Одежда аккуратно вешается на стиральную машинку, ибо небрежное отношение к собственным вещам Лололошка себе не простит, хотя сегодня и отправит их в стирку. Эта неделя была слишком напряжённой даже для стальных нервов Лололошки. Всё-таки, когда ты выслушиваешь постоянные крики родителей о том, что, то чем ты занимаешься бессмысленно и пора уже на завод. Волей-неволей привыкаешь даже к самым стрессовым ситуациям. Правда, это не делает тебя сильнее, лишь быстрее убивает всякое желание двигаться дальше и идти к мечте. Однако Лололошка как-то сохранил в себе эти детскую наивность и мечту, каждый день, подогревая её новыми свершениями. И вот уже Лололошка пришёл к мечте, которую омрачают недавние происшествия.

Вода медленно стекает по изгибам тела, смывая с собой грязь, пот и усталость. В руку набирается шампунь с запахом апельсина и черники, который массирующими движениями распределяется по волосам. Белая воздушная пена устремляется к водостоку и в нём же и исчезает. Гель для душа с запахом кофе напоминает о Джодахе. Всегда этот горький запах был его частью, всегда хотелось в нём утонуть, вдохнуть полной грудью и запомнить все тонкие и еле уловимые нотки. Хотелось просто нарушить все границы, выстроенные обществом и самим Джодахом.

Невольно мозг рисует этот заставляющий сердце замирать образ. Пурпурные глаза прищурены и смотрят на него с еле скрываемой едкой ухмылкой. Раскалённый кислород покидает лёгкие, когда чужие губы примыкают к его шее. Руки с силой сжимают, когда Лололошка хочет тронуть Ави.

— Я не разрешал себя трогать, — томно и глубоко шепчет Джодах ему на ухо, прикусывая его кончик.

Лололошка прислоняется спиной к холодной плитке и приоткрывает глаза. Дыхание вместе с паром будто поднимается к потолку. Щёки со лбом горят огнём, пока губы пытаются приглушить тихие стоны, как будто его может кто-то услышать из соседей и что-то не то подумать. Рука поднимается вверх и тягуче опускается вниз. Мягкие прикосновения заставляют забыться и выкинуть из головы все ненужные мысли. Всё это выглядит и звучит чертовски неправильно, порочно и грязно, но никто его не осудит за желания и влажные фантазии. Рука опускается вниз и вновь поднимается вверх. Лололошка прикрывает глаза и опускает их вниз, чтобы вновь запрокинуть голову к потолку и свету одинокой лампы. В ушах отдаётся стук толчков собственной крови, заглушаемый хлопками крыльев и приглушёнными стонами. На краях глаз скапливаются кристаллики слёз, которые вместе с водой падают и разбиваются о дно ванны. Плавные движения продолжаются, но только чуть быстрее. Мокрые волосы прилипают ко лбу, а на языке ощущается привкус металла. Рука последний раз опускается и поднимается, и Лололошка медленно сползает вниз по мокрой плитке.

Лололошка тяжело дышит, пару прядей падает на глаза, заставляя зажмуриться от воды. Кран опускают вниз, выключая, таким образом, воду. Белое махровое полотенце оборачивается вокруг пояса, пока полотенцем поменьше взъерошивают и убирают лишнюю влагу из волос. Часы в гостиной показывают девять часов вечера и, конечно, в честь долгих недельных выходных можно себе позволить лечь позже, но усталость даёт о себе знать.

Всё-таки отыгрывать несколько дней подряд в безумном ритме почти всю пьесу, подогреваемую всеобщей подавленностью и недоверием, задача не из лёгких. Особенно больно смотреть на Эбардо, который пытается из себя выдать хоть что-то, но при этом всё также звучит тягуче, заунывно, и будто он с секунды на секунду впадёт в истерику.

Сан-Франу не легче. Найти за неделю достойную замену Бартоломью, переделать структуру прожекторов так, чтобы не было и малейшей вероятности падения, затыкание СМИ и их последующее дислоцирование из театра, а так же забота о некоторых актёрах — звучит как что-то невыполнимое. Кофе льётся рекой, а синяки под глазами становятся всё больше, из-за чего Лололошка начинает беспокоиться о том, как бы сам Сан-Фран таким темпами не угодил в больницу с сердечным приступом.

Хотя беспокоиться лучше почти за всех, особенно за Джодаха и Эбардо. Один ходит по острию ножа, как будто обладает бессмертием и сможет выжить после роковой встречи с ядом, пулей, ножом или чем пострашнее. Другой клятвенно обещает обратиться за помощью, но кажется этого не делает, из-за чего чахнет как цветок без воды в горшке. Иногда Лололошку удивляет, как они дожили до своих лет, пребывая в относительном здравии и целостности тела, хотя в последнем парень не до конца уверен. Всё-таки у Эбардо прослеживается лёгкая хромота на одну ногу. Да это не заметно, как обычным зрителям, так и режиссёру. Да и если буквально не вглядываться в его походку с биноклем, навряд ли это получится заметить. Однако факт остаётся фактом: Эбардо частично пострадал физически, а Джодах… Об этом даже думать и размышлять не хочется, особенно раздражают попытки собственно разума покопаться в голове собеседника и выцепить для будущих размышлений перед сном хоть что-нибудь. И Лололошке очень не нравится то, что говорит ему анализ и здравый рассудок.

Первое, что бросается это боязнь неожиданных и продолжительных прикосновений, что может послужить как одним из подтверждений, как физического, так и сексуального насилия. Также зацикленность на плохом довольно много говорит о внутреннем мире собеседника. И тут уже можно приплести, что угодно, от простого неимения других тем для разговора, до депрессии. Однако это всего лишь теория, которая не имеет почти никаких подкреплений, кроме слов о посещении психолога. Хотя, кто сейчас так не делает?

Все просто стали более открыты в этом плане и стали заботиться о своём ментальном здоровье. И это хорошо. Ведь не стоит ждать, пока проблемы станут настолько тяжёлыми, что на этой своеобразной горе случиться обвал, под которым ты просто задохнёшься не в силах что-либо продолжать. Лучше заранее всё решить и разложить по полочкам собственного мозга и рассудка, чтобы потом не встречаться с плачевными последствиями своего решения.

Вот Лололошка всё давно решил. Отпустил прошлое, выстроил высокие стены, ограждая себя от всего, что может навредить, и живёт дальше, ни о чём не думая. Правда, звонки матери ему очень не нравятся, и стоит, наверное, все-таки, наконец, дойти до отдела сотовой связи: поменять номер, но ехать на другой конец города в девять часов вечера желания не возникает.

Лололошка надевает пижаму, а, если точнее, растянутую до колен серую майку и чёрные шорты, которые он умудряется называть пижамой и падает на кровать лицом вниз. Мышцы сразу начинает сводить судорога от неудобной позы, поэтому желание умереть от удушья подушкой приходится отложить на другое время.

Голова ложится на подушку и только сейчас до Лололошки доходит вся неправильность того, чем он занимался. Щёки горят огнём, ноги поджимаются к груди, чтобы вернуться затем в исходную позицию. Хочется закричать, закрыв глаза руками, чтобы скрыться от этого стыда и смущения, сопровождающегося невозможностью нормально дышать.

— Какого времени я позволяю себе думать о таком?! Ох, Время, прости-прости-прости меня за это! Я не знаю, что на меня нашло! Может это усталость? Да-да виной всему усталость и загруженность! — пытается убедить себя Лололошка, приложив руку ко лбу.

На его кровать запрыгивает Персик и вальяжно ходит по одеялу, пытаясь найти наилучшее место для сна. Лололошка опускает руки, из-за чего кошка смотрит на него, склонив голову, с непониманием в глазах. Лололошка берёт на руки кошку и кладёт Персик себе на колени.

— Персик, ты не знаешь, что со мной происходит и как с этим бороться? — спрашивает Лололошка у кошки, как будто кроме мяуканья она может что-то сказать ему.

Персик же прищуривает глаза, с немым вопросом: «Хозяин, ты издеваешься?» Для кошки всё предельно чётко и понятно, а душевные метания и терзания между молотом и наковальней выглядят очень глупо. Её хозяин пытается отрицать свои чувства, желание стать ближе и привязанность, которая белыми нитками сшивает его душу и сердце с другими. И хоть Персик всё это прекрасно понимает, сказать ничего не может, поэтому лишь бросает на Лололошку многозначительный взгляд, скручивается в клубочек и засыпает в его ногах.

— А чего собственно я ожидал? — задаёт вопрос в пустоту Лололошка в тишину и темноту дома, откидываясь на подушку.

Веки с каждой секундой всё больше тяжелеют, наливаясь свинцом, пока окончательно не прикрываются. Лололошка обязательно постарается разобраться в своих странных и противоречивых чувствах. Обязательно постарается, но точно не сегодня.

Прости за чувства все себя,

Как будто ты не знал, когда

Почувствовал любовь к тому

О ком шептал ты в том бреду.

Ты весь горишь, не зная счастья,

Что наполняет каждый миг.

И думая, что всё несчастья

Ты сам давным-давно поник.

Но воспылают чувства снова,

Через день, а может через два.

И для тебя всё это ново:

Та страсть, что жарче всё огня.

***

Прошло несколько дней с момента смерти Бартоломью. Эбардо так и не обращался к психологу, как бы не обещал это сделать, ибо всё ещё глупо верил и надеялся, что сможет справиться самостоятельно. Эбардо предпочитал лишь тщетные попытки отвлечься на что угодно, чем из раза в раз вспоминать произошедшее, пусть и прекрасно знал, что рано или поздно собственный груз проблем и боли вновь на него обрушится, раздавит, заставит задохнуться и единственное, что ему останется делать в этой ситуации так это забиться в дальний угол и плакать навзрыд, глупо надеясь, что станет легче. Это было ещё слишком больно, а так у него хотя бы на час получается забыться, пока он снова не остаëтся один на один со своими мыслями.

Находится в своей же квартире становится всё более невыносимо. Не только из-за чувства одиночества и массе тëплых воспоминаний, которые теперь болью отдаются в груди, но и от приходящих ему сообщений. Сначала он не придавал им значения, но после сообщения стали попадать в болевые точки. Эбардо не знает, откуда им известно о смерти Бартоломью, но как бы то не было, это каждый раз заставляло вновь давать эмоциям вверх, даже не смотря на попытки игнорировать сообщения.

Все домашние дела были сделаны по несколько раз, ехать никуда не надо было, и Эбардо не знал, чем ещё можно себя занять, чтобы вновь не давать своему мозгу и чувству вины лишний повод прогрызть в его мозге прореху. В какой-то момент голову посещает одна спонтанная идея, и вот Эбардо уже набирает чужой номер, слушает гудки и ждëт, когда эльф поднимет трубку.

— Здравствуйте, вы всё ещё в театре?

Фран закидывает сумку с документами на задние сидения и чувствует вибрацию телефона. Он не смотря на экран, пальцем проводит вверх, ставит его на громкую связь и крепит телефон на магнит, ибо разговаривать по телефону во время движения и намеренно снижать собственную и так подкосившуюся концентрацию Фран не намерен. Дверь громко захлопывается, а машина трогается с места.

— Не поверишь, но нет. Фарагонда с вахтёршей будто сговорились и просто выпираю с театра, чтобы меня никто «не убил», — недовольно бубнит Фран.

— По крайней мере, теперь у них есть реальная причина не давать вам все вечера проводить в кабинете.

Эбардо усмехается, слыша недовольство в голосе Франа, который в очередной раз хотел видимо до поздна сидеть скрючившись, в позе креветки за работой.

— Смешно ему. Мне лично вообще нет. Приходится всю работу домой тащить, из-за этого моя комната больше походит на бухгалтерию, — устало говорит эльф, чувствуя боль в плечах, и недовольно шипит.

— Даже так не даёте себе перерыв. Небось ещё и продолжаете спать на столе. И что же с вашей спиной и плечами? Хотя я догадываюсь.

— Да, так плечи болят. Ничего сверхъестественного, — отмахивается Фран, слыша из трубки лишь упрёки.

— Доиграетесь или лишь ухудшите их состояние. У вас и так куча зажимов. Хоть выходной бы себе устроили и нормально в кровати поспали.

Эбардо хмурится, слыша, как Франческо снова наплевательски относится к своему здоровью. Хотя с другой стороны на что он надеялся? Что обычный разговор всё решит. Судя по темпераменту Сан-Франа тут надо действовать радикально и никакие слова не помогут.

— Если ты напишешь за меня все отчёты, то я буду не против. Так чего ты звонил? — интересуется Сан-Фран, смотря на красный сигнал светофора и пешеходов, что переходят дорогу по зебре.

— Хотел пригласить вас к себе, могли бы скрасить друг другу вечер, — сказал Эбардо, немного подумав, добавил: — Может даже на ночь останетесь, кровать вторая есть, столы тоже.

— Даже так? Не припомню, чтобы прописывался в твоей квартире на постоянной основе, — говорит Фран, прикрывая глаза, ибо на дороге образовалась пробка, из-за чего его поездка дальше откладывается на неопределённый срок.

— Можно подумать, что вы безвылазно находитесь в моей квартире.

Парень на это заявление лишь закатывает глаза. Хотя против такого исхода был бы и не против, ибо ощущения кого-то рядом и отвлечение в виде бессмысленных разговоров было бы для него настоящей отдушенной среди беспросветного тлена и ненависти к себе.

— На крайний случай можно и вдвоём на моей поспать. Может даже поможет друг другу забыться.

— «Забыться». Ты всегда будешь использовать это слово в таком контексте? — спрашивает режиссёр, краснея и опуская уши вниз.

Эбардо тихо посмеивается, уже по одному голосу понимая, что заставил режиссёра раскраснеться. Всё-таки поиздеваться и подбить чужую гордость было, пожалуй, для него лучшим занятием на этот вечер.

—Через сколько вы приедете? — задаëт вопрос Эбардо, не смотря на то, что эльф не ответил на его приглашение, почему-то у него была стойкая уверенность, что Фран приедет к нему.

— Не знаю. В пробке стою, — раздражённо отвечает Сан-Фран, начиная барабанить пальцами по рулю.

— Эх, а я ведь жду не дождусь вас. Хм, слышали что-то про секс по телефону? Как насчёт скрасить вашу поездку? — наигранно грустно протягивает Эбардо.

— Нет! Не надо мне тут разврат по телефону устраивать! — вспыхивает Франческо, на что слышит звонкий смех из трубки.

Эбардо его правда уже не слушает, ибо скука и желание отвлечься, а ещё и довести Сан-Франа до нужной кондиции к приезду, явно побеждало здравый рассудок и понимание того, что эльф может просто выключить звук или отключиться. Однако что-то Эбардо подсказывало, что режиссёр это не сделает — не сможет. Да и сам Фран подозрительно молчал, будто ждал пока он продолжит говорить и описывать крайне развратную картину, которая в добавок рисуется в его голове слишком ярко и чётко, из-за чего дыхание на секунду сбивается, а щёки горят огнём.

— Ну же, теперь ваша очередь, — растягивая слоги, томно шепчет парень.

— Я не буду в этом учавствовать! — возникает Фран, отводя глаза в сторону.

Эбардо опускается до томного шёпота и говорит прям возле динамика, заставляя по спине пробежать мурашки, а в горле застрять ком:

— Да ладно, вы же сценарист, не думаю, что у вас плохо с фантазией.

— То что я сценарист ничего не значит, — говорит Фран, опуская взгляд вниз, а затем откидывается на сиденье и, закрывая лицо руками чуть ли не кричит от отчаяния: — Твою мать!

Из трубки же слышится только чуть хрипловатый звонкий смех над чужой беспомощностью и заводимостью с пол оборота. Всё-таки Эбардо догадывается, чем вызвано чужое сквернословие и столь бурная и интересная реакция.

— Я тебя придушу, когда приеду, — со злостью говорит Фран, выезжая на мост, проходящий через длинную реку, по бокам от которой возвышаются многовековые деревья.

— Значит вас интересует удушье?

Эбардо вновь усмехается.

— Что же, если вы не хотите продолжать, то это придётся сделать мне.

До дома Эбардо остаются считанные метры, но терпение уже заканчивается, словно песок в песочных часах. Фран буквально сдерживает себя от того, чтобы не раскрошить свой телефон лишь бы не слышать больше этот томный бархатный голос, заставляющий лишь гореть, теряться и злиться. Терпения пусть у Франа и много, но оно далеко не бесконечное и имеет предел, поэтому играть вечно у него на нервах, словно на гитаре, эльф не позволит.

Эбардо спускается, чтобы открыть дверь, так как домофон в собственной квартире был сломан ещё два года назад, и чинить его никто не намеревался, что тогда, что сейчас. Да и смысла в нём не было, ибо единственный, кто заходил в эту квартиру последние года три — Бартоломью, а у него были ключи. Противный риск эхом разносится по подъезду, стихия на подступах ко второму этажу — и Эбардо открывает дверь, впуская Сан-Франа.

— Я уж думал, что вы простоите в пробке дольше, но вы похоже ждали нашу встречу с нетерпением, из-за чего так быстро примчались.

Эбардо хитро улыбается, заводя Сан-Франа сначала на нужный этаж, а после в квартиру, которую даже не удосужился закрыть, как будто там не было ничего ценного и важного.

— Ага, всё ради тебя, — закатывая глаза говорит Фран, заходя в чужую квартиру, ставшую по ощущениям родной.

Сан-Фран быстро снимает с себя верхнюю одежду, что заставляет Эбардо вновь сказать в его адрес недо флирт и подкол: «И так спешите раздеться вы тоже ради меня?» от которого щёки становятся красными далеко не от холода. Эльф даже забыл взять с собой документы, для привычного вечернего разбора и страданий. У Эбардо видимо и правда есть какие-то странные неведомые ему чары. Данная фраза промелькнувшая всего лишь на секунду в голове уже заставляет скривиться от аналогии, а на языке появиться противную горечь будто от полыни.

— И чем мы будем заниматься? Надеюсь чисткой сценария, ибо у меня нет никакого настроения бездельничать, — говорит Фран, будто с претензией, скрещивая руки на груди.

— Какой вы скучный! — протягивает Эбардо, начинает массировать чужие плечи, неожиданно оказываясь за спиной и уводит в комнату.

Эльф довольно мычит и прикрывает глаза, когда от движения рук плечам становится легче, а боль уходит. Фран даже не пытается сопротивляться или скидывать с себя чужие руки. Да и не сильно сейчас хочет бороться за свою неприкосновенность. Сан-Фран просто садится на кровать между чужих согнутых в коленях ног и наслаждается умиротворением и временным спокойствием, даже позволив себе такую слабость в виде того, чтобы прикрыть глаза и слабо улыбнуться кончиками губ.

— Неужели сейчас вы даже не будете отрицать, что вам нравится? — удивляется Эбардо столь спокойному состоянию режиссёра, который даже не пытается шелохнуться, отстраниться или уклониться от прикосновений, видимо тактика начинает действительно работать как надо.

Хотя если учесть его уставшее от всего тело, которое сейчас просто вновь хочет оказаться в чьих-то тёплых и заботливых руках, которые подарят им отдых и удовольствие, то его реакцию понять можно. Да и мозг тоже устал от цифр и букв на отчётах, поэтому ищет и находит способ расслабиться в такой ситуации, которую Эбардо с радостью организовывает и будет организовывать в дальнейшем. Парню только в радость отвлечь себя на что-то помимо личной трагедии и угроз, которые с каждым разом становятся всё страшнее.

— Я не буду отрицать того, что мне это не нравится. Это слишком хорошо, — шепчет Фран.

Такая откровенность подкупает и вызывает на лице Эбардо блаженную улыбку. Приятным бонусом ещё выступает ощущение нужности и полезности для кого-то близкого и родного. От собственных мыслей и сравнений парень чувствует, как жар приливает к щекам, окрашивая их в лёгкий пунцовый оттенок. Тишина кажется чересчур неловкой и крайне некомфортно, из-за чего её хочется разорвать на части прямо здесь и сейчас, однако сколько бы мозг не пытался скомпоновать слова и буквы в полноценные предложения, тема для разговоров всё не находилась, пока взгляд не упал на книгу, лежащую на тумбочке. Эбардо уже даже успел забыть о ней, ибо прочитал только первые страниц десять, а потом забросил из-за недостатка свободного времени.

— Господин Сан-Фран, а вы можете мне потом почитать? — спрашивает Эбардо, слыша насколько его просьба звучит по детски наивно и глупо, поэтому ему даже становится как-то неловко и немного стыдно.

— Если честно, я не помню, когда в последний раз таким занимался, но почему бы и нет? Если тебе от этого станет лучше, то я только за, — говорит Фран, приоткрывая глаза и смотря в чужие.

Сан-Фран берёт с полки книгу в мягком переплете, достаёт из кармана тёмно-фиолетовый кожаный чехол с рисунком башни и летающими островками земли и цепляет на нос очки. Нужная страница находится довольно быстро благодаря небольшой бумажной закладке. Франческо ложится таким образом, чтобы Эбардо, обхватил его руками и ногами, положил на его плечо свою голову. Сан-Фран даже не пытается выбраться, приняв свою судьбу и смирившись с ситуацией быть чьей-то подушкой. Всё-таки Эбардо в этот момент нужна поддержка и внимание, и Фран их даёт сколько может, однако парню этого мало по ощущениям, ибо тот жмётся к нему только ближе, желая получить ещё больше тепла и внимания к своей персоне.

Эльф пробегается глазами по тексту чтобы не запнуться и не сбиться на каком-нибудь незнакомом ему слове.

— Я стояла и вдыхала осеннюю прохладу вместе с запахом соснового бора, смолы и мокрых камней. Здесь было настолько прекрасно, что захватывало дух, задевало самые потаённые струны моей души. Я протянула руку вперёд будто пытаясь коснуться тумана спокойствия, что тянулся медленно по зелёному ковру из мха, но моя рука лишь схватила прохладный воздух, — чуть бархатным низким и чуть хрипловатым голосом читает Фран, что заставляет по спине пробежать приятные мурашки.

По мнению Эбардо, Франу очень шли очки делая его взгляд ещё более выразительным, серьёзным и прекрасным. Кажется Эбардо мог бы вечно смотреть в эти прищуренные, словно у сокола глаза, которые заставляли тонуть в своей глубине и задыхаться. От собственных мыслей дыхание на секунду замирает, а к щекам приливает жар, делая их пунцовыми, однако не смотреть на Сан-Франа Эбардо не может физически. Его будто тянуло к нему на всех мыслимых и немыслимых уровнях, а приятный низкий голос, переходящий в шёпот был приятным бонусом, из-за которого веки слипались, а душа наполнялась спокойствием и умиротворением. Просто хотелось видеть чужое лицо и слышать этот голос, который в кои-то веки не возмущается вечность, даже больше понимания самой сути этого слова.

В какой-то момент чужой острый взгляд встречается с его и заставляет почувствовать и буквально увидеть тонкую нить статического электричества, которое пролежало между ними, пока Сан-Фран не вернул своё внимание к рассказу, немного краснея, под разочарованный вдох Эбардо.

— Ты меня вообще слушаешь! — из собственных мыслей и влажных фантазий Эбардо выдёргивает недовольный голос Франа. — Наверняка думал о всякой непотребщине.

— Почему, если я задумался, то сразу должен думать о непотребщине? Ни о чëм таком я не думал, — чуть обиженно говорит Эбардо, когда его мало того что обвинили в том, что он не делал, так ещё и лишили прекрасного вида в сосредоточенные, но при этом добрые и спокойные глаза.

— Прости, не подумал. Я просто немного на взводе. Знаешь мне даже крайне симпатизирует твоя компания в такой атмосфере и обстановке. Я даже не против каждый раз тебе читать, — мягко улыбаясь, говорит Фран, перебирая чужие мягкие волосы, периодически массируя кожу головы.

От таких манипуляций Эбардо трëтся о шею Франческо и чуть ли не мурчит, как кот, укладывая свою голову на чужой груди, готовый дальше слушать книгу. Сердце в груди в эти секунды подозрительно громко начинает стучать, но всё равно продолжает быть для парня лучшей и прекраснейшей музыкой.

Эбардо тихо зевает, вслушиваясь в чужой тихий голос, что успокаивает лучше всяких таблеток и прочих препаратов. И вскоре приходится бороться с желанием заснуть, что с каждой минутой растëт и делает тело ватным, а когда чужая рука спускается на плечи, так и вовсе хочется поддаться этим мягким прикосновениям и утонуть в чужом тепле и заботе с нежностью.

Иногда взгляд эльфа скользить по спокойным чертам Эбардо и задерживается на них непозволительно долго. Хотя что значит непозволительно для них? Сам Фран довольно часто поддаётся на встречу чужим поцелуям и укусам, иногда самостоятельно направляя его руки в нужное место и совершенно не стесняется своих томных вздохов. Поэтому слово «непозволительно», «неправильно» и «неуместно» давно потеряло какой-либо смысл и суть в их отношениях. Сан-Фран от этих мыслей краснеет, а Эбардо, видимо почувствовав разницу в температуре и лёгкую дрожь, поднимает на него свой заинтересованный взгляд, от которого эльф пытается скрыться за собственной рукой. Хотя это тоже самое, что прятаться за тоненькой берёзкой в поле.

— Что-то случилось?

— Да, просто только сейчас дошло, как мы выглядим со стороны, — говорит Фран, опуская уши вниз и слыша ехидный смешок.

— Неужели жалеете?

— Вроде не жалею. Не знаю! — в отчаянии говорит Сан-Фран, краснея как цветок мака.

Эбардо недовольно качает головой, видя что без его помощи тут не обойдётся. Главное сделать это деликатно и осторожно, а то спугнёт ещё ненароком. Поэтому стоит чуть изменить тактику: делать всё медленно, неторопливо и постепенно, ибо резкость совершенно не идёт на пользу эльфу. Тот ещё больше его боится и пытается увернуться, скрыться, отстраниться, что заставляет чувствовать грусть. Поэтому стоит начать с комплиментов, а затем плавно перейти к прикосновениям. Возможно хоть этот метод окажется действенным и расслабит режиссёра, который сидит будто на иголках, а тело его ожидает удар.

— Не видел, чтобы вы до этого носили очки. А они ведь неплохо на вас выглядят.

Эбардо безбожно врал, ибо как только в первый раз зашёл в кабинет к Франу, сразу увидел на его лице данный аксессуар. Однако тот слишком быстро его снял и спрятал, не дав в полной мере насладиться столь прекрасной картиной.

— Я не часто ношу очки: считаю их не самыми привлекательными и нужным, — говорит Фран, краснея и опуская вниз уши.

— А по-моему, они хорошо дополняют ваш образ, — говорит Эбардо, подмигивая.

— Если ты так хочешь, то я могу при тебе надевать их чаще вместо линз, — говорит Фран, а сам в голове думает: «Что ты несёшь?! Молчи лучше!»

Эбардо усмехается и удовлетворённо мурчит, приложив ухо к чужой груди и прикрыв глаза. Чужое сердце от чувства, что кто-то рядом и решил послушать его начинает стучать быстрее и более заинтересованно, особенно, когда рука Эбардо пробирается под свитер и начинает невесомо гладить чужое тело, чувствуя подушечками пальцев, как сбивается чужое дыхание.

Однако по лицу Франа Эбардо понимает, что что-то не так, что эльфа что-то гложит, не даёт вздохнуть полной грудью и расслабиться. Даже сейчас он лежит очень зажатый и нервный, из-за чего, наверное, мышцы ещё больше забились и превратились в камень, который Эбардо потом не против будет разбить, но всё же его пугает это напряжённое молчание и глубокий задумчивый взгляд.

— Сан-Фран, — тихо зовёт его парень, будто они находятся по разным сторонам, приподнимается и смотрит эльфу в глаза.

— Что, Эбардо?

— Это не ваша вина, — говорит Эбардо, смотря ему в глаза и сжимая, как можно крепче, чтобы тот не смог убежать.

— Что? — растерянно спрашивает Фран, чувствуя, как сердце останавливается, как будто его протыкают насквозь.

— Это не ваша вина.

— Я знаю, — раздражённо говорит Фран, чувствуя, как глаза жгут слёзы.

— Это не ваша вина.

— Я знаю, — уже более раздражённо протягивает Сан-Фран, пытаясь встать, но Эбардо не даёт ему это сделать.

В очередной раз побег от собственных проблем и страхов, которые грызут его изнутри прерывает существо, которое проявляет заботу к нему и переживание сильнее, чем кто-либо ещё и знает о его срывах на личном опыте. Однако именно Эбардо не хочет его отпускать и не даёт убежать. Франу просто хочется закрыть свои уши и проткнуть насквозь барабанные перепонки, чтобы не слышать чужой голос.

— Нет-нет, господин Сан-Фран, это не ваша вина.

— Прекрати! Почему ты это делаешь?! — кричит Фран, чувствуя, как слёзы стекают по его щекам, обжигая кожу.

— Это не ваша вина.

— Отстань! Прекрати! Пожалуйста прекрати! — кричит Фран, дёргая настолько сильно, что волосы с силой ударяют по лицу Эбардо.

Эбардо прижимается к нему сильнее, слыша, как чужое сердце бешено и отчаянно бьётся в грудную клетку, как чужое ровное дыхание превращается лишь в хрипы, перебиваемые всхлипами боли и отчаяния.

— Это не ваша вина.

— Почему это так сложно?! — восклицает эльф, натурально начиная задыхаться в собственных слезах.

Ему сейчас больно, даже очень, будто сердце разрывают на части из раза в раз протыкая ножом. Ему больно от осознания того, что он мог всё это предотвратить, не изменив сценарий то, что мог не заставлять Эбардо страдать и убиваться из-за себя и своих изменений. Сан-Фран с силой прижимается к Эбардо дрожащим телом от отчаяния, что накрывает его с новой силой снова и снова.

Удивительно, как всего одна фраза: «Это не твоя вина», может выбить почву из-под ног, заставить нервную систему треснуть, а каркас наклониться в сторону, заставив задыхаться в том, что Фран старательно старался спрятать за дверь своего сознания и не давая выбраться наружу. Он пытался себя в этом убедить, пытался успокоить и оправдать, как делают все нормальные существа, как должны поступать они и их мозг. Однако у Сан-Франа ничего не выходит он лишь винит себя, себя одного. Ведь можно было проверить крепления, можно было не менять сценарий, можно было вообще сделать море вещей и даже больше, чтобы их предотвратить, но именно их он и не сделал.

Эбардо прижимается ближе и начинает гладить режиссёра по спине, груди, плечам в попытках успокоить. Вскоре парень кладëт одну свою руку Франу на щëку и начинает поглаживать, заставляя смотреть в свои глаза, наполненные бесконечной печалью и уверенностью в чужой невиновности.

— П-почему ты э-это делаешь? — дрожащим голосом спрашивает эльф, чувствуя, как его начинают гладить по спине, плечам и груди, пытаясь успокоить внезапную истерику.

— Потому что это не ваша вина. Я не хочу, чтобы вы обвиняли себя в том, в чëм не виноваты, — Эбардо говорит уверенно, надеясь, что это поможет успокоить Франа.

Фран смотрит в чужие глаза, пытаясь сквозь пелену слёз сосредоточиться на чужом лице и успокоиться. Грудная клетка боязливо и нервно дёргается в попытках вновь нормально задышать, а глаза в какой-то момент прикрываются, чтобы ничего больше не видеть. Уши опускаются вниз, когда запястья сжимают и руки прижимают к кровати, чтобы не дать ему спрятаться за этим крайне не надёжным препятствием.

— Пожалуйста… — тихо срывающимся голосом просит Фран, что заставляет сердце рваться на части.

Эбардо прижимает его к своей груди, чувствуя чужие горячие слёзы, стекающие по груди и то, насколько хватка на спине чувствуется отчаянной и в какой-то мере болезненной. Эбардо продолжает гладить Франа по плечам, слушая лишь тихие всхлипы и нервные глотки кислорода, до конца не понимая, сколько Фран держал эти чувства в себе и не давал им выхода наружу, если маленькое напоминание приводит к очередной истерике, в которой он готов принять за лучшую поддержку обычное прикосновение к себе, поглаживания и тихие слова на ухо, которые до этого принимал в штыки.

— Ты, чёрт возьми прав! Мне больно! Ужасно больно и плохо от любого напоминания о своих проблемах, — устало говорит Фран, смотря пустым взглядом в никуда и ослабив хватку.

— Я вижу, что вам больно это обсуждать, но если вы будете постоянно бегать от своих проблем, боль не пройдёт, — говорит Эбардо, чувствуя, как собственное сердце рвётся на части.

— Возможно мне стоит отдохнуть совсем немного, — говорит Сан-Фран, заставляя Эбардо упасть на кровать и выполнять для него роль подушки.

Эбардо пару секунд пребывает в шоке, но когда пытается выбраться его прижимают ближе и чуть ли не со слезами на глазах шепчет:

— Прошу побудь со мной так ещё немного…

Сан-Фран закидывает ногу на него, притягивает ближе и утыкается носом в шею, заставляя чувствовать горячее дыхание и лёгкое щекотание волос. Пару слезинок ещё скатывается с глаз эльфа и падает на плечо Эбардо, заставляя одежду пропитаться влагой и стать на несколько оттенков темнее, прежде чем тот благополучно засыпает. Всё-таки нервный срыв забирает слишком много сил.

Эбардо прекращает попытки выбраться и лишь приобнимает эльфа. Парень лежит, уставившись в потолок, в котором видит собственное отражение вместе с комнатой и Франом, переваривая все забытия за день, но сон вскоре достаëт и его.

***

Эбардо просыпается уже утром и, чувствуя, что хватка Сан-Франа ослабела, тихо выбирается и привстаëт. События вчерашнего вечера бьют в голову, и парень задумчиво смотрит на режиссёра, решая сделать тому с утра сюрприз и немного расслабить. Эбардо тихо выходит из комнаты и направляется в ванную, чтобы всё подготовить.

Эбардо закрывает дверь в ванную, чтобы хоть немного приглушить звуки воды и не разбудить Франа. Когда ванна начала набираться, Эбардо пошëл за свечами, солью и сушёнными травами: мятой, лавандой и эвкалиптом.

Через время, когда всё было готово, парень вернулся в комнату и подошëл к кровати. Было немного жалко прерывать чужой сон, но с другой стороны утро уже не такое раннее, да и сюрприз иначе не удастся показать, плюс вода остынет, а холодная ванная такое себе удовольствие. Эбардо ложиться рядом и начинает невесомо трепать Франческо по волосам и осыпать лицо того поцелуями, что заставляет эльфа жмуриться, как котëнка. Это всё вскоре срабатывает, и Фран просыпается и смотрит на Эбардо, который хитро улыбается и оставляет новый поцелуй на кончике его уха, заставляя его стыдливо опуститься.

— Доброе утро, что это тебя на нежности потянуло с утра пораньше? — спрашивает Фран, прищурив глаза, но явно не собираясь снимать с себя Эбардо и прерывать его прилив нежности по отношению к себе.

— Доброе, а вам что-то не нравится? — спрашивает Эбардо, забираясь руками под свитер.

— Меня всё устраивает. Просто предчувствие насчёт того, что ты что-то нехорошее задумал есть, — отвечает Франческо, чувствуя, как чужие руки уже начинают по-собственечески хозяйничать под его свитером.

— Вы подобное говорите чуть ли не каждую нашу встречу, — недовольно бубнит Эбардо, закатывая глаза.

— А что вчера было и почему ты лежишь на мне? Ничего не помню, будто пил, — говорит эльф, приложив руку к голове.

— Да ничего такого, вы просто заснули здесь. Кстати говоря, как вам спалось?

Эбардо отмахивается, решая не ломать чужую гордость и вызывать неприятные воспоминания. Если судьба решила заставить Сан-Франа это забыть, то пускай так и будет дальше. Всё-таки счастливое неведение лучше, чем лишняя порция стресса для Франа, который и так чувствует угрызения совести, за то, что не смог спасти его брата.

— Спалось на удивление хорошо. Я давно так хорошо не высыпался.

— Удивительно, что вы заснули на кровати, а не на столе.

Эбардо прищуривается, думая, как получше и главное плавно подвести к своему небольшому сюрпризу.

— Действительно и чего я на столе не заснул? Надо будет это исправить, — усмехаясь говорит эльф, ловя на себе хитрый и предвкушающий что-то взгляд Эбардо, что заставляет боязливо вжаться в кровать.

— Что вы так вжимаетесь, словно боитесь меня? — Эбардо тихо посмеивается, слушая ответ Франа.

Эбардо на это заявление лишь тихо посмеивается, улавливая нотки страха в чужих глазах и голосе, уже продумывая план, как довести Сан-Франа именно сегодня, ибо в выходной день тому явно никуда не надо, да и парень не отпустит, пока полностью не удовлетворит свои желания и желания чужого тела, которые Франческо конечно же будет отрицать всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

— Можешь, пожалуйста, слезть с меня? И есть ли у тебя запасное полотенце и одежда? — спрашивает Фран и думает: «Чувствую я здесь надолго».

Эбардо от такого вопроса аж просиял, из-за чего режиссёру показалось, что он сейчас ослепнет от света в чужих глазах. Парень подскочил с места, впихнул в руки эльфу вещи и затолкал в ванную, где тот замер. В ванной находится пышная белая пена, в воздухе витает насыщенный запах лаванды, а по бокам горят свечи, от которых тянется белый шлейф дыма и чьи огни чуть дрогнули от врезкого порыва ветра, вызванного закрытием двери.

— Какого чёрта? — шепчет Фран, одевая и снимая очки, сомневаясь в своём зрении. — Когда он успел? Ладно плевать.

Фран начинает раздеваться, аккуратно складывая свои вещи на стиральную машинку. На секунду эльф окидывает своё отражение в зеркале, проводя пальцами по шее, где уже зажили все укусы и смотрит на не такие явные синяки под глазами, которые стали уже его неотъемлимой частью, что он уже и забыл, что это далеко не часть его внешности, а следствие недосыпа. Сан-Фран невесомо проводит пальцами по волосам и погружается в тёплую воду, расслабляясь от запаха лаванды, который клонит в сон, несмотря на более менее восстановившуюся силу и энергию. Эльф водит по своему телу гелем с запахом спелого персика, который подозрительно напоминает тот, который постоянно исходит от его волос, а учитывая почти полную бутылку можно понять, что этот гель купили совсем недавно, что заставляет задуматься, но не настолько сильно, чтобы отвлечься от привычных процедур.

— Как вы тут поживаете? — с тихой усмешкой спрашивает Эбардо, заходя в ванную примерно через минут десять.

— Проживаю прекрасно, — говорит Фран вошедшему в ванную Эбардо, для которого видимо понятие «личные границы» доподлинно не известно.

— Даже ничего не скажите по этому поводу?

Новая резкая волна спокойствия Франа заставляет Эбардо удивится. Всё-таки нестабильностью в эмоциональном фоне не только он обладает.

— А смысл мне что-то говорить? Или ты может быть меня послушаешь, выйдешь и перестанешь облизываясь смотреть на моё тело? — спрашивает эльф, положив руки на борта, из-за чего влага начинает стекать по изгибам тела.

— М, нет. Очень мало вероятно, — говорит Эбардо, тихо посмеивается, а улыбка вновь становится шире.

— Собственно, на что я надеялся? — закатывая глаза, спрашивает самого себя Франческо.

— Похоже на чудо?

— Действительно, захотел спокойно провести пару часов без тебя. Ишь, что удумал!

— Ладно-ладно, я ухожу. Как выйдете, зайдите ко мне в комнату.

— Хорошо, скоро приду к тебе. Как ты там говорил? Буду помогать тебе «забыться», — говорит Фран, закатывая глаза. — Звучит странно не находишь?

— Разве? Ну и как же это по-вашему должно звучать?

— Я бы сказал что ты меня склоняешь к «занятиям любовью», но подозреваю, что в этих действиях любви столько же, сколько во мне любви к отчётам, — говорит Фран, но видя по-грустневшее лицо Эбардо, тяжело выдыхает и, пожимая плечами, поправляет себя: — Хотя я могу ошибаться.

Эбардо, вернувшись к хорошему расположению духа, отправляет режиссёру воздушный поцелуй, вгоняя в краску, и исчезает за дверью, что заставляет облегчённо выдохнуть. Сан-Фран погружается в воду ещё сильнее, из-за чего виднеется только голова. Понежевшись в тёплой воде ещё примерно минут двадцать, эльф вытирается мягким махровым белым полотенцем и накидывает на плечи лиловый атласный халат, любезно предложенный Эбардо, видимо, чтобы было легче снять.

Собственно думать об этом хотелось в последнюю очередь, и Фран тихими, но при этом быстрыми шажками направился в комнату Эбардо, где тот сразу довольно резво притянул его за талию к себе, зарылся носом в чужие волосы и дышал прямо в шею, явно давая понять свои намерения.

— Всё понять не могу, почему каждая наша встреча перерастает в это! — в конце переходя на крик говорит Фран, чувствуя, как чужие клыки впиваются в плечо, а затем на укус опускаются нежные поцелуи.

— Вы знали, что ваши плечи и шея сладкие на вкус?

— Ага сладкие, как мёд прям, — закатывая глаза, говорит Фран, а затем удивлённо охает, когда его валят на кровать.

Халат съезжает на правое плечо, а узел на поясе слабеет, открывая прекрасный вид на бёдра и ноги, согнутые в коленях от смущения, которое зашкаливает. Страха в этот момент по непонятным причинам нет толи тому причина постоянные прикосновения явно с не дружеским подтекстом, толи постоянные разговоры об этом, толи само понимание того, что Эбардо знает, что делает и не сделает ему больно. Но факт остаётся фактом: страх отходит на задний план и оставляет в груди странное предвкушение и нетерпение, из-за чего тело горит огнём и дрожит, особенно когда пальцы обводят грудь, а шею и плечи осыпают укусами.

— Слушай, давай без «этого». Я просто не хочу, понимаешь? — спрашивает Фран, приподнимаясь на локтях и убирая со своего лица пару прядей, чтобы лучше видеть Эбардо.

— Как скажете, — немного грустно отвечает Эбардо, но Сан-Франа понимает.

Тот не готов ещё просто перейти черту, воздвигнутую собственным сознанием и установками, тем более эльф боиться скорее не Эбардо, а реакции своего тела, организма и нервной системы на столь близкий контакт. Ведь в прошлый раз пусть Франческо и смог успокоиться самостоятельно и довольно быстро, но в этот раз не мог предсказать, что произойдёт. В таком состоянии Сан-Фран даже мог физически навредить ему, с малой долей вероятности, но мог, поэтому и ограждался, как мог, надеясь, что всё само пройдёт и уляжется. Будто бездействие могло у него выработать лояльность к прикосновениям. Поэтому Эбардо опирается спиной о стену и начинает массировать корни волос, на что Франческо лишь удовлетворённо улыбается и мычит.

— Ты меня так доведёшь скоро до ручки, — еле лепечет режиссёр, явно не желая прерывать данную процедуру.

— А вы похоже и не против, получается вам всё нравится, — говорит Эбардо, усмехаясь.

— Ещё бы мне не нравилось, — закатывая глаза, говорит Фран, когда ему с нажимом зарываются в волосы. — Ты бы знал, как эти резинки натягивают волосы.

Сан-Фран кладёт свою голову на колени Эбардо и обнимает его за талию. Ему всё равно, что о нём подумаю: ему просто хочется растворится в тепле, заботе и удовольствии, что ему дают. Ведь пока они одни можно абсолютно всё, даже проявлять всю свою скрытую и закованную внутри тактильности. Франческо всегда нужно было держаться на расстоянии, а любая нежность и прикосновения вызывали страх, ибо ассоциировались они только с болью от ударов об пол, о стол и о предметы мебели. Ему было страшно кому-то довериться вновь, а в сексуальном плане тем более. Всегда это казалось, да и до сих пор кажется чем-то крайне болезненным и неприятным. Да и сам эльф до сих пор не смирился со своими интересами в любовном плане и всячески их отвергал, пытаясь заставить себя не задыхаться рядом с Эбардо, не отдаваться ему беспрекословно и заставить только оттаявшее сердце вновь разлюбить. Но сколько бы эльф не противился этому порыву тяга становится только сильнее и кажется, что Эбардо станет скоро единственным кислородом и существом, которому он захочет и позволит быть рядом с тобой.

От собственных мыслей бабочки начинают задевать внутренности, щёки становятся пунцовыми, а хватка на талии Эбардо становится сильнее, из-за чего тот удивлённо охает.

— Что-то случилось? Вы даже когда спали не так сильно прижимали.

— Резкий прилив тактильности, смущения и принятия части своих эмоций, — отвечает Фран, чувствуя, как рука Эбардо перемещается с его головы на плечи, потом на спину, а затем обратно.

— И что же вдруг вызвало это? — спрашивает Эбардо, тихо усмехаясь.

— Подозреваю, что зачатки странной привязанности к тебе, — смущаясь и отводя глаза в сторону, говорит эльф, нехотя вставая, понимая, что его ещё работа ждёт.

Эбардо его хватает за запястье и растерянно смотрит в чужие глаза, думая, что сейчас Сан-Фран убежит от него и оставит в одиночестве, как делали многие до него.

— Чего ты? — спрашивает режиссёр, даже не пытаясь выдернуть руку.

— Вы сейчас уйдëте? — спрашивает Эбардо слегка испуганно, но осознавая, насколько глупо выглядит, отводит взгляд в сторону, переставая так крепко держать руку.

— Оказывается мой дорогой Эбардо беспокоить о том, что я его сейчас оставлю наедине. Поверь мне нет в этом резона. Я лишь документы принесу из машины. Их там много, так что уйду я от тебя, дай Время, в понедельник, — с нежностью и спокойствием говорит Фран, быстро переодеваясь в свою будничную одежду и даже без пальто вылетает на улицу.

Вскоре эльф возвращается с крупной сумкой, похожей больше на ту, где носят вещи при переезде, что вызывает у Эбардо нервный смешок и нервное подёргивание века.

— Да с такой бандурой поход за документами выглядит как занятие спортом.

— Конечно, а ты думал у меня есть время ходить спортивный зал? С помощью этого и качаюсь.

Режиссёр одной рукой поднимает крупный мешок, будто он для него ничего не стоит и отмахивается от предложенной помощи. Сан-Фран садится за стол, раскладывает все принадлежности и надевает свои очки.

От вида документов Эбардо вновь нервно смеётся, в голове уже связывая Сан-Фран и укутывая в плед, чтобы тот даже не смел думать о работе и дал себе полноценный выходной.

— Что смешного может быть в заполнении бумаг, мой хороший? — спрашивает Фран, недовольно кривя губы и вскидывая бровь вверх. — Если ты мне дашь четыре часа спокойствия и чашку кофе, то я справлюсь довольно быстро.

— Смешно то, что в первую очередь вы бежите заполнять стопки бумаг, даже не завтракая. И вы опять хотите давиться кофе?

— Я не хочу есть. И да, кофе я продолжу давиться, и ты мне ничего не сделаешь. Мне работать как-то надо, а не отдыхать.

Франческо недовольно смотрит на Эбардо из-под очков, явно недовольный именно таким проявлением заботы в свою сторону. Всё-таки отчёты сами себе не сдадут и не напишут, поэтому насколько бы эльфу не хотелось и дальше нежиться в чужих объятиях и руках, выполнить задачу надо было, даже просто необходимо. Эбардо видимо смиряется со своей судьбой и бессилием и уходит, оставляя Франа наедине с бумагами.

Эбардо делает себе чай и начинает думать, что же сделать на завтрак. Однако, как только отвесив шторы, все мысли о завтраке в миг испаряются, а кружка чуть не выпадает из рук. Эбардо вовремя вспоминает, что в квартире не один, и сдерживается от каких-либо звуков: криков, жалобного писка и воя. Вновь накатили воспоминания о сообщениях, угрозах и ритмично у стуку в окно, который заставлял трястись под одеялом, укутавшись в одеяло с головой. Просто игнорировать проблему теперь точно не получится, хотя и раньше это не особо получалось, но сейчас угрозы перешли в реальные и ощутимые действия, которые, возможно, в скором времени перерастут в нечто ещё более страшное. Эбардо пытается успокоиться и отодвинуть эти эмоции в дальние углы сознания. Однако без успокоительного обойтись не получается и таблетка валерьянки отправляется в рот. А надписи следует убрать, как можно скорее, чтобы их не успел увидеть Фран, ведь тот наверняка начнёт паниковать и отправлять Эбардо в другой город.

Эбардо тихо заглядывает в комнату, видя, что Фран всё ещё сильно вовлечëн в документы. У него должно хватить времени незаметно отмыть всё, пока сценарист занят, а потому Эбардо уходит за моющими средствами и тряпкой.

Всё отмыто, но сил и первоначальноюого настроя готовить завтрак у парня как и не бывало. Руки немного подрагивают, и даже мысли, что он сейчас не один не очень-то и помогают. Эбардо тяжело дышит, но не даëт себе сорваться, и подавляет эмоции, прекрасно понимая, во что это может вылиться в будущем. Может потом он их и выпустит, но не тогда, когда его могут заметить. Всё-таки взяв вверх над своими эмоциями, Эбардо решает заказать пиццу, чтобы не оставить себя и Франа голодными.

Эльф крутит ручку между пальцев и начинает вчитываться в столь ненавистный чёрный текст, состоящий из букв, цифр и символов. Некоторые из бумаг нещадно рвутся с противным звуком, а ручка выводит еле понятные буквы на некоторых из них. Редко попадаются предложения о работе, которые Сан-Фран откладывает в сторону, чтобы потом внимательно прочитать и ознакомиться, дабы решить стоит оно того или нет. Чаще всего нет, ибо хватает всего лишь взгляда на на фамилию и имя существа, чтобы понять: «пора бежать».

За этим крайне скучным и медитативным занятием проходит два часа, из-за чего плечи начинают жалобно ныть, буквы перепрыгивать со строчки на строчку, а голову заставляют идти кругом от головной боли, опустившегося вниз давления и голода. Приходится обессиленно откинуться на спинку кресла, прикрыть глаза и свесить руки вниз, в надежде, что станет легче. Жаловаться Эбардо он не собирался, ведь не хватало ещё показываться в чужих ещё более жалким, беспомощным и ничтожным. Не хватало ещё обременять его своими проблемами.

Однако Эбардо сам видит его состояние, придя с чашкой кофе и двумя кусочками пиццы четыре сыра. Парень ставит еду на стол и, опустив голову вниз, скрестив руки на груди, недовольно смотрит на режиссёра. Сан-Фран приоткрывает глаза от тени, что легла на его глаза и встречается сразу с зелёным изумрудом, который выражает лёгкую злость и усталость.

— И почему ты на меня так смотришь? — спрашивает Фран.

— А на что ещё мне по-вашему смотреть? — спрашивает Эбардо, скрещивая руки на груди.

— Не знаю. На люстру смотри, на кровать. Зачем меня одаривать этим недовольным взглядом? — спрашивает Франческо, делая большой глоток кофе и давая своему организму нормальную еду впервые за день. — Спасибо за кофе. Он очень вкусный.

На этот вопрос парень ничего не отвечает, так как и он, и Фран, и так знают ответ. По его неизменчивому взгляду эльф понимает, что так просто не отделается от Эбардо, который выполняет роль его родителя в данный момент, что немного раздражает. Однако когда затёкшие плечи начинают растирать вместе со спиной сквозь свитер недовольство сменяется на мягкость и удовольствие.

— Вам стоит хотя бы ложится, если уж делаете перерывы. Просто откинуться на спинку плечам не поможет. Я уж надеялся, что разговоры хоть немного заставят вас задуматься.

— Жизнь полна разочарований и я не исключение, — говорит Фран, чуть приоткрывая слипающиеся от усталости глаза.

— Никакое вы не разочарование. С чего вы вообще это взяли?

— Да, ну? Серьёзно? Хватает того что я курю и то, что ты так усердно задеваешь на моей груди одно из этих самых напоминаний о том, какое я ничтожество и разочарование, — говорит Фран, сглатывая горький ком вместе со слезами. — Не плотник же и не на заводе работаю, значит ничтожество и разочарование.

Эльф берёт в руки два листа, пытаясь за ними скрыться, но Эбардо кладёт свою голову на плечо, обняв того за шею и нежно невесомо целует в щёку, пытаясь вернуть режиссёру спокойствие и душевное равновесие. Сейчас он явно не готов к этому разговору. Когда захочет, раскажет.

— По-крайней мере для меня вы точно не разочарование, — грустно улыбаясь, говорит парень.

— Приятно слышать, что хоть для кого-то я не разочарование и не моральный урод, — говорит Фран, вытягивая от усталости руку вперёд, будто пытаясь коснуться чего-то еле осязаемого.

Единственное, на что надеется Сан-Фран в этой ситуации, так это то, что Эбардо не решит провести пальцами вниз по его запястьям и не начнёт вглядываться в белоснежную кожу, где при этом всё равно виднеются шрамы от порезов. Вроде канцелярским ножом. Это эльф уже точно не помнит. Помнит только, что схватился за нож, как руки сильно дрожали, пока кровь окрашивала пол, а из глаз лился главный признак слабости — слёзы. От них было противно, как и сейчас, даже немного подташнивало, хотя вариант с едой и кофе нельзя было отметать, как и вариант с больным желудком. Хочется кричать и вырвать себе волосы на голове, чтобы стало легче переносить внезапно нахлынувшие воспоминания, которые, как всегда, пришли не вовремя.

Эбардо вздыхает, видя, что эльф провалился в не самые приятные мысли. Оставлять его в таком состоянии он точно не собирается, а потому берëт эльфа на руки и перетаскивает в кровать, а Фран кажется этого даже не замечает. Эбардо начинает растирать чужую спину и решает перевести тему, чтобы выдернуть Франческо из такого апатичного состояния.

— Что вы обычно делаете после работы? — Эбардо шепчет на ухо, параллельно снова чувствуя зажимы и немного недовольно бурча по этому поводу.

— Что делаю обычно после работы? — переспрашивает Сан-Фран, дабы быть уверенным, что правильно услышал вопрос. — Как только полностью закончу со всеми документами, то ближайший час лежу на полу в полной тишине и смотрю в стену, в одну точку, пытаясь прийти в себя, а потом ем или не ем. Тут уже как повезёт, — говорит режиссёр, чувствуя, как с умеренным давлением руки проводят по лопаткам.

— И всё?

Новая тема похоже тоже была не очень удачной, судя по ответам Франа.

— А ты что ожидал услышать? Я дома отдыхаю, как умею, как могу…

Франческо даже спиной чувствует чужой злобный и холодный взгляд, из-за чего нет даже желания поворачиваться и убеждаться в том, что его вновь порицают, осуждают и принимают за маленького ребёнка, делающего всё на перекор родителям, хотя от части так и есть.

— Неужели прям совсем ничего больше, ну чтение книг например?

Эбардо хмурится, понимая, что режиссёр похоже совсем не даëт себе нормальной разгрузки от работы, как будто это было непонятно ещё с первого разговора.

— Книги не читаю. У меня нет на это времени, хотя раньше читал детективы, фантастику и ужасы. И чего тебе вдруг стала интересна моя жизнь вне театра?

— Да, просто складывается ощущение, что у вас нет жизни вне театра.

— Ха-ха, очень смешно. У меня есть свои дела и интересы помимо отчётов, написания сценариев и работы, — говорит Фран, закатывая глаза, чувствуя, как чужие руки спускаются на предплечья.

Только сейчас Сан-Фран чувствует боль в мышцах, которые каждый день испытывают слишком большое напряжение от крупногабаритных сумок, из-за чего теперь отдают неприятной тупой пульсирующей болью, из-за чего Фран невольно шипит, чем привлекает внимание Эбардо. Тот вопросительно на него смотрит, продолжая растирать предплечья и плечи, плавно переходя на шею.

— Так почему же вы им практически не уделяете времени? Нужно же делать перерывы между работой. — Руки спускаются на предплечья, но вскоре Эбардо слышит шипение и вопросительно смотрит. — Что-то случилось?

— Просто немного больно. Не забивай голову, — отмахивается сценарист, пытаясь съехать с темы.

— Ладно. Хм, но есть же что-то, чем вы занимаетесь каждый день? — спрашивает Эбардо, спускаясь вниз и начиная массировать кисти рук.

— Ну, допустим пишу каждый день это тебе что-то даст? — спрашивает Фран, не сильно желая, чтобы сейчас его рукам уделяли особое внимание.

Эбардо до этого на них особо и не зацикливал своё внимание, и эльф хочет, чтобы так продолжалось впредь, но матушка Судьба сегодня явно не на его стороне. Поэтому попытки выбраться и увернуться оборачиваются провалом, где его просто вжимают в стену, удобно усаживаясь между ног и начиная растирать пальцы. Особенно напряжение чувствуется в середине ладони, что заставляет Франческо вновь шипеть от боли.

— Вы что-то хотели, раз собрались вылезать?

Эбардо начинает закатывать рукава свитера, и быстрый короткий взгляд падает на чужие запястья.

— Я ничего не хотел, — говорит Фран, следя за тем, как рукава свитера слишком медленно закатывают, обнажая запястья.

В этот момент сердце эльфы останавливается, а Эбардо смотрит на шрамы, как заворожённый, несколько раз проводя по ним подушечками пальцев. К сожалению Франа, их прекрасно видно и они хорошо выделяются, не пытаясь слиться с цветом кожи и хоть как-то скрыть себя. Эльф пытается выдернуть руки, но их крепко держат, поэтому всё приводит к обратному исходу. Эбардо придвигается к Франу максимально близко, из-за чего тому становится некомфортно.

— Зачем? — единственное, что впервые секунд выходит сказать.

— Зачем? Просто в какой-то было настолько больно внутри, что я нанёс себе вред. Боль из души перенеслась в руки, а из рук в сердце. Просто стало легче…

Сан-Фран криво улыбается, пока на глазах блестят слёзы.

— Вы же не серьёзно?

Почему-то ему не хочется во всë это верить, однако подушечками пальцев парень всë ещё чувствует шрамы, понимая, что ему не кажется, что это не сон, не обман зрения. И данное открытие пугает сильнее предыдущих. Руки перестают удерживать запястья, но вместо этого оплетают чужие рëбра и начинают поглаживать по спине.

— Конечно, не серьёзно, я просто шучу…

Фран чувствует, как на его плечо опускается чужая голова, а руки Эбардо гладят его по спине, однако ничего не делает. Эльф просто не может ответить на чужую поддержку и прикосновения, поэтому руки, словно две верёвки, висят вдоль туловища. Сан-Фран поднимает голову к потолку, мечтая откатить время на несколько часов назад, чтобы его руки никто и никогда не видел, ведь наверняка Эбардо думает, что он больной и нуждается в поддержке и помощи. Хотя разве это не так?

Врать сценарист может себе, сколько угодно, но вот своему телу и кулону нет. Это его и раздражает. Раздражает невозможность бежать и дальше по-разбитому стеклу из своих проблем, в попытках не испытывать боль от каждого нового шага и удара босых ног о неровную и острую поверхность. От ощущения стоящей влаги в глазах хочется скривиться и с силой ударить себя по лицу или прижечь руки бычком или зажигалкой, а ещё лучше выдернуть волосы.

Только сейчас Сан-Фран пониманиет, что у него довольно много мазохистских наклонностей, которые желательно было бы приструнить, пока мысли не переросли в действия, хотя уже поздно. Франческо и так перешёл черту, из-за чего на его руках теперь находится такая «красота на века».

— Не надо меня жалеть, — говорит Фран, поглаживая Эбардо по плечам. — Это было моё решение, мой выбор, который я принял по глупости и молодости.

— И какой-же возраст вы подразумевает под молодостью?

Эбардо продолжал руками поглаживать чужую спину.

— Молодость? Двадцать пять лет мне было тогда. Молодой неопытный и до боли пытающийся всем угодить. Что сказать? Детская наивность она такая непредсказуемая.

Фран усмехается и улыбается кончиками губ.

— Что же тогда случилось потом?

— А потом вся наивность прошла. Как говорится, юность прошла — завяли помидоры. Рано или поздно меня должно было что-то сломать, ну помимо колена.

— И что сломало? — спрашивает Эбардо, поднимает взгляд, смотря теперь в чужие глаза.

— Что сломало? Нууу, вообще много чего, а так покушение лучшего друга по сговору с моим бывшим заказчиком. Это вот этот шрам, — говорит Фран, взяв за запястье руку Эбардо и направил в сторону сердца. — Не хватило всего пары миллиметров до летального исхода.

Сценарист смотрит куда-то вперёд за границы комнаты, в глубины своих закрытых от чужого взора болезненных воспоминаний, сжимая и разжимая пальцы, дабы те не схватились за зажигалку. Никогда ещё ему не хотелось, так сильно жить как в эти самые секунды и мгновения самокопания.

— Именно тогда я понял, насколько сильно боюсь умереть и как сильно хочу жить, как сейчас! — говорит Фран так проникновенно, будто сказку рассказывает, целуя Эбардо в лоб.

Поцелуя в такой ситуации Эбардо точно не ожидал, поэтому от неожиданности неловко отвëл взгляд, чуть вжимая голову в воротник.

— Раз это всё в прошлом, то почему вы их не показали? К шрамам на теле вы сейчас сами направили мою руку.

— Показывать не хотел, ибо как минимум это некрасиво и неприятно выглядит, а во-вторых, твоя реакция. Вы сразу начинаете разводить панику с пустого место.

— С пустого места?

Парень вскинул бровь и отстранился от чужого плеча.

— Ну, ладно не с пустого места, — закатывая глаза и поднимая руки вверх говорит Сан-Фран. — Но всё же я ничего не собираюсь и не собирался с собой делать, а то рак или заражение крови заработаю.

Эбардо задумывается, вспоминая весь разговор, и пытается перенаправить разговор в более позитивное русло, так как проговаривание болезненного прошлого не приносит никому из них ни облегчения в душе, ни радости.

— Двадцать пять вы считаете молодостью, тогда получается сейчас вам?

— Ты в курсе, что спрашивать про возраст крайне не тактично? Допустим сорок шесть, — говорит режиссёр массируя чужую кожу головы.

— И получается за всё сорок шесть вы до этого ни с кем не спали?

Из-за следующих слов лицо Франческо вспыхивает красным, а зрачки недовольно сужаются, пока. Эбардо довольно посмеивается, видя, какую реакцию вызвал его вопрос.

— А вот это вообще не тактично! Ну, да ни с кем и никогда, девушки нет, парня тоже, детей нет, а женат я на работе.

— И никогда не задумывались об этом?

— Никогда не задумывался о том, что моя девственность и невинность кому-то мешает жить, — невозмутимо отвечает сценарист, понемногу начиная понимать, куда клонит Эбардо, но продолжая делать вид, что ничего не понимает.

— А вы думали о том, кто мы теперь друг другу? — решает спросить актёр в лоб и без ответа явно не отстанет от него.

— Кто мы друг другу? — спрашивает Фран, пытаясь прислушаться к собственному сердцу, которое подозрительно молчит.

Именно в тот момент, когда ему нужны были ответы оно замолчало и не желало что-либо говорить и отвечать на его вопросы в пустоту, которые были просто необходимы. В-первые, эльф решил обратиться к своим чувствам и сердцу за столь долгое время, которое при этом ещё и отказывалось ему отвечать и сотрудничать.

— Любовники? Ладно сейчас это звучит более или менее обоснованно…

Молчание тянулось непозволительно долго и это начинало напрягать. Однако всë же прозвучавший ответ заставил тихо посмеяться, вспоминая, как совсем недавно Фран сам смеялся над таким определением их отношений.

— Если хотите, то мы можем сделать так, чтобы это звучало полностью обосновано, а не более менее, — Эбардо вновь опускается до шëпота.

— Так никаких полностью! Ясно! Твоя любвеобильность пугает. Надеюсь ты в курсе, что заменять свою боль половыми актами — занятие такое себе и не рабочее. Это как с алкоголем, наркотиками, работой и курением.

— И при этом сами курите, — с укором говорит Эбардо.

— А ты думал я курю, потому что это круто или может кайф от этого получаю? Нет-нет, определённо нет, — говорит Франческо, кривя губы и качая головой в разные стороны.

— Хм, тогда коллеги с привилегиями? — он решает не продолжать тему с курением.

— Ты издеваешься? По-твоему коллеги с привилегиями звучит лучше?!

Эльфу не отвечают на этот вопрос, а лишь смазано целуют в щёку, переходя на шею.

— Ты мне не дашь работать? — звучит скорее никак вопрос, а утверждение.

— Может почитаете, как вчера?

— Хорошо я почитаю тебе, — говорит Сан-Фран, беря книгу с тумбочки.

Получив положительный ответ, Эбардо улыбается и ложится поудобнее, обхватывая Франческо руками и ногами и вновь кладя голову на чужую грудь. Он расслабляется, вслушиваясь в ритм чужого сердца, а после отдаëт всё своё внимание без остатка голосу, когда режиссёр начинает читать.

Сан-Фран просто смиряется с ситуацией быть своеобразным огнетушителем и успокоительным для Эбардо, который видимо подсел на него, словно на наркотик. Хотя чем эльф хуже него, если сам не может себе теперь представить жизнь без кого-то столь надоедливого, тактильного и харизматичного? Кажется Франческо только недавно порицал Джодаха за такие чувства, а сейчас сам наступает на те же грабли, что и он. Хотя любовь ли это?

«Просто привязанность и желание помочь!» — вновь протестует мозг, пока сердце с силой бьётся в грудь, явно намекая, что недовольно такими выводами и умозаключениями.

Эбардо кажется был уже абсолютно расслаблен, а голос и ровный ритм сердце будто бы сливались в одну прекрасную мелодию. Однако внезапный резкий стук заставил парня приподнять голову и вопросительно посмотреть на эльфа.

— Не знаю, чего оно. Нервы, наверное, тем более старый я уже.

— Опять вы за своë. Вам до старости ещё не скоро.

— И что, что мне до старости ещё три сотни лет? — закатывая глаза, спрашивает Фран. — Чувствую себя выжатым лимоном я уже сейчас.

— Вам нужно больше отдыхать, чтобы чувствовать себя лучше, — говорит вновь прописную истину Эбардо.

— Если бы мне платили каждый раз за фразу в мою сторону: «больше отдыхай», то я бы стал миллионером.

Эбардо в какой-то момент становится видимо просто скучно лежать рядом, поэтому он ложится на чужую грудь полностью, чем Франческо оказывается крайне недоволен, но не показывает вид, особенно когда Эбардо начинает довольный тереться о его грудь и мурчать, пока вырисовывает на чужой спине узоры.

— Слушай, Эбардо, а ты бы не хотел куда-нибудь вечером сходить вместе? — спрашивает Фран, краснея от смущения и не понимая, почему сердце вдруг так радостно и быстро забилось в груди.

— Это такое приглашение на свидание? — парень усмехается, с интересом вслушиваясь в ускоренный ритм сердца

— Свидание?! Ну, да что-то типа того, — говорит Сан-Фран, краснея ещё сильнее, пока Эбардо с интересом слушает быстрый стук и сбивчивое дыхание.

— Я не против куда-нибудь сходить, только вот куда вы хотите?

— Ну, я бы предложил сходит в кафе, прогуляться по парку. Он осенью очень красивый либо засесть в библиотеке до закрытия, чтобы наверстать упущенное, — неловко усмехаясь и улыбаясь, говорит Фран. — Хотя, наверное, тебя интересуют более шумные мероприятия…

Сценарист опускает вниз уши, понимая, насколько они возможно разные в этих отношениях и насколько он возможно скучный для Эбардо в этом плане. Эбардо бы найти себе кого-то по моложе и активнее его, ибо в его обществе тому наверняка наскучит в скором времени. Однако его раздумья прерывает Эбардо, не давая и шанса на дальнейшие сомнения и самокопания.

—Прогулка в парке звучит, как хорошая идея, гораздо лучше каких-то шумных мероприятий. Даже интересно, из-за чего конкретно складывается такое впечатление обо мне.

— Не думал, что тебя интересуют парки и вообще не интересуют такие мероприятия. Просто сколько в газеты не смотри везде твои фотографии, — чуть ли не цедит сквозь зубы эльф, сжимая в пальцах покрывало.

— Неужто я вижу чью-то ревность?

Эбардо посмеивается, видя, как напрягся режиссёр на последнем предложении.

— Не ревную я никого, просто вспомнил какой у тебя был тогда не аккуратный макияж, — быстро находит отговорку Франческо, на что Эбардо подозрительно улыбается и встаёт с него.

Сан-Фран выпрямляется, а рядом с ним опускается косметичка. Эбардо садится в полу лотоса и выжидающе смотрит на режиссёра, протягивая ему подводку, тени и румяна.

— Угу, вы же сказали, что макияж был неаккуратный, так покажите, как нужно!

— То есть ты хочешь, чтобы я тебя накрасил? — спрашивает Фран, краснея до кончиков ушей. — Я не очень в этом хорош, но попытаюсь…

Сан-Фран начинает наносить лёгкими промакивающими движениями румяна, пока Эбардо за этим с огромным интересом наблюдает, ещё больше смущая режиссёра.

— Можешь закрыть глаза и есть ли у тебя какие-то предпочтения? — спрашивает Фран, нежно приподнимая чужой подбородок и начиная рисовать стрелки и подводя глаза снизу, рисуя своеобразные острые волны.

— Ну, я говорил, что вы покажете, как надо, так что на ваше усмотрение.

— Цвет?

— Зелёный, — Эбардо отвечает сразу, практически не думая над ответом.

— И почему я не удивлён, что ты выбрал зелёный?

Тёмно-зелёные тени наносятся на закрытые веки и придают образу ещё большую готичности и таинственность. Эбардо тихо посмеивается, а когда эльф заканчивает, берëт зеркало и с улыбкой смотрит на то, что получилось. В качестве последнего штриха парень берëт чëрную помаду и оставляет поцелуй на чужой щеке. После быстро берëт нужную одежду и убегает, пока Франческо не понял в чëм дело.

— Тогда я собираюсь!

Парень забегает в ванную, закрывая дверь и уже в безопасности звонко смеëтся.

Сан-Фран растерянно проводит пальцами по щеке, где всё ещё ощущается призрачное тепло чужих губ и размазывает частично помаду по ней. Эльф бросает короткий взгляд на зеркало, в котором он видит чёткий отпечаток от помады, который даже не хочется стирать, ибо он как-то по-особенному идеально вписывает в эту картину. Однако не идти же так на улицу, ибо его точно там узнают, а помада подозрительно совпадающая с оттенком на губах Эбардо вызовет вопросы и новый новостной повод. Поэтому эльф выуживает из косметички ватный диск с небольшим флаконом мицелярки и начинает стирать данное «творение авангардного искусства». Из-за чего у Сан-Франа появляется надежда на хотя бы минутное спокойствие, однако её прерывают так же быстро, как она и появилась.

Эбардо вскоре успокаивается и переодевается в одежду, которую взял. Не слыша никакой бурной реакции из комнаты, шатен идёт к Франу собираясь показать полный образ. Парень чуть ли не в два прыжка оказывается около кровати и обнимает эльфа за шею.

— Что же ты такой приставучий?! — говорит Фран, пытаясь отлепить от себя Эбардо. — Клещ не иначе!

— А почему клещ?

Эбардо вскидывает бровь вверх, продолжая виснуть на шее, не смотря на попытки отлепить его.

— Потому что пристаёшь, кровь пьёшь и тебя не отцепить! — возмущается Сан-Фран удушливым объятиям, из-за чего кажется он скоро встретится с создателем. — Зачем пришёл?

Эбардо не отвечает и крутиться вокруг себя показывая режиссёру в полной красе свой образ: чёрные джинсы, подчёркивающие талию с цепью, высокие ботинки и белую рубашку, которая виднеется из-под майки с коротким рукавом, пентаграммой и надписью «I always alive».

— Не замёрзнешь?

— А почему это я должен замëрзнуть — спрашивает Эбардо, скрещивает руки на груди, явно ожидав не такой реакции.

— Действительно всего-то плюс пять, — закатывая глаза, говорит эльф. — Ты бы ещё голый вышел.

— Говорите как мама маленькому ребëнку, — недовольно бубнит парень, закатывая глаза и недовольно цокая.

— Я тебе не мама, но если ты заболеешь и не придёшь на репетицию, то я насильно буду тебе спаивать горькие таблетки и лекарства, никуда не выпуская, пока не выздоровеешь! — угрожающе говорит Фран, на что Эбардо лишь демонстративно поднимает беззащитно руки вверх и делает несколько шагов назад.

Эбардо знает, что Фран его не ударит — не сможет. Даже тот метающий в него молниями взгляд давно сменился на тихое и спокойное море, чьи волны плавно припадали к скалам, становясь затем частью гладкой поверхности воды. Интересный, конечно, Сан-Фран экземпляр. Любой бы за такое отношение и внимание со стороны Эбардо все деньги отдал, а ему всё равно, ещё и ведёт себя словно неприступная принцесса в башне, заставляя гадать, как к себе подступиться, чтобы не спугнуть. Это наверное и вызывает интерес, азарт и желание сломать чужой защитный купол.

Сан-Фран накидывает на плечи пальто и поправляет волосы смотря в зеркало, пока на ногах блестят чёрные ботинки со шнурками и высокой подошве, видимо чтобы сделать свой рост в метр восемьдесят семь ещё более недосягаемым для другого существа.

***

Ноги ступают по серому асфальту, усыпанному листьями. Многовековые деревья шуршат и шатаются, переговариваясь между собой об далёком будущем и прошедших золотых молодых годах. Яркая палитра, которую решили вылить на листву, чтобы придать ей яркости и контрастности, сейчас медленно опадает на землю, не теряя своего скрытого достоинства. Красные ягоды рябины сверкают, словно рубины, на свету. В воздухе уже витает не только прелый запах листвы, кофе и корицы, а ещё запах чего-то нового то, что зовёт тебя в счастливое будущее. Фонари, что будут вечером разгонять тьму перед людьми, сейчас стоят как солдаты, ожидающие своей команды. Прохожих в этот день встречается мало, а те что встречаются лишь быстро проносятся, как незаметная тень, не успев запечатлеть в своей памяти это природное великолепие.

Они идут в полной тишине, не решаясь её прервать. Почему-то разговоры в этой ситуации казались излишними и ненужными. Однако чего-то определённого не хватает и это замечает как Фран, так и Эбардо. Сценарист не сильно понимает, чего ему не хватает в столь спокойной атмосфере и долгожданной тишине, пока собственный взгляд не скользит плавно к чужой руке, чьи пальцы в расслабленном состоянии немного сжимаются и разжимаются, призывая к действиям и намекая о том, что этого они хотят оба, а не только один эльф. Однако Сан-Фран лишь краснеет, словно листы на деревьях и сжимает пальцы в кулак.

Эбардо это не нравится — и он буквально оплетает его руку и кладёт свою голову ему на плечо, на что лицо Франческо вспыхивает, а сам он вкрадчиво и боязливо шепчет:

— Эбардо, мы при других существах!

— Неужели вас всё ещё это волнует? — Эбардо, в отличие от Сан-Франа, даже не пытается говорить тише.

— Да, меня это всё ещё беспокоит. Такими темпами вазелин тебе очень скоро понадобиться! — сквозь зубы цедит режиссёр.

— Да, в такой ситуации только на это надеется и остаëтся.

— Надеется он, — закатывая глаза, говорит эльф, нервно дёргая ушами. — Пока чувствую нижним буду я.

На такое заявление Эбардо лишь звонко смеётся, привлекая к себе и Франу ненужное внимание.

— Интересные выводы вы сделали. Что же можете не волноваться по-этому поводу, позиция снизу меня интересует больше.

— Оказывается я много чего не знаю. Старый уже. Удивительно, что всё же тебе интереснее позиция снизу, нежели полный контроль. Даже не буду спрашивать, как ты к этому пришёл.

— А вы знали, что ревность ни к чему хорошему не приводит?

— Я не ревную! — говорит Фран. — Как я могу ревновать того, с кем мы виделись от силы около двадцати раз?

— Ваша новая крылатая фраза?

— Ага «новый слоган», буду его говорить, каждый раз, когда тебе покажется, что я ревную, — закатывая глаза, говорит Фран, наслаждаясь приятной тяжестью и теплом на своё плече.

Никогда ещё его сердце так быстро не стучало, а глаза ярко блестели. Никогда ещё ему не было так хорошо, как сейчас. Франческо позволяет одной маленькой слабости взять над собой вверх — он прикрывает глаза и перебирает чужие волосы, пока лёгкие наполняет запах спокойствия и умиротворения.

— А знаете, даже забавно, что количество встреч по-вашему мешают вам только в ключе ревности. — Эбардо снова тихо смеëтся и чуть потирается о чужое плечо.

— Намекаешь на то, что надо нам встречаться чаще? — спрашивает Фран, всё ещё переживая о том, что на них косятся.

Однако несмотря на весь свой внутренний страх, он продолжает перебирать пальцами чужие волосы и в полной мере наслаждается обществом Эбардо, который кажется такими темпами скоро уснёт. Сан-Фран усаживается вместе с Эбардо на скамейку, что парень принимает как знак оставить совсем лёгкий поцелуй на чужой щеке. Франческо вздрагивает и краснеет, опуская вниз уши и натягивая на лицо шарфик, дабы скрыть красноту. Режиссёру кажется, что он сгорит от стыда и смущения прямо на месте, когда Эбардо продолжает целовать всё, до чего может дотянуться и то, что не скрыто одеждой. Мозг Франческо просто перегревается — и сам сценарист откидывается на скамейку, не пытаясь остановить этот парад любви и нежности в свою сторону.

— Вы знали, что очень остро на всë реагируете?

— Действительно реагирую остро. А чего ты ожидал от эльфа, которому из любви в детстве дали только по шее? — интересуется Сан-Фран.

— Если хотите можете выговориться, знаете же.

— Я не хочу об этом говорить. Мне крайне неприятна эта тема, — отводя глаза в сторону, говорит Фран.

— Иногда после разговоров становится легче.

— Мне просто всё ещё больно об этом говорить…

Эбардо видя, что Сан-Фран явно вновь погружается в не самый приятный мир своих воспоминаний и кое-что придумывает.

— М? Ну, иди. Только никого не покалечь, — предупреждает эльф, на что Эбардо закатывает глаза, оставляя ещё один поцелуй на его щеке.

Фран прикрывает глаза и вдыхает полной грудью этот пряный запах осени. Шум природы — лучшее лекарство для сна и внутреннего спокойствия особенно от Эбардо, хотя сейчас эльф никогда больше и не скажет, что не хотел бы видеть его лицо каждый день, не хотел бы чувствовать на своём лице чужие поцелуи, являющиеся лишь игрой для того, чтобы его вывести. Он просто утонул в собственных чувствах, утонул в нём, раз и навсегда, чётко и бесповоротно. И Франческо не знает стоит ли вообще что-то с ними делать и сможет ли он вообще что-то сделать с собственными странными чувствами, привязанностью, «закономерным желанием помочь». Неожиданно на голову Франа опускает венок из красных, жёлтых и оранжевых кленовых листьев, в кое-каких местах украшенных веточками рябины. Эльф снимает диковинку с головы и вертит её в разные стороны, чтобы рассмотреть получше.

— Очень красиво, мне нравится.

Фран касается руки Эбардо, водрузив венок на голову, который съезжает чуть вниз, заставляя его покраснеть. В глазах эльфа пляшут две искры по форме напоминающие сердца, а по кромке некогда серого стекла или льда ползут трещины, откуда бьёт яркий свет. В этот раз от лёгкого соприкосновения рук краснеют оба. Эти прикосновения отличаются от тех во время массажа, брошенных случайно и в шутку. Оно будто отдаёт тем самым вкусом горького шоколада с ванилью и корицей на языке. Даже отдёрнутые в сторону руки до сих пор ощущают это невесомое тепло, значащее что-то большее, чем просто красивое слово «привязанность».

Всё ощущается по-особенному странно и неправильно, но в этой неправильности хочется раствориться и станцевать за руку. Лёгкие опасно сжимаются, но затем раскрываются на полную, впуская в себя спасительный кислород, будто пропитанный насквозь статическим напряжением и жаром. Сердце стучит медленно ровно и чётко, будто отбивая какой-то свой особый, несвойственный до этого ритм, пытаясь что-то сказать или передать Эбардо, который, словно довольный кот, начинает к нему лащиться, положив голову на плечо и выводя на его кисти узоры.

— В этот раз даже не возмущаетесь, неужели внутри вас проснулся романтик?

— Не романтик я. Просто веду себя так, как ввёло бы на моём месте себя любое существо.

— Да, неужели любое, что-то сомневаюсь?

Эбардо усмехается, одной рукой начиная перебирать пряди белых волос.

— Ну, а что мне тебя согнать или оттолкнуть? — крайне неумело оправдывается Фран, пока собственный язык запинается о всё, что только можно.

— А что вам мешает это сделать?

— Не знаю. Просто есть в тебе что-то особенное, — уклоняясь от чёткого ответа, протягивает эльф.

— И что же это?

— Чем-то ты запал мне в душу.

Ответом парень явно доволен, судя по тому, что снова щекой трëтся о чужое плечо и чуть ли не мурчит.

Сан-Фран не верит, что говорит это, хотя кулона на Эбардо нет, видимо тот посчитал его в это образе весьма неуместным.

Тогда что с ним не так? Почему он не может соврать? Почему говорит так открыто и откровенно, если причин для этого как таковых и нет? Что вдруг резко и бесповоротно поменялось, что раздражение и колкая ненависть сменилась на что-то странное непонятное и приторно сладкое?

— М? О чëм-то задумались? — после продолжительной паузы спрашивает Эбардо.

— Пытаюсь понять, что чувствую. Получается не очень…

— И каковы шансы, что вы их поймëте?

— Не знаю, возможно такой исход вообще никогда и не произойдёт…

— Вы снова думаете о худших вариантах.

— Прости! Опять я за своё нытьё. Мне просто нужно время, — говорит Фран, поднимая голову к небу, а Эбардо кладёт ему руку на плечо.

— Вы же знаете, что я буду рядом и не брошу вас?

Парень ободряюще кладëт руку эльфу на плечо.

— Я хочу верить, что ты будешь рядом, но почему-то мозг всё равно отчаянно кричит: «беги». Мне просто страшно. Смогу ли я вообще двигаться вперёд, если не понимаю даже части того, что чувствую? Смогу ли почувствовать себя когда-нибудь по-настоящему живым?

— А каким вы чувствуете себя сейчас?

— Сейчас? Чувствую себя ммм… Подавленным, растерянным, но при этом счастливым. Странное ощущение, — говорит Фран, соединяя пальцы вместе и отводя глаза в стороны.

Эбардо на это недовольно качает головой и морщиться, ему определённо не нравится услышанное, слишком размытые образы и трактовки, из которых не получается в полной мере собрать чёткий и ясный образ. Однако он понимает одно: эльфа надо как-то приободрить, поэтому Эбардо достаёт открытую упаковку поки с фисташкой и клубникой и зажимает её губами, а после тормошит режиссёра по плечу.

— Чего тебе? — спрашивает Фран, поворачиваясь в сторону сияющего от счастья Эбардо, который с большим энтузиазмом объясняет правила, заставляя его лишь краснеть и упираться руками в скамейку.

Сан-Фран зажимает между зубов другой конец палочки, на что Эбардо лишь вопросительно вскидывает бровь вверх, не до конца веря, что режиссёр, который так боялся пару минут назад других существ согласился на эту авантюру. Франческо повторяет за Эбардо, крайне неуверенно откусывая с каждым разом всё больше и видя, как чужое лицо с губами становится всё ближе.

Вскоре на собственных губах чувствуется жар от чужого дыхания, а глаза начинают бегать по чужому лицу и чертам, которые выражают уверенность. Франческо планирует надломать палочку и отстраниться, что ему удаётся в последнюю секунду. Однако на губах всё равно остаётся чужой мягкий поцелуй, который желал перерости в нечто большее.

— Прости, я просто испугался…

Лепечет Фран вжимаясь в шарф настолько сильно и по-особенному мило, что Эбардо не может на него злиться и лишь треплет того по волосам, улыбаясь.

— Честно, я удивлëн, что вы вообще решились играть.

— Интерес — друг мой и враг мой, — лепечет Фран, желая провалиться под землю.

Эбардо тихо посмеивается с подобного ответа и вглядывается в чужие черты. Он не понимает, как смог за столь короткое время настолько сильно привязаться к кому-то. Обычно он старается держаться на расстоянии, но в этот раз это почему-то не работало. Хотелось напротив всё больше и больше времени проводить вместе.

Сейчас Сан-Фран чувствует себя школьником, который от каждого дуновения и внимания со стороны себя в романтическом плане, трясётся, вжимается в воротник и шарф, пытаясь скрыть накатывающее из раза в раз смущение. Почему-то отношения во взрослом возрасте всё равно были такими же странными, смущающими и неловкими. Не было того чёткого и единого понимания того, что ему стоит делать, куда шагать, куда смотреть. Впервые Франческо настолько сильно растерян и уже ничего не понимает: свои эмоции, чувства и то, что он должен делать. У него нет чёткого плана действий, эльф даже не может его выстроить, чтобы облегчить себе задачу и понять, в каком направлении ему двигаться. Раньше Франу казалось, что как только он станет старше, то ему станет понятно, что он должен делать, говорить, как оказывать внимание и вести себя. Однако выходит всё так, что он вновь теряется и на чужом фоне выглядит потерянно и весьма глупо. Да и сам Сан-Фран не понимает, как его мог заинтересовать такой как Эбардо, ибо он довольно странный, слишком активный, раздражающий и при этом притягательный, по-своему милый, заботливый и…

«Ох, чёрт! — кричит в своей голове сценарист, закрывая красное лицо руками и откидывая голову назад. — Только не говорите, что я… Да, нет! Не может быть! Так не должно быть! Я не мог полюбить!»

Осознание приходит резко и неожиданно, больно ударяя по рёбрам и заставляя содрогнуться от собственных мыслей. Эльфу кажется, что сердце вновь играет с ним крайне злую шутку, но его ровные удары и тихое ликование с резким выбросом дофамина в кровь, который заставляет глупо и мягко улыбаться, намекает на то, что как раз в этой трактовке своих эмоций и чувств режиссёр оказывается прав.

«И как мне теперь смотреть ему в глаза и общаться?» — вопрошает в своей голове эльф, с улыбкой смотря, как Эбардо, краснея, поправляет всё норовящий съехать с головы венок. «Хотя может быть всё не так плохо?»

— О чëм-то задумались?

— Да так задумался о том, что для тебя значат мои чувства…

— И какие выводы пока?

— Мне всё это скорее напоминает игру, в которой не будет счастливого финала.

— И почему это у вас такие мысли?

— Ну, я тут не на долго. Рано или поздно уеду и что тогда? Разве ты будешь согласен всё бросить и последовать за мной?

— Буду, — Эбардо отвечает сразу и уверенно, убеждëнный в том, что здесь его ничего не держит, а сердце при этом неумолимо рвëтся к существу напротив.

— Твои слова довольно глупо звучат, не находишь? — грустно улыбаясь спрашивает Фран, вскидывая бровь вверх.

— Может быть и так, — Эбардо грустно усмехается, понимая, что это и вправду звучит абсурдно, но не отказывается от своих слов.

— Поэтому надо заканчивать эту игру, как можно быстрее, пока это всё не переросло в нечто большее, непоправимое, о чём потом буду жалеть, как я, так и ты, — удручённо говорит сценарист, чувствуя, как грудную клетку внутри вместе с сердцем разрывает боль и сожаления.

— Я поеду с вами и буду рядом, вы не можете знать наверняка, что мы обо всём будем жалеть.

Слёзы предательски стекают по щекам и падают на серый асфальт, смешиваясь с пылью. Эбардо лишь его приобнимает и придвигает к себе.

— Я хочу тебе верить, но не могу…

Эбардо, видя, что Фран погрузился в свои мысли, достаёт новую палочку поки и пихает её в рот ничего не подозревающему эльфу, который удивлённо охает, откусывая сладость, которая падает на землю и разбивается на множество отдельных частей, как и чужое сердце в эти мгновения. Именно так наверное и выглядит всё внутри у него и Эбардо, который невольно выслушивает столь жестокие слова и высказывания в свой адрес.

Отвратительно.

Звенит в голове только это слово, перебивая все остальные мысли и размышления. От самого себя становится тошно, противно и неприятно. Руки на автомате достают из кармана полупустую пачку сигарет и поджигают раковую палочку, с помощью дыма которой Фран хочет задохнуться и утонуть в самом себе.

Боль.

Единственное, что хочется сейчас ощутить на кончике языка и в лёгких, которые медленно и верно разъедает и покрывает чёрная противная смола, которая наверняка потом будет отхаркиваться в виде тёмно-кровавых сгустков прямо на пол собственной ванной, пока руки отчаянно пытаются закрыть рот, заставляя кровь лишь скатываться по изгибам пальцев, смешиваясь вместе с солёными слезами.

От данной картины лёгкие спирает, из-за чего Сан-Фран делает слишком глубокую затяжку и начинает кашлять серыми клубами дыма. На краях глаз скапливаются кристаллики слёз, а в груди ощущается тупая боль, которая возвращает к реальности вместе с чужими мягкими прикосновениями и шёпотом, который звучит слишком глухо, будто через толщу воды, поэтому в ушах начинает звенеть.

— Как вы себя чувствуете — спрашивает парень, видя, что эльф снова пришëл в себя.

— Прости, что напугал, — хрипя говорит эльф, чувствуя, как пальцы уже начинает болезненно обжигать тлеющая сигарета. — Чувствую ужасно, а ещё мне больно, — лепечет сценарист, желая прикрыть глаза, лишь бы больше не видеть происходящее вокруг и поднимая вверх пальцы, которая уже полноценно обжигает сигареты.

Эбардо с силой Франческо трясёт за плечи, заставляя выпустить сигарету и посмотреть в своё злое с нотками отчаяния лицо.

— Вы так когда-нибудь себя доведëте, неужели умереть хотите?

— Умереть? Звучит заманчиво, но по-моему слишком просто. Если уж и пытать себя, то только болью, ненавистью, любовью и жизнью, — пожимая плечами, говорит Франческо, чувствуя буквально болезненную хватку на своих плечах.

— Тогда что для вас значат все эти чувства, действия и эмоции? — буквально кричит Эбардо, больно впиваясь ногтями в спину Франа, который прекрасно понимает и принимает это наказание.

— Для меня это не более чем игра, — холодно чеканит режиссёр, наблюдая, как чужое лицо приобретает черты безразличия, венок окончательно спадает с головы и по нему проходятся ногами.

Именно так и ощущает себя Эбардо. Растоптанным, униженым, глупым и до одури наивным раз действительно в очередной раз купился на чужую удочку, которая заставила его поверить, что он нужен, что его могут полюбить.

Ответ ударил по самому больному, вырывая почву из-под ног, но Эбардо старался держаться, чтобы не показывать у всех наведу свою слабость, достаточно он уже это делал в последнее время, поэтому лицо лишь принимает безразличный вид. Желания говорить сейчас не было, да и эмоции могут в любой момент взять вверх, поэтому он лишь разворачивается и быстрым шагом направляется домой, стараясь не сорваться на бег.

Эбардо не верит, что вновь повëлся на это, понадеялся, что в этот раз всë будет иначе, доверившись отступившей тревоге.

Фран смотрит на то, как фигура Эбардо быстро удаляется от него, пока полностью не исчезает. Рука протягивается вперёд, но хватает лишь осенний прохладный воздух. Ноги не держат — и сценарист обессиленно падает на скамейку, закрывая глаза руками, с которых падают и текут по щекам слёзы, а с губ срывается лишь тихое и отчаянное:

— Что я наделал?

В квартире легче не становится. Собственный дом будто бы превратился в персональный ад. И старые и новые воспоминания вызывают лишь боль в груди, но появлялись, куда не посмотри. Взгляд попадает на зеркало и даже собственный вид вызывает раздражение и отвращение. Эбардо направляется в ванну, но даже там видит оставленные свечи и кулон, который снял, когда собирался. Актёр еле сдерживается, чтобы не швырнуть кулон в надежде, что от этого станет легче, но что-то заставляет сдержаться и убрать его в самый дальний шкаф.

К моменту, когда макияж с горем пополам оказывается смытым, Эбардо хочет лишь вырубиться, чтобы не о чëм не думать. Но не тут то было. Сон не приходил, а когда всё-таки получалось провалиться в дрëму слышался стук в окно. В голове всплыли воспоминания о утренних записях на окне, но проверить так и не пошëл.

***

Фран ходит из стороны в сторону, хватаясь за волосы из раза в раз и пытаясь не сорваться со скалы в эту странную ледяную пропасть. Однако пальцы вновь и вновь разбивают мелкие камни, а кожу сдирают острые углы, когда рука с его поверхности соскальзывает, обнажая кровь и боль. Лёгкие будто протыкают насквозь шипы от роз, из-за чего изо рта вместо складных слов выходит лишь шипение и вздохи. Глаза бегают по помещению, пытаясь зацепиться за хоть что-то, чтобы ненароком вновь не остановиться на диване, где сидит Эбардо.

Его лицо бледное и за счёт освещения обладает в некоторых местах характерной синевой. Взгляд выражает только пустоту и смирение. Эмоции в нём не прослеживаются, а лишь тонут на границе из белого тумана. По щекам текут слёзы, хотя чувств он и не испытывает. Они лишь стекают по его лицу, срываясь вниз и разбиваясь об пол на тысячу других капель, которые словно надежды высыхают и убегают от него. Его руки плотно перебинтованы, а бинты пропитаны кровью. Волосы взъерошены и в некоторых местах выдраны. Губы все искусаны и кровоточат, а чёрная тушь рисует на его лице собственную абстракцию и картину безысходности и опустошения.

— Ох, Время, знал же, что за тобой нужно приглядывать! Просто зачем?! Скажи зачем?! У тебя есть существа, которые тебя любят! — кричит Фран, зажмурив глаза и наклонившись вперёд. — Ладно-ладно, прости, мне не стоило это говорить. Просто, я сильно испугался за тебя! Я уже думал, что спасти уже не смогу — не успел!

Сан-Фран без сил падает на диван, хватаясь за голову и вспоминая эту ужасную картину.

Тебе сейчас настолько больно,

Что разрывают крики грудь.

Но ты всё держишься достойно,

Пытаясь там не утонуть.

А страх всё ближе прижимает

Тебя к невидимой сцене.

И ты чего-то и не знаешь

Об этом столь ужасном сне.

Ты думаешь, что задыхаться

Нормально в данном естестве.

Но чтоб об этом догадаться

Ведь нужно биться в чёрной мгле.

***

Фран шёл до своей машины с очередного прослушивания, где кроме бесталанных детей богатых родителей он ничего не увидел, зато обзавёлся дополнительной головной, которая походила на раскаты грома, которая то затихала, то била с удвоенной силой. Заставляя скукожиться от неприятного ощущения пульсации повышенного давления на глазное дно.

Сан-Фран ненавидит зиму. И дело далеко не в холоде, который не присущ местности, в которой он родился, не из-за метели, которая залепляет глаза и легонько царапает кожу, и далеко не из-за дорог, которые превратились в каток и в полосу препятствий. Нет, далёко нет. Проблема заключается в расе, к которой Фран принадлежит. Он — эльф и из-за этого зимой его слух повышается в три раза, из-за чего он слышит каждый шорох, скрежет и скрип половиц. Поэтому каждую ночь он не мог уснуть из-за звуков дома, который ночью будто оживает и приобретает своё сознание, разговаривая с деревьями и своими соседями. Каждый вскрик и повышение тона голоса могло привести к разрыву барабанных перепонок и раскалённой до предела боли.

Сан-Фран сел в машину и потёр друг о друга руки. Глаза готовы с секунду на секунду закрыться, но спать в машине в минус двадцать не очень хорошая идея. Ключ поворачивается в замке зажигания, мотор начинает тихо урчать. Сан-Фран крутит руль и выезжает с парковки. Снежинки залепляют стекло, из-за чего приходится включить дворники. Лёд, метель и дорога вещи несовместимые, поэтому не проехав и километра Франческо застревает в пробке из-за того, что одна машина на полной скорости врезалась в другую. Громкий звук мигалок бьёт по ушам и мозгу как молот по наковальне, поэтому Франческо включает радио, чтобы как-то разбавить этот ужасный звук хоть чем-то приятным. Из радио начинает играть песня «Your cat is dead». Сан-Фран кривиться, ведь с каких это пор вместо бессмертной классики девяностых и восьмидесятых играет нечто подобное? Ещё и мозг поневоле начинает переводить текст, ещё и кнопка заела, из-за чего песню не удаётся ни выключить, ни переключить, из-за чего только остаётся уткнуться лбом в руль.

Эбардо не звонил, да и не говорил с ним, стараясь максимально избегать и не контактировать. Почему-то в те мгновения режиссёр решил, что будет лучше, если он заранее разобьёт чужие чувства вдребезги, а не будет тянуть и играть в сказку и розовые мечты, но просчитался. Фран совершенно забыл о том, что только недавно у Эбардо умер брат, ему и так тяжело, а тут он играющий со своими чувствами и эмоциями в «сомнение», уже привязавшемуся к себе существу разбивает сердце.

Хотя ему не лучше. Почему-то собственное сердце не собиралось никого забывать и выбрасывать из своей личной памяти. Оно только стучало, ныло и стонало от боли расставания и желания вернуться назад к своему предмету обожания, с которым было хорошо, которое относилось к нему с пониманием и давало то, что оно хотело. А на собственного владельца оно злилось, недовольно стучало и щемило несколько раз нервные окончания, чтобы ещё пару раз за день напомнить о главной ошибке в своей жизни.

Музыка уже начинает напрягать, она будто чёрный ворон, который является предвестником смерти и чего-то нехорошего. Сан-Фран стиснул зубы и уже хотел ударить по предмету технологический мысли, но прервала его вибрация телефона.

— Да, кто там? — чуть раздражённо вскрикивает Сан-Фран, но увидев номер Эбардо успокаивается.

Громкость увеличивается, телефон крепится на магнит, а трубка поднимается. Сначала кроме помех и вроде как всхлипом ничего не удавалось услышать, но потом сквозь пелену помех ему удалось различить дрожащий голос Эбардо. Тревога выходит на первый план, сердце начинает стучать быстрее. Эбардо не стал бы просто так ему звонить, значит случилось что-то серьёзное, хотя и по голосу это можно было определить.

— Я собираюсь покончить с собой…

Сердце Франа в этот момент останавливается в груди от ужаса, кровь леденеет, а хватка на руле слабеет, из-за чего он чуть не рискует потерей управления. Тело пробирает дрожь, а изо рта вместо слов и выдоха вырывается жалобный хрип. Глаза стояли на мокром месте, хотя сердце отчаянно не хотело верить в правдивость чужих слов.

— Т-ты же шутишь? — спросил осипшим и слишком тихим голосом Фран, нажимая резко на тормоз, чтобы ни в кого не врезаться.

— Т-ты сейчас где нах-находишься?! — дрожащим голосом спросил эльф.

Молчание длилось непозволительно долго, слишком долго, чтобы собственное сердце успело остановиться, но слишком короткое, чтобы из чужой груди уже вылетела маленькая белая светящая и всё ещё желающая жить душа. Слишком долго, непозволительно долго и страшно. Никогда Фран не думал, что будет за кого-то так сильно переживать, а того, кто об этом сказал пару месяцев назад поднял бы на смех. Ведь за кого ему переживать? Кого жалеть? За кого страдать? По ком будет душа в груди стонать? Если этого существа просто нет и ещё раз нет. Есть только вечные попутчики, вроде тлена, грусти, тоски и ненависти к самому себе. И пресловутое переживание с любовью в эту систему просто не вклинятся — не смогут. Кончики пальцев от страха похолодели, а ком встал в горле не давая вдохнуть.

— Я дома. Стою на кухне и разговариваю с вами. Простите, что позвонил! Я знаю вы очень заняты, и я должен был справиться со своими глупыми проблемами сам. Не беспокойтесь, я сейчас сброшу, — голос Эбардо звучал спокойно и как-то отчуждённо.

— Эбардо, это не смешно! — в отчаянии закричал Фран, с силой ударив по рулю лбом, из-за чего потом наверняка останется синяк, но сейчас плевать.

В этот момент сердце Франа пропустило удар, а уши опустились вниз. От удара о руль было не так больно, как внутри, всё будто обливалось кровью, разрывалось на части и стонало от боли будто раненный зверёк, загнанный в угол. И пусть сердце отчаянно кричало: «Нет, не правда так не может быть!» Мозг тихо и спокойно вторил: «Это не ложь». И эта короткая фраза обрывала сильнее внутри, чем последующие слова Эбардо в трубку.

— Стой! Не бросай трубку! Я готов тебя выслушать!

От собственного крика в ушах зазвенело, а руки случайно чуть не отпустили и не вывернули руль. Первые слёзы сорвались вниз, пока нога еле нажимала на педаль газа.

— Всё началось в понедельник. Тогда на телефон мне пришло пару пожеланий смерти и подробных описаний и слов о том, как это существо сможет довести меня до самоубийства. Я лишь пожелал удачи и не придал этому какое-либо значение. Всё-таки пожелания смерти я выслушивал и читал довольно часто. Однако я ошибался!

Из трубки слышался лишь сдавленный плач и звуки, как кто-то задыхался.

— Угрозы и пожелания для меня ничего не значили ведь это всего лишь слова, сказанные на эмоциях. Однако потом были пожелания смерти с конкретикой. Это существо много писала о Бартоломью и о том, насколько я ничтожен по сравнению с ним и что следовало умереть именно мне, — пару секунд Эбардо молчал, прежде чем продолжить: — Было больно, совсем немного, хотя кому я вру?! Это было очень больно слышать! Ты находишься на границе от нервного срыва! Тебя каждый день разрывает на части чувство боли и сожалений о том, что ты не сделал или не мог сделать! И тут тебе желают смерти за человека, которого ты и так безмерно любил и был готов умереть! Причём ты понимаешь, что это существо знает о его смерти, хотя вы это и тактично скрыли!

Голос у Эбардо хрипел, так как из-за криков он его уже сорвал. Благо, звукоизоляция у них прекрасная. Но благо ли? Ведь тогда бы вероятность того, что кто-то остановит это безумие увеличилось, но нет. Всё было против эльфа и Эбардо, который сейчас стоял ногами на стекле. У него случилась истерика. Она накрыла его огромной волной, заставила захлебнуться солёной водой и выкинула на берег без сил и чувств. И единственное, на что он выплеснул свою злобу, так это на посуду. Нещадно разбивались тарелки, чашки, бокалы и миски, как будто это могло помочь ему избавиться от проблем и облегчить душевную боль, помочь заменить боль и горечь острым перцем ненависти и ярости, но это закономерно не помогло.

— Что произошло дальше. Возможно произошла утечка, хотя не буду утверждать мало ли, кто из актёров проболтался. Эбардо, что было дальше?

Сан-Фран наконец преодолел место аварии и мчался на явно превышенной в несколько раз скорости в противоположную сторону от своего дома. Планы резко поменялись как и настроение. Раздражение сменилось паническим страхом, глаза стояли на мокром месте, пока пальцы до побелевших костяшек сжимали руль. Все звуки, кроме приглушённого голоса из динамика, отошли на задний план и стали лишь тихим шелестом листьев средь урагана.

— Дальше всё стало хуже. В мои окна стали постоянно стучать по ночам и писать на них кровью животных. Я помню четверг очень хорошо: я тогда забился в угол кухни и хотел вызвать полицию. Мою дверь буквально превратили в щепки топором! Я-я не видел и не слышал кто это. Я-я был слишком напуган! В тот момент я хотел умереть по-настоящему. Никогда не задумывался о суициде, как о выходе. Мысли о смерти были, как у всех. Однако они появлялись редко, хотя смерть довольно плотно укоренилась в моей жизни. А ещё я испытал страх. Впервые за столько лет! Почему-то до этого мгновенья считал себя бессмертным и не знающим о инстинкте самосохранения. Но тот момент был другой, абсолютно другой! Это не громкие слова и не надписи на двери — это реальные действия с последствиями. Т-ты слышишь грохот. Ужасный грохот и замираешь, как заяц в момент опасности. Т-ты с-слышишь тол-только удары, а потом топор про-пробивает её насквозь! Ты знаешь, что он может тебя убить, заставить мучиться, заставить поплатиться за все слова и действия! НО ТЫ НЕ МОЖЕШЬ НИЧЕГО СДЕЛАТЬ! НЕ МОЖЕШЬ СПАСТИ СЕБЯ, ХОТЯ ЗНАЕШЬ, ЧТО ТЕЛЕФОН РЯДОМ!

Из трубки вновь доносились приглушённые рыдания, с попытками не задохнуться от того, насколько часто сокращается грудная клетка.

— Эбардо, сделай глубокий вдох и выдох. Дыши ровно и смотри в окно. Успокойся. Тебя больше никто не тронет, я тебе это обещаю.

Говорил Сан-Фран, сам не до конца уверенный в правдивости своих слов, но он просто должен был оттянуть момент расставания с жизнью на более долгий срок. Должен был успеть до того момента, пока слова не превратятся в действия.

— А сег-сегодня был край. В дверь постучали, взглянул в глазок, но никого не было. Я открыл дверь, а т-там та-там!

— Дыши глубоко. И ничего не делай с собой! Прошу тебя, — на последних словах голос предательски дрогнул, надломился и стал походить на скип не смазанных дверных петель.

Последующий звон посуды и разбитого стекла заставил, резко вывернуть руль в левую сторону, слыша сигналы в свою стороны и громкую нецензурную брань, но было всё равно, глубоко плевать, что станет с ним и его машиной. Ведь надо лишь бы успеть, спасти сохранить чужую крохотную жизнь в своих дрожащих от страха руках.

Эбардо начал сильнее задыхаться и плач был скорее уже похож на утробный вой. Сан-Фран ехал по дороге и думал, что его сердце такими темпами скоро остановиться навсегда. От каждой новой подробности оно больно сжималось и нехотя перекачивало кровь по венам. Сердце будто медленно задыхалось от каждого удара и жалобно хрипело. Ему было тесно в рамках, которые предоставлял его организм.

— Эбардо, всё хорошо. Теперь тебя никто не тронет. Дыши глубже и продолжай смотреть в окно. Выпей успокоительное и продолжай дышать, — сказал Фран, еле вписываясь в один из поворотов из-за чего колёса жалобно засвистели.

В трубке раздалось шуршание, бульканье воды и стук чего-то о поверхность стола. В трубке вновь раздалось тяжёлое дыхание, которое со временем выравнивалось.

— А там лежала расчленённая кошка и записка, что в следующий раз это случиться со мной. Мне недавно стучали в окно, и я закрылся на кухне. Я больше не слышу стук, но это меня и пугает! Я не хочу знать, что там происходит! Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ВСЁ ЭТО ПРОИСХОДИЛО ДАЛЬШЕ!

Светофор загорелся красным светом и приходится остановиться. В телефоне послышался звон разбитого стекла и звенящая тишина, которая тянулась словно карамель очень тяжело и медленно. Фран уже начал тихонько плакать, уткнувшись лицом в руль.

— Спасибо, что выслушали и пытались меня отговорить, но я уже принял решение и не отступлю от него, — грустно сказал Эбардо таким образом, из-за чего невольно представилась его грустная улыбка. — Хорошая погода, неправда ли?

— Да-да, наверное, — сказал Сан-Фран, чувствуя на языке привкус соли.

— Спасибо за вечер…

А потом гудки, которые как удары молота на заседании в суде. Загорается зелёный сигнал светофора и машина срывается с места. Он не знает сколько времени у него есть, пока чужое дыхание прервётся в воздухе навсегда, когда сердце перестанет сокращаться, а глаза остекленеют навсегда. Франческо просто ехал по дороге в надежде на то, что успеет, на то что сможет спасти от смерти хоть кого-нибудь, что не будет вновь испытывать необходимость стоять в чёрном на чужих похоронах и необходимость смотреть на бледный труп. Сан-Фран не хотел испытывать эти чувства снова, возрождать в своей душе хоть каплю того ужаса, что он пережил, что он помнил, что он видел и слышал. Церковный звон колоколов навеки звенел в его ушах, пока на чужую грудь ложились четыре гвоздики, а огни свечей дрожали то ли от страха, то ли от важности и значимости данного момента.

«Только не Эбардо! Только лишь бы не потерять ещё одного актёра! Только бы успеть!» — крутилась в голове одна и та же пластинка с одними и теме же словами.

А вот и квартира. Сан-Франу повезло, всё-таки баловство со взламыванием электронных замков в детстве сыграло в его жизни хоть какую-то роль. Ибо гадать, кто сейчас дома и не спит, попутно придумывая удобоваримое объяснение, кто он и зачем пожаловал, не было ни времени, ни сил, как физических, так и моральных. Противный писк ударил по ушам, но Фран его будто бы и не заметил. Ноги несли его вверх, переступая через две или три ступеньки.

Первый этаж.

Второй.

Третий.

С каждым этажом становилось всё страшнее, всё больше ноги подкашивались, лёгкие горели огнём, а глаза щипали слёзы.

Четвёртый.

Пятый.

Шестой.

Седьмой.

Восьмой.

Фран стоит возле заветной двери, которая закономерно закрыта. Тяжёлый выдох вырвался из груди, пока чуть дрожащие пальцы вытаскивали из волос две шпильки, что фиксировала некоторые пряди волос на одном месте, не давая им лезть в глаза. Сан-Фран разогнул шпильку, снял силиконовые чёрные наконечники, согнул её кончик, придав форму отмычки и согнул вторую часть в форме ручки. Чтобы согнуть вторую шпильку под углом девяносто градусов пришлось приложить усилие. С плоскогубцами было бы легче, но с собой у Франа по понятным причинам их не было. Вторая шпилька вставилась в замок, и Фран её повернул в левую сторону. Своеобразный рычаг погрузился внутрь, и эльф стал осторожно приподнимать каждый из штифтов. Щелчок, щелчок, ещё щелчок каждая секунда кажется самой вечностью. Щелчок, последний штифт поддался с трудом, но всё же путь был открыт.

Со второй дверью проделывались такие же махинации и Сан-Фран забежал на кухню и замер. Неведомая сила сковала всё тело, а желудок свело болезненной судорогой. Ноги подкосились и эльф уже готовился упасть прямо на пол, усыпанный осколками. Рот приоткрылся в немом крике, а весь мир закружился в собственном только ему понятном вальсе. А в голове крутилась только одна единственная полная отчаяния и безнадёги фраза:

«Не успел».

На белоснежной плитке расползались кляксообразные лужи крови. В одной из них лежало лезвие, которое поблёскивало в свете лампы. В помещении стоял тошнотворный запах металла, смешанный в ужасном коктейле с запахом медового воска и морской соли. Вещи были раскиданы и явно находились не на своих местах. Почти вся посуда была разбита на десятки тысяч осколков об пол в порыве нервного срыва, а посередине всего этого находился Эбардо. Его руки представляли собой скорее кровавое месиво, на губах светилась счастливая улыбка, глаза были закрыты, казалось, что он спит. Спит тем самым вечным сном, о котором многие говорят, а некоторые и хотят прочувствовать.

Фран отойдя от шока бросился прощупывать пульс, пока собственные глаза находились на мокром месте. Страх заставлял руки дрожать из-за чего прочувствовать тихое биение артерии под подушечками пальцев не получалось. Оно то пропадало, то возобновлялось. Медлить было нельзя, поэтому с помощью медицинских жгутов Сан-Фран остановил кровь и наложил повязку.

Дубовая палочка, перевязанная у основания фиолетовой лентой была направлена пострадавшего и чуть подрагивала. Мало кто решался на такое расточительство. Магия равна боли. Каждое заклинание и этот метод решения имеет свою цену. Иногда маленькую и незначительную, а иногда огромную и колоссальную вплоть до смерти владельца. Однако Франческо был готов рискнуть, подбросить в воздух этот волшебный жребий, сыграть со смертью в её игру.

— Mein los gues, — прошептал он почти недвигающимися губами, и зелёные потоки магии начали вливаться в чужое тело, наполняя его жизнью и забирая часть боли.

На тело сразу навалилась усталость, а кончики пальцев стали побаливать вместе с головой. Всего десять минут такого воздействия, и Фран уже без сил еле поднялся с пола, опираясь на стол.

— Ох, Время, за что мне такое наказание? — спросил в никуда эльф, поднимая Эбардо с пола.

На холодном полу в луже крови и стекле ему просто быть не стоило. Одна рука расположилась под лопатками, а другая под сгибами ног. Для Сан-Франа Эбардо был довольно тяжёлым, но немного магии и хорошая физическая форма благодаря перетаскиванию крупных декораций сыграла свою роль.

А кровь стекала по запястьям

Об этом даже ты не знал.

И тем же проклятым ненастьям

Ты мёртв, хотя и не умирал.

Отчаян шаг самоубийства,

Того что жизнью всем дано.

И ты не веришь в эти бредни

О том, что помнишь ты давно.

А ты стоишь на переходе

Меж смертью, где сияет свет.

А ты завидуешь свободе,

Где лишь лежит тот пересвет.

А слёзы бьются о границы

Бокала, мозга, хоть чего.

А боль впивается в глазницы

Спасая мозг, где нет всего.

Забыться — лучшее лечение,

И лучше вам об этом знать.

Пока не кончится сомненье

Что вы продолжите страдать.

***

Он прошёл в гостиную и уложил Эбардо на диван, на спину. Фран убрал осторожно с его лба взмокшие волосы и вглядывался в спокойные и умиротворённые черты лица. Эбардо спал, благо не тем самым вечным и глубоким сном, а просто бессознательными. Его грудная клетка медленно поднималась и опускалась вниз, пока ресницы чуть подрагивали от попыток открыть глаза.

Фран сжал руку Эбардо и коснулся его пальцев лбом и, тихо плача, сказал:

— Какой же ты всё-таки идиот! А если бы я не успел?! То что бы было?! Вообще не думаешь о других. В этом ты чёрт возьми не меняешься!

Сан-Фран под конец смягчается, убирает волосы с чужого лба и, ужасно краснея, мягко еле касаясь губами целует Эбардо в лоб, очень надеясь на то, что тот сейчас не претворяется спящим или сейчас откроет глаза и будет припоминать ему это всю его оставшуюся жизнь.

— Спи, отдыхай и набирайся сил, — говорит Фран, на последок, проводя пальцами по нежной коже.

От переполняющего грудь счастья и отчаяния хочется истерически рассмеяться, но единственно, что может Фран в этой ситуации и состоянии, так это бесконечно просить прощения за все ранее сказанные слова и действия, задыхаясь в собственных слезах и сжимая до побелевших костяшек обивку дивана.

— Как я себя ненавижу! Если бы я ничего тогда не говорил, возможно этого можно было бы избежать! Все были правы: я лишь самовлюблённый эгоист, не заботящийся ни о чьих чувствах и заслуживающий смерти! — кричит Сан-Фран, делая более болезненный вдох чем остальные.

Все эти крики наполненные отчаянием, тленом и безысходностью, которые сыпятся на собственную голову с огромной силой, разбиваясь о неё, наконец находят свой выход и не собираются заканчиваться. Пальцы зарываются в собственные волосы и силой выдёргивают пару прядей, которые опадают на пол и которые заставляют кровь стекать по вискам. Дышать становится ещё сложнее, а комната плывёт перед глазами уже не от слёз, а от недостатка кислорода.

Эбардо приоткрывает глаза, несколько секунд не понимая, что вообще происходит. Когда всё перестаëт расплываться парень, к своему удивлению, видит белую макушку, узнавая Франа, да что уж там, парень удивлëн, что вообще открыл глаза. Приходит осознание, что Сан-Фран ринулся в его квартиру после звонка, чтобы спасти его, от чего в груди разливается тепло. Однако внешний вид эльфа вызывает тревогу. Однако сил двинуться пока что нет, поэтому единственное, что может сделать Эбардо в такой ситуации, так это мягки зарыться пальцами в волосы и прошептать:

— Зачем вы так? Сейчас всё хорошо, посмотрите на меня — может быть всё хорошо и не было, но сейчас было определено лучше, чем всю эту неделю.

Когда скапливается немного сил, Эбардо начинает осторожно поглаживать Сан-Франа по голове.

— Какое мать твою хорошо?! — чуть ли не кричит Фран, со злостью смотря Эбардо в глаза, на что тот лишь улыбается.

— А вы переживали? — парень продолжает улыбаться и больше не отводит взгляд.

— Конечно переживал, идиот! Ты действительно думал, что позвонив мне с таким заявлением, мне будет плевать?! — в отчаянии, начиная ещё сильнее плакать, кричит Фран, хватаясь за голову. — Я переживал за тебя, боялся, ибо слишком полю-, привязался…

Эльф на последнем слове себя поправляет, надеясь, что Эбардо не обратит вниманию на эту заминку в до этого ровном чётком и ясном крике. Стоило на секунду ему забыться и отдать своим эмоциям и негодованию сполна, как проскользнула фраза о любви. Разве Эбардо будет его слушать после всех сказанных жестоких слов ранее? Разве он вообще его когда-нибудь простит за это? И разве он сам достоин прощения?

В голове у Франа проносится буря, даже ураган из всевозможных эмоций, которые не успевают даже отразиться на его лице, пока Эбардо всё ещё пытается его успокоить и максимально осторожно отодвинуть руки эльфа от своих волос, чтобы тот вновь себя не покалечил, но у него ничего не получается, поэтому Эбардо решает зайти с козырей, раз Сан-Фран оговорился и сам дал ему такую прекрасную возможность и повод лишний раз поиздеваться над чужой гордостью и непоколебимостью за причинённую боль.

Эбардо видит, что его вопрос сделал хуже. Сил нормально встряхнуть Франа нет, поэтому он решил действовать словами, тем более эльф дал ему прекрасную возможность для этого.

— А что за запинка? Кажется вы хотели сказать вовсе не привязался.

— Я и хотел сказать «привязался», — краснея возникает эльф, опуская вниз уши.

— Не умеете вы врать, — Эбардо тихо и хрипло посмеивается с реакции Франческо.

— Я умею врать. Ты же как-то поверил в то, что ты мне безразличен, — скрещивая руки на груди, говорит режиссёр, прекрасно понимая, что данный пример весьма сомнительный.

— То-есть всё-таки не безразличен? — спрашивает Эбардо.

— Не безразличен… Ты снова кулон надел? — спрашивает Франческо, на что Эбардо отвечает отрицанием. — И какого чёрта я тогда всё это говорю?!

— Откуда мне знать? — Эбардо вопросительно приподнимает бровь — Вы же должны себя знать лучше.

— В том-то и дело, что я сам себя уже кажется не знаю.

Сан-Фран смотрит на то, как Эбардо лежит, предпринимая пару попыток встать, которые проваливаются, из-за сильного головокружения и насыщения тела чужой магией, которая не может пока полностью раствориться. Фран садится возле его головы, из-за чего предоставляет Эбардо прекрасную возможность смотреть чётко в свои глаза, заставляя краснеть и быстро отводить глаза в сторону, делая вид будто смотрит на шторы, которые неспеша покачиваются от лёгкого дуновения ветерка. Однако собственная рука уже удобно расположился в чужих мягких волосах, не собираясь оттуда выбираться, а начиная делать массаж.

— Centre of det, — шепчет Фран, заставляя раны на своей голове затянуться и навалиться усталость с новой силой.

— Вам бы сделать перерыв между заклинаниями.

— Ничего со мной страшного не случится, если я чуть привышу норму использования заклинаний для моего организма.

— Вы так о всëм говорите. Вот, например, сколько вы не спали?

— Ну, я не спал где-то четверо суток, — нервно смеясь, говорит Фран.

— И после этого вы снова будете говорить, что волноваться не стоит?

— Это не важно. И, что мне с тобой делать, чёрт возьми? — спрашивает Фран у Эбардо без какой-либо злости или негодования, скорее с каким-то отчаянием и смертельной усталостью от всего происходящего.

— Ну, если вы горите желанием хоть что-то со мной сделать то либо дайте мне завершить начатое, либо помогите забыться, либо можем отправиться в полицию и показать им переписку. В этом случае существо, которое это сделало, сядет по статье сто десять.

Эбардо соединяет пальцы вместе, пока саднящие от боли губы кривятся, а зелёные глаза не по-доброму блестят. Сан-Франа вообще пугает умение Эбардо, так быстро переключаться между эмоциями, даже в самых стрессовых и сложных ситуациях. Его эмоции постоянно будто не соответствуют ожиданиям и то как должен реагировать человек на такое.

Франческо из раза в раз кажется, что он смотрит на сломанную игрушку, но она вдруг оживает и ещё с большим упорством пытается пробиться к жизни. Новые препятствия и падения со скалы в бездну это для него будто новое испытание на выносливость, которую он ценою жизни проходит. И Эбардо при этом ломает, парень даже кажется слышит хруст собственных костей. Ему больно, ужасно больно, так что разрываются лёгкие, сердце забывает стучать, во взгляде что-то меняется бесповоротно и неотвратимо, а душа будто покрывается слоем чёрного чистого дёгтя. Язык проходит по пересохшим губам, пока Эбардо пытается понять, кому всё это было нужно, а главное зачем.

Да, недоброжелателей наберётся список больше чем на двадцать человек, но всё же это явно не то. Никто из тех голословных существ и близко не решится переступать такие границы, ибо свобода слова свободой слова, но своя свобода дороже. Да и утечка информации исключена, значит это кто-то из их коллектива, но кто? Вариантов мало и одновременно слишком много. У каждого, кроме Лололошки и Джодаха, есть мотивы. Ну ещё и Сан-Франа в группу заслуживающих доверия можно занести, всё же зачем он его тогда спас, использовав магию? Никакого резона. Как и у Фарагонды. Эбардо в принципе сомневается, что она знает, кто он. Лололошка новенький и явно занят с Джодахом более интересными вещами, чем доведением его до критического состояния, во время которого он был готов совершить шаг в бездну, покинуть мир живых навсегда.

«Время, прости меня придурка за это! Я чуть на эмоциях не совершил нечто непоправимое! Благо Сан-Фран спас, я ему безумно благодарен», — думает Эбардо, улыбаясь кончиками губ.

— Начатое я тебе не дам завершить, в полицию можем даже сейчас съездить. А что ты имеешь в виду под забыться? Ибо наркотики, успокоительное и алкоголь в таком состоянии организма тебе давать не рекомендуется. Особенно после использования магии. Она увеличивает заживление организма, за счёт усиленной работы лейкоцитов, тромбоцитов, эритроцитов и лишняя нагрузка организму не нужна.

— Вы статья на Википедии? Я может и прогуливал пары, но не настолько же много и часто, так что представление об этом имею. А забыться можно и другими методами, которые вам, господин Сан-Фран, могут понравиться, а могут и не очень, — голос Эбардо становиться по-особенному бархатным, и он придвигается к эльфу ближе.

Сан-Фран с непониманием на него смотрит и вжимается в белый подлокотник дивана. Эбардо придвигается ещё ближе, из-за чего Франческо бежать становиться попросту некуда. На лице парня светиться хитрая улыбка, а глаза заинтересованно осматривают каждую черту лица режиссёра и плавно скользят вниз. Эбардо резко садиться на колени Сан-Франа и смотрит тому прямо в глаза.

— Т-ты, что творишь?! Эбардо, это тебе так магия в голову ударила?! Она должна была излечить, успокоить нервную систему, но никак не это! — кричит Сан-Фран, чувствуя как лицо становится красным, а уши опускаются вниз.

Благо эльф закапал себе лекарство и сейчас звуки не так бьют по барабанным перепонкам.

— Это всего лишь один раз и не больше. Мы вдвоём нас никто не осудит, — говорит Эбардо, опаляя чужую раковину горячим дыханием и пытаясь расправиться с пряжкой ремня.

Парень придвигается ещё ближе. Сан-Франу становится жарко и некомфортно, особенно, когда чужая рука нагло и беспардонно забирается под чёрный свитер и начинает там по-свойски хозяйничать и вырисовывать только известные ей узоры.

— В-вы, что себе позволяете?! — пытаясь сохранить остатки самодостоинства, спрашивает Фран чуть ли не переходя на крик.

— Да, ладно вам. Это шутка не более. Я сейчас в слишком, — Эбардо задумывается над словом, которое, как никогда лучше и более ёмко, может описать его состояние. — Эмоционально нестабилен.

Эбардо ёрзает на чужих коленях. Он поднимает палец вверх, и его глаза будто загораются от детского счастья.

— Ну, так слезьте с меня! — злобно говорит Фран.

— А, если я скажу нет? — спрашивает Эбардо, склонив голову в правую сторону.

Сан-Фран берёт Эбардо на руки, отправляет его тело на пол и идёт одеваться. Шнурки на ботинках затягиваются и превращаются в бабочку. Эльфа совершенно не устроила и разозлила такая игра с его телом и чувствами. Единственное, что сейчас хочется так уснуть, отмыться от всего этого непотребства, которому он позволил произойти. От этих мыслей тело пробирает колкая дрожь, а рука с силой прикладывается к собственному лицу. Фран опирается плечом на деревянную раму двери и смотрит на Эбардо, с нескрываемой злостью.

— Бери свой телефон, одевайся и поедем в полицию. Заявление само себя не составит, а сегодня или завтра с твоей проблемой уже разберутся правоохранительные органы.

— Вы, что разозлились из-за незначительной шутки? — спрашивает Эбардо, отряхивая домашние штаны от невидимой пыли и грязи.

Сан-Фран решает тактично промолчать. Эбардо накидывает на себя куртку, натягивает свои высокие ботинки и смотрит на Франческо.

— Можем идти, господин Сан-Фран?

В его голосе прослеживается явная издёвка. Эльф смотрит на него снизу вверх, берёт с полки шарфик и начинает завязывать его на шее парня. Эбардо отводит глаза в сторону, а затем их медленно возвращает к сапфировым глазам, которые сосредоточенно смотрят на него.

— Ну и зачем? На улице не больше минус десяти.

— Чтобы придушить тебя и в полицию не пришлось ехать. Меньше слов больше дела. Я ещё поспать планировал сегодня, и у меня останется меньше четырёх часов. А мне ещё бездарностей завтра прослушивать. Когда они поймут, что мне на их деньги плевать и мне нужен талант?! — всплёскивая руками спрашивает Фран, чуть не задев Эбардо.

— Так чего вы сразу не сказали, пошлите, конечно быстрее! — говорит Эбардо, схватив Франа за руку и буквально вытаскивая из собственной квартиры.

Свет тушиться, двери закрываются, а дом покидается под писк домофона, от которого, наверное, существа, живущие на первом этаже, периодически сходят с ума. Они садятся в машину и начинают пристёгиваться.

— Уверенны, что сможете вести машину? — обеспокоенно спрашивает Эбардо, видя, что от провала в сон Сан-Франа отделяет всего один единственный шаг.

— А, у тебя есть права? — отвечает вопросом на вопрос эльф, устало смотря на ходячую, по его мнению, проблему.

Сан-Фран не понимает, за что ему такое наказание. Почти двадцать лет от начала его работы, не было ни одного крупного скандала или конфликта. Все актёры, за исключением четырёх-пяти существ, были учтивыми проблем не было. И стоило пойти двадцать пятому году, как нога соскользнула с выступа, он полетел вниз, и начался настоящий кошмар и то о чём обычно говорят только шёпотом или под красными большими заголовками прессы. Покушение, доведение до суицида, убийство и мелкие проблемы. Что ещё решит за ужас преподнести ему госпожа судьба?! Что может быть ещё хуже того, что уже произошло за эти три недели?! Хотя всё что угодно. Не дай бог Франческо ещё придётся разбираться с делом о подкидных наркотиках. Тут уже никакая валерьянка не поможет, а вот вазелин при повторном разговоре с прессой будет очень кстати.

Эльф устало зевает, поворачивая руль то в правую, то в левую сторону. Фары освещают ночную магистраль, пока в их свете кружатся хлопья снега в своём безумном вихре и собственном, только им понятном безумном задорном и хаотичном танце. На дороге довольно пусто, хотя это неудивительно. В такую погоду даже самый плохой хозяин собаку на улицу не выгонит, что уж говорить о существах. Вместо фонарей виднеются лишь жёлтые или белые пятна, которые еле освещают пространство вокруг себя.

Весь город спит спокойным и крепким сном. Только за редким исключением встречаются горящие окна, в которых передвигаются чёрные силуэты. И только бары и клубы в это время работают, привлекая к себе неоновыми вывесками, которые очищают от снега раз в полчаса, хотя это и не сильно помогает. Дворники вырисовывают на стекле полукруги, пока стихия пытается добраться до водителя и его попутчика.

— И давно вы так? — подаёт голос Эбардо, нарушая гробовую тишину, ибо слушать шум помех от радио отдельный круг ада.

— Ты о чём? — недоумённо спрашивает Фран, даже не удостоив своего собеседника взглядом, ибо дорога в плохую погоду — это не шутка.

— О, вашем хроническом недосыпе и наплевательском отношением к собственному здоровью. Хотя состояние других вас уж больно сильно волнует. Взять хотя бы меня! Нормальное существо бы меня бросило где-то на обочине жизни умирать от осознания собственной никчёмности и истекать кровью, но только не вы. Вы мало того, что нашли мне психолога, отмазали от СМИ и поручились за меня перед Смотрящим, так ещё и вылечили с помощью магии и спасли от смерти! Просто, зачем?!

Фран на секунду отводит глаза от дороги и смотрит на Эбардо.

— Если я скажу: «Почти всегда», вы перестанете копаться в моей голове и чувствах, думая, что понимаете меня?

Хватка на руле становится сильнее, но потом ослабевает после глубокого выдоха.

— В том то и дело, что не понимаю! Я много существ встречал на своём пути, но ни одно, подчеркну, ни одно так не убивалось за других как вы! И тут два варианта либо вам настолько нравиться спасать утопающих, и вы правда испытываете к ним какое-никакое сострадание, либо вы просто чувствуете себя обязанными перед такими существами. А спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — говорит Эбардо и смотрит в лобовое стекло. — На самом деле я просто пытаюсь скрыть беспокойство за вас. Будет довольно печально, если я не увижу вновь ваши пьесы и фильмы. Что же мне тогда будет поднимать настроение по вечерам?

Парень грустно улыбается, пока Фран пытается переварить сказанное Эбардо. Все эти слова ощущаются какими-то странными, непривычными и чужеродными, будто их не должно быть вообще, будто они вовсе и не для него, а кого-то другого, кто сидит на задних сидениях.

— Вы выглядите довольно растерянно. Я что-то не так сказал?

— Нет, просто пытаюсь вспомнить из какого фильма этот диалог.

Эбардо прикрывает рот рукой пытаясь сдержать смех.

— А в каком мы тогда сейчас жанре снимаемся?

— Ужасы и драма.

— Ну, драма понятно, почему, а ужасы тут причём?

— Сейчас в лес заедем и узнаешь, — опускаясь до зловещего шёпота говорит Фран, паркуясь возле отделения милиции.

Фран с Эбардо заходят в здание и подходят к дежурному. Лист для заявление лежит перед ними, а пальцы сжимают ручку, которая выводит буквы на листке, оставляя за собой синий след. Эбардо, правда, из-за своего роста приходится согнуться в три погибели, из-за чего очень скоро спина с плечами начинает болеть от неудобной позы.

Следователю Междумирческого ОВД

Района Непокорённых города Святовещенска

Смотрящий Смит Илларионович

от Эбардо Карнеса Вячеславовича

проживающего по адресу улица

Фатина 4, квартира 34, дом 10ЗАЯВЛЕНИЕ ОБ УГРОЗЕ ЖИЗНИ (ДОВЕДЕНИЕ ДО САМОУБИЙСТВА, ОБ УГРОЗЕ УБИЙСТВОМ)

Прошу Вас привлечь к уголовной ответственности неизвестное мне лицо, которое исходя из личной неприязни в период с 14.11.2026 по 21.11.2026 угрожало мне убийством и доведением до самоубийства при следующих обстоятельствах.

Угроза была высказана им при следующих обстоятельствах: в форме неоднократных сообщений и записок.

Угроза была высказана в следующей форме: письменной, нарушения целостности имущества и покушения на жизнь животного с запиской.

Подтвердить то, что оно угрожало мне убийством может личная переписка, которая на протяжении всего времени велась, фотографии с места преступления и записки, которые были неоднократно найдены возле двери.

Его угрозы и действия привели к моему решению покончить с жизнью, так как большинство из них было приведено в реальность.

В связи с вышеизложенными фактами в целях защиты моих здоровья и жизни, а также для предотвращения возможных иных преступлений против меня прошу принять меры по наказанию неизвестного мне лица в уголовном порядке.

За заведомо ложный донос и за дачу ложных показаний по ст. ст 306. 307 УК Междумирья предупреждён.

Список прилагаемых документов: паспорт, телефон, записки и видеозаписи.

Старший инспектор Смит/________

«22» ноября 2026 года

Лист протягивается дежурному, который пробегает по тексту глазами на правильность составления. В это время из своего кабинета выходит Смотрящий за новой чашкой кофе. Видеть Эбардо с Сан-Фран он сегодня не хотел, ибо это означает ещё один резонанс и изменения в деле.

— Здравствуйте, господин Сан-Фран, Эбардо. Хотел бы я предположить, что вы сюда заглянули просто, чтобы проведать меня, но боюсь, так делает только Джодах. Что на этот раз? Кража? — невозмутимо спрашивает Смотрящий, без каких-либо эмоций.

Из-за этого создаётся впечатление, что ему нет абсолютно никакого дела не до жертв, ни до преступников вовсе. Его эмоции это будто чистый лист, с небольшим количеством красок, количество которых настолько мало и незначительно, что их довольно просто упустить из виду или уловить колебания эмоционального фона.

— Господин Смотрящий, ознакомьтесь. Скорее всего это касается дела, которое вы сейчас расследуете, — говорит дежурный, протягивая следователю заявления с прикреплёнными бумагами.

Смотрящий просматривает каждую страницу довольно медленно, вникая в суть каждого слова и буквы. Даже кажется, что ещё немного и он, закричав: «Эврика!» забежит в свой кабинет, громко хлопнув дверью, но нет. Его брови лишь сводятся к переносице, а губы плотно стискиваются. Под конец Смотрящий устало потирает переносицу, прикрывает глаза, тяжело вздыхает и запрокинув голову к свету говорит:

— Идите за мной.

Сан-Фран и Эбардо молча плетутся за Смотрящим по сетям из коридоров, скорее похожие на огромный и странный лабиринт или муравейник, в котором легко потеряться раз и навсегда. В такой час здесь довольно пусто, не слышно ни трели телефона, ни разговоров сотрудников, ни хлопков дверей, ни раздражающего цокота туфель — ничего лишь тишина, которая здесь ощущается по-особенному тяжело.

Ты чувствуешь себя виновным во всех смертных грехах и будто попадаешь в невидимую паутину, которая сковывает и заставляет биться из последних сил, чтобы не попасть в лапы паука. Лёгкие наполняет запах холода, тревоги, валерьянки, кофе и безысходности. Ты знаешь, что ни в чём не виноват, что ты всего лишь жертва, которая забилась в угол дабы спастись от хищника, но даже так твой защитник вызывает у тебя неподдельный страх, с которым ты не можешь бороться не ментальном уровне и на физическом тоже. Вы будто стоите на ринге, где вас из раза бьют о железный столб грудной клеткой, выбивая последний кислород и желание сражаться, но вы как-то стоите на ногах, еле держитесь, но стоите.

Смотрящий останавливается возле одной непримечательной двери и учтиво стучит в неё, прежде чем зайти и позвать за собой Эбардо и Сан-Франа. На стуле сидит парень с длинной коричневой чёлкой, которая при этом ему ни коим образом не мешает. На его шее висят наушники, а сам он, что-то усердно строчит в ноутбуке, и только после кашля Смотрящего в кулак поворачивается, чтобы посмотреть на вошедших.

— Вы, господин Смотрящий, сегодня по мою душу? Хотя, ладно, не отвечайте. Это и так очевидно. Давайте детали дела и говорите, что вам надо от меня.

Голос Дилана кажется потерпевшим очень похожим на голос Смотрящего, правда, даже так он более живой и насыщенный. Да и Дилан уже больше походит на человека, которому просто не прельщает общество других. Тогда, правда, возникает вопрос, зачем он подался в правоохранительные органы, если одним из условий является контакт с другими существами. Однако решение Дилана — это его решение, за которые его никто не осуждает.

Дилан берёт в руки папку, пролистывает её содержимое довольно быстро, не вникая особо в юридический текст и откладывает бумаги в сторону.

— Потерпевший можно, пожалуйста, ваш телефон. Возможно удастся пробить по базе номер и ваша работа станет в разы легче. Господин Смотрящий, вам всё на флешку перенести или всё сбросить через документ?

— Через флешку, всё равно никуда не денусь от этой бюрократии, — недовольно бубнит Смотрящий, прикрывая глаза, чтобы успокоить своё негодование.

Иногда бюрократия просто сводит с ума своим количеством, и главное он всё это должен заполнить прямо здесь и сейчас. Ни одна из этих бумажек не может подождать до завтра, никого не заботит состояние бедного следователя. Ведь бюрократия, бумаги, кривые записи из-за уже дрожащих пальцем и болезненно сокращающиеся сердце от количества кофеина — это обязательные атрибуты счастливой работы в органах. Никто ни за что не расскажет в институтах и колледжах студентам о том, что их работа будет заключаться далеко не в самой профессии, а в заполнении бумаг. И в первый раз ты приходишь в ужас, второй раз лишь тихое негодование, на третий приходит смирение, а все последующие разы колкое раздражение, подогреваемое усталостью и желанием пристрелится здесь и сейчас.

Эбардо протягивает свой телефон Дилану, который в свою очередь подключает его через переходник к ноутбуку. Мышка клацает несколько раз по папке с файлами, чтобы просмотреть все фотографии и в последствии их провести через специальную программу, распознающую изменения в оригинале. Дилана вообще не смущает ни бедное животное, ни кровь. Он просто привык ко всему этому, а Эбардо ещё слишком слаб, поэтому отворачивается.

— Фотографии подлинные, как и видео с дверью. Жаль качество нельзя улучшить, помогло бы хотя бы марку топора рассмотреть, но я могу попробовать позже. Странно, что чат не удалили. Настолько самоуверенные? Нет, вряд ли, тогда чужой телефон? Нет, о краже бы заявили, а в базе ничего нет. Что ж самоуверенность губительна.

Дилан перебирает по клавишам довольно быстро. Фран до конца не понимает: говорит ли тот сам с собой или со Смотрящим, ибо из контекста можно понять, что он обращается к другому лицу, но при этом сам ответы и предположения в ответ не ждёт — сам на них отвечает. Смотрящий на это никак не реагирует, как собственно и всегда. Даже сложно предположить, какое дело ему должны положить на стол, чтобы вызвать бурную реакцию. Да и что в принципе может вызвать у него хоть что-то отдалённо похожее на обычные гротескные эмоции.

— Господин Смотрящий, всё готово. Можете хоть сейчас выдвигаться. Телефон принадлежит некому Седрику Нувану. Работает звукооператором в театре. Живёт на улице Смоленской десять, квартира пятнадцать, дом двадцать два. Не благодарите.

Телефон возвращаются к владельцу, Дилан вручает макулатуру Смотрящему вместе с листом, на котором написан адрес, и разворачивается, показывая всем своим видом, что не хочет больше видеть здесь кого-либо.

Фран чувствует, что сейчас упадёт на пол. Мозг плавится на части, отваливаясь небольшими кусками от основной массы. Ноги подкашиваются, перед глазами всё темнеет, расплывается и теряет свои общие черты, превращая весь мир в абстрактную картину, авангардного художника. Последнее, что он слышит так это крики, прежде чем упасть в блаженную тьму и омут спокойствия.

Эбардо хватает его под руки и дотаскивает до скамейки. Смотрящий несколько секунд смотрит на это действо, прежде чем предпринять хоть какие-то действия. Два пальца ложатся на место, где тихо пульсирует артерия, тихо и медленно, но пульсирует и это самый хороший знак.

— Что с ним?! — спрашивает Эбардо, в ужасе переводя взгляд то с бледного лица Франа, то на Смотрящего.

— Переутомление. Недосып, кофеин и использование магии — не самая лучшая комбинация. Эбардо, можешь последить за ним какое-то время? Я схожу за Кейт, нашей лаборанткой, она сможет оказать ему надлежащую медицинскую помощь, — говорит Смотрящий, озираясь по сторонам и готовясь в любую секунду сорваться со своего места.

— Делайте, всё, что потребуется! — уверенно говорит Эбардо.

Его голос ровный и твёрдый был пропитан насквозь странной уверенностью, которая появилась совсем недавно и уже успела посеять свои маленькие зёрна и ростки в его голову. Взгляд больше не был наполнен испугом, детской наивностью и скорбью лишь холодная уверенность в том, что всё будет в порядке.

Кейт уже собиралась уходить, так как её рабочий день уже, как час назад, подошёл к концу, но она осталась дабы заполнить небольшое, на первый взгляд, количество бумаг, которое неизвестно каким образом переросло в четыре огромных папки разного цвета. Благо всё заполнить удалось довольно быстро, из-за чего Кейт окрылённая буквально порхала по кабинету, одеваясь в своё любимое бежевое пальто и накидывая на шею фиолетовый шарф, подаренный её девушкой.

Вдруг в кабинет входит Смотрящий, который заставляет её отвлечься от собирания вещей и удручённо внутри вздохнуть, подозревая, что сейчас ей предстоит остаться ещё на два часа для заполнения бумаг.

— Вы что-то хотели, господин Смотрящий? — спрашивает Кейт, на автомате уже снимая и откладывая в сторону шарф.

— Да. Там одному потерпевшему стало плохо — и он упал в обморок. Можешь привести его в сознание? — спрашивает Смотрящий, опираясь о дверной проём.

— Могу. Мне придётся за ним присматривать или у вас есть другое существо на примете вроде Дилана? Хотя Дилану доверять других — посылать их на верную гибель, — говорит Кейт, предчувствуя, что домой сегодня не попадёт и очередной романтический ужин остынет, а на неё обидятся.

— Нет, Дилану я точно не поручу такую задачу, но у меня и вправду есть кое-кто на примете. С ним пришёл даже не знаю, как его назвать, «друг», «партнёр», «коллега»? В общем не важно, главное он сможет за ним присмотреть.

Кейт пожимает плечами, накидывает на шею обратно шарф и берёт с полки нашатырь. Кейт следует за Смотрящим, закрывая дверь на несколько поворотов ключа, чтобы в случае чего ценное оборудование осталось нетронутым и стояло на своём законном месте. Кейт уже видя впереди два существа, одно из которых явно не пребывает в сознании, ускоряет шаг и присаживается, напротив чужого тела.

Эбардо внимательно наблюдает за тем, как девушка откручивает крышку и начинает водить баночку перед чужим носом.

От резкого запаха, который с силой ударяет в нос, Фран недовольно жмурится, кривится и открывает глаза. Эбардо облегчëнно вздыхает, когда режиссёр открывает глаза. Кейт же начинает бегло его осматривать на наличие каких-либо серьёзных повреждений, но кроме усталости и заторможенной реакции ничего нет. Однако девушка всё равно невольно морщиться от мысли, что это существо куда-то в таком состоянии ещё отправиться.

— Молодой человек, вы сможете сопроводить этого гражданина до дома? — спрашивает Кейт, осматривая Эбардо с ног до головы, видимо сомневаясь дополнительно и в его способностях.

— Да, конечно, — говорит парень, наконец, отрывая взгляд от Франа и смотря на Кейт.

— Хорошо. Проследите, пожалуйста, чтобы он лёг спать и не смел перенапрягать себя. Настоятельно советую дать ему таблетку успокоительного и сделать ему массаж или тёплую ванну, — говорит Кейт, на что Эбардо загадочно улыбается, а Сан-Фран боязливо сжимается в комочек.

— Хорошо, я обязательно прослежу за этим.

Эбардо поднимает Франа на руки и несёт к выходу под чётким взглядом Кейт, которая явно не собирается помогать эльфу, которого с каждой секундой всё больше и больше пугает чужой зелёный игривый и предвкушающий взгляд.

— Переживаете так, будто я вас съем.

— Не съест он меня, ага, так я тебе и поверил, — говорит Сан-Фран, когда его садят за руль, ибо у Эбардо сейчас с собой водительских прав не было, а проблемы с полицией ему не были нужны.

Путь от полицейского участка до дома Эбардо получается преодолеть гораздо быстрее, ибо именно сегодня, поздно вечером, Франческо вспомнил об одном пути через небольшую деревню, где дорога пусть постоянно и петляла, не освещалась и была в какой-то мере не самой ровной, но всё же выводила прямо к дому парня.

Эльф глушит мотор, из-за чего наступает тишина, которую скоро перебивают хлопки дверьми. Фран ступает на скрипучий снег и поднимает голову на многоэтажку, где гаснут и ярко вспыхивают мягким светом окна. Пара снежинок падает с дерева от резких порывов ветра, которые забираются прямо под одежду, и таят, соприкасаясь с телом Сан-Франа.

«Красиво», — единственное, что успевает промелькнуть в голове, прежде чем его вновь поднимают на руки.

— Слушай, я не принцесса, чтобы меня носить. Руки и ноги есть, на земле устойчиво стоять могу, так в чём проблемы? — чуть раздражённо спрашивает сценарист не пытаясь выбраться, из-за кулона, который вновь бьётся о чужую грудную клетку при ходьбе.

— Знаете, я просто очень расстроен вашим хамским поведением, поэтому, думаю, что сегодня могу за это помочь вашему телу расслабится.

— Моё тело сегодня только моё и точка! И мне плевать, насколько ты расстроен моим хамским поведением, — говорит эльф, краснея и жмурясь, как котёнок, когда по ушной раковине проходят языком.

Сценарист пытается ещё сильнее вжаться в собственное тело, как будто это спасёт его от чужих прикосновений и желаний человека, который очень хочет на нём отыграться за боль, страдания и «неудобства». И, к бесконечному сожалению Франческо, отыгрываться на нём будут далеко не ударами по лицу или с помощью языка боли, против которого в отношении себя в этом ключе он и не был против. Однако по лицу Эбардо было понятно, что у него на режиссёра сегодня большие планы, раз даже медицинский эксперт сказал сценаристу больше отдыхать и дал Эбардо волю для разгула фантазии.

Ключ несколько раз поворачивается в замочной скважине — и они входят в квартиру, в которой пахнет хлоркой и чистящими веществами, с помощью которых Фран с горем пополам отмыл пол от крови.

— Время позднее. Ты в порядке, думаю я могу идти: моя работа тут выполнена, — говорит Сан-Фран, как только ощущает под ногами твёрдую почву, и разворачивается в сторону двери.

Однако его прижимают к себе, начиная стаскивать верхнюю одежду, говоря, мол, вы никуда сегодня не уйдёте.

— Уже собираетесь уходить?

Эбардо наклоняется к шее, как только расправляется с одеждой, оставляет укус.

— Вы же помните, что я всё ещё злюсь на вас?

— Я в курсе, что ты зол, — удручённо протягивает Фран.

— Тогда помогите мне исправить это маленькое недоразуменее.

— Помогать тебе с этим я не хочу, но у меня как всегда нет выбора.

— Да ладно вам, выбор есть всегда.

— «Выбор есть всегда». Самому не смешно? Ладно так уж и быть буду следовать указаниям врача, — недовольно бубнит сценарист, видя, как Эбардо энергично захлопал в ладоши и отпустил его, видимо всё готовить.

«За что мне это наказание?» — отправляет вопрос он в пустоту, шипя от боли в спине, плечах и шее.

Вскоре в руки Франческо всучивают стакан воды и таблетку успокоительного, а после Эбардо ведëт его в комнату, продолжая хитро улыбаться.

Сан-Фран нехотя перебирает ногами, идя за Эбардо, который его вновь тащит в спальню. Из-за успокоительного тело по ощущениям становится ватным и ещё более податливым, из-за чего сил нет даже на малейшее сопротивление, хотя и в обычном состоянии эльф и не сильно пытался убежать, да и выбора у него как такового не было.

«Ты только придумываешь себе глупые оправдания», — говорит мозг и сердце, впервые за долгое время сходясь во мнениях.

Фран встаёт в комнате, как вкопанный, смотря на горящие свечи, которые при лунном свете добавляют ей определённой загадочности вместе с музыкой «Piano in love». Так же от свечей тянется приятный и умиротворяющий запах мёда, гвоздики и кокоса, заставляющий уже прикрыть глаза, особенно, когда это всё смешивается с запахом сосны от аромопалочек. Шторы чуть покачиваются от слабых дуновений ветерка, который пробивается через узкую щель окна.

От этой атмосферы легко потеряться, заблудиться в собственных чувствах и эмоциях, что Сан-Фран успешно и делает застывая на месте, всё ещё с висящим на плечах влажным, из-за воды, полотенцем.

Эбардо несколько минут ждëт Франа, который по-видимому о чëм-то задумался, но потом всë-таки начинает говорить, чтобы привлечь внимание.

— Может разденетесь? Так я начать не смогу.

— А? Да, конечно, — говорит Фран, вздрагивая от чужого голоса, который в этой тишине казался слишком громким и начиная снимать с себя свитер с шарфом и приспуская штаны.

Франческо ложится на привычный ему стол и прикрывает глаза, ожидая чужих действий и полностью смиряясь с ситуацией, где он просто получает удовольствие, из-за чужой прихоти и желания сделать ему приятно.

— Чем занимались эти дни?

— Что делал всё это время? Ну, работал, точнее было бы сказать, закапывал себя под ещё большим количеством бумаг, чтобы ни о чём не думать…

Тут же в голову, как на зло, ударяют самые яркие и ужасные воспоминания о разгромленной вдребезги квартире, о бессонных ночах проведённых в слезах и том, как собственные руки прижигали бычками от сигарет запястья, пока не станет на столько же больно, как и в душе, пока руки не будут дрожать, пока кровь совсем тоненькой струйкой не потечёт по изгибам запястья.

От таких мыслей мышцы спины характерно напрягаются, из-за чего Эбардо приходиться перейти на осторожные и нежные поглаживания, дабы убедить чужое тело, что бояться не стоит, и он не собирается ему вредить.

Фран кое-как расслабляется, давая продавить кожу спины и мышцы с градацией «умеренно», не переходя грань «ощутимо больно». Эльф чувствует, как скопившееся напряжение уходит, а мышцы расслабляются под напором чужих рук.

— Вы думаете, что такими темпами от боли и зажимов избавится получится? — недовольно бубнит Эбардо.

— Я понимаю, что такими темпами ты меня от боли и зажимов не избавишь, — устало говорит Фран, выводя пальцем на столе понятные только себе узоры.

— Так зачем же продолжаете брать чрезмерную нагрузку? Хоть бы отдых нормальный себе давали.

— А что ты мне предлагаешь? Не работать? — спрашивает Фран, чувствуя, как руки начинают массировать плечи с шеей слегка болезненно из-за сильно забитых мышц.

— Для начала нужно хотя бы перестать ставить работу превыше своего здоровья! — говорит Эбардо, поднимая вверх указательный палец.

— Больно, — говорит коротко эльф, когда Эбардо спускается к рукам и предплечьям.

— Вы что-то тяжëлое таскали?

Эбардо чуть смягчает свои действия, чтобы режиссёру не было больно.

— Что-что таскал? Мешки с документами, — недовольно бубнит Фран, которому приходится честно отвечать на каждый вопрос.

— И почему я не удивлëн? Руки то у вас после этих мешков хоть целые?

— Как видишь ничего себе не вывихнул и не сломал. Максимум потянул…

Режиссёр прикрывает глаза и вслушивается в музыку на фоне, пропуская мимо ушей абсолютно все нравоучения до того момента пока чужие губы и зубы не примыкают к шее спускаясь ниже, к копчику, заставляя задышать чаще. Сан-Фран настолько утонул в своих проблемах, что забыл какого это чувствовать на себе чужие губы и горячее дыхание.

— А вы всё никак не привыкнете, — Эбардо усмехается.

— Моё тело никогда к такому не привыкнет, — тяжело выдыхая, говорит Фран, чувствуя, как чужие ногти и пальцы обводят его грудную клетку, уделяя особое внимание груди.

— Не больно?

— Это приятно, не больно, — говорит Фран, краснея и опуская уши вниз, когда по ним проводят языком.

— Я не понимаю, что ты каждый раз со мной делаешь, — еле выговаривая слова произносит Франческо, когда его переворачивают на спину.

Чужие губы прикусывают его шею, спускаются ниже, чувствуя лёгкую дрожь и жар от чужого нетерпения. Фран чувствует, как температура тела повышается, а мозг соображает довольно туго, но прекращать это явно не собирается.

Сан-Фран пытается ровно дышать, но выходит не очень, особенно, когда чужие пальцы и ногти уж больно заинтересовались одним из многочисленных шрамов. Приходится прикрыть рот и зажмурить глаза и стыда от того, что тело лишь поддаётся вперёд, прося ласки, видимо устав от своего обладателя окончательно.

— Неужели вам хочется больше прикосновений? — шепчет на ухо Эбардо, а после оставляет укус на чужой шее.

— Ничего я не хочу, — недовольно бубнит Фран.

— Правда? А ваше тело говорит об обратном.

— Мало ли, что тебе моё тело говорит… — удручённо протягивает эльф, чувствуя боль в запястьях, на которых ещё не зажили ожоги.

Эбардо решает, что пока стоит обойтись лишь прикосновениями, так как Франческо сегодня не в настроении и хочет скорее спать, почитать или понежиться в чужих объятиях, особенно если учесть обморок от этого самого недосыпа и перегрузки организма. Ему крайне тяжело принимать факт таких прикосновений на себе, за то что он сделал. Разве разбив человеку сердце он не должен тебя возненавидеть?

Пока Сан-Фран вступает в дискуссию со своей совестью и тяжёлыми мыслями, то Эбардо начинает кусать и целовать то, до чего может дотянуться, выводя на его теле узоры, которые у сценариста вызывают дрожь, тело заставляет гореть сильнее, а веки наливаться свинцом.

Человеческое успокоительное действует на эльфов, как снотворное, поэтому мозг соображает довольно туго, слабо и через раз. Режиссёр лишь прикрывает веки и под нежные поцелуи с поглаживания засыпает крепки сном.

Эбардо, конечно, планировал ещё поиграть с чужим телом, но сон решил всё за него, наверное, так даже лучше. Поэтому приходится перетащить Франа на кровать.

Эбардо улыбается и берëт эльфа на руки, перетаскивая на кровать, вот только отпускать его, по всей видимости, не собираются. Парень удивлëнно охает, когда его валят на кровать, Фран крепко обхватив его, как куала свою маму, довольный трётся о чужую шею. По итогу Эбардо лишь вздыхает и, укрыв их обоих одеялом, обнимает Сан-Франа в ответ.

Относительно скоро дымка сна наваливается и на Эбардо, и он впервые за эту неделю нормально засыпает. Ночь на удивление тоже проходит тише обычного. Никто больше не стучал и не скрëб в окна, заставляя вскакивать из сна и волноваться по-этому поводу.

Для вас пластинку завели

О смерти, боли, страшной мглы

Что вас съедает каждый миг

Пока ваш мозг лишь говорит.

А все загадки будто страх,

Что ждёт вас в самых страшных снах,

Где вам дано одно лишь «но»

О том, что было такого.

Злодей вас дёрнет всех за нитки,

И вы допустите ошибки,

Что недоступны никому

И вы начнёте вновь игру.

***

Тишина, которая давно наступила и окутала дом своими чарами и которая принесла с собой госпожа ночь, нарушает трель дверного звонка. За окном сияют звёзды, тихо переговариваясь между собой с помощью азбуки Морзе. Месяц своими тонкими лучами еле пробивает ткань штор, чтобы мягко лечь рядом и охранять чужой сон. Свет в домах нигде не горит. Сейчас время покоя и тьмы, но полуночный гость явно об этом не знает, даже не догадывается.

Седрик несколько секунд ворочается из стороны в сторону, в надежде, что пришли не по его душу, но даже их сохранить не получается. Руки уже на автомате включают торшер и цепляют на нос очки. Пол под ногами периодически поскрипывает, выдавая месторасположение владельца квартиры. В коридоре включается свет, который бьёт по глазам и заставляет зажмуриться. Седрик припадает к глазку, но вместо лица видит лишь удостоверение правоохранительных органов.

Сон как рукой снимает. Металлическое колёсико несколько раз прокручивается, а золотая цепочка покидает своё законное место и начинает качаться. Седрик не понимает почему, а главное, зачем к нему в такой поздний час пожаловал следователь. Каждая мысль, которая приходит в голову была хуже другой, из-за чего паника буквально царапает до крови спину, превращая её в фарш. Ему не было, чего бояться, что скрывать и что прятать, но при виде синей формы с блестящим золотым значком и нашивками дар речи сразу пропадает, иррациональный страх тебя преследует, а мозг начинает генерировать все реальные и нереальные исходы, давая фантазии пищу и свободу, чтобы та разгулялась по полной. Такую реакцию обычно называют «правовой неграмотностью» и кажется, что бояться и нечего. Однако ты знаешь, что люди из полиции гораздо сильнее тебя, они могут тебя скрутить, прижать к полу и заковать в железные браслеты, могут ударить током и пристрелить. На их стороне закон и власть. И именно это так пугает.

— Следователь Смотрящей, простите за столь поздний час, но мне нужно задать вам пару вопросов. Можно войти? — спрашивает Смотрящий, не решаясь переступить чужой порог без разрешения, как будто это ему стоит жизни.

«А я разве могу сказать нет?» — спрашивает себя Седрик и говорит дрожащим голосом: — Д-да, кон-конечно проходите.

Смотрящий заходит, разувается и вешает куртку на деревянный крючок. От всей квартиры так и веет духом СССР, который давно почил как и в памяти существ, так и страницах учебниках по истории. Это время кажется таким невообразимо далёким и при этом слишком близким. А квартиры остались. Они как верные воины или солдаты остались стоять стойко, сохраняя атмосферу того времени до того момента, пока ремонт не сотрёт всё до основания. А дальше будет казаться, что так было всегда, всю жизнь и никаких изменений не происходило. Всё рано или поздно потонет в небытие, даже самые страшные существа и моменты истории сгорят в его адском пламени.

— Бу-будете ч-чай? — спрашивает Седрик, хватая себя за одну из ладоней, чтобы скрыть сильную дрожь.

— Нет, спасибо. Присаживайтесь и давайте приступим к делу, — говорит Смотрящий поднимая, а затем опуская ровную ладонь вверх, а затем вниз, на что получает еле заметный кивок.

Седрик достаёт из-под стола табуретку, сразу ёжась от холода, исходящего от неё. Смотрящий смотрит на него своими пронзительными белыми глазами, от которых нигде не получается скрыться, которые закрадываются прямо в душу и облизывают её, покусывают, пробуют на вкус, чтобы распознать существо перед собой. Из-за этого уже хочется спрятаться от фантомной боли, которая пульсирует в груди, затмевая собой все мысли и чувства, на которые Седрик ещё был способен в состоянии перманентного ужаса и чёрного липкого страха, который как амёба перекатывается с одной пары ложноножек на другую. Седрик сжимает ткань пижамы с рисунками кроликов в руках, пытаясь собрать остатки храбрости и самодостоинства, но получается не очень.

— Чего вы так боитесь? Я вас пока ни в чём не обвиняю и пришёл задать вопросы. И так, где сейчас находится ваш телефон?

Седрик вскидывает брови вверх и смотрит в глаза Смотрящего, пытаясь найти там намёк на шутку, но натыкается лишь на стену состоящую из холодного спокойствия. Это заставляет на секунду растеряться и замешкаться, но Седрик начинает довольно медленно говорить:

— А вам не сообщили? Хотя возможно это и не должны были сообщать, но в общем его украли ещё неделю или две назад.

— Хорошо, а почему нам не сообщили? — спрашивает Смотрящий, с недоверием косясь на Седрика.

— Я сообщал, но заявление не приняли, мол, это произошло не в пределах нашего района и идите в другой отдел. И я пошёл и написал заявление туда, правда, есть у меня сомнения насчёт того, что они ищут или стараются его найти.

— Ну, в этом нам ещё предстоит разобраться. А почему новые не купили?

— А смысл? Если кому-то что-то от меня нужно, то чаще звонят через сторонние приложения, а для них у меня есть ноутбук. Да, я и не испытываю какой-либо сильной надобности в его использовании.

Седрик пожимает плечами и расслабляется, понимая, что ему пока ничего не угрожает.

— Хорошо, я задам вам последний вопрос, вы подпишете бумаги о не выезде, и я вас покину, — говорит Смотрящий, доставая из чёрного портфеля бумаги в файле и кладёт их на стол.

Седрик неуверенно кивает, смотря на кухонную фурнитуру.

— Как зовут следователя, который принял у вас дело?

Седрик на несколько секунд задумывается, приложив пальцы к подбородку. От усилий вспомнить имя, которое из раза в раз ускользает, словно капли дождя из пальцев, лоб разрезают морщины.

— Войд! Его звали Войд, — говорит Седрик твёрдо и чётко.

К нему пододвигают бумагу с ручкой, которая делает несколько почерков, которая превращается в подпись. Файл с документами отправляется в портфель, Смотрящий надевается и на ходу начинает звонить. Гудки длятся довольно долго, но к этому он тоже.

— Алло? — раздаётся из трубки уставший голос Дилана.

— Дилан, мне нужна твоя помощь. Сможешь найти телефон, который ранее вбивал в базу? И посмотри, пожалуйста, кем является некий следователь Войд.

Из трубки доносится какой-то звук, отдалённо похожий на согласие, после чего слышится лишь стук клавиш и шипение.

— Телефон, который вы ищете находится на улице Вязов четыре. Прямо возле входа в снегу, наверное.

— Это там, где в основном заброшенные заводы?

— Она самая. Что насчёт Войда, то это следователь Ленинского района. Заявлений насчёт коррупции, закрытия дел нет.

— Спасибо, Дилан. Скоро буду на месте.

Из трубки доносятся гудки, и он откидывается на соседнее сидение. Смотрящего не сильно заботит сохранность техники, тем более этот телефон пережил больше, чем он сам, поэтому его полноценно можно называть бессмертным. Его не убила ни плитка, ни асфальт, ни скалы, ни банальное падение на пол. Его не пробивали разве, что пули хотя вероятность этого была крайне велика, ибо карман, в котором он находится, является нагрудным. И за всё это время стекло не поцарапалось и не потрескалось, а сама техника исправно работает почти двадцать лет без перебоев.

Преодолеть достаточно большое расстояние удаётся довольно быстро, ибо Смотрящий ещё планирует заполнить несколько отчётов и поспать целых царских шесть часов. Документы документами, а сон по расписанию. Да и это не дело не спать уже третьи сутки, сгорбившись над работой, делая перерывы на чашку кофе, которое его скоро убьёт и будет сниться в самых страшных кошмаров. Если ему после после такой нагрузки будет вообще что-то снится, а утром не навестит сонный паралич.

— Здравствуйте, можете, пожалуйста, подсказать, в каком кабинете находится следователь Войд, — обращается Смотрящий к дежурному, который указывает на первый же кабинет.

Следователь даже не успевает постучать, как уже слышит громогласное: «Войдите». Смотрящий заходит и смотрит на знакомое лицо. Ярко-фиолетовые глаза и чёрные волосы, навевают чувство чего-то знакомого. Они будто где-то встречались, только Смотрящий не может вспомнить, где конкретно. Причём ощущение знакомства не мельком, а полноценного когда-то давно при определённых обстоятельствах причём не самых хороших, которые отзываются на языке привкусом горьких лечебных трав и скорби.

— Здравствуйте, господин Смотрящий, появились новости о смерти моего сына Калеба?!

Войд буквально вскакивает со своего места, опираясь рукой о поверхность стола, но затем успокаивается и берёт себя в руки, коря себя за то, что ведёт себя неподобающе должности.

— Простите, я не должен позволять себе такую резкость. Но вы скорее всего по-другому вопросу, так ведь? — последние слова даже сквозь холод пропитываются разочарованием и безысходностью.

Смотрящий резко вспоминает то дело, которое было самым первым. Войд далеко не хотел, чтобы Калеб хоть каким-либо образом ступал на эту скользкую и весьма опасную тропу шоу-бизнеса. Боялся, что когда-нибудь ему позвонят утром далеко не по работе, а с сообщением о смерти сына. На почве этого возникали ссоры, недопонимания и взаимная ненависть, которая сопровождалась нецензурными выражениями и рукоприкладством. Войд просто не умеет банально выражать свою любовь и чувства, и никто в нужный момент ему не помог, не подсказал и не подтолкнул к действию. Поэтому Калеб однажды собрал свои вещи и упорхнул из отчего дома, навсегда разорвав связи с семьёй, думая, что она не разделяет его желания и интересы.

И самый большой страх Войда осуществился, постучался рано утром в дверь, когда ярко светило солнце, а птицы звонко щебетали песни, и опустошило навсегда. Он поднял трубку телефона и услышал лишь холодный голос дежурного о том, что Калеба больше нет. Телефон выскользнул из ослабевших пальцев, а сердце, в котором оставалось хоть какое-то тепло и надежда, навсегда разбилось на части и заледенело, превратившись в айсберг. Первые слёзы сорвались вниз и разбивались о ладони, где пальцы то сжимались, то разжимались.

Этот удар Войд не смог пережить, начинать новую жизнь казалось бессмысленным, поэтому он просто закрылся в себе, утонул в работе, чтобы просто не думать и не о чём не вспоминать. Казалось спустя три года боль должна утихнуть, но она стала лишь сильнее и, словно яд, отравляла всё внутри, пока выгорание медленно и верно подступало всё ближе. И только желание мести и правосудия держит Войда здесь, в полиции, в жизни, на этой земле.

— Вы абсолютно правы, но кажется это дело будет напрямую связанно с вашим.

Войд заинтересованно поворачивается в сторону Смотрящего.

— Что уже случилось?

— Покушение и доведение до самоубийства с угрозой жизни. Годы идут ничего не меняется. И да, у вас есть дело о краже телефона у Седрика Нувана неделю-две назад? — спрашивает Смотрящий.

— Да было где-то. Подождите немного.

Войд выходит из кабинета, но почти сразу же возвращается с небольшой папкой под номером шестьдесят семь и протягивает её Смотрящему.

— Заявление было написано меньше двух недель назад. Я этим делом не занимаюсь, да и на рассмотрении оно было довольно долго. Поэтому, почему до сих пор не нашли телефон, я не знаю. А у вас как всегда происходит что-то невообразимое. Хотел бы я сказать, что хочу себе такие будни, но нет. У меня и так работы по горло, хотя у вас думаю не меньше.

— Это да, бумаги меня доведут до гроба. И можете уже сегодня передать ответственному за это дело, что оно закрыто и то что он прекрасно справляется со своей работой. Возможно тот человек и не рискнул пойти на этот шаг, работай он чуть лучше. Так что пускай этот груз лежит на его плечах тяжёлым бременем, как минимум вечность, — говорит Смотрящий, опускаясь до зловещего шёпота.

В его глазах на секунду что-то блестит, но тут же исчезает, из-за чего не удаётся уловить контекст и смысл данной реакции.

— Хорошо, будет исполнено. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся в менее напряжённой обстановке. А сейчас, до свидания.

Смотрящий пожимает руку своего коллеги и направляется в последнюю точку на сегодня. Точку, которая должна будет решить чужую судьбу, продвинуть дело дальше или отбросить его на несколько шагов назад, как в шахматах.

Машина заезжает на давно заброшенную территорию. От былого величия, могущества и богатства здесь остались только развалины, разбитые окна с решётками и фольгированные трубы. Смотрящий ещё помнит тот момент, когда этот район и территория была самой богатой. Большое количество существ порывалось здесь открыть свой бизнес, своё производство, чтобы вырваться из лап крупных работодателей и директоров. А плата за кусок земли била все возможные рекорды.

Однако после конца девяностых началась рецессия, повальная безработица, массовый голод и закрытие десятков предприятий из-за убытков, которые они приносили. Стекло выбили и сдали вместе с металлолом, всё богатство и достояние было продано по разным ломбардам, аукционом и чёрным рынкам. Стены исписали подростки и дети, родители которых не особо заботились об их воспитании, а вдыхать в это место жизнь никто не собирался.

Теперь это место славится отсутствием фонарей, наличием наркоманов, насильников, грабителей и других маргинальных личностей, которые покушаются на тела или кошелёк других. Хоть как-то улучшить ситуацию не получалось, ибо сколько бы ограждений и защиты не вешали на двери заводов, кувалда и болгарка решала этот вопрос довольно быстро. Даже обычным патрульным рекомендуется здесь ходить с пистолетом и электрошокером. Так что дурная слава этому месту на ближайшие годы обеспеченно.

Благо Смотрящему не надо никуда заходить. А то обваливающиеся стены и потолки явно не лучшие друзья для целостности тела. Смотрящий включает свою увесистый фонарик, так как разглядеть что-то в темноте не представляется возможным. Луч падает на покосившиеся адреса зданий, на блестящий снег, который ровным нетронутым ковром сковывает землю и погружает его в вечный сон, и голые деревья.

Где-то сквозь слой снега пробивается тусклый свет экрана. Смотрящий спокойно подходит и берёт в руки телефон, проверяя его на функциональность. Благо всё работает. Резко телефон вибрирует и на экране появляется сообщение:

«Так жаль, что он не довёл дело до конца, господин Смотрящий? Я не буду вам угрожать, мне это не нужно, просто дружеское предупреждение. Прекратите копать! И не думаете, что вам стоит немного взбодриться и внимательней следить за огнём?»

Смотрящий ничего не понимает, а, когда информация доходит до мозга, уже становиться поздно. Смотрящий слышит громкий хлопок и кажется видит каждую частичку пороха и саму пулю, которая медленно и слишком быстро входит в его тело.

А кадры быстро всё мелькают,

Пока лишаешься души.

О смерти ты и не мечтаешь,

Пока сгораешь в той тиши.

А кровь всё дальше снег питает

И вырывается вдруг дым

С глубин груди, где ты один

Считаешь всё себя гнилым.

А боль всё рвёт тебя сильнее,

Пока лежишь ты в том снегу.

Не там, на белой той аллее

А в луже крови под «Грозу».

***

Джодах идёт по улице, чувствуя как горят собственные щёки, как сбивается дыхание, а крылья заинтересованно трепещут. Джодах корит себя за то, что согласился прийти к Лололошке в гости, но Ави опять идёт на перекор себе. Джодах даже не знает в чём причина, хотя нет, Эбардо всё ясно и чётко объяснил во всех красках и подробностях, где для полноты картины не хватало только фотографий, но тем не менее Ави не хочет в этом себе признаваться. Не хочет верить или допускать малейшее предположение.

Однако ничего не поделаешь. Джодах окрылён и в глубине души ждёт каждой встречи или косвенной возможности встретиться снова с Лололошкой. Хочется его обнять, прижать к себе, высказать и показать всю свою любовь, на которую Джодах ещё способен. Однако собственные установки собственным мозгом и организмом не дают в полной мере насладиться этим сладко-ядовитым запретным плодом.

И вот он весь при параде в идеально выглаженной белой рубашке, чёрных брюках, с букетом гортензий стоит возле двери, слушая стук собственного сердца. В глазах блики перекатываются как парафин в лавовой лампе из одного состояния в другое, принимая во время этого процесса различные формы и в конце решаясь остановиться на двух сердцах, которые взрываются и рассыпаются на тысячи искр и блёсток.

Минуты превращаются в часы и дни. Крылья нервно трепещут, а ногти с силой впиваются в ладонь до боли, чтобы успокоиться и заставить мир на секунду остановиться, заставить землю под ногами замереть, а собственные чувства, которые плещутся как лава в вулкане немного утихнуть. Двери открываются и чувства захлёстывают ещё больше. Лололошка стоит в майке с рисунком кота и домашних штанах в клетку. Волосы чуть взлохмачены и торчат в разные стороны, а глаза чистые и ясные смотрят на Джодахом с таким счастьем и нежностью, что сердце ангела готовится остановиться с секунды на секунду.

— Эт-это тебе!

Джодах даже забывает как говорить, как дышать и просто протягивает вперёд букет, прикрывая щёки шарфом, пока крылья за ушами стыдливо прижимают почти вплотную к голове, как уши у котов. Лололошка теряется, не понимая реальность это или лишь красивый сон или сказка, рассказанная на ночь. Румянец и пересохшие губы, которые он быстро облизывает, выдают его с потрохами. Лололошка неуверенно берёт в руки букет и, заходя в квартиру, говорит:

— Проходи, располагайся, чувствуй себя, как дома, а я поставлю цветы в вазу.

Джодах неуверенно проходит в чужую квартиру. И как можно тише проходит в комнату Лололошки, если судить по плакатам и рисункам, которые вызывают неподдельный интерес. На кровати стоит ноутбук, а рядом лежит кошка, чей покой Джодах старается не нарушить садясь рядом. С кошками Ави не особо ладит по причине того, что большинство из них любят когтями выдирать ему перья, принимая за добычу.

Однако Персик только это и ждал. Кошка ещё с утра наблюдала за метаниями своего хозяина, который судорожно бегал из одного угла в другой, чтобы всё было идеально и вся пыль находилась в пылесосе либо мусоре. Кошка хочет поближе познакомиться и узнать на кого, положил глаз её хозяин. Она прекрасно разбирается в существах. Их отношение к ней и мелкие детали, затуманенные любовью мозга, часто остаются без внимания, из-за чего всё это может привести к не самым хорошим последствиям, но кошки гораздо лучше понимают личину существа, скрытую за маской, и сразу её срывают не дожидаясь покровов.

Кошка встаёт со своего места и начинает обнюхивать Джодаха, попутно трясь об его одежду. У Ави на лице появляется глупая улыбка, и он начинает чесать Персик за ухом, приглаживая мягкую шёрстку к голове. Кошка прикрывает свои голубые глаза, начинает мурчать, забирается на колени Джодаха и ложится спать.

— Я смотрю ты уже познакомился с Персик, — усмехаясь говорит Лололошка с прозрачной миской попкорна.

— В-видимо, хотя кошки меня не особо любят: вечно норовят выдернуть перо из крыльев или вцепиться в них когтями, — говорит Джодах, гладя маленькое чудо у себя на коленях.

Лололошка садится рядом с Джодахом и начинает в ноутбуке подходящий фильм для данной обстановки. Выбор падает на научно популярный фильм «Оппенгеймер» и нажимает на «play». Однако Лололошка не смотрит в экран, а краем глаза косится на Джодаха. Парень не понимает как ангелу не жарко в рубашке, застёгнутой на все пуговицы, воротник которой явно мешает ему нормально дышать полной грудью. Особенно его внимание привлекают крылья, которые не перестают трепетать не на секунду.

— Почему ты не одел что-то полегче, чтобы было легче снять?

Джодах нервно улыбается и краснеет до кончиков ушей, крылья раскрываются на полную и взмывают вверх. Пока до Лололошки доходит весь смысл и скрытый подтекст за простыми словами. От стыда хочется буквально исчезнуть из поле зрения Джодаха и никогда больше не высовываться, чтобы вновь не ощущать всю тяжесть этого позора, но сейчас прятаться некуда. Они буквально в его комнате, его личном мире и пространстве, где он проводит больше всего своего свободного времени, смотря сериалы, фильмы, читая книги или просто любуясь на плакаты.

Лололошка придвигается к Джодаху ближе и расстёгивает первые две пуговицы рубашки. Дыхание Ави замирает, а запах черники буквально медленно и верно сводит с ума, задевая самые чувствительные струны его души. Голова начинает идти кругом, а на лице появляется мягкая глупая улыбка, которая заставляет Лололошку улыбаться в ответ. Парень опускает руки на колени, но остаётся сидеть рядом почти впритык к Джодаху.

— Вы боитесь прикосновений? — задаёт неожиданный вопрос Лололошка, смотря на движущуюся картинку в ноутбуке.

— Да, неожиданные прикосновения меня пугают. Удивлён, что ты это заметил. И всё же говори на «ты».

— Ой, простите, то есть прости. Привычка. Просто к существам, которые старше меня я привык обращаться на «вы» и это уже происходит само собой.

Лололошка и Джодах тянется к попкорну и их пальцы соприкасаются вновь. Тепло исходящее от чужого тела обжигает обоих, из-за чего они оба отдёргивают руки в разные стороны, будто должно произойти что-то ужасное и непоправимое.

— А зачем спрашиваешь? Хочешь узнать какие-либо особенности и проявления моего страха?

— Хочу заранее обозначить границы для себя, чтобы тебе не пришлось испытывать неудобство при нашем общении, — говорит Лололошка, сжимая руку Джодах, давая понять, что ему можно доверять.

Джодах смотрит тому в глаза, берёт его руку, кладёт себе на щёку и начинает вести её вниз по скуле, тягуче медленно спускаясь по шее к плечам и вниз по груди. Лололошка затаивает дыхание и следит за всеми действиями Джодаха. Он поднимает его руку вверх, целует его пальцы и позволяет погрузить их в пух своих крыльев.

— Э-это всё? — спрашивает Лололошка весь красный от смущения, всё ещё ощущая тепло чужих губ.

Пальцы не решаются сжимать пух или как-то с ним взаимодействовать, они просто лежат на нём и щекочут своей мягкой текстурой. Кошка смотрит на всё это и решает уйти по своим важным делам. Лололошка начинает бережно гладить и перебирать пух, укладывая пёрышко к пёрышку. Джодах отдаётся в чужие руки без каких-либо мыслей или переживаний, забываясь в приятных и теплых прикосновениях, которые ему дарили так давно. Они усыпляют и заставляют мысли уплыть куда-то далеко, по медленному спокойному течению, обходя все камни и пороги. Джодах ложится на плечо парня, выдыхая раскалённый до предела воздух из лёгких куда-то в изгиб чужой шеи, заставляя табуны мурашек прокатиться по телу и устроить свой собственный марш.

Лололошка приоткрывает губы, желая что-то сказать, но сразу закрывает их. Слова здесь излишни. Они и так находятся в единой гармонии между собой, которая их пишет, словно композитор ноты на бумаге, которые в последствие воспроизводит музыкант. И эти ноты медленно плывут по воздуху, растворяются в нём и пропитывают всё вокруг. Белые нити затягиваются всё сильнее, заставляя теряться между чувствами и эмоциями.

Глаза на крыльях довольные прикрываются, а их обладатель наоборот их открывает и смотрит на Лололошку. На ноутбуке появляется крупный кадр костра, который так же разгорается внутри Ави, заставляя задыхаться от своего жара, сладости и остроты. Крылья лежат по бокам от Джодаха, не двигаясь и распушиваясь на несколько размеров и становясь чувствительнее.

Ави придвигается ближе к Лололошке, заглядывая в глаза. Между их лицами остаётся всего пару сантиметров. Лололошка не пытается отодвинуться, а поддаётся вперёд, не давая ни себе, ни Джодаху возможности засомневаться, одуматься или подумать над ситуацией больше положенного.

А жар любви всё той сильнее,

Что сложно сдерживать порыв

Отдаться страсти, что важнее

Всех мыслей чувств, прерогатив.

Огонь становится всё больше,

Сжигая всё в своём пути.

Пока закончится всё страстью,

Где вы отбросите грехи.

А ты любовью преисполнен,

Настолько, что тушите свет,

Чтоб лучше рассмотрел друг друга

Столь странный для нас всех дуэт.