Джодах закрывает дверь с характерным щелчком язычка и скрипа ручки. Выглядит он получше Сан-Франа, но характерная бледность всё ещё присутствует. Джодах за это время постарел на лет двадцать и даже возраст со всеми болячками ощущается по-особенному тяжело. Голова готова с секунды на секунду лопнуть от мыслей, анализа ситуации и попыток её осознать. Думать не хочется от слова совсем, как и не хочется думать, что рядом с ним ходил убийца, жал ему руку и широко улыбался, ведя непринуждённую беседу. И быть убийцей может кто угодно.

Джодаха страшит не сам факт существования такого существа, а неизвестность. Он просто не знает, что будет дальше, что произойдёт завтра или через неделю. Идеальный мир и чёткое расписание разбилось в дребезги на тысячи осколков стекла. Моральное состояние качается, словно тонкая берёза на ветру, из стороны в сторону, а Ави будто идёт по разбитому стеклу, которое протыкает кожу насквозь. Джодах не знает, что дальше будет, куда пойдут события и выживет ли он в этом сумасшедшем круговороте.

— Выглядишь неважно. Даже хуже чем Сан-Фран.

Голос Эбардо приводит в чувства. Джодах должен оставаться сильным хотя бы для самого себя. Хотя как оставаться сильным в ситуации, когда ты просто не готов взять на себя такую ответственность? Что значит в принципе быть сильным? Сохранять спокойствие? Быть готовым броситься в атаку? Быть собранным и мыслить здраво в самых сложных ситуациях? Нет, это всё не то! Джодах не принц из сказок и неглавный самоотверженный герой, готовый броситься в огонь опасности. Он простое существо, которое пытается выбраться из ямы собственных проблем и загонов, но каждый раз твёрдую почву выбивают из-под его ног и приходится начинать всё сначала. И из этого бесконечного круга, кажется нет выхода или ему надо самому сделать его. Однако Джодах и так старается, прикладывает все возможные силы, пытаясь достать до невидимого счастья и ослепляющей яркой звезды, но вновь оступается и падает. И с каждым разом желание подниматься всё более блёклое. И вот сейчас наступает тот самый момент, когда руки опускаются, а на крыльях висят два огромных и тяжёлых груза. Последний вздох кажется самым болезненным и трудным.

Однако сейчас перед ним сидит Эбардо. Он пытается шутить, пытается разговаривать и не впадать в этот безумный ледяной сумасшедший омут, состоящий из страданий, самокопания и бесконечной боли, которую ты должен из раза в раз переживать. Это достойно уважения, но тусклый блеск в живых глазах пугает и говорит достаточно. Эбардо внутри так же сломан как и Джодах, отличия только в глобальных травмах, ноши и способах. Эбардо пытается бороться и спрятать внутри все неприятные чувства, Джодах же пытается принять и пережить. И кто из них сильнее непонятно. Тот кто принял и признал себя сломанным или тот кто отчаянно не хочет этого признавать. Их внутренний мир — это лишь холодный лёд с каплей огня, а вкус напоминает холодную чернику. Они лишь два потерянных существа, нуждающихся в тепле и поддержке другого, чтобы огонь внутри ярко вспыхнул и начал согревать.

— Садись, а то ещё упадёшь. А я тебя, знаешь ли, поднимать не собираюсь, — говорит Эбардо с хитрой улыбкой.

Ави прерывает свои размышления и садится на скамейку рядом с Эбардо. Сан-Фран, видимо, уехал по своим делам, а Лололошка только что пошёл давать показания, так что они впервые за семь с половиной лет остались на едине, если не считать вахтёра, которому впрочем не было никакого дела ни до них, ни до их светских бесед.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает ангел, не зная, как начать диалог.

— Дай подумать, — Эбардо и правда замолкает, приложив пальцы к подбородку, и делает вид будто анализирует ситуацию. — Если не учитывать тот факт, что мне придётся здесь сидеть, скорее всего, до вечера, мою квартиру перевернут с ног на голову, а сам я чувствую, как медленно умираю внутри от чувства всепоглощающей вины и сожалений, то всё в полном порядке.

Эбардо, говоря какое-либо сравнение, загибает один палец. На его лице светится нервная улыбка, которая в любой момент готова перейти в истерический смех, а в последствии вылиться в самую настоящую истерику. Однако Эбардо держится буквально за край пропасти дрожащими и окровавленными пальцами, лишь бы сохранить остатки выдержки и самообладания.

— Звучит ужасно…

— Поверь, ощущается это гораздо хуже, чем звучит, — Эбардо опускается до удручённого шёпота, а потом переходит резко на тон, пропитанный гадкой усмешкой: — Даже хуже твоего вкуса в одежде. Серьёзно поменяй гардероб или попроси Лололошку тебе помочь. У него вкус в разы лучше твоего.

— Нет, я пожалуй откажусь…

От одной мысли, чтобы пригласить Лололошку на такое сомнительное, но при этом крайне интересное мероприятие, щёки краснеют то ли от стыда, то ли от смущения. Джодах пытается спрятаться за крыльями, но механизм уже не остановить. Эбардо пытается сдержать смех, но выходит из ряда вон плохо.

— Вы как два школьника испытываете чувства друг к другу, но ничего не желаете понимать или надеетесь, что эти чувства исчезнут. В любом случае, поздравляю, друг мой, ты влюбился. И с этим ничего не поделать! Если, конечно, не притуплять эти чувства регулярно таблетками. Ты, конечно, можешь эти чувства так же попытаться запихнуть глубокооо себе в голову, но от этого станет ещё хуже.

Всё это время Эбардо упирается руками в скамейку, качаясь вперёд и назад, при этом смотря не на собеседника, а в угол между оконной рамой и стеной.

Джодах бледнеет и чувствует, как его сердце летит куда-то вниз, навстречу темноте пустоте и холоду, который будет пробирать его до кончиков пальцев. Глаза нервно бегают из стороны в сторону, пытаясь найти спасение, ухватиться за малейшую деталь или выступ на идеально ровной скамейке. Сердце перекачивает бурлящую кровь по венам, отдаваясь жгучей болью во всём теле. Крылья прижимаются к телу максимально близко и чуть подрагивают. Хвост с силой бьёт по полу. Пальцы до боли оттягивают волосы и чуть ли не до хруста сжимают крылья за ушами. Колени поджимаются под себя, пока пустой взгляд впивается в щели в полу.

— Н-нет! Я н-не мог влюбиться! Только не снова! Эт-это не правда! П-пожалуйста, скажите, что это неправда, — шепчет Ави себе под нос, раскачиваясь вперёд назад.

Эбардо сидит в немом шоке и ужасе. У него не было даже каких-либо предположений, почему к такому состоянию привело одно слово «влюблённость». Однако сейчас узнавать это желание нет. Реакция, эмоции, глаза на мокром месте и буквально один шаг разделяющий его от истерики говорит сам за себя. Джодах свои отношения никогда не афишировал и не говорил о них, а когда задавали такие вопросы, то уходил от ответа и старался перевести тему. Эбардо протягивает свою руку вперёд, чтобы коснуться чужого плеча, но останавливается буквально в сантиметре и кусает ноготь. Парень просто боится, что ангел сделает в таком невменяемом состоянии. Он может запросто убить одним взмахом крыльев, так что надо придумать что-то другое.

«И что же мне делать?! Эбардо, думай давай! Думай! Надо было быть малолетним идиотом, чтобы настолько убить отношения, что сейчас он меня просто на просто к себе не подпустит! Что уж говорить о словах. Но кто же знал, что у него триггер на слово «любовь»?! Никто не знал!» — Эбардо пытается себя оправдать.

Однако парень прекрасно понимает, что оправдываться уже слишком поздно и глупо. Этот грех будет висеть на нём всю оставшуюся жизнь, как напоминание о том, что вся та боль, что он причинил будучи юным и не обладающим должным рациональным мышлением человеком, есть и это оглушающий громкий звук среди космоса. Пальцы нащупывают края одеяла, и над головой Эбардо загорается яркая лампочка.

Джодах продолжает сжимать колени руками с такой силой, что с большей вероятностью останутся синяки. Каждая клеточка тела напряжена до предела, а голова готова лопнуть от количества мыслей и голосов, которых будто тысяча, и они перебивают один одного. Вся эта схема напоминает чёрные каракули на чистом белом листе. Ангел сейчас находиться далеко отсюда, где-то в далёком прошлом своих воспоминаний.

Как горьки те воспоминания,

Что ты хранил сейчас в душе.

Насколько больны те страдания?

В которых ты ходил везде.

Ты знать не знаешь почему же,

Вся это боль ещё жива.

Так почему она не сгнила

И не оставила тебя.

И всё же те воспоминания

О прошлом всё тебя страшат.

Но не закончатся страдания,

О том где весь сюжет уже начат.

***

Любовь — это яд и лекарство в одном флаконе. Она врывается в твою жизнь резко и неожиданно, пускает свои корни прямо в сердце и заставляет задыхаться своей приторной сладостью. Она отравляет своим существованием, заставляет лёгкие гореть огнём, а сердце сжиматься при каждом ударе. Ты буквально умираешь каждую секунду и распускаешься, будто бутоны алых роз. Ты чувствуешь себя ужасно, но тебе нравиться это. Всё это и есть любовь в её чистом проявлении.

Джодах любил как все, только пытался все эти воспоминания завалить тонной работы по пятнадцать часов в сутки. И забываться получалось не на долго, на пару часов, но тогда это казалось раем, истинным счастьем и благодатью, что снизошла на него с небес.

А начиналось всё красиво ярко и пёстро, как в романах, что Джодах читал и в некоторых даже участвовал. Первая влюблённость она до боли наивная, простая и пылкая. Это то самое время, когда вы держитесь за руки на берегу озера, на покрывале, рядом с вами стоит корзинка с едой, и вы клянётесь в вечной любви до гроба. Все ваши слова до боли красивы и искренни. И у вас даже не возникает сомнения в их подлинности и неправильности. Вы просто любите и верите в эту сказку, что она никогда не закончиться. Вы будто Герда, что вечно бежит за Каем пытаясь угнаться за мнимым счастьем, тёплыми воспоминаниями и мечтой. Вы лишь тянете руку к свету холодной лампы, пока думаете, что перед вами огонь надежды и счастья, для которого вы не больше чем хворост или бумага, но никак не спичка.

Так было и у Джодаха, только не в далёкой беззаботной юности, а в жестоком взрослом мире, когда он уже год как разочаровался в отце и своей картине мира. Это было закономерно. Ави просто хотел заполнить внутреннюю пустоту с помощью другого существа, готового подарить ему любовь, понимание и защиту. Но это стало роковой ошибкой, тем самым моментом икс, который разрушил всё, что осталось, всё, что было и всё, что появлялось.

И Ави нашёл её в роковой девушке и популярной оперной певице с псевдонимом «Кнефмтити». На самом деле её звали Рэйчел. Джодах до сих пор чётко помнит её чёрные волосы будто воронье крыло и глаза, цвет которых был близкий к чёрному, в которых отражалась игривость, самоуверенность, надменность и хитрость. Рэйчел очаровывала красивой картинкой, а затем нещадно разбивала и втаптывала в грязь чужие сердца и чувства. Для неё роль и значимость играли лишь деньги и сам процесс достижения целей. Неприступные существа покорялись с небывалой лёгкостью — становилось скучно, и Рэйчел искала новую жертву. Ей и стал ещё молодой и неопытный Ави.

С его чувствами ей нравилось играть гораздо больше остальных. Он был для неё сродни наркотиком, которого хотелось раздобыть всё больше. Ангел для Рэйчел был красивой куклой, личной игрушкой коллекционера, которую она не собиралась так просто отпускать. Любви с её стороны не было, лишь холодное безразличие с привкусом острого перца. Именно поэтому, из-за отсутствия отдачи со стороны партнёра, в котором так нуждался ангел, запертый в странную золотую клетку собственных чувств, любовь стала угасать. Джодах не мог постоянно отдавать, что-то вкладывать в отношения и пытаться их развивать совершенно один, поэтому клетка стала ржаветь. И этого Рэйчел допустить никак не могла.

Джодах сидел за небольшим столиком, накрытым белой скатертью до пола. Посередине стояла свеча, чей огонёк подрагивал от малейшего дуновения ветра, а рядом бутылка полу-сухого красного вина. В двух бокалах плескалась тёмно-бордовая жидкость, а на тарелках лежала еда: запечённая в духовке свинина и картошка с тушёной спаржей и морковью. Ави смотрел на Рэйчел, в чьих глаза отражался огонь. Она опиралась подбородком на левую руку, пока правая лениво крутила бокал, дабы заставить жидкость красиво растекаться и биться о стенки. Периодически она поправляла белое платье с глубоким декольте и белые перчатки. Не будь у неё тёмных волос и глаз, а сзади колыхалась пара крыльев, то не спутать её с настоящим ангелом было бы невозможно.

Но всё это был лишь напускной светлый образ, чтобы запутать, заставить поверить в иллюзию сказки с хорошим концом. Однако Джодах давно решил, что в это рассказе пора поставить красноречивую точку, написать слово «конец» и всё закончить. Ави просто устал от этого отношения к себе, которое ничем не подкреплялось. Джодах какое-то время, причём довольно продолжительное, закрывал на это глаза, но его терпение тоже не бесконечное. А нервов у него осталось очень мало.

— Рэйчел, нам стоит серьёзно поговорить о наших отношениях, — говорит Джодах, смотря на жидкость в бокале.

— Я тебя внимательно слушаю.

Девушка широко по-хищному улыбалась, отпивая из бокала терпкое вино и следя за каждым действием своего парня. Джодах чувствовал себя неуютно, а такой пристальный взгляд должен был насторожить его, но все существа слепы. Особенно, когда что-то касается любви, намёков и опасности. Пока опасность не постучится прямо в двери никто не отреагирует, не предпримет какие-то глобальные меры предосторожности, а потом будет корить себя за слепоту.

— В общем, я так больше не могу, — тяжёлый, как камень, выдох вместе со словами покидает лёгкие. — Я устал один стараться над отношениями! Устал пытаться что-то наладить и выстроить! Тебя не заботят мои чувства! Прости, если раню твои чувства, но нам стоит рас-

— Как ты себя чувствуешь? — резко спросила Рэйчел, перебив речь Джодаха.

Она не даст ему просто уйти. Не даст выбраться из своих чёрно-золотых ногтей и так просто убежать из своей коллекции. Ни один из парней не завершал самостоятельно отношения с ней. Рэйчел сама рубила их чувства с плеча. Её забавляла власть, которую она имела благодаря этому всемогущему оружию «любовь». Создай идеальную картинку, приподними край платья вверх, мягко улыбнись губами с ярко-красной, как кровь, помадой и заведи разговор. И всё внимание к твоей персоне обеспеченно. Иногда можно отдавать мужчинам всю себя, ради цели, ради успеха и никто тебе ничего не скажет, ибо деньги решают всё. Даже такую часть жизни.

Джодах вопросительно смотрит на Рэйчел. Неожиданно в голове всплыл кадр, где девушка держала в руке странную упаковку с белым порошком, который она добавляет в один из бокалов. Ави ловил всё на лету, картинка складывалась. Он сам попал в лапы кошке, к тому, кого и чего так сильно боялся. Ангел встал с места и собирался убежать отсюда, чтобы не подвергаться тому от чего спасал друзей. Ему впервые было настолько страшно. Однако ноги подкашиваются звуки и чувства становятся чётче и ярче. Тело горит, а на лицо наползает глупая улыбка от дофамина, который со всей силы ударил в голову. Здраво мыслить не получалось от количества дофамина, адреналина и норадреналина. Здравый рассудок и рациональность тонули в ледяном омуте и били кулаками по невидимому стеклу, в попытках докричаться, из-за чего воздух в виде пузырей покидал их лёгкие.

Дальше всё как в белом тумане с редкими прояснения, во время которых он лишь плакал смотря на Рэйчел снизу вверх, прикрывая рот рукой. Тёплые прикосновения вызывали отвращение и удовольствие одновременно. Джодаху было тошно от себя, особенно, когда касались крыльев. В этот момент хотелось биться в истерике и вырвать себе все перья, хотелось просто умереть, чтобы ничего не чувствовать, чтобы последнее, что он увидит была не улыбка и чёрные глаза, а вечная тьма.

— Это дело тебе дорого обойдётся, — шептала Рэйчел ему на ухо, смотря в серые пустые глаза, которые ничего не осознавали. — Как тебе вкус любви? Ты действительно думал, что кто-то будет любить тебя, а не твои деньги? Смешно. Но признаюсь ты был хорошим любовником. Бегал туда-сюда, смотрел так преданно и влюблённо, клялся в любви. Я даже прониклась, знаешь ли. Представляла, как в детстве, замки, детишек и мы в ореоле любви. Однако я понимаю, что мне всё это не нужно. Таких как ты не любят без причины, с таких как ты не готовы провести вечность, максимум одну жаркую ночь.

Рэйчел продолжала всё это шептать, вырисовывая на его груди своим пальцем на его груди собственные и понятные только ей узоры.

— Может что-нибудь скажешь?

Девушка посмотрела на Джодаха, который лишь мог беззвучно плакать и цепляться за простынь в надежде, что всё это лишь кошмарный сон и не более.

Прошли годы, а в голове всё эхом звучат эти фразы:

«Тебя никто не полюбит просто так».

«Таких как ты не любят без причин».

«С такими как ты никто не готов провести вечность, максимум одну жаркую ночь».

«Тебя никто не полюбит!»

«Ты не достоин любви!»

«Смирись, уже поздно! Любовь тебе не доступна!»

Ты жизнь свою не смог спасти

От боли, смерти и тоски.

Когда кричали помоги,

Молчали все слова любви.

А звон цепей ты слышал чётко,

Хоть звон забыл уже давно.

И всё это была решётка

Любви той проклятой давно.

Ты боль с любовью перепутал.

Бывает, что ещё сказать?

Ведь всё же все слова прослушал

Пытаясь счастье нагадать.

Срываясь вниз ты плачешь громко,

А сердце ноет всё в груди.

Ведь принял истину безбожно

Ту, что не стояла на пути.

И вдруг дыханье замирает

Глаза вдруг ощутили свет.

Последний миг, когда не знаешь

Насколько мерзок человек.

***

Джодах чувствует как барахтается в этом ледяном водоёме из воспоминаний, жадно хватая ртом спасительный кислород, который жжёт лёгкие. Неожиданно становится тепло и спокойно, его будто вернули в детство, когда рядом с ним сидела мама и тихо читала ему книжки о принцессах, рыцарях и небылицах с танцующими насекомыми, окружая его своими крыльями и согревая с помощью внутреннего пуха.

Эбардо накрыл Джодаха одеялом, в надежде, что это хоть как-то поможет вернуть его в чувства. И это и правда помогает, ноги опускаются на пол, а плечи расслабляются, и Ави уже не выглядит натянутым и напряжённым как струна. Эбардо осторожно наклоняется в бок, чтобы рассмотреть насколько такая терапия помогает. А помогает она, видимо, довольно хорошо, если судить по осознанному и спокойному взгляду, а не прищуренному и злобному как у ястреба или сокола, на которого нападают с намерениями убить, навредить и уничтожить.

— Слушай, Джодах, вот это очень странно и ненормально. Вдохни и выдохни. В этом нет ничего такого. Если тебе кто-то вбил в голову, что ты чего-то недостоин и не можешь чувствовать, то выброси это из головы, — говорит Эбардо, на секунду задумывается и продолжает: — Или это существо выброси из своей жизни или в окно. Тут уж дело вкуса.

— К-как ты можешь быть таким спокойным? Как тебе в принципе удаётся сохранять достаточно бодрый настрой?! — спрашивает Джодах вскидывая руки вверх, к потолку, где из стороны в сторону качается странная объёмная бумажная снежинка.

— Слушай, я сейчас просто стараюсь себя отвлечь хоть чем-нибудь, чтобы не впасть в пограничное состояние между истерикой и нервным срывом. И с большей вероятностью я сорвусь довольно скоро. Всё-таки действие успокоительного не вечно, а что будет делать Смотрящий, если вдруг я буду задыхаться во время истерики от слёз, я не знаю и даже боюсь предположить, - говорит Эбардо, соединяя все пальцы вместе. — Я тоже человек и чувства могу испытывать.

Последняя фраза звучала как укор в его сторону, что заставило Джодаха свести брови к переносице.

«Он до сих пор обижается на то, что я поверил СМИ насчёт наркотиков?» — предполагает Ави и сам кивает своему предположению. — Ты прости, если задел теми словами.

Джодах хочет ударить себя по лицу, из-за того насколько это извинение глупо звучит. Одними извинениями тут не обойтись, нужно что-то более глобальное и значимое, нежели глупые слова, которые являются лишь сочетанием из звуков и букв. Однако сейчас ангел Эбардо не может ничего предложить кроме слов, хотя… От одной мысли об этом по телу проходятся мурашки, разум начинает истошно кричать, а глаза на крыльях недобро щурятся. Для них моральные терзания своего обладателя сродни боли от ножевого ранения.

«Так, Джодах, успокойся. Вспомни один из сеансов с Джейсом».

***

Джодах вновь лежал на кушетке, которую проклинал самыми хорошими и не очень словами. Глаза смотрели в потолок, так как попросту боялись даже скользнуть по силуэту Джейса, будто тот встанет со своего места и решит избить его ручкой и собственным блокнотом. Руки скреплены в замок и лежат на грудной клетке, которая медленно ходит вверх вниз. Две пары крыльев свисали с предмета мебели, как груды перьев и пуха.

— Скажите, нормально ли то, что я боюсь прикосновений и боюсь проявлять малейшее проявление привязанности? И нормально ли то, что я боюсь поддерживать других? — спросил Ави, чувствуя в груди нарастающий страх и тревогу, из-за чего к крылья чуть задрожали.

Джейс сделал несколько записей в своём блокноте, прежде чем поднять на него взгляд. Джодах готов был поспорить, что скоро блокнота для описания всех его комплексов и травм станет не хватать.

— Если учитывать то, что вы пережили то, боязнь неожиданных прикосновений естественна и закономерна. Вы чувствуете опасность и страх от того, что вам могут навредить и так же сделать больно. Тоже самое с привязанностью и поддержкой. Вы не можете никому доверять в полной мере, поэтому боитесь привязаться. Из-за страха у вас чувство эмпатии и сострадания притупляется и вы ничего не можете сделать.

— Но с этим же можно что-то сделать? — спрашивает Джодах с надеждой в глазах.

Джейс поправляет очки, сползшие на его переносицу и стучит несколько секунд кончиком ручки по листу бумаги. Джейс задумывается о том, какие слова лучше подобрать, чтобы донести информацию до мозга пациента, который много всего воспринимает в штыки и старается игнорировать. Конечно, сам психолог знал, что будет сложно, поэтому и не бросает попыток помогать Джодаху идти вперёд, пусть и медленными, но уверенными шагами.

Ещё во время таких сеансов у Джейса создаётся двоякое ощущения приоткрытой ширмы. Джейс был только косвенно и довольно поверхностно знаком с личностью своего пациента, но даже так его образ был пропитан некой всеобъемлющей идеальностью, чистотой и святостью. Всё было настолько красиво, что пугало и заставляло усомниться в правдивости этого нарисованного и созданного кем-то мира.

И всё оказалось таким же, как Джейс и предполагал, даже хуже. Травмы, переживания, ссоры, конфликты, давление и бесконечные проблемы, будто из рога изобилия. И удивительно, как Ави под таким давлением не просто не сделал с собой что-нибудь, а банально жил, считая до определённого промежутка времени всё это совершенно нормальным.

— Джодах, от этих страхов нет лекарств, которые полностью избавят вас от чувств тревоги, паники и страха. Однако вам стоит попытаться адаптироваться и пытаться тактильно взаимодействовать с другими. Не обязательно сразу обнимать существо, целовать и касаться крыльями, нет. Начните с лёгкого прикосновения руки, рукопожатия. Если чувствуете, что не можете сдерживать страх — прекратите контакт. Любое существо, уважающее вас и ваши границы всё поймёт и не будет задавать лишних вопросов.

Джодах принял сидячее положение и задумчиво смотрел в одну точку, пытаясь принять решение и сделать для себя какой-то вывод, который удовлетворит как его самого, так и его моральное состояние.

— Хорошо, я попробую…

Ави прошептал это почти неслышно, из-за чего часть предложения утонула в шуме ветра за окном, но его смысл Джейс понял и удовлетворённо кивнул.

Джодах исполнил своё обещание, но пока достиг только относительного спокойствия во время коротких прикосновений, рукопожатия и кратковременных объятий. Дальше дело не продвигалось, а стояло на месте, не желая двигаться ни назад, ни вперёд. Джодах должен, нет, обязан двигаться вперёд, чтобы дойти до состояния более продолжительных прикосновений, но пока не получается.

А получится когда-либо ли?

Да, получиться!

Он не может подвести Джейса!

Обязательно получится!

Ныряешь в те воспоминания,

Что помогают от борьбы.

Что начинается в том зале,

В глубине той головы.

А страх всё больше накрывает.

Не зная той пощады, смех,

Что тебя так яро обещает

Беспамятство и тот успех.

Пойми, что все вот войны

Придут к логичному концу,

Где никогда не будет страха

Печали, что принёс жрецу.

***

Джодах с тяжёлым сердцем расправляет крылья, скинув с себя одеяло, и накрывает одним из них Эбардо, зажмурив глаза и приготовившись к боли. Сердце стучи так, будто он пробежал марафон, а капли холодного пота стекают по виску. Однако боли нет, и ангел нерешительно приоткрывает один глаз, чтобы наблюдать за действиями Эбардо, который от такого действия и некого проявления заботы со стороны Джодаха немного в шоке.

Какое-то время он сидит не шевелясь, как ученик за партой, боясь даже двинуться, как будто он может спугнуть этот момент. Однако Эбардо, поняв, что ему доверяют, начинает плакать и смеяться одновременно. Его нервные клетки видимо устали бороться и решили выплеснуть всё наружу. Эбардо закрывает руками лицо, опираясь локтями на колени, смеясь, из-за чего его плечи начинают дрожать.

— Я-я что-то сделал не так?!

Джодах пугается не на шутку. Ави не понимает, что сделал не так и чем вызвал такую бурную реакцию со стороны Эбардо. Совесть начинает медленно и верно прогрызать в его черепе дырку.

— Ох, Время, ты не в чём не виноват! Просто ты решил меня накрыть крылом и успокоить после всего того, что я сделал?! Никто даже близко не хотел мне помогать! — последняя фраза звучит по-особенному печально и удручающе.

Эбардо начинает истерически смеяться, из-за чего вахтёр на них с подозрением коситься, но потом возвращается к заполнению бумаг или кроссворда. Эбардо пытается восстановить дыхание и вытирает слёзы руками, размазывая остатки туши ещё больше, но получается всё ещё хуже. Эбардо будто задыхается или захлёбывается водой, из-за чего из горла звучит только булькающий звук и кряхтение.

Из кабинета выходит Лололошка. На удивление он выглядит намного лучше, чем Джодах и Сан-Фран, даже улыбается. То ли действительно всё прошло довольно гладко и его не напугали ни появившиеся детали дела, ни сами вопросы, то ли Смотрящий приказал ему улыбаться, чтобы случайные потерпевшие не подумали, что он здесь всех до смерти пугает. Хотя последний вариант мало вероятен, как собственно и первый. Ави может, конечно, спросить его на прямую, но как-то неудобно и страшно.

— Эбардо, что же тебя так рассмешило? — спрашивает Лололошка, скрестив руки на груди.

Эбардо поднимает голову, смотрит на Ави и хитро улыбается. Его глаза блестят и от былой грусти не остаётся и следа. Ангел напрягается, не зная, что ожидать от этих хитрых глаз и надменной улыбки от уха до уха.

— Да, так обсуждали насколько безвкусный у Джодаха гардероб, — говорит Эбардо, закрыв глаза и покачивая кистью руки вперёд и назад, пока Джодах вспыхивает от негодования. — И мы решили приобрести ему новый гардероб, а так как я сегодня очень занят этим вечером: обыск, понимаете? Джодах решил пригласить тебя пойти ему помочь!

Джодах чувствует, как его лицо краснеет от смущения, смешенного со злостью. Ави хочет придушить Эбардо прямо на месте, здесь и сейчас. А ему хоть бы что, сидит и улыбается, как кот, стащивший у хозяйки рыбу, раскачивая ногами из стороны в сторону. Джодах вообще не понимает, почему Эбардо вмешивается в его личную жизнь и отношения, которых собственно как таковых и нет.

— Оу, это довольно неожиданно, — начинает Лололошка, краснея и неловко почёсывая затылок. — Я не против тебе помочь! Сейчас пойдём или попозже?

— Сейчас, — растерянно отвечает ангел, вставая со своего места и идя за предметом воздыхания.

Прежде чем уйти, он поворачивается в сторону Эбардо и проводит пальцем вдоль горла, явно намекая, что при следующей встрече он его убьёт. А парень на это лишь интенсивно махает рукой, провожая их хитрым взглядом.

***

«М-да, молодец, взял, убежал от проблем. Поздравляю! Вот и дальше с ними живи и отталкивай всех, кто хочет тебе помочь, урод!» — кричит собственный мозг на Франа, желая, видимо, напомнить своему обладателю, что главный здесь именно он.

Сан-Фран безнадёжно ударяется головой о холодную стену, чувствуя боль, которая прокатывается по телу. Легче закономерно не становится, да и никогда не становилось. Это просто само по себе бесмысленно. Эти действия лишь переключают мозг с моральной боли на физическую и не решают проблемы лишь вызывает нездоровую зависимость от данного метода избавления от проблем в подходящий или не очень момент. Эбардо слишком сильно задел его раны, резанул прямо по-больному, из-за чего не получается от всего этого абстрагироваться и забыться. Лёгкие уже никотин просто не переваривают, поэтому эльф делает лишь одну затяжку, а затем устало опускает руку вниз, наблюдая как медленно тлеет сигарета.

Действительно «свежий воздух», только слишком губительный для лёгких и его ротовой полости. Хотя когда его это волновало и беспокоило? Двадцать лет всё это продолжалось, а именно в этот момент Фран задумался о том, что может умереть в один прекрасный день от рака лёгких, если в таком количестве будет поглащать никотин с угарным газом.

Может причина кроется в чужом беспокойстве за него, может кашле, который начинает нещадно драть горло, может боли внутри, что лишь сильнее раздирает стенки грудной клетки, из-за чего на краях глаз выступают маленькие кристаллики слёз, которым Фран не даёт скатиться вниз, сразу утирая. В любом случае, сигарета отправляется в урну, а мятная конфета в рот. Её вкус уже кажется не таким отвратительным и тошнотворным, как в начале дня. Скорее всего за столь долгое время его вкусовые рецепторы просто свыклись с тем, что в ближайшее время им придётся ощущать именно этот вкус, с лёгким привкуса металла и желчи вместо нормальной пищи.

Руки с покрасневшими подушечками пальцами утыкаются в дно карманов, а сам Сан-Фран быстрым шагом направляется в здание, откуда счастливый Лололошка тащит явно недовольного и крайне смущённого Джодаха. Эльф провожает их вопросительным взглядам, внутри презрительно фыркая и кривясь от излишней слащавости пары и скрипа кристалликов сахара на зубах.

«И куда это они такие счастливые? Как будто смертную казнь отменили, ей Время!» — думает Фран, пожимая плечами.

Однако не его это дело винить влюблённых в счастье и относительном безразличии ко всему. Сам Фран никогда не любил, но много раз слышал, что в первые месяцы или даже годы влюблённых не волнует никто кроме друг друга. Хотя звучит явно не здорово, ты будто начинаешь считать существо своей собственностью, из-за чего эльфа передёргивает, а тело прошивает холодный пот с мурашками. С другой же стороны любовь — это страшный яд, болезнь, боль и панацея. Для каждого смысл и значение она имеет своё. Однако свой смысл пока Сан-Фран в ней не нашёл, да и в его жизни нет для неё место.

«Или всё-таки есть? Нет, бред какой-то. К Эбардо закономерное желание помочь. Ничего больше», — отрезает дальнейшее развитие собственных мыслей эльф, возвращаясь в здание.

На банкетке всё также сидит Эбардо, как будто он мог куда- то убежать или деться, или исчезнуть на радость его нервной системе и ранам внутри. Эбардо поднимает свой взгляд на него и сводит брови к переносице, явно показывая, что недоволен его последним фокусом по избеганию своих проблем и его, что заставляет Франа демонстративно закатить глаза.

— Как я вижу, магия на тебя не подействовала. Иммунитет что ли? — последние слова звучат будто претензия.

Эльф явно хотел избежать разговора, но сегодня определённо не его день.

— Ваш подарок снова идëт мне на пользу, — смеясь, говорит Эбардо, видя, как на лице Франа появляется понимание произошедшего.

— Чёрт! Точно кулон, — говорит Фран ударяя себя по лицу.

У него совершенно вылетело из головы, что этот кулон полностью нейтрализует заклинания подарившего. Хотя в такой обстановке об этом помнить собственно было бы странно. Зато Эбардо явно просиял, ведь ему хоть где-то повезло, и Фран от него в этот раз не сбежит, уж об этом он позаботится. Парень рисует в воздухе светящиеся цепи, и Фран чувствует, как тело сковывает по швам, а любые попытки двинуться оказываются тщетными, пока Эбардо усаживает его на банкетку.

— А теперь всё-таки разберëмся с вашей усталостью, — говорит Эбардо, нетерпеливо потирая руки от предвкушения чего-то грандиозного и крайне занимательного.

— Мне казалось мы закрыли этот разговор, — недовольно говорит Фран Эбардо, который вальяжно сидит у него на коленях, повиснув на шее.

— Ваши попытки ускользнуть не значат, что тема закрыта, — недовольно бубнит Эбардо, начиная перебирать передние пряди белых волос. — Так может, наконец, расскажите?

— Ага, сейчас взял всё тебе да и рассказал. Немного ли хочешь? — презрительно хмыкая, спрашивает Фран.

Парень приближается к заострённому уху, голос снова становится бархатным, а сам Эбардо тихо и угрожающе шепчет:

— Если вы не захотите говорить по-хорошему, то мне придётся действовать по-плохому.

— Ну, можешь по-плохому говорить, ибо по-хорошему я не понимаю, — говорит Фран со спокойным лицом, которое изрядно надоедает. — Что не знаешь, что сделать? Удивительно насколько мне быстро становятся безразличны твои выпады и всплески эмоций. Может тогда стоит прекратить меня на них выводить?

Эбардо смотрит на эльфа, не до конца понимая его эмоции и чувства. Всё выглядит слишком противоречиво и странно. Будто всю цветовую палитру набросали на холст, не сильно заботясь о сочетании и компановке цветов. Только недавно кажется Фран убегал от него чуть ли не в слезах, а тут вновь спокойствие и безразличие. И это выбивает из колеи и хочется его вывести, довести до точки кипения. Эбардо злобно откидывает шарф его в сторону и злобно смотрит в эльфу в глаза. Хочется отомстить за всё: за заклинание, подколы и за игнорирование своих проблем. Хотя Эбардо и чувствует в этот момент своё бессилие, ибо словами и обычным разговором кажется уже давно не обойдётся и придётся применять силу, чтобы показать, что ему можно доверять.

— Вау, ничего нового придумать не можешь? Фантазия слабенькая? Ты же меня пытаешься вывести, а получается так, что я своим спокойствием вывожу тебя. Странно не находишь? — спрашивает Фран, вскинув бровь вверх.

— А я смотрю, вам хочется меня разозлить и перейти к более интересным действиям? Если вам это удастся, то я точно решу мстить за выходку с заклинанием, — сквозь зубы цедит Эбардо, ясно давая понять, что от своих слов не отступит.

— Ладно-ладно, не буду злить. Если хочешь выплеснуть пар, то, пожалуйста, только чтобы не сильно видно под шарфом и свитером было.

Чужая магия чуть слабеет — и Фран откидывает голову назад, открывая полный доступ к шее. Чужие клыки прокусывают плоть до крови, а язык затем проходит по ране, задевая чувствительные участки. На что Фран лишь закатывает глаза, а его ресницы чуть подрагивают. Тяжёлый вздох проглатывается вместе с тяжёлым комом, падая стремительно внутри груди.

— Не хотите ничего сказать?

— Моя сговорчивость — разовая акция. Так что и не надейся.

Новый укус приходится в место возле ключицы, из-за чего свитер опускается ещё ниже. Этого Фран не ожидал, но всё же любовь к шарфам и свитерам его спасает, ибо что-то внутри него даёт ему понять, что не будь у него такой большой любви к закрытой одежде, то его отсечённая голова лежала бы у СМИ.

— М-да, чем я занимаюсь? Даю кусать себя актёру, чтобы тот выпустил пар и злость на меня в полицейском участке, куда меня жизнь занесла? — задаёт скорее вопрос в пустоту Фран.

Следующий укус выходит ещё более отчаянным и болезненным, из-за чего Фран зажмуривает один глаз и недовольно шипит сквозь зубы. Всё-таки у его терпимости боли, как и терпения есть предел. Пусть в последнее время их границы и выглядят как абстрактные волнообразные кляксы, которые то вытягиваются в высоту, то опускаются в самый низ, но они всё-таки есть.

— Вампир ненасытный! Или всё же садист?

За такое обращение эльфу прикусывают ухо, говоря, мол, не стоит меня злить. Фран глушит тихий всхлип, рвущейся из самых недр груди от боли.

— Ладно, потом с этим определимся…

Намëк видимо был понят — и Эбардо всё-таки решил немного сжалиться и дать небольшой перерыв Франу между укусами, особенно видя, что у того глаза на мокром месте стоят. Эбардо несколько раз провëл языком по ушной раковине пытаясь извиниться за такую резкость и дерзость, всё-таки настолько сильную боль он не планировал ему причинять. Фран же на это реагирует тихим удволетворённым вздохом.

— Смотрю вы привыкаете, неужели всё-таки свыклись с тем, что не хотите меня останавливать?

Сан-Фран ничего не отвечает и прикрывает глаза, дабы сосредоточится на своих мыслях и абстрагироваться от всего происходящего прямо сейчас. Он чувствует себя странно даже очень. Внутри будто всё переворачивается вверх дном, а система начинает внезапную перестройку. Тело горит, мысли путаются, и даже во тьме перед глазами летают разноцветные пятна, которые сталкиваются между собой, превращаясь в кляксы, пока во рту стоит сладкий вкус молочного шоколада вместо отвратительной мятной конфеты, а горло сильно дерёт.

По всем симптомам Фран заболел, а именно этого ему для полного счастья и не хватало. Всё-таки прогулки в минус десять без шапки с расстёгнутым пальто, явно не остались без внимания организма. Однако ему нельзя болеть, по крайней мере точно не сейчас. Хотя симптомы явно не совпадают с болезнью, ибо озноба нет, несмотря на сильный жар, дыхание в норме, да и горло скорее всего першит из-за сигарет. Ибо до этого Фран столько не выкуривал за раз, поэтому реакция лёгких на это маленькое недоразумение закономерная. Тогда что это может быть?

Фран настолько глубоко погружается в свои мысли, что совсем не слышит голос Эбардо, пока тот не решает ему «мягко напомнить» о том, что как бы нравоучения не подошли к концу укусом самой чувствительной части — мочки уха. Фран широко распахивает глаза и недовольно шипит и смотрит на Эбардо.

— Чёрт тебя дери! Это больно! — возмущается Фран, ловя на себе недовольный и надменный взгляд.

— Вот к чему игнор приводит.

— Я тебя не игнорировал, а просто задумался, — говорит Фран, закатывая глаза.

— Не очень то похоже, — говорит Эбардо, продолжая сверлить сердитым взглядом в груди эльфа дырку.

Отчасти Фран говорит правду, всё-таки эльф и правда слишком погрузился в свои мысли о состоянии своего здоровья, которое до этого и не сильно волновало. О чём вообще можно говорить, если учесть то, что Сан-Фран с воспалением лёгких умудрялся работать до того момента, пока его насильно не закрыли в больнице? Поэтому скорее желание не слышать нравоучения, претензии и недовольный бубнёж со стороны Эбардо, был главной причиной его абстрагирования от всех звуков. Сейчас Франу только хотелось тишины и умиротворения, а ещё лучше крепкий сон, ибо от всех мыслей, разговоров и размышлений о том, как лучше обойти острые углы, голова болит тупой пульсирующей болью, в ушах гудит, а глаза режет яркий свет из окна.

— Думай, что хочешь, — закатывая глаза говорит Фран. — Ты закончил или мне ещё так посидеть?

Эбардо смотрит на шею, где не осталось живого места и завязывает на чужой шее шарф, не забыв поднять воротник вверх. Фран смотрит на него спокойно, чувствуя приятное покалывание в ухе и шее. Всё-таки боль проявляется только в первые секунды, а затем затухает, принося на своё место нечто по истине новое, волшебное и умопомрачительно приятное, заставляющее глаза закатываться, задыхаться от воздуха, которого катастрофически не хватает, и тихо желать большего. О чём Фран не признается даже себе. Всё-таки для него весьма проблематично осознать, что он потакает Эбардо не из-за кулона, не из-за желания помочь вытерпеть себя и свою заносчивость, а потому что Эбардо является истинным объектом его желаний самого разнообразного характера. Признать это сродни признания слабости, ибо любовь — слабость, для него. Ты готов отдать всё за счастье другого и разве это не глупость?

— Это было больно, — говорит Фран с претензией, но затем тихо, почти еле слышно, добавляет: — Однако при этом слишком приятно.

Эбардо закатывает глаза, слыша новую претензию, но вот последующий шëпот заставляет его довольно усмехнуться.

— Я не глухой, чтобы не слышать ваш шёпот, а если это всё-таки признание в своих ощущениях адресованное мне, то можно было и громче сказать.

— Лучше бы ты всё-таки был глухим, — говорит Фран, краснея и опуская уши вниз. — А теперь дай мне поспать спокойно без твоей болтовни.

Эбардо всё-таки слезает с Франа, но видя, что тот снова собирается спать сидя, укладывает его себе на колени и накрывает одеялом, причитая про болящую спину и шею сценариста. Он, конечно, не против будет оказать Франу ещё раз утреннюю услугу массажа, как сегодня, но Эбардо уверен, что в следующий раз эльф будет против. Хотя Сан-Фран сам всё это и начал, ибо изначально Эбардо просто хотел помочь, а сам режиссёр ему просто подкинул заманчивую идею, от реализации которой он просто не смог отказаться.

— Даже не буду спрашивать о твоей обеспокоенности моей спиной и шеей, — говорит Фран, прикрывая глаза и дёргая ушами.

Эбардо же усмехается, когда через пару минут чувствует, как его с силой притягивают за талию к себе. Фран в таком положении выглядит по-особенному мило, беззащитно и невинно. Поэтому глупо было бы не воспользоваться возможностью зарыться в чужие волосы и не растянуть удовольствие подольше. Эбардо перебирает белые локоны, смотря, как они скользят по пальцам, нежно обводит ушную раковину, где были укусы, как бы извиняясь, тихо смеясь с того, как Фран во сне краснеет, притягивает его ещё ближе и опускает уши, покрасневшие на концах, вниз. Во сне Сан-Фран самому себе врать не может, как и Эбардо. Поэтому Эбардо наклоняется к его уху и нежно шепчет, вгоняя эльфа в ещё большую краску слова:

— Знаете, если вы всё-таки считаете меня вампиром, то я был бы не против как-нибудь съесть не только вашу шею.

— Я тебя по почкам сейчас ударю, клянусь, — шепчет Фран, недовольно хмурясь и сводя брови к переносице.

Эбардо тихо смеётся с того, что Фран видимо думает, что его угрозы, недовольный бубнёж и сведённые брови хоть как-то его напугают. Ведь когда котики зляться становятся ещё милее, так работает и с Франом. Чем больше он злится, краснеет и опускает уши, тем милее и беззащитнее выглядит. А тихое неуверенное лепетание ещё и добавляет определённый шарм, из-за чего Эбардо уже не уверен, что сможет смотреть и воспринимать Франа как раньше. Ведь он уже познал вкус истинной свободы и вседозволенности, а ещё того, как легко разбивается чужая серьёзность при виде его. Так что мир Эбардо уже никогда не будет прежним.

В какой-то момент Фран прижимается к Эбардо ещё ближе и начинает мелко дрожать. С его глаз срываются вниз обжигающие слёзы, которые впитываются в чёрные джинсы Эбардо, делая их на несколько оттенков темнее. Похоже про кошмары Сан-Фран не врал, хотя его реакция определённо не соответствует описанию до этого. Ведь описывал их эльф как что-то рутинное, обыденное, несерьёзное и не имеющее большой вес и значение. Хотя если по его мнению это не имеет значение, то Эбардо ответственно может заявить о том, что всё гораздо хуже, чем он предполагал изначально.

Эбардо с беспокойством вслушивается в чужое бубнение, не в силах сделать даже нормальный вдох. Эбардо пытается поглаживать чужую спину и плечи, чтобы успокоить, а вскоре и шептать успокаивающие фразы, надеясь, что это хоть немного повлияет на чужие сновидения.

— Не надо! Больно! Больно! Больно! — чуть ли не на крик срывается Фран. — Я всё сделаю. Только не трогайте, пожалуйста, никогда меня больше! Вы всё из меня выбили своим коленом, хорошо я возьмусь за эту работу. Какой же ты жалкий, никчёмный! Не можешь даже пережить прикосновения к своей персоне! Слабак! Только и можешь что рыдать пока никто не видит! — шепчет Фран, с силой сжимая ткань чужих джинс.

Через пять минут Фран расслабляется, успокаивается и не так сильно сжимает Эбардо, что даёт ему возможность задышать полной грудью. Однако ему очень и очень не нравится услышанное несколькими минутами ранее. Это скорее не кошмары, а воспоминания, но от этого легче и не становится. Как будто от чужих слёз кому-то и когда-то становилось легче. Эбардо не садист, далеко не садист, хотя и желает некоторым существам корчиться от боли в агонии.

Дверь в кабинет следователя открывается и оттуда выходит Смотрящий, явно уставший не только от опроса существ, но ещё и от жизни. Выглядит Смотрящий не лучше тех кого он опрашивал, даже кажется наоборот хуже, ибо те хоть как-то держали лицо, стояли на ногах и дышали. А следователь будто находится в прострации качаясь из стороны в сторону на ногах, будто тонкая берёза на ветру. Его взгляд еле фокусируется на Эбардо и Фране, и он вопросительно смотрит на эту картину, ожидая объяснений.

— Теперь я вижу «не особое отношение» Сан-Франа к вам, - будто яд выплёвывает Смотрящий.

— А вам-то какое дело?

У парня в груди снова появляется это колкое раздражение, что сопровождало его во время и после допроса. Всё-таки Смотрящему, по его мнению, стоит научиться минимальной тактичности и осторожности, ибо из-за оказываемого на всех давления у кого-то точно сдадут нервы окончательно — и тот в порыве ярости сделает что-то страшное и необдуманное. Причём под угрозой может оказаться как и сама жизнь существа, так и следователя, который видимо из-за недосыпа решил сегодня на всех выместить своё плохое настроение. Хотя когда оно вообще у него бывает хорошим? Ибо по воспоминаниям Эбардо тот вечно хмурый, угрюмый с чересчур тяжёлым и холодным взглядом, который пугает не только детей, но и взрослых.

— Мне? Вообще нет никакого дела до вас.

— Раз нет дела, то что же так цепляетесь, как я понимаю, за его слова? Он в любом случае спит, так что, если вы хотели сказать что-то в духе того, что он пойман с поличным, сейчас явно не время.

— Так рьяно его защищаешь. Вы оба друг друга стоите, — говорит Смотрящий, закатывая глаза и презрительно фыркая.

— Вы вроде шли куда-то, может продолжите? Или это такой своеобразный способ объявить, что сейчас едете со мной на обыск: переворачивать всю мою квартиру и личную жизнь?

— Кофе травиться иду. Мне надо кучу документов заполнить ещё, прежде чем на обыск отправляться и разрешение получить.

— Удачи кофе с этим справиться, — говорит язвительно Эбардо, закатывает глаза и после переводит взгляд на Франа, поправляя съехавшее чуть вниз одеяло.

— Ага, «спасибо». Дальше наслаждайся своим спокойствием, пока можешь, — недовольно говорит Смотрящий, исчезая в глубине коридоров.

Через два часа Сан-Фран всё-таки просыпается, хотя в принципе мог поспать и подольше, однако невыполненные дела всё ещё дышат в спину, обжигая своим горячим дыханием. Фран потягивается, зевая, из-за чего одеяло съезжает на одно его плечо, а несколько прядей падает на лицо, выбиваясь из идеальной причёски. В принципе чувствует себя эльф относительно не плохо за исключением кошмаров, что докучали ему в первые минуты сладкой дрёмы. Собственно Франческо к ним уже давно привыкнуть успел, правда каждый раз пытался от них убежать, что оказывалось бесполезно. К сожалению столь чёткие и яркие воспоминания так просто из его головы не выйдут, а останутся там навсегда гнить, болеть, напоминая о себе. Вообще следовало бы об этом рассказать специалисту, чтобы в конце-концов прекратить это насилие над собой и собственной нервной системой, которая и так еле держится на последнем издыхании.

Однако помощь здесь при этом кажется излишней и бесполезной. Ведь он как-то жил до этого, справлялся, так почему бы и не продолжить в том же духе, несмотря на истошные крики мозга и тела? Его и до этого их состояние не особо волновало, а сейчас тем более. Фран ничего не сделает, если его не толкнут навстречу изменениям. Разговоры и изменения должны быть резкими, ибо в другой ситуации эльф воспринимать и реагировать на это не будет.

Однако поток собственных мыслей прерывает тяжёлый, прожигающий до дыр взгляд Эбардо, из-за чего Фран рефлекторно напрягается и с непониманием смотрит на актёра в ответ. Он не понимает, что успел сделать такого, что в нём решают в срочном порядке просверлить дыру, но определённо это что-то не хорошее. А если учесть навязчивость и беспокойство Эбардо за него, плюс невозможность использовать магию, то разговора избежать в этот раз не получится, что ему очень не нравится.

— Ты так во мне дырку просверлишь. Что-случилось? — слегка напряжённо спрашивает Фран, предчувствуя всеми фибрами души сложный и очень долгий разговор, который должен будет когда-нибудь состояться.

— Вы знали, что разговариваете во сне? Особенно в периоды, когда вам сняться кошмары.

— Вот как… Не думал, что разговариваю во сне. Жизнь полна открытий! Хех, — криво улыбаясь говорит Фран.

— И вам бы открыть мне ответы на некоторое вопросы.

— Ты же не отстанешь от меня, если я не расскажу хотя бы часть своего прошлого?

Вместо ответа Эбардо рисует в воздухе цепи, дабы быть уверенным в том, что сценарист не решит сбежать. Конечно, он мог бы использовать на нём силу кулона, заставив выложить всю правду о себе на стол, но метод насилия ему не очень симпатизирует.

— Собственно чего я ожидал? — закатывая глаза, спрашивает Сан-Фран будто у самого себя. — Да, не убегу я. Мои лёгкие ещё пару сигарет точно не выдержат.

— Не удивлюсь, если вы всё-таки попытаетесь и решите проверить это.

— Думай что хочешь. Так что ты конкретно хочешь услышать? Точнее объяснение и трактовку какого крика, ибо ответы на всё я тебе точно не дам, — говорит Сан-Фран, а затем в мыслях добавляет: «По крайней мере точно не сейчас».

Эбардо закатывает глаза от того, что даже сейчас, в такой обстановке и безвыходной ситуации, где его буквально прижали к стенке, эльф ставит ему ультиматум и не собирается отвечать на его вопросы. Такая упёртость с одной стороны вызывает раздражение, а с другой уважение. Но всё же приходится думать над тем, на что он хочет получить ответы и хочет ли вообще их знать. Всё-таки иногда лучше и дальше жить в блаженном неведении вместо того, чтобы копаться в горькой и жестокой реальности.

— Из-за чего вы бормотали «вы всё выбили из меня коленом, хорошо я возьмусь за эту работу»?

— Серьёзно? — вскинув одну бровь вверх, спрашивает сценарист, предполагая, что слух всё же его подводит. — Я думал тебе будет про боль интересно услышать, а тебе видите ли симпатизирует информация о том, кто меня пару лет назад бил коленом в живот.

— Не увиливайте! — чуть не кричит Эбардо, сильнее хмурясь.

— Не собираюсь я увиливать! Обещал же рассказать, значит расскажу. Насколько бы мне этого не хотелось…

Фран тяжело выдыхает, собираясь с мыслями. Всё-таки копаться в собственных старых воспоминаниях и чувствах то ещё занятие, особенно, когда ты их подавлял на протяжении десятка лет, из-за чего некоторые фрагменты исказились, а некоторые и вовсе превратились в белую пелену беспамятства и сладкого, как мёд, неведения. В принципе эльф и не был против забыть большинство своих проблем таким образом, но судьба и мозг в этом плане были к нему крайне не благосклонны.

— Ты же надеюсь не думаешь, что все мои клиенты были такими спокойными и адекватными как Фарагонда? — спрашивает Фран, на что получает отрицательный кивок. — Вот и я о том же. Первый мой клиент был весьма предвзятым и вспыльчивым, да и будем честны, о искусстве писательства и сценария знал всё весьма поверхностно. Зато его эго было огромным. Ну, и вот в один из таких разов и весьма горячих споров меня ударили коленом в живот раз пять. Помню только сильную боль, как зрение замылилось, а кровь брызнула на пол. Он мне тогда сломал два ребра, и я только в этом случае согласился написать «его сценарий». Стоит ли говорить, что он провалился, а потом я его загонял по судам? Урод, да и только. Теперь благодаря нему у меня проблемы с дыханием и агрессия на любые изменения сценария любым человеком. Что-то вроде защитной реакции.

Вся эта ситуация заставляет переживать за эльфа, а в особенности подливает масла в огонь слишком спокойный и умиротворëнный тон режиссёра. Парень несколько секунд колеблется, борясь с желанием вновь стиснуть Франческо в объятиях и не отпускать. И всё-таки Эбардо чуть приобнимает эльфа, прям как он его некоторое время назад, стараясь через объятия показать всю свою заботу и беспокойство за Франческо, которого видимо надо хорошенько ударить, чтобы тот наверняка прислушался к его словам. Однако даже так это мероприятие звучит и выглядит в его голове весьма сомнительно, да и насилием ничего не решишь. Всё-таки к словам Лололошки Эбардо прислушался, хотя парень определённо его раздражал местами и выводил из себя своей правильностью, праведностью и глогольством истины.

— И зачем? — спрашивает Фран, чувствуя тёплое наполненное нежностью прикосновение к своим плечам.

Ощущается это всё довольно странно, непонятно и неестественно. Фран пытается разглядеть в этом какой-то подвох, но его явно нет. Эбардо на него смотрит с лёгкой тревогой, а в глазах явно нет и намёка на насмешку или шутку, из-за чего лицо Фран приобретает безразличные черты и лёгкое непонимание.

Эбардо лишь поджимает губы и с тревогой смотрит на Франа, не зная, что и ответить. Он и сам до конца не знает, почему хочет помогать эльфу. Толи чтобы отвлечься от недавних событий, толи хочется как-то помочь в ответ, толи из-за этого странного чувства в грудной клетке, которое заставляет странных бабочек забиться и осесть на стенках лёгких, раздражая их и заставляя нервно сжиматься, дабы вытолкнуть их оттуда. Однако это не помогает, и Эбардо продолжается медленно задыхаться лишь от чужого присутствия и взгляда, что вызывает отторжение.

Эльф просто не привык к такому отношению. Для него это странно и неестественно и противоречит всему тому, что он ставил во главе своей жизни, поэтому он и пытается как-то выбраться и увернуться от чужих прикосновений, но Эбардо, видимо это не очень устраивает, поэтому он притягивает его ближе и начинает своё недовольное причитание и очередные нравоучения.

— Не начинайте снова убегать и прятать свои эмоции. Вы же сами говорили, что иногда уже не понимаете их и пугаетесь. Зачем же тогда пытаетесь усугубить эту проблему? Лучше, я не знаю, например проговаривайть свои эмоции, чем до панических атак себя доводить.

Этот разговор длинною в вечность и целую жизнь начинает капать на мозг. Проговаривание одной и той же информации, но только из чужих уст вызывает рефлекторное внутреннее сопротивление.

— Я же говорил, что моя сговорчивось — разовая акция, — недовольно бубнит Фран, краснея, когда его утыкают лицом в грудную клетку. — Твоё поведение слегка странное и вызывающее.

— Не сильно то похоже на то, что оно вам не нравится. Иначе бы вы хоть ощутимо попытались его изменить, — говорит Эбардо, усмехаясь.

Данная трактовка явно преуменьшает в несколько раз чужое странное поведение и совершенно не подходит к ситуации. Франу в принципе тяжело понять чужое поведение и увидеть закономерность, ибо с одной стороны тому невероятно плохо от любого осознания то, что он остался один, а с другой Эбардо очень резво его сгребает в объятья, кусает и касается, где только можно и нельзя. Хотя, где это «нельзя», Сан-Фран и сам уже не знает, не уверен. Границ будто уже с первого прикосновения и укуса нет, но при этом эльф продолжает ломать и разводить траги-комедию на совершенно пустом месте, пытаясь оградиться от чувств и эмоций, что только начинают рождаться в груди, травя их химикатами и самым сильным ядом.

— Мы оба прекрасно знаем, что я тебя не могу ударить или сделать так, чтобы ты перестал меня трогать, из-за кулона, — говорит Фран, на что Эбардо лишь демонстративно закатывает глаза и ухмыляется.

— Вы вполне можете попытаться их уменьшить, как тогда в вашем кабинете. Может это и из-за кулона, но явно не от тех его свойств, которые вы пытаетесь приплести. Или вы хотите сказать, что эти прикосновения не вызывают совсем никаких приятных чувств?

— Не понимаю о каких приятных чувствах ты говоришь, — говорит Фран, беззаботно пожимая плечами.

Эльф знает, что если сейчас Эбардо просто возьмёт и в лоб его спросит о том, что он чувствует, то увернуться не получится, а запас сарказма у него не бесконечный. Эбардо, же видя замешательство и лёгкий оттенок страха на лице эльфа, проводит ногтями по чужому подбородку, заставляя Фран нервно сглотнуть, а глаза забегать. Кажется сценарист уже понемногу начинает понимать ошибку, но становится слишком поздно, ведь Эбардо уже придумал вопрос, на который не получится ответить размыто, в общих чертах, где из ответа буквально придётся вырезать канцелярским ножом информацию, ориентируясь лишь на своё шестое чувство и эмоции, так как ориентироваться на эмоции Франа — гиблое дело.

— И что же тогда вы чувствуете от этих прикосновений?

— Чёрт, бы побрал твою догадливость! — опуская уши вниз и краснея, восклицает Фран.

Эбардо же, так же широко улыбаясь, выжидает ответ на свой вопрос.

— Жар, приятное покалывание, смешенное с болью, и косвенное желание чего-то большего, — говорит Фран, на последних словах, опускаясь до шёпота и отводя глаза в сторону. — Доволен?!

Эбардо хитро улыбается, видя, что снова разрушил чужую маску спокойствия, заставляя краснеть. Парень кладëт одну свою руку на пах Франа, а второй большим пальцем проводит по нижней губе Франческо.

— Как насчёт продолжить утренее веселье, чтобы удовлетворить это желание? Сейчас меня не отпустят, но почему не после обыска? Поможем друг другу отвлечься, — шепчет нежно Эбардо на ухо эльфу, обдавая его тëплым дыханием.

Рука в это время ощутимо надавливает на пах, а после Эбардо вновь забирается на чужие колени и кладëт голову на чужое плечо, явно что-то ещё желая получить от бедного сценариста, пока тот находится в таком уязвимом и крайне не выгодном положении. Сан-Франа раздражает то, насколько Эбардо любит ходить по грани его терпения и страха о том, что их могут увидеть, заснять на камеру и выложить в интернет. И ведь рычаги давления эльф давно все использовал, поэтому и находился в замешательстве, ибо просто не знал, что делать и как выбраться из такой ситуации на чистой импровизации, когда перед тобой набор хаотичностей и энергии будто из ядерного реактора.

— В кого ты такой ненасытный и озабоченный? — сквозь зубы спрашивает Фран, стараясь не смотреть в чужой невинный взгляд.

Эбардо ничего не отвечает на чужой вопрос, лишь строя невинное лицо. Парень несколько раз хлопает глазами, а после скрепляет руки в замок за чужой спиной, голова ложится эльфу на грудь. Эбардо вслушивается в чужое сердцебиение, прикрывает глаза и приоткрывает один глаз дабы увидеть чужие алые щёки.

— Что ты делаешь? — спрашивает Фран в замешательстве.

— М? Слушаю ваше сердцебиение, — невинно говорит Эбардо.

— То что слушаешь моё сердцебиение я понял, но зачем?

— Знаете, мне кажется, что оно похоже на приятную мелодию, что заставляет и моë сердце стучать в таком же ритме, и хочется слушать ещё и ещё, — парень поднимает взгляд на чужие глаза, а голос вновь спускается до шëпота.

Фран не знает, что было бы лучше, если бы он не задавал этот вопрос или получил на него столь откровенный ответ, хотя смысла так откровенно отвечать у Эбардо и нет. Всё-таки действие кулона распространяется на Франа и существ вокруг, а не на него. Однако Эбардо решил ответить именно так романтично, слащаво и в какой-то степени мило, вгоняя Франа в ещё большую краску, из-за чего тот пытается прикрыть красные щёки шарфом, что вызывает лишь тихий смешок со стороны.

— Допустим…

Фран чувствует, как его процессор в голове начинает перегреваться от полученной информации, а желание вжаться максимально в шарф и воротник собственного свитера вырастает до максимума. Всё-таки слышать от такого заносчивого и нетерпимого к другим существам Эбардо комплименты и столь милые подкаты довольно необычно и крайне смущающе.

— Я всё понять не могу, что ты пытаешься от меня добиться.

— Хотите сказать, что я всё показываю недостаточно прямо?

Эбардо вскидывает одну бровь вверх.

— Нет, выражаешься ты наоборот даже слишком прямо и ясно, но всё же должна быть какая-то причина столь повышенного внимания ко мне, — говорит Сан-Фран всё-таки решаясь посмотреть в чужие глаза, которые будто вечно смеются над его беспомощностью перед собой.

— Неужели теперь вы хотите покопаться в моих эмоциях и чувствах? — спрашивает Эбардо, усмехается и вновь укладывает голову на плечо.

— Ага, конечно, «личный психолог и аналитик Сан-Фран» к вашим услугам, — передразнивает его эльф, улыбаясь.

— Кстати помимо кошмаров, как вам спалось? Я не снился?

— Нет, мне сны с тобой больше не снились. И слава Времени! Мне тебя и в реальности хватает, а если я и во снах начну тебя видеть, то с ума сойду от такого «счастья».

Фран закатывает глаза, видя, что Эбардо до сих пор ожидает вопрос на свой изначальный вопрос и данные разглагольствования и размышления о бесконечной теме: «быть или не быть» явно ему не симпатизируют. Ногтями Эбардо задумчиво выводит через чужую одежду на чужой спине узоры, дабы намекнуть, что долго ждать ответы он не намерен.

Только сейчас до мозга эльфа доходит, что каждая трактовка в его голове и ответ является положительным, что вводит в лёгкий ступор и замешательство на небольшой промежуток времени. Ибо творящееся у него сейчас в голове сейчас явно странно, ненормально и неестественно, ибо Фран вообще почти ни на что не соглашался. Поэтому он и держится на плаву так долго, а не сидит на цепи у какого-нибудь крупного продюссера с кровавым, в прямом и переносном смысле, контрактом в руках.

— Надеюсь под отвлечься ты всё-таки имеешь в виду сеанс йоги или медитации, а не то о чём я подумал.

— Каждый думает в меру своей испорченности, господин Сан-Фран, — буквально шепчет на ухо ему Эбардо.

— Ага, «каждый думает в меру своей испорченности», а ты среди нас двоих сама чистота и невинность, — говорит Фран, вскидывая бровь вверх.

— Этого я, как и обратного, не говорил.

— Хорошо, я приду, только перед Смотрящим хотя бы сделай вид, что совершенно не рад моему присутствию в своей квартире.

— Он уже видел, как вы спите у меня на коленях и прижимаете ближе, не думаю, что он удивится, даже если я не сделаю вид, что не рад.

Эбардо пожимает плечами и обнимает режиссёра на этот раз за шею.

— Но если вам так будет спокойней, то в моей игре можете не сомневаться.

Эбардо отводит взгляд в сторону, приложив два пальца к подбородку и немного задумавшись.

— Надеюсь, вещи хоть несильно разворотят, не хватало ещё потом убирать беспорядок или вообще чинить, или выбрасывать что-то.

— Если что с этой процедурой я тебе помогу. Правда, не могу гарантировать, что ты после меня сможешь хоть что-то найти, — говорит Фран, неуверенно поглаживая Эбардо по спине.

Эбардо улыбнулся, почувствовав поглаживания по спине, и потëрся щекой о чужое плечо, намекая на то, что его всё устраивает и режиссёр может продолжать столь приятную для него процедуру. Шатен начинает осторожно перебирать пряди белых волос, но вскоре замечает, что эльф смотрит в одну точку.

Сан-Фран всё ещё чувствовал замешательство и растерянность от его прошлых слов и комплиментов. Он даже не уверен, что его больше всего смущает: чужая резкость и откровенность или тихий шёпот и комплименты, которые эльф слышал раз в никогда. Ведь зачем ему благодарность за собственную работу, которая давно стала рутинной и тягуче бесконечной? Зачем ему приятные и греющие душу слова, если можно холодно впихнуть ему в руки грязные бумажки? Зачем ему хоть что-то приятное говорить, благодарить за работу и потраченное время?

«Зачем?» — один извечный вопрос, который Сан-Фран может задать пустоте или самому себе, ведь всё равно никто на него нормально не ответит просто не захочет или проигнорирует. Поэтому эти редкие слова и кажутся такими ценными и до боли странными.

— О чëм думаете? — парень продолжает говорить тихим голосом, около уха Франа.

— О тебе думаю, — ляпнул Фран, первое, что пришло в голову, дабы отвязаться от Эбардо, который кажется находился в пике тактильности и желании его затискать до смерти.

Такой ответ явно устраивает Эбардо, и он чуть ли не мурчит от удовольствия, словно кот, и прижимается ещё ближе к чужому тёплому телу, вновь опуская голову на грудь эльфа, вслушиваясь в ускоренный ритм сердца. Одна рука зарывается в волосы на затылке, чуть массируя кожу головы, что уже заставляет Франа удволетворённо прикрыть глаза и обойтись тихим мычанием.

— Всё понять не могу, чего ты липнешь ко мне, как пчёлы на мёд. И есть ли у тебя график повышенной тактильности, во время которой мне стоит держаться от тебя подальше? — спрашивает Фран, чувствуя как Эбардо невесомо водит носом по его волосам, вдыхая химозный запах спелые персиков.

— Даже если и так, то для чего вам держаться подальше, сами ведь говорили, что вам нравятся эти прикосновения, — ехидно улыбаясь, как чеширский кот, произносит парень.

— Держаться подальше, потому что ты меня такими темпами задушить, доведёшь и со СМИ придётся буквально драться не на жизнь, а на смерть, чтобы они отстали, — говорит Сан-Фран, закатывая глаза.

Эбардо же начинает специально елозить на чужих коленях, лишь бы довести сценариста ещё больше, что выходит у него просто потрясающе. Собственно Эбардо и не сильно волнуют журналисты, да и излишняя конспирация кажется лишь паранойей. Всё равно рано или поздно всё вскроется и, как сказал ему Сан-Фран, придётся ему искать вазелин. А эти ограничения и панический страх другого перед СМИ и интимной близостью заставляет злиться, из-за недостатка и невозможности прикоснуться к предмету своих желаний прямо здесь и сейчас, из-за чего приходится довольствоваться малым: укусами, касаниями и засосами. На всё остальное Фран слишком остро реагирует, а панические атаки и истерики ему не нужны, тем более он не знает, что во время них следует делать и просто боязливо застывает на одном месте с поднятыми руками.

— И вообще почему ты липнешь и трогаешь так именно меня? Тебе других существ мало? — спрашивает Фран будто с претензией. — Или ты мне хочешь сказать, что никто до этого тебя не касался и не вводил в экстаз?

После последних слов режиссёр чувствует укол в собственной груди, что заставляет злобно скрипнуть зубами. Его переполняет злость лишь от мысли, что Эбардо касался кого-то так же как и его, что кто-то мог, в теории, прикасаться к нему в далеко не дружеском ключе.

— На такой вопрос так просто не ответишь. А что, хотите, чтобы на вашем месте был кто-то другой? Хм, ну вообще, так далеко ещё никто не заходил: я просто не позволял. Всё-таки моё желание — закон.

— Да что может быть проще вопроса: «Почему ты пристаёшь именно ко мне?! — возникает режиссёр. — И ты серьёзно думаешь, что я поверю, что ты чистый девственный и пушистый?

— Много чего. — Эбардо пожимает плечами. — А почему должны не поверить? Если так хочется, то можете даже проверить это са-мо-сто-я-тель-но.

Закончив шептать, Эбардо оставляет поцелуй на кончике уха и немного отстраняется, чтобы лучше увидеть реакцию Франа.

— Нет, проверять я ничего не буду, — говорит Фран.

От ощущения лёгкого почти невесомого касания чужих мягких губ к уху приятные мурашки пробегают по телу, щёки ещё больше краснеют, а сам Фран еле сглатывает ком, вставший в горле. Уши стыдливо опускаются, выдавая и так слишком очевидные и яркие эмоции полностью.

«Почему не всё равно? Почему не плевать?» — спрашивает самого себя эльф, начиная сомневаться в том, что он чувствует.

Эбардо же хватается за это сомнение и недовольно качает головой. Уголки его губ невольно опускаются вниз от мысли, что Фран сомневается в его искренности и своих чувствах. Всё-таки проблемы с принятием собственной ориентации и выбора стоит куда более остро, чем он думал. Или Сан-Фран сомневается из-за того, что никогда не чувствовал нечто подобное раньше. В этом случае это объясняет всё и даёт понять, что сам эльф девственно чист и невинен, что заставляет усмехнуться и задуматься о том, как Фран будет реагировать на свой первый опыт с ним. Всё-таки было бы очень жалко отдавать кому-то такой интересный экземпляр на растерзание после себя.

— О чём ты думаешь? Мне просто кажется, что ты меня этим взглядом скоро съешь и что ты слишком долго нарушаешь моё личное пространство, — говорит Фран пытаясь отлепить от себя Эбардо, который держится за него, словно куала за маму.

— Да так, просто думаю, успел ли кто-то затащить вас в кровать с вашими переживаниями или нет, — Эбардо отвечает, даже не задумываясь над словами, и чувствует, как сценарист пытается выбраться, на что парень лишь сильнее сковывает его в тисках своих рук.

Бесполезность данного мероприятия Сан-Фран понимает довольно быстро и сдаётся, продолжая и дальше выполнять для Эбардо роль подушки, чему тот несомненно рад.

— Не находишь ли ты свои вопросы слегка неприличными и слишком, кхм, интимными, — спрашивает Фран, краснея.

— Ну, а что, вам можно задавать такие вопросы, а мне нет? Тем более с вашей острой реакцией даже на прикосновения становится действительно интересно.

— Я могу переносить прикосновения и минимум у меня есть, — говорит Фран, закатывая глаза, краснея ещё сильнее, хотя кажется, что дальше некуда.

— Да что вы? Тоесть хотите сказать, что у вас вполне спокойная реакция? Хм, а знаете, если вы так уверены, что она спокойная, то мне даже интересно, что будет, когда мы зайдëм дальше.

— Хватит! Прекрати, пожалуйста! Ничего не будет! И хватит меня доводить и смущать. Кстати слезай с меня у меня дела ещё есть.

Эбардо недовольно бубнит и крайне неохотно отпускает Франа, который по виду и правда куда-то торопится. Эльф откидывается назад, хрустя спиной и радуясь долгожданной свободе. Всё-таки пока он не готов к настолько длительным объятиям и грубому нарушению своего личного пространство. Причём дополнительной головной болью служат размышления о сегодняшнем вечере и его отношениях к Эбардо, к ситуации, к самому себе. Ведь Фран очень сомневается, что просто отпустит ситуацию на поток и сможет быстро с ней разобраться и принять внутри. Он иногда не может принять то, что эти прикосновения адресованы именно ему, что все эти слова именно для него, что к нему хорошо относятся просто так, а не для личной выгоды, что уж говорить о любви и какой-либо близости, которая пугает хуже любого его ночного кошмара и удара в живот.

— Получается увидимся вечером? — задаёт вопрос скорее не Эбардо, а себе, Фран, укутывая парня в одеяло. — Тогда до встречи, дорогой.

Парень кивает, но следующая фраза заставляет его усмехнуться, а щëки покраснеть. Как-никак такое обращение звучит весьма странно непривычно и чересчур интимно, будто в этом есть своя особая глубина, скрытый смысл, керосин, который будет распалять огонь в его груди.

***

Джодах идёт за Лололошкой по улочкам, с заснеженными дорогами, скамейками и круглыми фонарями. Вокруг находятся десятки маленьких магазинчиков, которые являются частями домов девятнадцатого века. Краска давно выцвела и стала близкой к пастельной, а окна обрамляют белые вензеля. Довольно часто в них встроено тёплое либо холодное освещение, которое подсвечивает всю красоту этой архитектурной мысли. Правда, эту идеальную картину прошлого нарушают вывески, которые мигают, переливаются разными цветами и раскачиваются на ветру.

В воздухе пахнет морозом, свежестью и чаем с кофе. Редкие деревья оделись в свои белые и серебряные шубы, а их ветки держат гирлянды. Острые сосульки свисают с крыш и блестят в лучах солнца. Синицы и снегири пытаются согреться, скрывшись в глубине декоративных елей, а вороны с голубями важно ходят по снегу и ищут еду.

Лололошка смотрит по сторонам, как маленький ребёнок, радуясь красногрудым нахохлившимся снегирям и украшениям из еловых веток, высушенных долек апельсинов, палочек корицы и шишек на прилавках, дверях и в горшках. В его глазах при виде вроде обыденных вещей, которые Джодаху за столь долгое проживание здесь приелись, будто загораются две яркие звезды. Вся эта картина вызывает мимолётную улыбку.

Вскоре они выходит к огромному и высокому торговому центру чёрного цвета, где одну часть застеклили для красоты и придания статности. Различные существа входят и выходят через крутящееся двери. От одного этого вида голова начинает болеть и кружится. Единственное, на что надеется Джодах, что они там не будут долго и быстро купят всё, что потребуется, а не будут обходить каждый магазин одежды, включая брендовые с новомодными тряпками, которые ничего не прикрывают, и ещё возвращаться обратно. Лололошка же явно не разделяет негодование Ави их явно в восторге от всего.

«А может ли вообще что-нибудь омрачить его?» — думает Джодах смотря на его счастливое лицо.

— С чего начнём? Рубашки, штаны или что-то более экстравагантное и сложное?

В глазах Лололошки огоньки озорства весело танцуют и взрываются, словно фейерверк внутри. Джодах же напрягается, мало ли что имеет Лололошка под словом «экстравагантнее», да и выяснять это он не горит желанием, поэтому выбор падает на штаны. С этим проблем вроде не должно возникнуть, как с майками и другими нарядами. Всё-таки наличие крыльев у некоторых существ мало кого заботит. Ави даже не понимает, как он с подачи Эбардо согласился на такую авантюру. И с каких пор он не умеет говорить «нет» и мастерски уворачиваться от своих или не очень слов. С каких пор открещиваться от других существ чувствуется чем-то постыдным и неправильным?

— Всё иди примеряй, а я буду оценивать! — будто напевая, говорит Лололошка, завешивая бирюзовые бархатные шторы.

Джодах даже не заметил, как в его руках оказался чуть ли не весь магазин. Видимо, Лололошка решил на первом и закончить. Благо все образы он сам скомпоновал и подобрал, а то этим заниматься Ави собирался в самую последнюю очередь. Однако паршивое настроение оставалось: во-первых, Лололошка с Эбардо, буквально решают судьбу его гардероба, а во-вторых, как после покушения на свою жизнь он вообще может спокойно расхаживать по каким-либо местам.

Было бы логичней запереться в доме и никуда не выходить, но с другой стороны в людном месте тебя сложнее достать. Каждый может стать случайным свидетелем твоей оплошности. Случайные свидетели самые ценные и их сложнее найти. Какова цена ошибки убийцы? Чужая жизнь и тюрьма либо виселица. Какова цена твоей ошибки? Собственная жизнь. Джодах сжимает в руках ткань рубашки.

«Какова в принципе вероятность, что он не завершит своё дело? Какова вероятность и гарантия, того, что я выживу?» — думает ангел облачаясь в первый образ.

Спустя по ощущениям Ави часов шесть, а на самом деле пол часа. Он расплачивается и под тёплые пожелание продавца приходить ещё, выходит с Лололошкой из магазина. В руках Джодах сжимает небольшой белый пакет с белыми джинсами, лиловым свитером без рукавов и нарисованными глазами и тёмно-синей кофтой на замке. Ещё каким-то немыслимым образом Лололошка добавил к его образу кулон с лунным камнем, клипсы и странную серебряную брошь в форме глаза. Джодах не понимает, откуда у Лололошки берётся такая любовь к глазам, хотя есть у него одно предположение. Ангел коситься на вторую пару крыльев, где глаза заблаговременно закрылись и делают вид, что спят.

— Ты же меня не для покупок позвал так ведь? Всё-таки возможность заказывать дизайнерскую одежду у тебя никто не забирал? — улыбаясь и покрываясь лёгким румянцем спрашивает Лололошка, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

— Ты всё знал с самого начала, но почему тогда не сказал раньше?! — с напускным недовольством интересуется Джодах, чувствуя предательский прилив жара к щекам.

— Ну, когда по-вашему мне выпадет такая возможность над тобой поиздеваться ещё? Тем более я не мог удержаться!

Лололошка настолько мягко улыбается, что лёд на холодном сердце Ави трескается и начинает медленно таять, где вода капля за каплей разбивается о ровную и гладкую поверхность невидимого озера, всё ещё покрытого льдом.

— Так куда ты меня хотел позвать? — интересуется парень, склонив голову влево.

— На каток! — говорит Джодах первое, что приходит в голову.

— Никогда не катался на коньках. Да и на улице тоже своего рода бесплатный каток, но я не против. Если уж и расшибать лоб, то только вместе.

Лололошка тихо смеётся, а Ави пытается хоть как-то прикрыться крыльями. Сердце стучит как один отбойный молоток, в груди, а бабочки неприятно щекочут внутренние органы своими крылышками. Лололошка не понимает, откуда вновь это странное чувства лёгкости какого-то спокойствия и одновременно неимоверной тяжести. Душа почему-то жалобно стонет и впивается когтями в плоть как кошка. Ему плохо, голова кружится и становится тяжело дышать, но ему это нравиться. Лололошка уже может признаться, по крайней мере себе.

А сердце всё стучит сильнее

От ощущения любви,

Которое сильнее жара

Всё опаляет изнутри.

А скрытые внутри желания,

Вдруг все всплывают в голове.

И ты закончишь все страдания

Отдавшись страсти красоте.

Вдыхаешь воздух раскалённый

Ты будто в самый первый раз,

Настолько по уши влюблённый

В тот мир, что весь давно погас.

***

Лололошка неуверенно встаёт на коньки. Ноги подкашиваются, но улыбка продолжает светиться на его лице. Джодах находится рядом и на всякий случай страхует его. Коньки касаются льда и сразу ощущают его ребристую поверхность. Благо Ави удалось уговорить его от спортивных, а то Лололошка ощущал бы каждую царапину и углубление во льду и спотыкался бы об неё. Из-за чего грандиозного падения не удалось бы избежать.

Лёд сверкает в свете прожекторов, пока на нём катается небольшое количество других существ, которое гораздо увереннее стоит на коньках нежели Лололошка. От трибун место для катания отделяют пластиковые ограждения песчаного цвета. Лололошка отталкивается одной ногой и едет вперёд на дрожащих ногах.

Джодах же явно не испытывает какого-либо дискомфорта и спокойно катается рядом. Дабы парень был в его поле зрения и ненароком себе чего-нибудь не свернул. Шаг ещё шаг Лололошка становится увереннее и спокойно скользит по льду, не так быстро как Джодах, но скорость черепахи явно превышает. Идиллию нарушает неожиданная трещина, о которую Лололошка спотыкается и летит вниз, зажмурив глаза. Однако падения не происходит и парень с настороженностью открывает один глаз, а потом другой.

Его за руку держит Джодах и тянет на себя, из-за чего их взгляды встречаются и маленькая искра статического электричества пробегает между ними. Лололошка неуверенно берёт Джодаха за вторую руку в фиолетовой перчатке. Тот не пытается её отдёрнуть, а лишь поддаётся этому странному порыву, расслабляя пальцы. Лололошка осторожно проникает двумя пальцами под бархатную поверхность перчатки, следя глазами за реакцией своего кумира. Дыхание сбивается, а слюна становится настолько вязкой, что проглотить её просто не получается. Щёки горят, а губы чуть приоткрываются, чтобы выпустить раскалённый, как лава, кислород из лёгких.

Крылья Джодаха чуть трепещут, когда чужие пальцы неуверенно еле касаются его ладони и ползут вверх, снимая перчатку. Каждое прикосновение отдаёт жаром и кажется самой настоящей пыткой. Хочется отвернуться, чтобы Лололошка не заметил его такой же пристальный и внимательный взгляд, но Джодах продолжает следить за его действиями.

Перчатка снимается полностью, отправляется в карман, и Лололошка смыкает свои пальцы, заставляя почувствовать Ави всю бархатность и тепло, исходящее от кожи парня. Всё ощущается как-то странно и по-особенному волшебно и неестественно, но при этом правильно. В голове Лололошка слышит щелчок замка, в котором поворачивается маленький золотой ключик.

— Может ты будешь вести? — тихо, еле слышно, спрашивает Лололошка, как будто, если кто-то кроме Джодаха услышит эту просьбу, его осудят или наругают.

— Да, конечно, всё для тебя.

Джодах даже не пытается думать о том, что говорит, кому и зачем. Он просто отдаётся моменту. Они кружатся в своеобразном танце, где зрителями являются одновременно все и только они вдвоём. Они глупо улыбаются друг другу, со странной розовой пеленой на глазах. Пока на губах ощущается вкус чего-то сладкого, пряного и приятного, что даёт надежду на будущее и счастье.

А вы кружились в сладком вальсе

Всё задыхаясь от любви,

Что вас так трепетно и нежно

Сковала в узы красоты.

Вы вихре блёсток и веселья

Готовы разом утонуть,

Пока пьянящая свобода

Всё щемит вас и вашу грудь.

А сладость этого момента

Всё привосходит в сотню раз.

И счастье, радость и веселья

И тот огонь, что в вас сейчас.

А каждый вздох, прикосновенье —

Всё отзывается внутри

Табуном маленьких мурашек

И слов о чистой той любви.

Вы задыхаетесь все разом

От счастья, красоты любви,

Что подарила вам ту нежность

И узы крепкой красоты.

***

— Сделай лицо попроще, — просит Смотрящий, останавливаясь на светофоре, который загорается красным.

Эбардо закатывает глаза и сжимает в пальцах ткань собственной одежды, чтобы не сорваться. Он просидел в отделении около восьми часов к ряду и сейчас его ещё и просят быть спокойнее и проще. Это как минимум вызывает едкое раздражение, а как максимум злость на весь мир. Благо, успокоительное ещё вкололи, а то за своё состояние души и тела Эбардо бы не отвечал.

— Ой, простите, что я недоволен тем, что вы перевернёте всю мою квартиру с ног на голову, пытаясь в ней что-то найти! — чуть ли не кричит Эбардо, касаясь пальцами крыши машины.

— Перестань. Ты же знаешь, что это моя работа. Тем более сопротивление обыску и полиции карается штрафом и несколькими сутками в изоляторе, — чуть злобно говорит Смотрящий.

Он и так устал от всей этой бумажной волокиты и разбирательств, так ему ещё и приходится выслушивать жалобы и негодование Эбардо уже двадцать минут, из-за чего так и хотелось направить дуло собственного пистолета себе в висок и покончить со всем раз и навсегда. Однако он, -следователь и обязан помогать гражданам и делать пусть и не самую приятную, но работу.

— Да?! А в чём тогда проблема была меня отпустить в восвоясие. Показали бы свои бумажки подписанные, я бы вам и слова не сказал! — взрывается Эбардо.

— Ты сам прекрасно знаешь причины. И прекрати вести себя как маленький ребёнок, хотя дети поспокойнее тебя, — говорит Смотрящий, устало потирая переносицу. — Тебе компанию в это нелёгкое время составит Сан-Фран.

Эбардо чувствует как в его кожу будто вонзают тысячу иголок, а зрачки злобно сужаются. Негодование плещется в бокале и готово с секунды на секунду покинуть его чёткие границы. Глаз начинает дёргаться, а щёки краснеют от злости, из-за чего кажется, что с секунды на секунду из них столбами повалит пар.

— Кого вы ещё позвали в МОЙ дом?! Ведь всем надо знать про мою личную жизнь! СМИ?! Прокурора?! Или министерство города?! Чтобы все, мать его, узнали, чем я живу! — вспыхивает Эбардо.

Зелёный сигнал загорает, в свете которого заплаканное и немного опухшее лицо Эбардо выглядит мёртвенно болезненным. Машина двигается с места, а мотор тихо рычит под капотом. Насколько бы Смотрящему был неприятен Эбардо, но его реакцию он прекрасно понимает. Тебя обвиняют в убийстве, собираются обыскать твою квартиру, а остальные относятся к тебе со страхом и пренебрежением. Одна статья о подозрении в таком страшном грехе и преступлении стоила многим карьеры, жизни и доверия. Никто не хочет сотрудничать с существами, которых когда-то подозревали или которые косвенно были замешены в громком деле на повестке дня. Одна ошибка может разрушить всё до основания. Башня, которая стояла прямо покосится и наклониться вниз, вместе с привычной картиной мира. Все страдания, боль, кровь, пот и слёзы пойдут насмарку.

— Поверь, я тоже не горю желанием всё это проводить. Моя задача — отработать версию. Насчёт СМИ не переживай Сан-Фран заплатил за тебя достаточно, чтобы в информационном поле ты не появлялся ближайшие пять лет. А ещё он поручился за тебя головой. Так что, если ты что-то вытворишь помимо себя утащишь на дно Сан-Франа, — Смотрящий опускается до зловещего шёпота, сжимая с силой руль.

Кажется, что в машине становится неимоверно холодно, хотя печка работает исправно.

«С чего бы Сан-Франу это делать?! Ему от этого нет никакой выгоды! Чувствую за такую помощь я очень дорого заплачу».

Пока Эбардо погрузился в чертоги своего разума в размышлениях о смысле жизни, её границах и возможно очень скорой расплаты за проявленную доброту и щедрость по отношению к себе, Смотрящий может насладиться долгожданной тишиной. Тишиной, которую правда изредка перебивает тянущаяся и будто бесконечная музыка о любви на французском языке и сообщения по рации об авариях на дорогах.

Фонари, свет которых превращается лишь в светлые идеально ровные круги, дома, другие машины и деревья проносятся мимо, отражаясь в сером грязном стекле.

Смотрящий подъезжает к пятиэтажному дому, который выглядит довольно опрятно и ухоженно. А чёрный, жёлтый, синий и белые цвета гармонируют между собой. На скамейке возле подъезда сидит Сан-Фран, смотрящий в светящийся экран телефона, пока его волосы и одежду украшают снежинки. Не похоже, что его хоть как-то интересует происходящее вокруг, как и в принципе Эбардо. Даже не вериться, что это тот самый эльф, который выкупил его у СМИ и поручился за него головой. Ресницы Сан-Франа чуть подрагивают, а зрачки пробегаются по тексту новостей и статей за сегодня. Только сейчас Эбардо замечает огромные синяки под его глазами, задаваясь вопросом: спит ли он вообще? Хотя судя по его словам и да, и нет. Ему больше прельщает сон на столе, а не на кровати за горой документов и отчётов. Что заставляет веко нервно дёрнуться. Всё-таки уложить его и заставить нормально спать та ещё задача, ибо даже в его присутствии тот норовит уснуть сидя, видимо совершенно забыв о боли в спине и плечах. Это, конечно, очень греет душу и заставляет ухмыльнуться про себя, ведь если себя не похвалишь — никто не похвалишь, но всё же придушить режиссёра прямо сейчас желание остаётся.

— Добрый вечер, вам, господин Сан-Фран, — говорит Смотрящий, протягивая руку в чёрной перчатке вперёд.

Сан-Фран поднимает свой взгляд, кладёт телефон в карман и пожимает руку Смотрящего, чувствуя лёгкий страх от того, что тот видимо застал их с Эбардо в таком положении и мог далеко не о том подумать. Хотя в их случае не понятно, когда можно не о том подумать. Однако Эбардо видимо прекрасно сыграл роль его личного ненавистника. Вообще Сан-Фран мог выдать себя просьбой о сопровождении Эбардо в такой трудный момент жизни, но всё прошло как надо и Смотрящий решил для себя, что лишние истерики ему не нужны сегодня, ибо по его лицу было видно, что Эбардо потрепал ему все нервы.

— Добрый вечер, тебе тоже, Эбардо, — говорит Сан-Фран, зевая и прикрывая рот рукой. — Надеюсь, он вам не сильно докучил истериками и всплесками агрессии.

Парень цокает, слыша небольшой упрëк в свою сторону, закатывая глаза, продолжая делать вид, что ни капли не рад этой встрече. Однако вскоре взгляд возвращается к эльфу, и Эбардо задумывается, не очень вслушиваясь в разговор режиссёра и следователя, зачем Фран поручился за него.

— Эбардо? Нет. Он был даже спокойным, в отличие от некоторых.

— Например?

— От вас. Вы слишком агрессивны и вспыльчивы. Научитесь контролировать свою агрессию хотя бы немного. Займитесь йогой или медитацией, — спокойно говорит Смотрящий, прекрасно зная, что его слова заставят Франа, скривиться и недовольно цокнуть языком.

— Я постараюсь последовать вашему совету, но ничего не обещаю, — криво улыбаясь, с силой сжимая чужую руку, говорит Фран. — Эбардо, откроешь дверь?

Эбардо молча кивает, достаёт из кармана ключи и прикладывает пластиковую деталь с кодом к железной панели на железной двери. Противный короткий писк бьёт по ушам и ударяется о стены подъезда, затихая где-то на пролёте между первым и вторым этажом. Датчики фиксируют движения и включают свет, помогая узреть бежевые стены, увешанные тёмно-шоколадного цвета почтовые ящики, с золотыми номерами квартир, которым они принадлежат.

Эбардо поднимается со своими сопровождающими по каменными ступеньками, в которых проглядываются блестящие белые, красные и чёрные частички. Эбардо держится за дубовые железные перила, чтобы не упасть. Почему-то чем ближе становиться дом, тем больше ощущается ужасная усталость, которая заставляет в буквальном смысле валиться с ног, а мозг постепенно отключаться от всего происходящего вокруг.

Вот уже и нужная дверь. Эбардо только с четвёртой попытки попадает ключом в замочную скважину, проходит в коридор, делает тоже самое со второй дверью, на которой весит глупый новогодний венок, который повесил Бартоломью. Хотя новый год и через два месяца, но это мало кого волнует, да и волновало тоже. Не с этим Эбардо хотел ассоциировать скорое наступление праздника, далеко не с этим. На него наваливается печаль, а слёзы щипают глаза. Видимо, Эбардо слишком быстро поспешил с выводом, что он в порядке, что он сможет справиться со всем этим без чьей-либо помощи, что сможет просто забыться.

Дверь открывается впуская гостей в квартиру в стиле фэншуй. Почти везде стоят зелёные растения, насыщающие воздух кислородом. Вся мебель сделана из осины, а все диваны и подушки обладают белым цветом. Огромные панорамные окна впускают в квартиру достаточно света и открывают красивый вид на парк, который сейчас представляет собой заснеженный дворец со своими слугами и которые будут закрывать изумрудные шторы, с золотой вышивкой у пола.

— Ставьте обувь на полку. Моя комната справа, брата слева. Там гостиная, там кухня. Ванна раздельная, а там дверь в кладовку с одеждой и инвентарём для уборки. Больше ничего предложить не могу.

Все свои слова Эбардо сопровождает тем, что указывает пальцем в разные стороны, чтобы следователю и Сан-Франу было легко ориентироваться в его квартире.

— Вы, Смотрящий, осваивайтесь, осмотрите всё крайне внимательно. И определяйтесь с покупкой. Меня можете найти на кухне. Сан-Фран, вам сделать чай? — говорит Эбардо, натянуто улыбаясь.

Смотрящий решает проигнорировать саркастичные замечания в свою сторону, а Сан-Фран недовольно сводит брови и складывает руки. Не то чтобы Франческо выступает за праведность и против такого, вовсе нет, ему просто не очень нравиться, к чему всё идёт. Эти шутки, подколы и укоры — всё это не больше, чем защитная реакция, жалкая попытка мозга защитить своего обладателя от потери рассудка и способности здраво мысли. Видимо, этот разговор не подождёт завтрашнего, то есть уже сегодняшнего дня, так как стрелка часов давно перевалила за час ночи.

Смотрящий направляется в комнату покойника, а Сан-Фран идёт на кухню. Ведь мало ли, что Эбардо может сделать с собой за столь короткое время. Франческо проходит на кухню и садится на стул, который издаёт тихий скрежет ножек по полу. Эбардо поворачивается на звук и грустно улыбается.

— Всё-таки решили, что будете чай пить?

— Кофе, если можно. У меня аллергия на любые сорта чая.

Эбардо пожимает плечами засыпает в одну чашку чай с мятой в другую кофе и ставит чайник на плиту. Парень садится напротив своего режиссёра и между ними повисает напряжённая тишина. Никто не хочет начинать этот разговор, который закономерно приведёт к одному слишком тяжёлому и невыносимому итогу. Однако этот момент всё-таки хочется оттянуть как можно дальше. Они смотрят друг на друга и видят один и тот же ответ на свой вопрос, совсем не понимая, к чему эти прелюдии и напускной пафос. Скорее формальность и нежелание признаваться в собственной слабости и неспособности взять себя в руки.

— Вижу ты прекрасно справился с запутывание Смотрящего, — говорит Фран, соединив руки вместе и положив на колени.

— А вы сомневались?

Эбардо чуть улыбается, стараясь полностью вникнуть в этот разговор и абстрагироваться от всего, но буквально всë вокруг заставляет сердце болезненно сжиматься, напоминая о недавних событиях.

— Я в тебе и не сомневался. Просто беспокоился.

Фран тихо усмехается и улыбается, заставляя Эбардо вновь зависнуть на несколько секунд, смотрящим на его улыбку и на яркий ослепляющий блеск в его глазах. У него почему-то сейчас было хорошее настроение. То ли от чашки кофе, которое он пил разве что с утра из-за чего сейчас ужасно раскалывалась голова, то ли от возможности просто неформально поговорить с Эбардо, не сильно заботясь о рамках в обществе, то ли от грядущего вечера. Хотя последнее навряд ли.

— Чего застыл ты свет моих очей. Зашедший в комнату недавно. Что озарил меня сильней. Заставив в чувствах утонуть подавно.

— Ну и что на вас нашло?

Эбардо неловко отводит взгляд в сторону, явно не ожидав от Сан-Франа чего-то такого романтичного, слащавого, сошедшего прямиком со страниц книг о рыцарях и принцессах.

Фран тихо смеётся с произведённого на Эбардо эффекта. Не каждый раз его можно увидеть смущённым и отводящим глаза в другую сторону. А для эльфа это тихий повод позлорадствовать, ведь не одному же ему страдать от смущения, накатывающего на тело удушливой волной.

— Просто стих захотелось сочинить, — беззаботно пожимая плечами говорит Сан-Фран.

— И о ком же?

— Для тебя. А для кого ещё? Или ты здесь кого-то ещё видишь? — спрашивает эльф, вскидывая одну бровь вверх.

Парень отрицательно качает головой и вскоре убирает с лица остатки внезапно накатившего смущения.

— И я о том же.

— Неожиданно. Вы даже сами начинаете использовать мою тактику, что-то случилось?

— Хм? Просто настроение хорошее. Даже не знаю из-за чего. Возможно именно сегодня ты стал его неожиданным спонсором, а может и нет.

— И продолжу им быть, как останемся в квартире одни. Вы же тоже недождëтесь, когда Смотрящий уйдёт?

— Да, прям сгораю от нетерпения, когда он уйдёт, все нервы вырвал, — говорит Сан-Фран недовольно кривясь.

Чайник кипит, кипяток наливается в чашки, которые ставятся на стол. Эбардо слышит, как в дальних комнатах открывают и закрывают ящики и тумбочки, как нещадно двигают бедную мебель и куча вещей оказывается на полу. Хочется закрыть уши и как-то абстрагироваться от всего, забыться хотя бы на пару секунд или продолжать надеется, что это лишь кошмарный сон. Нервы не выдерживают и первые слёзы падают в чашку с горячим чаем. Пальцы зарываются в волосы, а наружу рвутся лишь всхлипы и жалобные стоны.

— Как тяжело позволять существам любить себя, ты лишь обещаешь, что однажды разобьёшь им сердце, оставишь наедине со своими чувствами и уйдёшь из их жизни навсегда, — тихо говорит Эбардо. — А я позволил себя любить всего одному существу, думал, что не привяжусь, что родство вообще никакой роли не сыграет в этом случае! Но я ошибся! И какой смысл дальше идти и сражаться?! Для кого?! Я для всех моральный урод, даже Джодах так обо мне думает! Он делает вид, что прошлое для него с моим участием не имеет какое либо значение, но я то вижу, как он на меня смотрит! А смысл идти дальше?

Эбардо лежит головой на столе, пока одна рука поднята вверх, а её кисть раскачивается из стороны в сторону, словно маятник.

Фран не знает, что должен делать в такой ситуации, как поступить, поэтому то и дело что вытягивает и прижимает руку ближе к себе, однако Эбардо, на удивление начинает сам говорить. Выходит у него это, конечно, не очень, но суть Фран улавливает.

Эльф боязливо касается чужой руки, чувствуя холод чужих пальцев и тяжело выдыхает, пытаясь в голове подобрать нужные слов и структурировать их в полноценный и адекватный текст, который не сделает только хуже чужому состоянию и не доведёт до нервного срыва, по грани которого ходит Эбардо, готовый в любую секунду сорваться вниз.

— Вам не стоило тогда так защищать меня от СМИ. Я не должен был становится для вас ещё одной проблемой и головной болью — слова то и дело прерываются всхлипами, но эльф похоже всë понимает.

— Ты никогда не был проблемой и не мог ей быть. Ту ситуацию вообще начал я, поэтому за это ответственность за свою несдержанность несу только я и никто более, — говорит Фран перегибаясь через стол.

— Не врите! Не заступись вы тогда за меня, последствий для вас было бы гораздо меньше.

— Ты прекрасно знаешь, что я не вру: не могу! Хоть приложи кулон к моей груди! — говорит спокойно Фран, с огнями злости в глазах.

Фран, видя замешательство и недоверие на чужом лице, спокойно встаёт со своего места, подходит почти вплотную к Эбардо и прижимает кулон к быстростучащему сердцу. Парень не понимает, что его нашло, почему он так отчаянно пытается доказать Эбардо свою правоту, показать, что тот кому-то нужен, что о нём он будет заботиться и защищать просто так. Потому что хочет, потому что сердце будет жалобно стонать и ныть от боли при взгляде на чужие слёзы и боль. Сан-Фран смотрит чётко в глаза Эбардо, будто пытаясь передать ему свою уверенность и непоколебимость в данной ситуации.

— Почему вы пытаетесь мне помочь, ведь от меня столько проблем…

Сан-Фран вопросительно смотрит на своего актёра. Губы приживаются к чашке, и эльф делает небольшой глоток терпкого напитка. Тепло разливается по телу вместе с раздражением. Сан-Фран не понимает существ, которые так отчаянно пытаются себя изничтожить оскорбления, но и в эти момент он испытывает какую-никакую жалость к ним. Может Сан-Фран и выглядит грубым и холодным, но такова его работа быть таким. Он обязан быть для всех сильным, являться этакой точкой опоры и камнем преткновением в отношениях актёров и истории. Сан-Фран творец, жилетка, чтобы поплакать. Франческо может помочь, заплатить, спасти, выслушать и понять, если существо рядом с ним реально осознаёт свои проблемы и готово меняться. И в Эбардо, по каким-то неведомым причинам, он видит именно это существо, хотя сам парень говорит обратное. Однако сердце жалобно сжимается от каждого всхлипа со стороны, как будто в него втыкают по булавке, с цветным пластиковым шариком на конце.

— Потому что хочу помочь. Просто так. Безвозмездно. Ты может и не осознаёшь собственную ценность, но я её прекрасно вижу. Я может и в половину тебя не понимаю, не понимаю твои мотивы, принципы цели. Однако я пережил нечто подобное. И самое страшное в этой ситуации остаться один на один со всеми проблемами. Тем более, когда ты кого-то теряешь, слова о них — последнее, что ты хочешь слышать. И тогда я пытался забыться с помощью алкоголя, курения и бесконечного успокоительного, которое съедалось пачками, но становилось только хуже. И я просто не хочу, чтобы с одним из моих лучших актёров случилось нечто подобное.

Фран чувствует, что потом за такую откровенность и открытость он поплатится своей неприкосновенностью. Однако пока жалеть о чём-то слишком поздно, да и не хочется. Хочется просто, чтобы Эбардо чувствовал себя хорошо, чтобы ему стало немного легче от осознания того, что он не один и никогда таковым больше не будет. Сан-Фран не привык идти кому-то на уступки, что-то доказывать, хвататься за любые шансы доказать существам свою честность и преданность, но с Эбардо эта схема дала трещину. Ему просто необходимо доказать, показать, что он не останется один в этот самый тяжёлый момент своей жизни, что если он свистнет или крикнет, то звук не отобьётся от пустоты, а заставит его прийти, прибежать на помощь.

Эбардо усмехается и делает глоток из чашки. Кто бы что не говорил, а обычные слова с вроде бы прописной истиной поднимают настроение и становится немного легче дышать, жить, сосуществовать в этом жестоком и хладнокровном мире, где мечты и надежды разбиваются на множество осколков одного зеркала, которое транслирует красивую и блестящую золотым глитром сказку.

— Только скажи и я всё устрою. Психологи и таблетки не проблема. Как бы это жестоко не звучало, но актёры, находящиеся в тяжёлом моральном состоянии, мне не нужны. Мне совершенно не нужно, чтобы вы добивали себя на сцене, как физически, так и морально. Ваши фальшивые эмоции и попытки их скрыть прекрасно видны невооружённым глазом. Ваш голос дрожит, вы сбиваетесь с ритма музыки и движений, которые до этого делались идеально и беспрекословно. А если проще, то ваша любимая работа превращается в каторгу. Надеюсь, я понятно изъясняюсь? — спрашивает Фран, допивая кофе и начиная мыть чашку.

— Да, да, я понимаю, — Эбардо на секунду замолкает, всматривается в собственное отражение в янтарной жидкости, и тяжело вздохнув, продолжает: — Я согласен принять помощь. Я-я просто не справляюсь и не справлюсь самостоятельно…

Губы боязливо поджимаются, а на кухню бесшумно, словно мышь, входит Смотрящий. На удивление его вид не выглядит потрёпанным и неопрятным. Смотрящий будто только, что и не рылся в его полках и не передвигал мебель с место на место. А Эбардо ещё помнит, насколько тяжёлый граммофон и тумба у его брата. Её даже четыре крепких существа еле унесли, а Смотрящий просто взял и сдвинул её? Это вызывает лёгкое сомнение.

— Обыск помещений ничего не дал, — констатирует факт Смотрящий.

— Небось раскидали вещи, подняли пыль с полок, а мне убирать её вместо вас, — говорит Эбардо, складывая руки на груди и закатывая глаза.

— Ваши замечания неуместны, всё лежит и стоит на своих местах, кроме пыли, конечно. Она, к сожалению, погибла смертью храбрых, — говорит Смотрящий, приложив руку к груди и прикрыв глаза.

Фран внимательно слушает припирания между следователем и Эбардо, иногда тихо посмеиваясь, ибо не хотел, чтобы кто-то из этих двоих решил и его присоединить к обсуждению.

— А на кухне, что вы хотите найти?

— Не поверите, еду, которую вы от меня прячете. А теперь рекомендую вам перейти в другую комнату. Думаю, за двадцать минут я справлюсь. И тут уже будет решаться ваша судьба: уедите вы отсюда в наручниках или нет.

Настрой Смотрящего явно стал лучше, чем был в начале. То ли виной тому скорое завершение рабочего дня, то ли одна отработанная версия, то ли желание Смотрящего отыграться за все сказанное Эбардо ранее. В любом случае сейчас хозяина квартиры это нисколько не волнует, и он за руку тащит за собой Сан-Франа, закрывая дверь на защёлку. Только сейчас до эльфа доходит, что они в комнате Бартоломью.

— Мой брат очень любил медитировать в тишине и спокойствии. Говорил помогает успокоиться нервной системе, хех, — говорит Эбардо опуская иглу граммофона на пластинку.

Фран присаживается на ярко-зелёную подушку, скрестив ноги, прикрыв глаза и соединив пальцы в характерном жесте. Эбардо начинает возится с колбочками и баночками на тумбе. Воздух наполняется запахом пряностей, вперемешку с корицей и зелёным чаем и кажется в этом запахе можно утонуть. Песня «Еmerald rainforest» заглушает все мысли и чувства кроме спокойствия, которое накатывает на всё тело. Шторы занавешивают, погружая комнату в мрак, который рассеивают лишь свечи, от которых идёт запах медового воска.

Эбардо садится напротив Сан-Франа в такую же позу и отдаётся этому странному течению вечности, времени и умиротворения. Ничего уже не имеет значение, кроме мерного дыхания и тихого биения сердца в груди. Где-то на границе между сознанием и бессознанием слышится хлопок двери. В воздух поднимаются сотни белых маленьких сфер, которые почти под потолком растворяются и исчезают в небытие. Эти сферы будто боль покидают тело оставляя лишь приятную пустоту после себя. Это помогает забыться. Забыться в этом омуте удовольствия и вечной тишины.

Иди по этому теченью,

Что приведёт к умиротворенью

Той самой, что цвести должна —

Душа, что лишь ветра создана.

Сиди и слушай сердцебиение

Вот в это самое мгновение.

Проникнись чувством волшебства,

Что музыка для вас здесь создала.

Оставь всю боль на совесть ветра,

На совесть солнца, запах кедра,

Что ты вдыхаешь вновь и вновь,

Что б вновь почувствовать покой, любовь.