.
У него низкий, холодный голос, и зелёный демон не сразу понимает, что обращаются к нему. Какое-то время он ещё хрюкает от смеха над Лан Цяньцю, но постепенно осознание настигает его, и он корчит гримасу:
— Кто ещё тут жалок, а?! ХА! Это ты, ты посмешище!
— Нет, — ровно отвечает Се Лянь, медленно поднимая голову. Его голос спокоен: ни следа неконтролируемого гнева его юности. — Это над тобой все смеются.
Визг и хихиканье зелёного демона тут же обрываются, Ци Жун неотрывно следит за ним взглядом.
— Ты всегда был посмешищем, Ци Жун, таким и остаёшься. Даже когда пытаешься посмеяться сам.
Теперь, когда бог уже не озабочен вопросами маскировки, Хуа Чэн позволяет исчезнуть другой личине.
Наконец, зелёные глаза распахиваются: узнал.
— …Царственный брат?
Ци Жун потрясённо замирает, а потом усмехается, завидев в глазах принца кангу.
— Ха, опять вознёсся! Пустоголовые куски дерьма на небесах никак не разглядят, какой ты больной выродок! Так это ты был Фан Синем? Всё это время? ХА! ХА! ДА Я ЩАС СДОХНУ ОТ СМЕХА!
Лицо Хуа Чэна темнеет, а призрак меж тем продолжает, содрогаясь в его хватке от безумных визгливых смешков:
— Твой любимый небесный император оставил тебя в кангах? Ха! — зелёный демон возбужденно трясётся. — Как ты вообще получил ещё один шанс?! Встал на колени и отсосал его пёсий х—!
БАМ!
В этот раз он впечатывает Ци Жуна головой в пол настолько сильно, что череп призрака застревает в камнях. Хуа Чэн отпускает чужой загривок и молча смотрит, как Ци Жун извивается, упираясь в пол ладонями, тщетно пытаясь освободиться.
Когда ему всё же удается выползти, он носит собственное лицо. Не Се Ляня.
Но зелёный демон не успевает даже сесть: сапог надавливает ему на голову, впечатывает лицом в раздробленный пол, пока не начинают трещать кости и кожу не свозит каменная крошка.
— Саньлан, — спокойно зовёт бог. — Остановись.
Хуа Чэн не произносит ни слова, а взгляд у него безумный.
И всё же он подчиняется: дрожа от злости, он убирает ногу и отступает на шаг назад.
Лан Цяньцю совсем рядом тоже дрожит — но не от гнева. Гнев придёт позже.
Сейчас в нём только вина и сожаления.
Се Лянь прикрывает глаза и вздыхает: сколько бы времени ни прошло, а ему всё равно приходится убирать за Ци Жуном бардак.
— Ты потратил столько сил… — Се Лянь делает шаг к нему. — Чтобы отомстить за семью, частью которой не являешься.
Ци Жун, успевший подняться на четвереньки, бросает на него полный ненависти взгляд.
— Мои родители приняли тебя из чувства долга, — шепчет старший из двоюродных братьев, с презрением разглядывая ауру перед собой.
Дух Ци Жуна извращённый и уродливый, будто бы увитый шипами и искрами, и по цвету напоминает гнойник — воспалённая плоть, которую необходимо отрезать.
— А затем я изгнал тебя.
Зубы Ци Жуна тревожно щёлкнули, и Хуа Чэн удовлетворенно отметил мелькнувший на его лице страх.
— …Перед тем как убил, — шипит зелёный демон. Его когти скребут каменную крошку, и он выплёвывает с горечью и издёвкой: — Об этом твой драгоценный император знает?! Или ты думаешь, что он тебя выставит после этого вон?! ХА! Обманщик! Лицемерный — !
— Подозреваю, что знает, — отвечает Се Лянь. — В любом случае, меня это не волнует.
— Что? — Ци Жуну удаётся, наконец, сесть. — Неужто царственный брат этого достопочтенного перестал прикидываться святошей?!
Вопреки всему, Се Ляня заставляют улыбнуться эти слова.
— Я никогда не считал себя святым, Ци Жун, — шепчет он. — Прошли века с тех пор, как я думал о себе хоть что-то хорошее.
Он не может видеть, как меняется лицо Хуа Чэна.
— Но то, что я сделал с тобой, меня ни капли не беспокоит, — легко сознаётся Се Лянь. Ци Жун задыхается от ярости, и бог добавляет: — Даже наоборот.
— Чт—?!
— Для меня это хорошее воспоминание, — объясняет Се Лянь. — Иногда думаю о нём, когда выдаётся плохой день, и на душе становится легче, — Скрестив руки на груди, он склоняет голову к плечу. — Но, должен признаться, сейчас ты превзошел сам себя, и стало ещё забавнее.
Шкура у Ци Жуна толще брони, он может вытерпеть любые пытки. Но вот снисходительного отношения он совершенно не выносит — вот почему наследный принц был единственным, кто действительно мог довести его до белого каления, ранить в самую сердцевину.
— Ты так боялся Поветрия Ликов, что выбрал себе в союзники тварь, погубившую Сяньлэ…
Се Лянь и сейчас не может назвать имени Безликого Бая, но прекрасно помнит — и ненавидит — их союз.
— А потом провел века, убивая во имя них, — заключает Се Лянь, покачивая головой. — Ты и вправду жалкий.
Зелёный демон прожигает его ядовитым взглядом, с его подбородка капает кровь. Даже с его родным лицом они выглядят похоже: одни и те же черты, семейное сходство.
Волосы у Ци Жуна темнее и более волнистые, а нос и подбородок острее.
Но больше всего отличаются выражения лиц: одно навсегда застыло в маске ненависти. Даже губы Ци Жуна изогнуты резко, насмешливо. И ярче всего эта ненависть видна сейчас, когда он смотрит снизу вверх на Се Ляня, и руки у него дрожат от желания его придушить.
— А ты смелый, когда Князь Демонов прикрывает тебе зад, да? — фыркает Ци Жун и переводит взгляд на ничего не выражающее лицо Хуа Чэна. — Заявился в мой дом, угрожаешь и оскорбляешь, притворяешься будто ты лучше, чем я..!
— Так и есть, — отвечает Се Лянь. — И Саньлану не нужно защищать меня от тебя, — Он приседает на корточки перед Ци Жуном, расслабленно опустив на колени руки. Есть что-то жуткое в том, как легко его слепые глаза поддерживают иллюзию зрительного контакта. — Попробуй ударить меня, если не согласен. Я не позволю ему вмешаться.
Конечно, Ци Жун знает, что ничем хорошим затея не кончится, но он всегда был импульсивен.
Се Лянь легко ловит его кулак и удерживает безо всяких усилий. Рука зеленого демона трясется от напряжения.
— Вот это да, — тянет бог с ядовитой иронией. — Ци Жун стал таким сильным.
Конечно, двоюродный брат всегда был слабым — даже в самых отвратительных его делах не обошлось без посторонней помощи.
На Пиру Чистого Золота Аньлэ сделал всю работу за него. А что касается Хун-эра…
Ци Жун смог ранить его только благодаря Безликому Баю. Се Лянь знает, что Хун-эр сам решил не звать на помощь. Не сопротивляться.
Драка и крики наверняка разбудили бы Се Ляня, привели бы его прямиком в руки Белого Бедствия.
Но даже в семнадцать Хун-эр бы одолел Ци Жуна в бою один на один: в конце концов, Ци Жун вел безопасную и сытую жизнь избалованного господина, а вот его Хун-эр…
Хун-эр был солдатом.
— Неудивительно, что ты причислен к Великим Бедствиям, — продолжает Се Лянь лёгким тоном. — Я дрожу от страха.
Его рука никогда не была так тверда.
Трудно вспоминать тот день и не погружаться с головой в ярость, которая уже захлестнула его однажды. Трудно сопротивляться желанию разодрать зелёного демона на части.
Но Се Лянь — не единственный, у кого с Ци Жуном старые счеты. Жизнь призрака теперь принадлежит не ему одному.
В любом случае…
У Се Ляня было восемь столетий, чтобы поразмышлять о жизни.
Он знает, что из Ци Жуна невозможно выбить нужную реакцию.
— Но ты хуже меня, — шепчет принц, продолжая удерживать кулак Ци Жуна. — Не потому, что ты слаб.
Он отпускает чужую руку и поднимается на ноги.
— Мне далеко до хорошего человека, — спокойно признаёт Се Лянь.
Хуа Чэн бросает на него взгляд, полный сложных, противоречивых чувств.
— Я совершал ужасные вещи, но… — он склоняет голову к плечу и смотрит на Ци Жуна сверху вниз.
Принц всегда смотрел на него именно так. Сколько бы статуй божества Ци Жун ни сбрасывал с алтарей, чтобы поменяться с ним местами, каким-то образом итог всегда оказывался один.
— Ты сын своего отца, — шепчет Се Лянь, и ему не нужно зрение, чтобы знать, что Ци Жун вздрогнул. — И я не думаю, что когда-нибудь смогу пасть так низко.
Отца Ци Жуна быстро позабыли после его смерти — он жив только в памяти тех, кто знал его лично. Всё его уродство и жестокость знакомы только Се Ляню, Ци Жуну и им подобным, и это сравнение так отвратительно, что даже безумный зелёный демон дергается прочь.
— …Заткнись, — выплевывает он и, вырвавшись, принимается колотить каменный пол. — Заткнись! …ЗАКРОЙ СВОЙ СУЧИЙ РОТ! ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ! Я ДОСТАТОЧНО НАСЛУШАЛСЯ ОТ ТЕБЯ! НЕУДАЧНИК! УБОГИЙ НЕДОНОСОК!
Хм, ничего нового.
— ЯВИЛСЯ, ВЫБЛЯДОК, ВЕСЬ В ПОТУ И ХУЙ ВО РТУ!
А вот этого Се Лянь еще раньше не слышал.
Глаза Хуа Чэна опасно вспыхивают, и единственное, что не дает ему расчленить Ци Жуна прямо здесь, — это приказ Се Ляня не вмешиваться. Однако…
— СУЧИЙ ПОТРОХ! УБЛЮДОК! МРАЗЬ! ЧТОБ ТЕБЯ—!
БАХ!
— ААА!
До этого замерший от ужаса Лан Цяньцю наконец бросился в битву: одним размашистым движением меча он разрубает Ци Жуна ровно посередине.
— Лан Цяньцю! — успевает выкрикнуть Се Лянь. — Стой!
— Что?! — ученик бросает на него напряженный взгляд, будто опасается, что наставник выжил из ума. — Вы не слышали, что он сказал?! ОН УБИЛ ВСЮ МОЮ СЕМЬЮ! С ЧЕГО Я ДОЛЖЕН ЕГО ЖАЛЕТЬ?! ПОСМОТРИТЕ, ЧТО ОН С ВАМИ СДЕЛАЛ!
Се Лянь вздрагивает.
Вот поэтому он и не любит рассказывать о себе: ты делишься одной крошечной деталью о каком-нибудь не-самом-лучшем эпизоде своей жизни, и бум! Теперь это не только его проблемы, но ещё и Лан Цяньцю.
В каком-то смысле это справедливо… а в каком-то нет.
— Убить его сложнее, чем просто порубить на части, — фыркает Хуа Чэн. — Тебе нужно будет найти и уничтожить его прах.
— Ладно! — рычит Лан Цяньцю, расправляя плечи. — Я найду его! Наплевать, сколько лет на это уйдёт!
Се Лянь уже собирается возразить, но тут слышит странный глухой топот. Будто… животное? Но не совсем. Он отчетливо слышит, как с полом соприкасаются четыре конечности, но сама последовательность шагов звучит странно.
За его плечом морщится Хуа Чэн.
— Я бы пережил без этого зрелища.
Се Лянь поворачивает к нему голову, и Хуа Чэн объясняет:
— Он… сбегает, — потом добавляет, скривив губы: — По частям.
Ох.
Се Лянь морщится от этой мысли; по крайней мере он избавлен от необходимости наблюдать, как нижняя часть тела Ци Жуна носится по пещере, натыкаясь на все подряд, а голова и плечи убегают на руках.
— ЕЩЁ НИЧЕГО НЕ КОНЧЕНО, УБЛЮДКИ! ЭЙ! ЭЙ! СЮДА! ДА ЧТОБ ТЕБЯ—! — он на руках подбирается к своим ногам и пытается ухватить одну за лодыжку. Не удержав равновесие, части Ци Жуна валятся на пол. — ЭТОТ ДОСТОПОЧТЕННЫЙ ЕЩЁ ВЕРНЕТСЯ, ТОГДА И ПОСМОТРИМ, КТО КОГО!
Се Лянь со стоном потирает виски — какое унижение, что они с Ци Жуном родственники.
Принц почти ожидает, что Лан Цяньцю ринется за призраком, но тот не торопится — видимо, понимает, что в разрубленном состоянии Ци Жун не уйдёт далеко. Вместо этого он поворачивается к Се Ляню.
— Вы довольны? — бог не отвечает, но Лан Цяньцю это не останавливает. — Теперь, когда мне всё известно, ответьте мне на один вопрос.
Се Лянь устало вздыхает и отнимает руку от лица.
— Какой?
— Мой отец, — бормочет Лан Цяньцю. — Что случилось между вами двумя?
Се Лянь замолкает: взбудораженные воспоминания царапают сознание.
— …Тебе не станет легче от этого знания, Лан Цяньцю, — шепчет он.
Иногда правда ужаснее жизни во лжи.
— Наставник… Это решать не вам.
Да, наверное, он прав.
— Он был уже ранен, когда вы нашли его?
— …Да, — признает Се Лянь, обхватив себя руками.
— Тяжело?
Он закусывает губу, пытаясь прогнать из памяти полные доверия глаза короля.
— Да, — шепчет Се Лянь. — Он бы не выжил.
Он мог бы попытаться солгать, сказать, что не знает наверняка… Но бог отлично помнит тот день. Помнит, как мучился раненый. Как смерть настигала его, медленно, но неотвратимо.
— …Тогда почему?
Он хочет спорить, отрицать, доказывать, что ничего уже не станет лучше и легче, что знание ничего не исправит, но…
Ложь тоже ничего не исправила. Они всё равно оказались здесь.
Если бы Се Лянь не изменился со времен юности, он бы обвинил во всём Хуа Чэна. Злился бы на него за боль и сожаление, которые принесла вскрывшаяся правда. За муку, которую испытывает сейчас.
Но он не злится. Се Лянь сам сделал свой выбор.
— …Он приказал мне созвать солдат и перебить всех беженцев Сяньлэ в городе, — тихо отвечает он, крепче обхватывая себя руками.
Он знает, каково это — любить своего отца и разочароваться в нём. Научиться жить с этим разочарованием.
— Если бы он прожил ещё немного, то успел бы позвать оставшихся в зале стражников и передать приказ им, — заключает Се Лянь; он чувствует себя пустой оболочкой. — Вот почему я…
Вот почему он помог королю умереть — быстро и относительно безболезненно.
— …Я бы им не позволил, — Лан Цяньцю не сводит с Се Ляня глаз. Так много чувств разрывают его на части…
Так много боли.
— Вы же знаете, что не позволил.
— …Да, — соглашается его Наставник. — Но я не хотел, чтобы твоим последним воспоминанием об отце стало это.
Принц застывает, молчаливый и напряжённый, и Се Лянь понятия не имеет, что он ответит.
— …Вместо этого вы решили забрать у меня последнего близкого человека, который у меня остался. Последнего, кого я мог назвать семьёй, — тихо замечает Лан Цяньцю. — Вас.
Се Лянь не мог знать, как больно будет это услышать.
— …Я не был тебе нужен, — он крепче сжимает себя руками, сгорбившись.
— Вы были нужны мне больше жизни, — шепчет Лан Цяньцю.
Ему так нужен был его Наставник, его голос до сих пор наполнен болью тех воспоминаний.
— Мне было семнадцать, и я остался один, — что-то обрывается в его горле. — Для вас, наверное, было так легко…
Хуа Чэн подбирается, но Се Лянь только опускает голову.
— Не было.
Лан Цяньцю прикрывает глаза и старается дышать через нос. Се Лянь чувствует, как сильно он пытается быть рассудительным, думать о своих словах и решениях.
В своем сердце — глубже боли, злости и вины — он любит своего Наставника и не хочет поступить необдуманно.
Но это не значит, что его слова не причиняют боль — пусть даже им обоим необходимо услышать их.
— …Я знаю, что вы думали, что поступаете правильно, — тихо говорит Лан Цяньцю. Теперь он в этом уверен. — Но вы сделали это не ради меня.
Что-то обрывается у Се Ляня в животе.
— Вы… — принц Юнъани качает головой. — Я не знаю, было ли вам настолько больно, или вы настолько себя ненавидите, но…
Хуа Чэн опасно щурится.
— Мальчик, следи за языком.
— Саньлан, — в тихом голосе Се Ляня отчетливо слышна мольба. — Позволь ему договорить.
— …Вы использовали меня, чтобы причинить себе боль, — заключает Лан Цяньцю, и каждое слово ложится на грудь Се Ляня, будто тяжелый камень.
Его ученик несёт похожий груз: знание, на какую судьбу он обрёк своего Наставника.
— Мне придётся жить с этим, но и вам тоже.
Тело Се Ляня реагирует на эти слова физически: сжимается, горбится, будто бы что-то может защитить его от боли, вскипающей внутри.
Потому что Лан Цяньцю прав.
“Я… я не хотел!”
Больно.
Больно помнить, сколько Се Лянь принёс страданий.
“Зачем вы меня заставили?!”
Тогда Лан Цяньцю плакал и прижимал его к груди, укачивал на руках. Напуганный мальчик, оставшийся один.
И…
“Т-ты мне всё еще нужен!”
Он так и сказал.
Горе сдавливает Се Ляню горло.
Он забыл, что Лан Цяньцю сказал это.
“Наставник, простите меня…”
Больно.
Больно, потому что…
“Что следует сделать, повстречав зло?”
Лан Цяньцю прав.
Се Лянь хотел наказания — не только за эту ошибку, но и за множество предыдущих. Он хотел броситься на меч, прежде чем он разрубит кого-то другого.
Он ни от чего не защитил Лан Цяньцю. Он заставил мальчика стать палачом.
Правда в том, что Се Лянь глубоко его ранил.
Наследный принц Юнъани разворачивается и молча выходит из пещеры, явно собираясь заняться Ци Жуном. Хуа Чэн кривит губы в оскале и уже собирается пойти следом, но…
— Не надо, — предупреждает Се Лянь. Князь демонов колеблется, и бог добавляет: — Если пойдешь, я буду злиться.
Хуа Чэн замирает как вкопанный.
Не потому, что Се Лянь злится — скорее, наоборот. Голос у бога…
Невозможно печальный.
— Он не имел права так с тобой говорить, — мрачно бормочет Хуа Чэн, оборачиваясь к своему богу. — Кто-то должен научить его манерам…
— Он имел полное право, — печально, но твердо обрывает его Се Лянь. — Я причинил ему боль. Зачем было приводить его сюда, показывать, как всё обстояло на самом деле, а потом запретить говорить и чувствовать?
— Он должен был знать, что ты на самом деле сделал и почему, — Хуа Чэн шагает вперёд и останавливается напротив Се Ляня, глядя, как вина придавливает его к земле.
— …Ты даже не понимаешь, что я сделал на самом деле, — горько шепчет Се Лянь, качая головой.
— Дянься…
— Я использовал его, — принц отворачивается; он обхватывает себя так крепко, что болят рёбра. — Я лгал ему.
— Ты пытался его защитить, — Хуа Чэн снова делает шаг к нему, не позволяя Се Ляню уйти слишком далеко, увязнуть в ненависти к себе.
— Нет, — выходит хрипло, Се Лянь сухо сглатывает. — Я думал, что защищаю его, но на деле… Я чувствовал себя виноватым и хотел наказания.
— Восстание спланировали Ци Жун и Аньлэ, — твёрдо поправляет его Хуа Чэн. — Не ты.
— Нет… — Се Лянь с досадой отворачивается, пытаясь подобрать слова, которые объяснили бы его спутнику некоторые очевидные вещи. То, что для него самого было давно принятой частью реальности. — Мне было слишком хорошо.
Хуа Чэн замирает, подняв брови.
— Что?
Принц стонет, прижимая ладони к вискам.
— Я слишком задержался, и был… я был счастлив! — фыркает он, вцепившись в волосы. — Я бог несчастий, Хуа Чэн. Когда я остаюсь где-то надолго, я…
Он не плачет. Не по-настоящему.
Но голос всё равно срывается.
— Я ломаю вещи.
Повисает тишина, потом Се Лянь чувствует на плече теплую тяжесть — ладонь Хуа Чэна.
— …Ох, Дянься, — вздыхает Князь Демонов, и в голосе у него столько всего, что не разобрать. — Это неправда.
Се Лянь прикусывает губу, пытаясь припомнить какое-нибудь доказательство словам Хуа Чэна. Какой-нибудь случай, когда всё, что он любил, не пострадало, не рассыпалось от его ошибок.
Он не может найти ни одного.
И всё же…
Хуа Чэн говорит с таким убеждением. Он кажется уверенным в своих словах, в себе.
— …Саньлан? — шепчет бог.
На его плечо ложится вторая ладонь — тень объятия.
Кое-что беспокоило Се Ляня с тех самых пор, как Хуа Чэн выкрал его с небес. Что-то подсознательное, безотчетное. И всё же…
Се Лянь оглядывается на него через плечо.
— …Мы встречались раньше?