А дальше для Франа происходит всё словно в тумане, в белой пелене перед глазами, которую он пытается разорвать руками на части, чтобы прояснить взгляд на реальный мир. Он помнит только, как прожектор полетел стремительно вниз, как кровь в огромном количестве брызнула на пол и залила собой всё вокруг, став перед глазами одним единым красным пятном, вместе с остатками мозга и мозговой жидкости.

Эльф не помнит как взял дрожащими руками телефон, как судорожно набирал номер скорой и полиции, как называл адрес, своё имя и произошедшее. Он даже не помнит как встал на ватных, подгибающихся ногах и вышел за дверь, направившись в кабинет, где с прошлого разгрома ничего не изменилось. Ему было не до этого. Да и хаос здесь придавал какой-то странный шарм помещению.

Сан-Фран помнит, как достал из ящика одеяло, как взял его и подойдя к Эбардо накрыл им, видя самые горькие самые болезненные и искренние слёзы, которые заставляли промокнуть рукава его свитера. Фран хочет наплевать на правила, на скрытность на всё происходящее вокруг, просто взять Эбардо и вынести оттуда на руках, но держиться.

Он садиться рядом с ним и чувствует отчаянную хватку на своём свитере, как его притягивают ближе и утыкаются в грудь, заставляя промокнуть одежду. Фран пребывает в секундном шоке, но берёт оставшуюся выдержку и силы в свои руки и начинает нежно и осторожно перебирать чужие мягкие волосы и тихо шептать:

— Тише, я рядом.

— Ты ничего не мог сделать или изменить.

— Я никуда не уйду.

— Я буду рядом с тобой.

— Ты держись, хорошо?

— Дыши глубоко. Вдох. Выдох.

Эбардо выбежал на сцену, сразу же видя кровавое мессиво, в которое превратился его брат, родная кровь, единственное существо, которое действительно его поддерживало и понимало — Бартоломью. К нему сразу же пришло понимание, что только что произошло, из-за чего губы невольно начали дрожать. Сознание ещё пыталось найти что-то, чтобы доказать неправильность своей своих выводов, но взгляд скользил по актëрам, но Бартоломью так и не нашёл, что разбило последние надежды на минимально счастливый исход.

Привычный мир окончательно рушится, а из глаз брызнул поток слëз. И Эбардо уже было абсолютно всё равно, что он сейчас плачет перед всеми, что сейчас о нëм подумают, как это отразится на его репутации, всё равно, что тушь опять течëт, всё равно, что одежда и руки пачкаются в крови, когда он падает на колени и хватается за холодную руку, будто это что-то изменит.

Парень толком не слышит голоса, всё сливается в какую-то кашу, да и для него они сейчас не имеют значения. Слëзы и не думают останавливаться, падая градом вниз, пока ком из раза в раз не проглатывается, а застревает в глубинах грудной клетки, перекрывая доступ и к так драгоценному кислороду.

Каким-то можно так сказать, чудом врачу удаëтся вколоть Эбардо успокоительное, но вот все попытки увести того от тела оказываются провальными и лишь усиливают истерику.

Эбардо стоит на коленях. Он не знает, что чувствовать и что испытывать. Слёзы стремительно летят вниз навстречу осколкам его сердца. Парень сжимает холодную руку собственного брата. Лужа крови начинает сворачиваться и впитывать в пол. Вокруг него десятки голос, но он не слышит ни одного или просто не хочет слышать. Его лоб утыкается в холодные пальцы, а глаза зажмуриваются.

— Прости, что не уберёг, не смог спасти, — тихо, еле слышно шепчет он недвигающимися губами.

Душа болит и стонет, а крик, пропитанный болью, оглушает зал. Слёзы нескончаемым потоком текут вниз, заставляя размыться макияж. Эбардо не думал, что этот день наступит так скоро. Что прощание будет столь горьким и далеко не красивым. Почему-то представляя этот момент Эбардо по-другому: смерть от старости, в окружении любящей и доброй семьи, с горой цветов и тёплых пожеланий. Но жизнь с реальностью оказалась слишком жестокой и несправедливой.

Больше не будет разговоров ни о чём за чашкой пусть раздражающего, но всё ещё любимого чёрного чая, не будет бессмысленных разговоров и подколов, не будет усыпляющей музыки для медитации и запаха от свечей и аромопалочек. Не будет ничего. Его ждёт только холод, тлен и пустота собственного мира, который никто не сможет успокоить и помочь бороться с собственными демонами, которые уже готовы разодрать его в клочья.

Вскоре по залу проносится душераздирающий крик, скорее похожий на хрип смешанный с рыданиями и истеричным смехом. Осознание, что ничего уже не вернуть, что ничего не будет как прежде, с гигантской силой давит на грудную клетку, а успокоительное, кажется, не помогает от слова совсем. Да и как он может вообще успокоиться, видя труп родного брата, осознавая, что пару минут назад он с ним разговаривал и смеялся, а тут его больше нет. Нет вообще ничего, кроме крови и остатков тела, которые даже соединив вместе не будут напомтнать ему Бартоломью.

Неожиданно его окутывает тепло и спокойствие, а на тело наваливается сонливость. Эбардо еле поворачивает голову и видит Сан-Франа и уголки маленького одеяла, которые свисают с его плеч. Фран чувствует себя разбитым, подавленным будто фарфоровая ваза, которую никто никогда не склеит, ибо больше она никому и никогда не будет нужна в таком состоянии. Его пугает то, что он ничего не может сделать, как-то повлиять или успокоить. Фран чувствует себя в этой ситуации слишком бесполезным и жалким. Чужие слёзы, крики, всхлипы, вперемешку со стонами от самой сильной боли в чужой жизни, заставляют сердце рваться в клочья, превращаться лишь в кровавые ошмётки, которые падают вниз, оставляя после себя багровые пятна.

Однако Фран продолжает гладить Эбардо по спине и волосам, чувствуя, на своём свитере такую же отчаянную хватку, которая буквально кричит: «Не уходи! Ты мне нужен! Побудь рядом ещё немного!» И Сан-Фран потакает этим отчаянным просьбам, не допуская даже мыслей уйти и оставить Эбардо одного со своими мыслями, демонами, чувством вины и всеобъемлющим одиночеством. Как только хватка на его свитере становится слабее, слёзы перестают течь из глаз, а тело обмякает, то Сан-Фран помогает Эбардо встать на ноги. Хотя в такой ситуации его вообще бы следовало взять на руки и просто донести до машины, но что-то ему внутри подсказывает, что лучше это не делать.

Благо эльф поддерживает его под руки и помогает идти вперёд. Эбардо в лицо тыкают микрофоном журналисты, которые каким-то немыслимым образом узнали о происшествии и хотели узнать всё из первых уст, чтобы уже днём по новостям дать хлеба и зрелищ. Однако сейчас парень физически не может не то, что язвить, даже сказать ничего не может. Из каждого угла раздаются щелчки и белые вспышки камеры. Эбардо пытается закрыться руками, но всё тщетно, а по хватке Сан-Франа, которая с каждой секундой становится всё сильнее, становится понятно, что он теряет всякое терпение и выдержку, которую и так подкосила смерть.

— Хотите интервью?! Что ж я дам его вам!

Сан-Фран буквально выдёргивает микрофон у одного журналиста из рук и подносит к своим губам. На какой-то безумный момент Эбардо, кажется, что стоит ещё одному вопросу в его сторону прозвучать, как Сан-Фран этим микрофоном убьёт каждого. Глаза Франческо излучают лишь ненависть и будто светятся невидимым огнём, из-за чего фиолетовые глаза становятся ближе к пурпурному. Эльф сжимает рукоять микрофона до побелевших костяшек и нервно улыбается, обнажая клыки, которыми почти со стопроцентной вероятностью можно прокусить шею.

— Вы все мерзкие лицемеры, которые хотите забрать свой кусочек славы благодаря страданиям не самого приятного человека! Да его слова не однозначны, но вы возвели всё это в абсолют, превратили его в монстра и думаете, что издевательство над ним я буду терпеть?! Нет! У него только что на глазах умер брат, а вы только и думаете о том, как морально поиздеваться над человеком! Так что идите к чёрту, вы ничего больше не услышите! — сквозь зубы процеживает Сан-Фран, кидая микрофон в груду снега, совершенно не заботясь о целостности оборудования.

— Простите, конечно, но это наша работа, а Эбардо сам себе заработал такую репутацию! — кричит кто-то из толпы.

Сан-Фран в обычной ситуации пропустил бы это мимо ушей и не счёл бы даже достойным своего внимания, но сегодня далеко не такой день. Натянутые до предела нервы окончательно рвутся с характерным хлопком, который отдаётся в уши вместе с толчками крови. Волшебная палочка достаётся из кармана и опасно утыкается своим кончиков в чужую грудную клетку.

Толпа и возгласы сразу затихают, оставляя лишь шум ветра и машин. Журналист, на которого направлена палочка, боязливо делает шаг назад. Он боится лишний раз дёрнуться или шелохнуться, потому что за этим могут последовать закономерные, не самые приятные, и имеющие не самый хороший исход, последствия.

Эбардо из-за количества успокоительного в своём организме не до конца понимает происходящее. Работа мозга довольно заторможена, поэтому полагаться на него сейчас не самая лучшая идея. В этом случае лучшим вариантом является положиться на чувства, поэтому Эбардо поворачивает голову и бледнеет ещё сильнее.

«Неужто Сан-Фран всерьёз собирается использовать магию?! Он с ума сошёл?! Это всё из-за меня?!» — кричит у себя в голове Эбардо.

Направить на кого-то волшебную палочку приравнивается к нападению на существо с огнестрельным или холодным оружием. За это можно заплатить свободой, особенно, если подкрепить свои слова угрозами о смерти. Даже за большую сумму денег не все готовы закрыть на это глаза, даже самые нечестные и продажные офицеры полиции. Эбардо дёргает ослабевшими пальцами Франческо за рукав пальто, привлекая к себе внимание.

Сан-Фран смотрит в потускневшие и затянутые белой дымкой страха, боли и горечи глаза. Эти глаза уже не походят на яркий изумруд и не излучают уверенность в себе, жизни, идеалах и железобетонных установках. Они стали будто стекло или фарфор, как у кукол, но при этом заставили эльфа тяжело вздохнуть и положить палочку в карман.

— Что ж надеюсь, мы друг друга поняли. Огласка мне не нужна, а вам нужна жизнь и работа. Поверьте, денег у меня достаточно, чтобы лично каждого из вас выкинули на улицу, даже не поведя бровью или вообще не нашли. Договорились?

Даже не дожидаясь, ответ на свой вопрос, Сан-Фран лучезарно улыбается и ведёт Эбардо к машине, в которую аккуратно усаживает. Раньше Эбардо думал, что Франческо один из тех сценаристов и режиссёров, которые желают лишь нажиться на огромной славе известных актёров, и их не заботит совершенно ничего кроме заработка. Однако данная ситуация наглядно показывает, что все его суждения и мысли — это пустой звук средь миллиона голосов. Любой другой на его месте бросил его где-то на сцене, а потом начал бы новую репетицию через пару часов. Да, эльф определённо недоволен сложившимися обстоятельствами и сроками, что придётся перекраивать, для того чтобы всё успеть. Но Эбардо видит, что Сан-Фран относится с трепетом ко всем актерам, что в таком ужасном состоянии он не отправит его на сцену, как делали многие. Случай со сломанной ногой был для Эбардо показательным.

Двенадцать лет пролетели как один миг, став лишь секундой в ткани времени. Эбардо тогда ещё снимался в фильмах и сериалах, к которым он не испытывал и грамма интереса. Для него тогда на первом месте стояли деньги, которые платили ему за качественную работу и свечение лицом на потеху публике. Они тогда снимали сцену в одном из заброшенных домов. Одна из балок вдруг сорвалась и с грохотом полетела вниз, повредив коленную чашечку. Боли в первые секунды не было из-за анафилактического шока, но потом она, словно огромная волна, захлестнула его и встретила с огнём. Продюсер помог ему выбраться, но не по доброте душевной, а для того чтобы тот отыграл свою сцену. Каким-то невообразимым образом тогда звёзды сошлись, и от него требовалось изобразить на лице боль, страдание и слёзы.

Стоит ли говорить, что тогда ему выдали награду за лучшую актёрскую игру? Однако цена такого счастья была слишком велика. Повреждённая кость из-за напряжения раздробилась на более мелкие, из-за чего всё это доставали хирургическим путём. А коленной чашечкой ему служит железный протез. Отдать здоровье за кусок металла — беспросветная глупость. Однако Эбардо не принимал это решение сам, никто не учил его вчитываться и правильно подписывать контракты. Неопытность, неуверенность и молодость — всё это создало идеальную почву для того, чтобы подчинить себе человека контрактом.

Вот только после того случая этот человек ещё долго выплачивал ему компенсацию и ходил по судам. Деньги Эбардо в тот момент не интересовали, ведь здоровье было потеряно.

— Эбардо, я понимаю сейчас твои чувства и могу найти тебе хорошего психолога. Думаю твой медицинский полис сможет покрыть пару сеансов, — говорит Сан-Фран, крутя руль в левую сторону.

— Не стоит, я сам могу справиться, — говорит Эбардо, сведя брови к переносице.

— Эбардо, я понимаю, что ты хочешь казаться в этой ситуации сильным, но здесь не место силе и самоуверенности, — говорит Франческо, сжимая до побелевших костяшек руль.

Говорить что-то и как-то убеждать Эбардо в таком состоянии кажется глупостью и излишним давлением на и так открытые раны, которые медленно и верно начинают гноиться и проносить ещё больше боли. Фран чувствует бессилие, смешенное с отчаянием, из-за того, что вся его помощь заключается лишь в психологе, пустых словах и тёплых прикосновениях, которых слишком мало, чтобы заглушить зияющую пустоту в груди другого существа. Эбардо этих прикосновений сейчас слишком мало, слишком не хватает, до утробного крика и разрыва голосовых связок, из-за чего тот приобнимает себя руками, пытаясь унять дрожь.

Эбардо сжимает губы в тонкую линию и отводит глаза в сторону окна, за которым находится полицейский участок чистого белого цвета с классическими колоннами, которые утыкаются в крышу. И только полупрозрачная табличка с чёрным текстом и флагами, которые развеваются на ветру, не дают спутать это место с одним из немногочисленных театров. Фран тяжело выдыхает, откидывается на спинку сидения и устало потирает переносицу.

Встречал Сан-Фран таких актёров на пути и ничем хорошим отказ от помощи не был. Однако насильно он не имеет право тащить существ к психологу, насколько плачевно их состояние не выглядело бы. Если существо не хочет, чтобы ему помогали, то и толка от помощи никакого не будет. Правда лишний раз присутствовать в квартире, где из стороны в сторону на верёвке качается чьё-то тело или мёртвый лежит от передозировки таблетками или наркотиками, не очень хочется.

— Ладно, дело твоё, но если вдруг поймёшь, что не справляешься — не молчи.

Голос Сан-Франа звучит напряжённо, словно сталь, и несколько секунд будто звенит в воздухе как колокольчики. Эльф дёргает ручку и выходит на улицу, чтобы помочь своему подопечному, который пока не выказывает какие-либо возражения.

Эбардо не говорит больше ни слова, смотря в одну точку. Голова трещит по швам и боли от всех событий, как в самом театре, так и уже за его пределами. Он ничего не понимает и не соображает, да и собственно не хочет ничего понимать. Так просто проще перенести эту боль, затушить её, приглушить.

Эбардо сейчас практически не показывает никаких эмоций, выглядя потеряно. Не смотря на своë состояние сейчас, Эбардо уверен, что стоит действию успокоительных пройти, и эмоции накроют с новой силой, а это не хочется переживать вновь. Ибо он не может контролировать себя и свои действия, поэтому вероятность кому-то навредить вырастает до ста процентов.

Парень не понимает, почему Фран ему помогает. Зачем успокаивает, заступается, предлагает помощь. Эбардо крайне сложно поверить, что после всех его действий есть кто-то, кто готов ему помочь. Они знакомы не так долго, да и из-за действия Эбардо эльф сильно запаниковал с утра. И чтобы Фран не говорил, Эбардо всё равно ощущает вину за это.

Оказавшись на улице, Эбардо только сейчас понимает насколько холодно. Парень оглядывается по сторонам, видя высокие сугробы, детей, что весело играют на площадке, высокую ёлку, увешанную новогодними игрушками, и снежинки, что оседают на его ресницы, кончик носа и быстро таят. Облака молочно-серого цвета медленно плывут по небу и периодически рассеиваются в некоторых местах, чтобы дать лучам солнца пробиться. Однако всё это исчезает, когда они заходят в участок.

Бежевые стены с текстурой камня, деревянные панели, делящие их ровно пополам, будто с каждым шагом становятся всё ближе и будто капкан готовы с секунды на секунду захлопнуться и задавить свою жертву. Мимо проносятся обитые тёмно-фиолетовой кожей двери и работники с большим количеством бумаг. Жалюзи качаются из стороны в сторону, а трель мобильного телефона то и дело перебивает тишину.

Эбардо столько раз здесь оказывался, что может рискнуть назвать это место своим домом, но при этом лёгкий холодок всё равно проходит по лопаткам, кончикам пальцев и спине. Страх пусть и косвенный будет всегда присутствовать от каждого попадания сюда. От него не получится избавиться никогда, ибо ощущение глобальной провинности, возможных страшных последствий и неправильности происходящего будут сдавливать, и ломать даже самых сильных и стойких людей

Они останавливаются возле одной из дверей, и Сан-Фран стучит ровно три раза и заходит вместе с Эбардо в кабинет. За дубовым столом сидит Смотрящий, склонившись над бумагами. Рядом звонит телефон, трубку которого он поднимает, а потом сразу же кладёт обратно. Канцелярские принадлежности валяются на столе и на полу. Сзади возвышается полка с документами, папками и делами. Рядом висит календарь с рисунком дракона.

Смотрящий отрывается от работы и смотрит на вошедших.

— Старые знакомые? — Смотрящий издаёт тихий и снисходительный смешок, на что Эбардо лишь закатывает глаза. — Господин Эбардо, присаживайтесь, что вы как не родной? А вы, господин Сан-Фран, можете выйти и подождать в коридоре? Я не хочу, чтобы кто-то или что-то мешало мне брать показания.

Смотрящий щёлкает ручкой и скучающе смотрит на эльфа, который кивает и уходит. Эбардо неуверенно садится на стул рядом со столом, ощущая на себе прожигающий взгляд белёсых глаз, от которого хочется скрыться и покаяться во всех смертных грехах.

— Что ж у вас умер брат, — констатирует факт следователь.

— Спасибо, что напомнили! — раздражённо говорит Эбардо. — Хуже несчастного случая и смерти не придумаешь!

Парень чувствует, как глаза вновь начинают щипать подступившие слёзы. Смотрящий на это ничего не говорит, лишь вопросительно вскидывает вверх бровь и кладёт ручку на стол.

— Вот об этом я и хотел поговорить. Это не несчастный случай.

Эбардо чувствует, как все чувства летят куда-то вниз. Его голова инстинктивно подымается, а сам он ошарашенно хлопает глазами. Эбардо пытается найти в холодном и непроницаемом лице намёк на злобную шутку или ложь, но натыкается лишь на спокойствие и непоколебимую уверенность в собственных словах.

— В-вы хотите с-сказать, ч-что его убили?! К-как?! К-кто?! — в отчаянии чуть ли не кричит Эбардо, хватаясь за собственные волосы и чуть ли не выдирая их.

Зубы с силой стискиваются до боли. Слёзы капают на штаны, которые он не успел переодеть с репетиции. Его тело мелко дрожит, пока одна рука пытается прикрыть рот и заглушить рвущиеся наружу звуки.

Смотрящий смотрит на это пару секунд, прежде чем протянуть стакан, наполненный тёплой водой с валерьянкой. Для него такие лица и эмоции уже стали обыденностью, тем что постоянно маячит на фоне и мешает работать. Сам Смотрящий эмоций не чувствует почти полностью, поэтому желание успокоить и оказать какую-то моральную или физическую поддержку сразу таяло у стены безэмоциональности и безразличия. Но почему-то сейчас хотелось успокоить Эбардо и всё-таки обратить внимание на эту «рядовую неприятность».

— Выпейте — станет легче. И я не хочу сказать, я говорю всё как есть. Крепления были специально откручены таким образом, чтобы прожектор упал именно в этот момент. И этот кто-то наверняка засекал время, чтобы всё сработало, как надо.

Эбардо берёт стакан в дрожащие руки, из-за чего его содержимое плескается в разные стороны, пока он подносит его ко рту и делает первый глоток. Становится легче, но не намного и ненадолго. Действие лекарств рано или поздно закончится — и его захлестнут не самые приятные чувства.

— А от меня вы что хотите?! Меня там не было, и я вряд ли расскажу вам много…

— Это меня как раз и интересует, — говорит Смотрящий, крутя на столе чистый лист бумаги и протягивая Эбардо ручку.

У Эбардо в голове резко что-то щёлкает, и будто загорается невидимая красная лампочка. Его глаза наполняет злость, и лихорадочно блестят, пока пальцы до побелевших костяшек сжимают края одеяла.

— То есть вы хотите обвинить меня в убийстве родного брата?! Вы в своём уме?!

Эбардо вскипает, резко встаёт со своего места и бьёт по столу. Смотрящий сохраняет относительное спокойствие и профессиональную непоколебимость.

— Сядьте и успокойтесь. Да, у меня есть основания полагать, что махинацию с прожектором вы решили провернуть, но не с собственным братом. Вы может, забыли, а может и не запоминали, но вперёд, по сценарию, должен был выйти Джодах Ави. Однако Сан-Фран вчера изменил эту часть сценария, хотел сделать акцент на вашем брате, и сегодня утром раздал новые листы. Всем кроме вас, — произносит Смотрящий, делая в воздухе круговое движения указательным пальцем и указывая на парня.

— Ну, опоздал я и что?! Это не делает из меня маньяка! И зачем мне, по-вашему, убивать Джодаха?

Эбардо презрительно фыркает.

— Хм? Зависть, месть, желание славы. Вариантов бесконечно много. Тем более ваши отношения были далеки от приятельских.

— Серьёзно? Зависть? Я лучше него в несколько раз! И «отношения далёкие от приятельских»?! Вы ещё вспомните дело пятилетней давности!

Парень впивается ногтями в собственную ладонь, чтобы не сорваться и не наброситься на следователя при исполнении.

— Тогда куда вы ушли во время репетиции? — спрашивает Смотрящий, наклонив голову вправо и опираясь подбородком на сложенные руки.

— Я, конечно, знал, что хорошо прячусь и шифруюсь, но чтоб настолько. Я в вас даже разочарован.

Эбардо снимает с глаз зелёные линзы и показывает свету карие глаза как у брата. Мир теряет чёткость в некоторых деталях, но Эбардо видит всё относительно хорошо.

— У меня начало жечь глаза. Я не знаю, что это было. Аллергия или раздражение от какого-то нового вещества, которое мне добавили намеренно в контейнер, без понятия! Благо у меня есть вторая пара.

— Кто-то это может подтвердить?

— Нет, никто меня не видел. Но я могу дать вам свой контейнер с первой парой линз на экспертизу.

Эбардо достаёт контейнер идентичный второму и протягивает его Смотрящему.

— Мы-то проверим, но это не снимает с вас подозрения. Вы остаётесь главным и единственным подозреваемым, у которого есть мотивы, есть время, за которое вы могли выкрутить болты и крепления, и нет алиби. Но единственное, что не сходится, так это, как вы получили доступ к подсобным помещениям и выходу к колосникам? Ключи есть только у Седрика и персонала, которые охраняет сторож.

— Может, потому что я этого не делал?! — кричит Эбардо, вновь ударяя по ни в чём не повинному столу.

— Раз ничего не делали, то и бояться вам нечего. Подпишите вот этот протокол о невыезде из страны и ждите в коридоре. Разрешение на обыск вашей квартиры мне выдадут уже сегодня. Поэтому из участка сразу направимся туда.

Смотрящий улыбается краешками губ. Эбардо буквально выдёргивает из пальцев Смотрящего ручку и ставит свою подпись в углу протокола.

— Я могу идти? — парень злобно смотрит на следователя.

Эбардо только что, собственноручно буквально подписал для себя смертный приговор. Для него это сродни взять в руки пистолет и спустить курок. Он согласился со всеми подозрениями, согласился пустить полицию к себе в дом, где они достанут всё легальное и нелегальное, на их взгляд. Эбардо никогда не думал, что его неоднозначные высказывания, действия и поведение приведёт к подозрениям в убийстве. Парень может назвать себя двуличным, грубым, прямолинейным, самовлюблённым и эгоистом, но даже для него пойти на убийство это дикость немыслимых масштабов. Ещё и всё так идеально совпало: опоздание, жжение, дело пятилетней давности, а как красивое завершение натянутые отношения с Джодахом.

Так громко эти обвиненья,

Звучат ведь только для тебя.

И ты уж проклял те мгновенья,

Когда сказал вот те громкие слова.

А боль то только режет рёбра

И рвёт всю душу на куски.

Скажи, насколько тебе больно

От столь безудержной тоски.

А ты лишь горькими слезами

Лишь должен все часы рыдать,

Чтобы на всё это глазами

Своими ясными узнать.

***

Блестящий бальный зал в свете огромной люстры. Пол под цвет янтаря блестел от чистоты, а высокие белые колонны, с узорами в виде листьев и позолотой упирались в потолок. Вокруг было много статных и популярных актёров, режиссёров и сценаристов. От каждого из них, так и сквозило напускным богатством и роскошью. Придавать себе значимость с помощью украшений, одежды и макияжа довольно бесполезное и выматывающее занятие, но на этой вечеринке Джодах должен был принять эти негласные правила игры.

И сейчас он задыхался. Задыхался не только от галстука, который передавливал шею словно змея, а ещё от атмосферы напускного радушия и фальшивого счастья. Как будто не каждый здесь испытывает ненависть к существованию другого. От запаха дорогих безвкусных духов голова шла кругом, и коньяк со льдом нисколько не способствовал улучшению ситуации.

— Привет, Джодах, рад с тобой снова повидаться.

Этот голос Ави мог узнать за версту, а запах кислых яблок, мяты и миндаля явно даёт понять, кто решил нарушить его тишину, одиночество и покой. Напротив него стоял Эбардо и сверкал своими зелёными глазами, которые готовы были разъесть его как яд. Он явно замышлял что-то нехорошее, и Джодаху это очень не нравилось.

— И тебе не хворать. Ты что-то хотел спросить? — слегка настороженно спрашивает Ави, делая заранее шаг назад, чтобы в случае чего убежать.

Бегство, конечно, не спасло бы его, но обеспечило какую-никакую неприкосновенность. Да и Эбардо был не самым неприятным человеком в этом обществе, однако определённо лучше некоторых особ, но желание разговаривать всё равно не было. Хотелось скорее сбежать или, наконец, прочувствовать и понять всю суть и вычурность этого мероприятия.

Сколько Джодах не ломал голову, не мог понять, почему должен здесь присутствовать, почему должен делать вид, что рад всем и каждому, почему он должен в принципе давиться алкоголем, этим странным обществом и запахом духов? На это у него ответов не было, как и желания их искать.

— Хотел спросить насчёт твоих крыльев. Есть какая-то причина, по которой ты не даёшь к ним прикасаться? — спросил Эбардо, подойдя почти вплотную.

— Ты эти причины прекрасно знаешь, так зачем спрашиваешь?

Джодах старался держаться уверенно, подняв голову вверх. Сердце гулко стучало в груди, пытаясь предупредить своего обладателя об опасности, но было уже поздно.

Кислород вышибло из лёгких, а боль разрядами тока прошла по телу. Эбардо стоял с горстью пуха, который так нещадно выдернул у Джодаха из крыльев. Кровь небольшими каплями срывалась вниз, с концов перьев, пока Ави лишь жалобно хрипел. Сказать было нечего и не нужно.

Заминка длилась недолго. Чёткий удар в челюсть привёл оппонента в чувства. Они упали на пол. Удар, ещё удар. Кровь залила идеально чистый пол. В их глазах отражалась только ненависть. Они не хотели притворяться и делать вид, что рады существованию друг друга.

Джодах ловко увернулся от очередного удара, который пришёлся в пол. Колено с силой вбилось в чужую грудную клетку. Кровь тёмными каплями упала на пол.

Эбардо сделал выпад вперёд. Кость носа издала противный хруст. Крылья взмыли вверх и будто кинжалы разрезали чужую плоть и воздух.

Джодах уже и не помнит, как их разнимали, вызывали полицию и скорую. Пару очевидцев были на его стороне и с радостью дали показания. Ему выплатили моральную компенсацию, в последствие извинились, но моральное состояние было подорвано.

Земля под ногами дрогнула и разошлась в разные стороны, обнажая бурлящую и горячую лаву. Крылья от любого прикосновения прижимались ближе. Было страшно, что вновь навредят, что вновь сделают больно, что воспользуются доверчивостью. Раны на крыльях зажили, а в душе нет. Они лишь кровоточили и гноились, делали лишь больнее. Боязнь перешла в манию, из-за чего расслабиться нельзя было ни на секунду. Крылья всегда были напряжены до предела и находились в состоянии «кинжалов». Любой из-за неосторожного касания или желания потешить своё праздное любопытство мог лишиться руки.

С этим невозможно было бороться и просто отвязать от себя эту привычку, как воздушный шарик от руки. Она следовала за ним шаг в шаг, дышала в спину, обжигая и буквально сжигая кожу. Она приносила лишь боль, ужасную рвущую на части душевную боль, с небольшим количеством физической. И весь этот безумный коктейль из криков в пустоту, боли и терзаний, цвета мокрых камней, плескался в нём четыре года, пока он не выдохся.

Пока бежать от собственных чувств было некуда, пока, наконец, остановившись Джодах не понял, что со всем этим грузом идти нельзя и невозможно. Что ему нужна помощь. Не просто слова поддержки, ни объятия, которых он панически боялся, ни дофамин, а настоящая профессиональная помощь. Это должно было когда-нибудь произойти. В какой-то период жизни все оказываются на этой странной развилке жизни, на которую можно выйти, как с помощью собственных усилий, так и с подачей других, где одна сторона это долгий тернистый путь с осознанием, принятием и борьбой, а другой покрытый мраком с церковным хором вместе с качающейся из стороны в сторону петлёй.

Смерть — это не выход, не спасение. Это лишь быстрый способ избавиться от всего. Это решение и не плохое и нехорошее. Оно просто есть, просто существует и давит на чьи-то плечи. Эти мысли могут роиться в голове, могут стать частью обыденности, а могут стать последним толчком к действию. К этому выводу может привести всё: слова, отношения, сложности, деньги, власть, страх и многое-многое другое.

И главное это не набрасывать на существо спасательный круг, не бежать кричать о спасении, а хотя бы заметить, поинтересоваться о его состоянии и выслушать, постараться понять. Даже, если его мысли и идеи вам кажутся сумасшедшими, нереальными и ужасными послушайте его точку зрения, его взгляд на мир и на ситуацию. Можно косвенно подталкивать его к тернистому пути. Осторожно, медленно, не стараясь угнаться за временем. И тогда ему станет легче, тогда слова благодарности будут не пустым звуком, а самым дорогим золотом.

И Джодах справился.

Наверное, справился…

Справился ведь?!

Скажите, что справился!

От боли ты кричал довольно,

Просил тогда себя спасти.

От мрака, страха и раздолья

Полей той самой страшной мглы.

Но помощь всё не приходила,

А сил дышать уж просто нет.

Но смерть же тоже не отрада

И не звучит, как правильный совет.

И ты вздыхаешь полной грудью,

Как будто ты не знал забот.

Как будто ты живешь той полной жизнью,

Что обеспечил весь народ.

И вот дышать ты вновь не можешь.

А ком встревает в глубине.

Ком ссор, истерик и страданий,

Что постучались в дверь к тебе.

Ещё один ты вздох получишь

Уже последний, навсегда.

Ты береги его получше,

Ведь будешь в шаге от смерти ты тогда.

***

Сан-Фран сидит на скамейке и нервно стучит ногой, ожидая Эбардо. В груди с каждой секундой всё больше и больше растёт страх за чужое моральное состояние и сохранность психики. Руки скреплены в замок до побелевших костяшек, губы сомкнуты в тонкую линию, а лоб разрезают морщины. К горлу подкатывает паника, которую Сан-Фран, пока успешно глушит с помощью таблеток, понимая, что кофе с успокоительным — сочетание явно не лучшее и то, что это наверняка убьёт его организм в ближайшие два часа, если он не остановится. Правда, паническая атака, вторая за сегодня, дышит ему в спину и вызывает ещё больший страх, чем передозировка успокоительным, которое будет разлагать и размягчать его мозг и извилины. Однако всё же ощущается это далеко не так страшно, плачевно и пугающе, как звучало молчание Эбардо в машине.

Эбардо кажется, что сил у него нет совсем вообще ни на что: ни кричать, ни плакать, ни стонать от боли и что он прямо сейчас вырубиться, лишь бы не чувствовать этого ужасного скребущегося чувства внутри. Его уже не трясёт, но ноги будто не держат, однако Эбардо старается делать вид, что уже успокоился, но глаза и подавленное состояние выдают его с потрохами, всё-таки настолько глубокое отчаяние и переживание не скроет за собой ни одна даже самая качественная и плотная маска.

Вскоре дверь открывается и на ватных подгибающихся ногах оттуда выходит Эбардо. Его не трясёт, да и слёзы отсутствуют, но Сан-Фран всё равно понимает, что ему плохо, настолько, что нет сил плакать, кричать или рвать на себе волосы. Молчание и переживание такого на сухую — худшее решение и вариант смирения с ситуацией. Франческо подхватывает его под руки и усаживает на скамейку, положив голову Эбардо на своё плечо и приобняв парня за плечи, начинает нежно перебирать его волосы. От тёплых объятий и прикосновений Эбардо, кажется, что он действительно сейчас провалиться в сон. Однако сонливость немного прерывает голос эльфа.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спрашивает Фран.

— Ужасно, — односложно отвечает парень, даже не подняв взгляда.

Сил сейчас не хватает даже, чтобы что-то язвить.

— Понимаю, но на сухую это переживать не стоит. Лучше не станет, — говорит Фран всё так же тихо, поднимая глаза к потолку.

— Имеете опыт в таком способе?

Эбардо закрывает глаза и задаëт вопрос, что возник при совете Франа, всё ещё стараясь держаться. По крайней мере для себя, только для себя.

— Да, у меня было нечто похожее. Обстоятельства только были другими. Я пытался переносить всё это без слёз, из-за чего моё состояние только ухудшилось. Лет десять назад. Так что могу сказать тебе одно: плакать можно и нужно.

Эта фраза выступает для Эбардо в роли спускового механизма, и он стискивает Франа в отчаянных объятиях, пока слёзы медленно и верно пропитывают насквозь помимо свитера ещё и шарф, делая его на несколько тонов темнее из-за влаги. Эльф чувствует сильную дрожь в чужом теле, но не отталкивает, а лишь молчаливо гладит по спине. Слова здесь кажутся лишними и ненужными, ибо его действия и так говорят больше любых слов, которые и так уже закончились. Слова о сожалении и скорби, с лицимерными слезами Эбардо не нужны и сделают только хуже.

Фран это знает, это проходил, чувствовал на себе, подмечая фальшь в каждой морщинке и нерве на чужом лице. Никто из них не понимал и не разделял эту боль и ношу, с ощущением полной безысходности, тлена и вселенской грусти, которую будто ощущал он один, молча стоя над чужой могилой, смотря на своё отражение в ней. Мёртвым память и внимание не нужно, всё это нужно живым. Однако Фран не чувствовал себя тогда живым, не хотел чувствовать, хотя ноги твёрдо стояли на земле, глаза смотрели на зимний пейзаж, а лёгкие наполнял кислород. Все эмоции и чувства с переживаниями были в нём мертвы, выжжены до основания и стёрты в порошок. Ничего не имело значение кроме гранитной могилы напротив, в глянцевой поверхности которй отражалось его лицо и слов, заевших в его голове словно старая пластинка: «На её месте должен быть я».

Фран не замечает как собственные слёзы срываются вниз, падая на чужую шею, заставляя Эбардо встрепенуться и поднять голову. Эльф пытается улыбаться, выдавить из себя хоть какую-то эмоцию, которая может почувствовать себя вновь сильным, находящимся в безопасности, однако выходит плохо. Привычные маски одна за одной разбиваются в дребезги о границы, чертоги реальности, собственные противоречивые чувства и эмоции, до этого кажущиеся ему не свойственные.

— Вы плачете?

— Что ты я не плачу, — говорит Фран, махая руками в разные стороны, на что Эбардо до боли стискивает чужие запястья и отводит руки от лица.

— Что случилось? Из-за чего вы так?

— Вспомнил просто прошлое, — грустно усмехаясь говорит Фран, кидая в рот новую таблетку успокоительного, что заставляет Эбардо недовольно свести брови вместе.

— Вы бы не налегали так на таблетки, — недовольно бурчит Эбардо.

— Ничего такого не будет, не переживай, — пытается отмахнуться Фран. — Одной таблеткой больше, одной меньше. Не умру, наверное.

— Одной больше одной меньше? Ну и какая это тогда по счëту таблетка?

— Таблетка шестая, вроде. Я не уверен.

— Это уже вас до добра не доведëт, особенно, если вы решите запить их ещё кофе.

— Это лучше, чем корчиться от боли во время панической атаки.

Эльф продолжает гладить. Эбардо по спине, чувствуя его полный осуждения и злости взгляд. Эбардо явно не в восторге от того, что Сан-Фран вновь пытается закопать свои эмоции глубоко внутри себя, говоря показывать и проявлять их другим, но никак не себе. Фран лишь молча глотает боль, свои слёзы и проблемы, не желая, их показывать и делиться. И от этого Эбардо не легче. Да и вообще то, что Фран разрешает ему проявлять эмоции, но при этом не разрешает их проявлять себе, выглядит странно. А звучит само по себе страшно неправильно и неестественно, из-за чего Эбардо стискивает грудь Франа, что тому кажеся, что у него сломаются рёбра.

— Лучше выскажитесь. Вы же сами говорили, что слëзы иногда нужны, так почему же сейчас пытаетесь снова подавить эмоции?

— Это сложно объяснить… Поверь тебе не понравиться то, что ты услышишь.

— Знаете, мне кажется ничего уже не сделает этот день хуже. А так я тоже хочу вас выслушать, — говорит Эбардо и слышит в чужих словах зерно правды.

— Для меня это слишком больно до сих пор. Просто, просто…

Фран начинает задыхаться, пока слёзы стекают по лицу. Он не хотел вспоминать тот день, тот вечер, хотел навсегда стереть из памяти. Однако всё возращалось и слишком ярко появлялось в редких снах. Сан-Фран боялся периодечески засыпать, он просто не хотел, чтобы события того дня стали его самым ярким воспоминанием. Однако у судьбы были явно другие планы.

Теперь наступает очередь Эбардо, осторожно приобнять эльфа, осторожно поглаживая его по спине в попытках успокоить. Правда ничего не получается. Видимо помимо кофе чужой организм стал лоялен и к успокоительным и это не может не напугать. Лояльность к препаратам может проявляться при только очень частом использовании спустя долгое время, а это значит, что довольно продолжительное время Фран пил по пять и по шесть таблеток в день. Даже удивляет, как у него остались хоть какие-то нервы и его нервная система относительно нормально и слаженно работает.

— Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо, — повторяет будто в бреду Фран, с силой сжимая на своей голове волосы и вырывая пару прядей.

Эбардо в экстренном порядке, убирает руки Франа от волос и вжимает их в колени, на всякий случай, чтобы дополнительно увериться в том, что эльф больше себя не покалечит. Теперь сомнений в том, что Фран действительно в порыве отчаяния разбил костяшки пальцев о стену не возникает, но от осознания этого не становится легче, а только ещё больше накрывает паника и страх за чужое здоровье и неприкосновенность. Эбардо не знает, на что способен Фран в таком состоянии. Да и не видел он его в настолько плачевном положении, поэтому и терялся между своими эмоциями и чувствами и чужими. На фоне Франа и его панических атак, во время которых он откровенно задыхается и хватается за сердце, пытаеся сфокусировать на нём свой затуманенный взгляд, его истерика выглядила слишком тихой и безэмоциональной.

Фран вырывает одну свою руку у Эбардо, достаёт из кармана какую-то странную ампулу, в которой плескается такая же странная густая голубая жидкость, оголяет предплечие и, жмурясь от сильной боли, потыкает кожу насквозь, вводя лекарство. С глаз вновь срывается пара слезинок уже от физической боли в предплечии, где от места укола течёт тоненькими ручейками кровь, которая оставляет за собой бледно-красный след и немного пачкает джинсы.

Эбардо видит, как чужой только ставший от слёз ярким взгляд, вновь бледнеет, становится будто покрытым пылью. Парень не может ничего сказать, из-за неспособности структурировать в голове сбивчивые мысли в одно единое чёткое и маломальски понятное предложение. Однако чужая кровь и попытки зажать рану рукой приводят в чувства, отрезвляют лучше ледяной воды и сильного удара по лицу.

— Всё хорошо. Всё под контролем, — говорит Фран, вытягивая руку вперёд, чувствая лёгкое головокружение.

— Всё под контролем? А кровь вас не смущает?!

— Ну, и что что кровь? Ни разу её не видел что ли? — нервно усмехаясь спрашивает Фран.

— Что вы вкололи? — от колкого замечания Эбардо старается взять себя в руки, решая, что без ответов не отступит.

— Что вколол? Лекарство, — уклончиво и отведя глаза в сторону, говорит эльф.

— Не увиливайте! — раздраженно говорит Эбардо.

— Не переживай за меня. Максимум упаду в обморок. А так лёгкое головокружение, тошнота и резко упасть давление может.

— И это для вас ничего?!

В этот момент Эбардо хочет Франа хорошенько встряхнуть за плечи, чтобы привести в чувства, показать что ненормально использовать своё тело как поле для экспериментов непонятно чего. Ибо Эбардо очень сомневается, что в этой ампуле было обычное успокоительное. Слишком уж больно странно выглядела жидкость находящаяся в ней, а констистенция вызывает ещё больше вопросов.

— Это единственный способ, на данный момент, который не даст мне впасть в истерику. Да, немного больно, да не приятно, но это ничего страшного, — говорит Фран, пожимая плечами и сразу корчась от боли в предплечье.

Эбардо сводит брови к переносице. На слабую или несильную боль чужие эмоции явно не походят даже отдалённо. Наоборот ему будто больно от каждого небольшого движения. От каждого нового произнесённого словосочетания: «Я в порядке» от Франа, Эбардо теряет терпение, пока злость с отчаянием разбавляет крови своим ядом.

— Не стоит так пере-

Фран не успевает договорить очередную ложь, как на него садятся сверху и вжимают в подоконник плечами. Чужие глаза уже такие же яркие как и прежде смотрят на него с холодной и тихой злостью, вместе с холодными слезами далеко не от грусти. От такого Фран нервно сглатывает слюну и от страха пытается рефлекторно сжаться или убежать, но бежать ему просто некуда.

— Сколько ещё вы собираетесь врать? Или вы думаете, что так сможете и своë тело в хорошем состоянии убедить? Почему не следуете своим же советам? — Эбардо делает небольшую остановку, но как только собеседник собирается что-то сказать, продолжает: — Я не могу смотреть на то, как вы сами медленно убиваете себя!

Эбардо слышит тихие щелчки пальцами. Неожиданно лицо Сан-Франа начинает таять, словно восковая свечка от огня, помещение превращается в различные цветные и размытые пятна акварели на бумаге, а Эбардо долго падает в бездну тёмного реального мира.

Эбардо распахивает глаза и видит привычные белые стены, колышущиеся жалюзи и обитую кожей железную дверь. Нет ни крови, ни слёз — ничего, что могло бы намекать на реальность кошмара. Похоже он всё-таки заснул, но сны, к сожалению, не оказались более радужными, чем реальность. Эбардо замечает, что сидит у Сан-Фран на коленях, что-то читая в телефоне, быстро бегая глазами по-скучному и однотипному чёрному тексту на белом фоне. Франа вообще нисколько не смущает их положение, видимо чёрные буквы интереснее парня, сидящего у тебя на коленях.

Однако Эбардо боязливо заглядывает в чужие глаза и зависает на несколько секунд. В этот раз они кажутся слишком яркими и прекрасными, будто только что распустившееся цветы фиалок с ярким светом, который плескается на дне, который будто ярко вспыхивает при коротком взгляде на Эбардо. Парень не хочет оставаться один. Хочет оттянуть понимание, что он остался один, что никто больше не будет ждать его дома, и что в квартире его в принципе будет встречать лишь холодное одиночество, как можно дпльше и надолго. И, если у Эбардо есть хоть какая-то возможность немного забыться и отвлечься, он точно будет цепляться за неë до разбитых костяшек пальцев. А эти разговоры с Франом занимают мысли на какое-то время, помогая.

— Кошмары снились? — спрашивает Фран, отрывая взгляд от телефона и опуская его в карман пальто. — Понимаю самому часто сняться перед важной репетицией или встречей. В основном бессмыслица какая-то редко кровь, расчленёнка и какие-то монстры. В основном странные чёрные силуэты, — говорит Фран пожимая плечами. — Однако пока ничто из этого по уровню ужаса не переплюнуло налоговую декларацию.

Эбардо грустно усмехается с шутки, в какой-то мере благодаря Франа за то, что тот не пытается давить на больное.

— Расскажешь что там было? Авось легче станет и быстрее забудется. Честно такой метод на себе не пробовал, ибо записываю их на бумагу, из-за чего помню каждый из них. Иногда использую в пьесах, правда многим это не нравится, но меня это не особо колышет. Ведь что может быть сюрреалистичнее кошмаров и снов?

— Ничто, не может, — парень усмехается и пытается перевести тему. — Что я делаю у тебя на коленях?

— И я о том же. Если что, во сне, ты ко мне залез на колени и чуть рёбра не сломал. Я, конечно, не против побыть для тебя сегодня жилеткой, чтобы поплакать, но всё же из моего свитера уже можно ведро воды выжимать и полноценно мыть пол.

Сказано это было без презрения или доли укора, просто безэмоциональная констатация факта. Франа кажется вообще не колышет происходящее вокруг. Он остаётся абсолютно безэмоциональным и излишне спокойным. С одной стороны Фран и не обязан плакать и убиваться здесь и сейчас из-за актёра, которого знает меньше месяца, как и не обязан был его успокаивать, гладить по спине, обнимать и шептать успокаивающие слова, но при этом, последнее он делал с искренним переживанием и беспокойством на лице, которое выражала каждая клеточка его тела.

— Ну, так что?

Эбардо неохотно начинает описывать события своего кошмара, сбиваясь, перескакивая с одного события на другое, из-за чего повествование выходит весьма путанным и нелинейным, но при этом Фран внимательно его слушает, кивая в такт разговора и приложив два пальца к подбородку. Под конец Эбардо понимает, насколько глупо несуразно и отвратительно звучит его кошмар, основанный на его мыслях и переживаниях. Однако вопреки ожиданиям на лице Сан-Франа не отражается ни злость, ни отвращение, ни пренебрежение лишь непонимание и искреннее удивление.

— Богатая у тебя фантазия. «Психически неуравновешенный эльф, закидывающийся успокоительным, как конфетами, и прокалывающий себе плечо до крови насквозь». Тебе самому не смешно?

— Да, смешно.

Эбардо вздыхает и всё-таки слезает с Франа, садясь рядом.

— И я о том же.

Фран встаёт, выгибаясь назад, из-за чего его спина начинает хрустеть. Он собирается выйти на улицу, дабы подышать свежим воздухом и выкурить уже шестую сигарету за утро. Всё-таки нервы у него не железные и произошедшее утром его подкосило и выбило из-под ног твёрдую почву, заставив болезненно упасть на землю, проткнув себе бок железным штырём. Воспоминания из сна снова вспыхивают в голове, и Эбардо резко даже для себя, хватает эльфа за руку. Фран вопросительно смотрит вниз на Эбардо, который со злостью, страхом и холодной уверенностью сжимает его рукав и не даёт эльфу идти дальше. Сан-Фран дёргает рукой, но хватка оказывается слишком крепкой, и он обречённо вздыхает.

— Никогда не думал, что меня будут обыскивать как школьника, от которого слабо повеяло дымом от сигарет, — закатывая глаза и поднимая вверх руки, чувствуя как чужие руки начинают его ощупывать.

Эбардо следит за реакцией Франа, но в этот раз он гораздо спокойнее воспринимает его прикосновения, даже не показывая каких-либо эмоций, что раздражает. Взгляд такой спокойный невинный, что в нём кажется можно утонуть или потеряться.

— Ты только в штаны ко мне не лезь, мы всё-таки в общественном месте находимся. Мало ли кто-то увидит, — говорит Фран.

Эбардо усмехается с шутки и дёргает эльфа за пряжку ремня, из-за чего при дыхании его грудная клетка спокойно дотягивается до чужой, чувствуя исходящие волны тепла. Парень погружает руки в чужие карманы начиная доставать ключи от квартиры и от машины, мятные конфеты, зажигалку с рисунком млечного пути, карточку удостоверения личности и пачку сигарет. Последнее удивляет особенно сильно, ибо Фран для Эбардо не выглядел до этого как, то существо, которое курит, даже характерного запаха гари от него никогда не было, который, как оказывается, заглушают мятные конфеты, да и характерного кашля он от него не слышал.

— Только не начинай эти разговоры о праведности, — говорит Фран, закатывая глаза.

— И чем же вы ещё травите свой организм?

— Чем хочу, тем и травлю свой организм.

— Хорошо, перефразирую вопрос. И много чем ещё вы его травите?

— Нет, только курение, бессонница и работа. Больше ничего.

Эбардо в какой-то момент начинает надоедать безэмоциональность и безразличность Франа к его действиям, поэтому тот пихает эльфа в стену и нависает над ним, смотря тому прямо в глаза, опаляя его шею горячим дыханием. Эбардо забирается рукой в правый карман и вытаскивает оттуда несколько серебряных пакетиков и вопросительно, и игриво улыбаясь смотрит на Франа.

— Мне серьёзно надо за это оправдываться? — спрашивает Фран, опуская уши вниз.

— Неужто вы их взяли после нашей последней встречи? — игриво спрашивает Эбардо, тихо смеясь.

— Ага, всё только «ради тебя», — усмехаясь говорит эльф. — И перцовый баллончик тоже.

Эбардо ещё роется какое-то время в чужих карманах, но кроме пакетиков с сахарозаменителем для кофе ничего не находит. Фран на это лишь смеётся.

— Шутка, у меня его нет. Всё-таки карманы у меня не бездонные.

Фран пожимает плечами, а Эбардо начинает гладить чужое тело под свитером, заставляя покраснеть. Всё-таки пока этот способ отвлечения себя от не самых приятных мыслей самый действенный и приятный из всех.

— Твои эмоции крайне не стабильны и не поддаются какой-либо логике, — констатирует как факт Сан-Фран.

Чужая рука ползёт чуть выше, заставляя Франческо прикрыть глаза и из-под дрожащих ресниц смотреть в такой же хитрый, надменный и зелёный взгляд. Сан-Фран кажется начинает понимать, что хочет от него получить Эбардо: яркую реакцию и полное подчинение. Конечно, последнее эльф ему никогда не даст, но первое может гарантировать, если ему это помогает. Эльф берёт осторожно чужое запястье и направляет его, куда нужно, откидывая голову на стену и задыхаясь. Эбардо чувствует подушечками пальцев ребристую и неровную поверхность шрамов от огня или кухонного ножа и легонько проводит по ним ногтями, заставляя чужое дыхание обжечь себе шею и услышать тихий стон, случайно сорвавшийся с чужих губ и так ласкающий слух.

— Похоже вы уже забыли свои слова про общественное место.

— Не думай, что я буду постоянно давать тебе возможность к себе прикасаться, — говорит Фран, слыша подкол в свою сторону.

— Да ладно, вам же нравится.

— Ничего мне не нравится. Мне просто приятно от того, что именно ты это делаешь, — спокойно говорит Фран, прикусывая губу, от того как чужие пальцы проводят по совсем новому шраму.

—Считать это за комплимент? Так значит, вам всё-таки приятно, может вскоре вы и чаще это делать позволите.

— И не надейся.

В коридоре вскоре появляется Джодах, который крайне озадачен происходящим на его глазах. Рот безвольно открывается и закрывается, а крылья боязливо застывают на месте. Джодах кашляет в кулак, чтобы привлечь к себе внимание, что срабатывает, и два виновника торжества оборачиваются. Эбардо смотрит на Ави раздражённо с нотками испуга, а Фран максимально спокойно.

— Что ты хочешь спросить, Ави? — спрашивает эльф, скучающе зевая.

— А что тут происходит собственно? — озадаченно почёсывая затылок, спрашивает Джодах, понимая, по чужой реакции, что явно не о том подумал.

— Я пытался его успокоить, но как видишь, ничего не получается. Спасибо, за спасение, а я на улицу дышать свежим воздухом.

Сан-Фран выбирается из плена Эбардо и спешит ретироваться отсюда, дабы избежать лишних вопросов. На последок его жемчужные волосы подпрыгивают зазывая за собой с помощью приятного запаха ванили и фиалок.

Эбардо провожает эльфа взглядом, недовольно вздыхая. И вот Фран опять убежал. Да, пора бы к этому привыкать. Ибо ничего больше он в теории сделать и не может. Только побег от проблем, чувств, желаний и лишних вопросов. Эбардо и сам бы не прочь сбежать отсюда, но летняя, а скорее весенняя одежда явно этому не способствует. Как собственно и подозрения, взвалившиеся на плечи, так что приходится сидеть смирно и не делать резких движений в сторону выхода.

Эбардо переводит свой взгляд на Джодаха.

— Что-то ещё произошло или почему ты так смотришь?

— Просто задумался о своём, — отмахивается Джодах, чувствуя легкое волнение и трепет в душе от мыслей о прошлом.

***

Фран выходит на улицу, вдыхая холодный и приятный морозный воздух, чувствуя прокатившуюся по спине колкую дрожь удовольствия. Мысли возвращаются в относительно спокойное и тихое русло, от привычного вкуса никотина на языке, который сводит лёгкие болезненной судорогой, заставляя их сжиматься, пытаясь вытолкнуть из себя чёрную липкую смолу вместе с серым дымом. Глаза сами собой на миг прикрываются, когда тяжёлый вздох, приносит с собой лишь удушье от угарного газа и гари, с нотками бензина. От этого вкуса и хорошо и плохо одновременно. Даже этакий вид мазохизма, ибо в таком случае играет роль не удовольствие, что приносит данная смесь, а боль которая разрывает на части при её употреблении. Звонкий и хриплый кашель, раздражение в горле и отвратительный привкус — не самые лучшие проводники в мир спокойствия и сладкого беспамятства.

Скоро ему предстоит идти на допрос, что ему не очень нравится. И Фран уже сожалеет, что у него нет с собой успокоительного, ибо даже на кончиках собственных пальцев уже ощущается предчувствие того, что сегодня у него будет второй нервный срыв, в порыве которого пострадают ни в чём не повинные руки, опасно приближается к ста процентам, что не может не напугать.

Мысли путаются между собой, превращаясь в чёрные и спутанные каракули на белом листе бумаги. Не получается сосредоточиться ни на чём, в том числе и на размышлениях о том, кто может быть убийцей, несмотря на то, что эта проблема сейчас является главной и насущной. Все мысли занимает только чужое состояние и озабоченность тем, что Фран действительно может как во сне вколоть себе в руку что-то странное и до потери сознания или смерти влить успокоительное.

Последний вариант, конечно, имеет право на существование, но при этом звучит странно и несуразно. Фран знает о своих проблемах с агрессией и тем более о панических атаках и истериках, которые уже полноценно влияют на собственное существование, но при этом успокоительное — последнее к чему он будет прибегать при таком раскладе. Затуманивать свой рассудок лекарствами и вызывать у себя из глубин фальшивые и чересчур наигранные эмоции он не намерен, ибо это даже в голове походит на какое-то насилие над собой. Однако срывы и панические атаки не звучат лучше ни в коим разе, поэтому приходится выбирать из двух зол меньшее, на его взгляд.

За собственными раздумьями Фран не замечает, насколько сильно истлела сигарета, из-за чего та больно обжигает пальцы. Эльф рефлекторно выпускает её из пальцев и шипит от пульсирующей обжигающей тупой боли в подушечках пальцев. Сан-Фран понимает, что пора идти и неохотно плетётся обратно в участок, кидая себе в рот мятную конфету, шурша при этом тёмно-зелёной блестящей обёрткой с белым крестом на ней, для обозначения пользы и оздоровительного эффекта. Хотя пользы от них, как от жевательной резинки, разве что запах убирают эффективнее и лучше, из-за чего через две минуты кроме прохладного запаха мяты ничего нет, что не решает проблему боли в желудке от не самой лучшей смеси в его жизни.

***

Джодах резко открывает глаза, возвращаясь в реальность. Джодах и сам не заметил, как уснул, оперевшись головой о стену. Ждать своей очереди в тёплом помещении, с запахом кофе, бумаг и тревоги, добавить сюда сонливость, было явно не лучшей идеей. Однако Ави это волновать не особо должно, сейчас на первом месте должна стоять дача показаний своему другу. То, что их встречи происходят именно так, в первые разы вызывало вопросы и некомфортность, но со временем ангел привык к такому. Даже иногда, заходя сюда, приносил с собой горький шоколад или упаковку с тирамису лишь бы порадовать своего друга.

Ави знает, что Смотрящий не силён в эмоциях, поэтому первое время вызывало лёгкий дискомфорт и неудобство, ибо не удавалось по мимике лица распознать нравиться ли ему та или иная вещь. Но методом проб и ошибок удалось выяснить достаточно много: любимыми жанрами является психология и научная фантастика, любит Смотрящий пить горький чай, из десертов предпочитает чёрный шоколад, тираммису и пончики, а любимой игрой являются шахматы. Вроде бы мелкие детали, но складывать из них картину было увлекательно и с каждым разом всё проще, из-за чего серый монохром превратился в полноценный цветной портрет.

Однако сейчас определённо не та ситуация, когда стоит задумывать о том, что в этот раз он без подарка. Обстоятельства далеко не радужные и не на миг не вызывают улыбку. Внутри о стенки жалобно скребётся и ноет душа. С Бартоломью Джодах был не так близок, они снялись в паре фильмов и разошлись как в море корабли. Однако сейчас Джодах переживает за Эбардо, он никогда не видел его в таком плачевном и подавленном состоянии, он никогда не видел, чтобы тот так плакал, и чтобы ему было настолько плохо, из-за чего недавние воспоминания о нём в не самом хорошем ключе были, как минимум, отвратительными и неуместными. Как бы не вёл себя Эбардо раньше, сейчас это к нему не относится, и сейчас он, как и все существа, нуждается в помощи и поддержке.

Джодах пытается встать с места, чтобы размять затёкшие крылья, но останавливается, чувствуя груз чужого тела рядом. Ави поворачивается и замирает. На его плече, накрытый крылом спит Лололошка. Несколько прядей падает ему на лоб, и Джодах их осторожно убирает и начинает осторожно перебирать мягкие кудри. Ангел не знает, откуда у него берутся такие приливы нежности, желание защитить и прижать к себе этого человека, но противостоять им с каждым разом всё сложней.

Фран подходит к кабинету следователя вовремя, так как в этот момент оттуда выходит Эбардо явно злой и ещё более удручённый чем до этого. Видимо разговор со Смотрящим был не из самых приятных, и Сан-Фран подозревает, что у него лучше точно не будет, максимум хуже. В добавок приятным бонусом ему прилетит за угрозы журналистам и самовольничество, так что головной боли сегодня просто не получится избежать.

Фран останавливается рядом с Эбардо мягко положив руку на его плечо и осторожно, будто их кто-то может услышать, шепчет:

— Я смогу побыть тут с тобой часов шесть-семь, чтобы разбавить твоё одиночество. Я бы побыл все двенадцать, но у меня есть ещё дела. Просто кое-кого очень разговорчивого надо заткнуть.

На последних словах глаза Франа злобно блестят, а огонёк внутри них ярко загорается, словно газ на плите. Эльф невесомо проводит рукой по чужим плечам и исчезает за дверью.

Смотрящий нервно стучит ручкой по столу, видимо весьма раздражённый от разговора с Эбардо или от предчувствия слишком большой работы, которую он возможно не сможет даже поднять, ни то что осилить. Хотя делать какие-либо выводы весьма рано. Дело даже не началось, а усталость уже навалилась на плечи огромным грузом, с вызовом смотря на него, хрустя его же рёбрами под ногой.

— Присаживайте и начнём наш не самый приятный разговор, — говорит Смотрящий, из-под рук смотря на Франа, который подмечает холодную злость в них, которая пускает по его телу толпы мурашек.

Фран присаживается на стул рядом со Смотрящим, привычно закидывая одну ногу на ногу и сложив руки в замок на коленях. В его глазах отражаются маленькие быстро затухающиеся огоньки страха и неуверенности. Однако маску невозмутимости Сан-Фран поправляет на своём лице, дабы не дать Смотрящему вновь повод для сомнения в своей невиновности. Всё-таки под таким чересчур тяжёлым и осуждающим взглядом ты самостоятельно невольно вешаешь на себя всё, что можно и нельзя, а мысли о том, что ты можешь быть убийцей, который страдает потерей памяти, невольно закрадываются в его черепную коробку и начинают там пульсировать, шевелиться и разрастаться.

— Расскажите мне о том, как у вас устроенна система освещения и кто имеет к ней доступ, — говорит Смотрящий, держа ручку над листом на готове.

— Саму систему я досконально не знаю. Однако каждую неделю там проводится проверка на крепления и устойчивость аппаратуры. Попасть туда может только Седрик — наш звукооператор и вахтёрша. И то она просто проверяет и удостоверяется в том, чтобы двери были закрыты. Женщина всё-таки в возрасте и на крутую железную лестницу не станет подниматься. Плюс за эти ключи они должны отчитываться каждый час и отмечаться в журнале. Так что утеря сразу бы обнаружилась. Досконально о системе знает только Седрик, у него же находится и план всей системы освещения, — спокойно отвечает Фран.

Ответ по виду Смотрящего не сильно удволетворяет. Об этом кричат как и плотно сжатые губы, как и ручка, которую сжимают до хруста дешёвого пластика, так и глаза, которые пусть и остаются в какой-то мере безэмоциональными, но которые уже начинают излучать из себя могильный холод, который обычно описывают в книгах.

— Хорошо. Можете сказать, почему напали на журналистов?

Сан-Фран, конечно, ожидал услышать этот вопрос в скором времени, однако всё равно невольно вздрогнул от табуна мурашек, пробежавших по его спине.

— А что мне надо было дать им на потеху растерзать человека, который пережил сегодня самую главную потерю в своей жизни. И тем более вы должны знать, какие СМИ бывают неугомонные, — закатывая и скрещивая руки на груди, говорит Фран.

— Не человек, а подозреваемый, — поправляет его Смотрящий.

Фран от такого заявления вспыхивает от злости и с силой бьёт по столу.

— То есть вы хотите сказать, что Эбардо хотел убить родного брата?! Вы в своём уме?! Если это шутка, то очень не смешная! — кричит Фран, смотря в абсолютно спокойный взгляд.

— Хотели убить Джодаха. А вы наверняка знаете, в каких отношениях они находились, — говорит Смотрящий, вскидывая бровь вверх, наблюдая, как Сан-Фран медленно оседает на стул, схватившись за голову.

Сан-Фран не верит, не хочет верить, что Эбардо способен на подобное. Что-то внутри ему просто подсказывает, что этого не может быть, не должно. Фран в этот раз не прислушивается к собственному мозгу, который с радостью подкидывает ему информацию из статей, газет, личное дело и конфликты, в котором учавствовал Эбардо. Сан-Фран прислушивается к сердцу, которое с силой стучит в груди, отдаваясь в уши толчками крови. Франческо даже кажется, что он забывает дышать, ибо мозгу откровенно не хватает кислорода, из-за чего комната начинает немного кружиться.

— Я-я знаю, н-но всё же, — севшим голосом лепечет Фран.

— Господин Сан-Фран, я бы с радостью пообсуждал с вами тему кто и что может или не может, однако это не моя работа. Я прекрасно понимаю, вы прекрасно понимаете, что это может сделать каждый, но пока самый вероятный вариант — это Эбардо и точка. Ваше излишнее переживание за него, только мешает разглядеть происходящее вокруг.

Фран, словно рыба, беззвучно открывает и закрывает рот не в силах достойно ответить на весьма резонное замечание и подмечание. Эльф вообще не понимает, почему его это колышет, заставляет переживать и желать доказать Смотрящему обратное. Эбардо просто не мог этого сделать, ибо в тот вечер и сегодня был с ним, а за те жалкие десять минут что-то столь глобальное навряд ли можно успеть. Однако данные доводы и слова проглатываются и тонут на подступах к голосовым связкам.

— Говорите так будто я не должен переживать за «СВОИХ» актёров. Для меня их состоянее важнее, чем сама игра в пьесе! — возмущается Фран, начиная медленно закипать.

— Но к другим актёрам у вас совершенно другое отношения, — вполне резонно подмечает Смотрящий.

— На что вы намекаете?! — злобно шипя сквозь зубы, спрашивает Фран.

— Собственно ни на что, — говорит Смотрящий, стуча листами по столу, дабы выровнять стопку.

Следователь встаёт со своего места и с силой сжимает свитер Сан-Франа, поднимая на несколько метров от пола. В его глазах горит холодная злость, а руки в перчатках невольно обжигают испуганное существо своим холодом опасно приближаясь к шее. Его губы плотно сомкнуты, а лицо изрезает множество морщин. Фран боязливо пытается достать носочками до пола, чтобы не начать задыхаться.

— А теперь слушаете меня сейчас крайне внимательно, господин Сан-Фран. Не смейте больше никогда так обращаться с журналистами и актёрами. Сейчас я закрою на это глаза и сожгу все заявления на вас, но это не значит, что в следующий раз вы так просто выкрутитесь. Так что просто заткните их сейчас, на очень большой промежуток времени. Я понятно выражаюсь?

Фран начинает энергично кивать, и Смотрящий отпускает чужой свитер.

— Хорошо, что мы поняли друг друга, — возвращаясь за свой стол и к спокойному тону речи, говорит Смотрящий.

Сан-Фран чувствует, как его ноги подрагивают и подгибаются, как от щёк отливает вся кровь от одного понимания, того что его только что могли придушить. Эльф смотрит на свои белые волосы, будто видя несколько появившихся только что седых прядей. В глазах стоят холодные слёзы, а дрожащие пальцы еле справляются с ручкой, после чего Фран благополучно выходит за дверь.

***

Эбардо бросает взгляд на Джодаха и Лололошку, но даже не может прокомментировать всё это в своей обычной саркастичной манере. Он буквально с отчаянной надеждой ждет комментарии о своих отношениях с Франом, но в помещении продолжает звенеть тишина. То ли не хотят его еще больше добивать, то ли не видят в этих отношениях ничего странного, то ли жалеют, что ему и не нужно. Жалость — самое последнее, что он хочет получить по отношению к себе, ибо это всего лишь глупые слова и прикосновения, которые не вернут ему брата никогда.

Эбардо опирается спиной о стену и смотрит куда-то вперёд в темноту между доской разыскиваемых и стеной. Ему не больно и не грустно. Все эмоции выжгли, оставив лишь жалкий и незначительный пепел, который поднимает в воздух вихрь и уносит вдаль. Он не видит смысла жить и стоять тут, не видит смысла ждать, пока железные браслеты окажутся на его запястьях и больно вопьются в них. Эбардо не может даже взглянуть Джодаху в глаза лишь стоит и ждёт, пока тот самостоятельно начнёт диалог. Ему стыдно, хотя раньше казалось, что такое слово ему неизвестно, как и чужие личные границы.

«Ох, Время, держись! Не плачь, не плачь, не плачь! Он не должен этого видеть! Ты такой слабый! Как ты только дожил до этого момента!» — оскорбления в свою же сторону летят с небывалой скоростью и остротой.

Легче закономерно не становиться, лишь наваливается тяжесть, из-за которой Эбардо медленно сползает по стене, садится на пол и, утыкаясь в собственные колени, тихо всхлипывает.

«Ради Времени, спроси ты хоть что-нибудь, пожалуйста, не молчи!»

В обычных ситуациях молчание было бы принято с огромным радушием, но сейчас оно было, словно противные телевизионные помехи, которые искажают картинку, превращая её в серые, белые и чёрные полосы.

— Что следователь тебе сказал? — спрашивает Джодах, наконец, поняв намёки и взгляды.

— Ничего хорошего…

Эбардо на секунду задумывается, а стоит ли продолжать говорить или лучше промолчать, дабы собеседник продолжил жить в счастливом неведении. Однако даже он понимает, что предупреждён, значит, вооружён, поэтому набрав побольше кислорода в лёгкие продолжает:

— Хотели убить не моего брата, а тебя. Сценарий поменяли, а планы, нет.

Джодах широко раскрывает глаза, а крылья взмывают вверх, заставляя Лололошку потереть глаза, как котёнок, и проснуться. Ави смотрит на свои руки, которые сильно дрожат. В голове стоит гул из собственного крика и мыслей. Всё превращается в одну большую кашу или несвязный клубок. В ушах стоит звон, заглушающий всё вокруг. Дыхание становится прерывистым и сиплым. Пространство перед глазами плывёт, к горлу подкатывает тошнота, пока тело горит огнём. Джодах хватается за грудную клетку, пытаясь унять сильную боль, которая волнами накрывает его. По щекам стекают слёзы, пока рот пытается ухватить такие нужные глотки кислорода, своё спасение.

«Нет! Не может быть! Почему я?! Где я прокололся?! Что сделал?!» — множество вопросов бьются о границы черепа, как о стеклянный бокал, пытаясь его разбить и выбраться.

— Я рядом, дыши глубже. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох, — говорит Лололошка, соединив их пальцы вместе и начиная осторожно поглаживать пух, расположенный на внутренней стороне крыльев.

Джодах отдаётся этому, словно тёплое молоко с ирисками, голосу и пытается успокоиться. Его никто не торопит. Грудная клетка в некоторые моменты от нового вдоха чуть подрагивает и застывает в воздухе, чтобы затем опуститься вниз и продолжить свой ход. Слезинки срываются вниз, пока Лололошка осторожно поглаживает пух. Ави успокаивается, хотя сердце всё так же быстро стучит, а щёки горят, но дыхание выравнивается. Лололошка убирает руку из пуха и хочет отпустить Джодаха, но Ави сжимает пальцы сильнее и тихо охрипшим голосом просит:

— Давай побудем так ещё немного.

Лололошка чувствует, как по телу прокатывается волна мурашек, и пытается спрятать сильный румянец на своих щеках. Эбардо на всё это смотрит с прищуром и лишь фыркает.

— Кстати, Джодах, я сейчас главный подозреваемый по твоему делу. И ещё сегодня в моей квартире проведут обыск, — говорит Эбардо со скучающим взглядом.

Он уже смирился, что ему не верят и в ближайшее время собираются нарушить личное пространство. Для Эбардо главное, чтобы некоторые скелеты оставались в шкафу, и пресса о них даже не пыталась догадаться. Хотя если покопаться в его жизни чуть больше часа, то наружу всплывёт довольно много интересных фактов и историй о его жизни. И этой информации хватит на полноценную книгу, а Эбардо не горит желанием посвящать совершенно незнакомых существ в свою жизнь и тем более впускать в душу. Впустишь один раз, а они потом при каждом удобном или не очень случае будут про это напоминать, вгрызаться в плоть лишь бы сильнее задеть, сделать больно или банально испортить настроение.

Джодах вскидывает брови вверх и вопросительно смотрит на Эбардо. Такое предположение звучало не то что глупо, скорее смешно. Чтобы один из семьи Карнесов посчитал себя ниже Ави и решился на убийство, звучит глупо несуразно, но при этом логично. Ведь конфликты, ссоры и предпосылки были, но всё это пустое и не будет являться для них даже самым слабым толчком к действию. Чтобы решиться на убийство медиа персоны надо быть либо в край сумасшедшим, либо очень сильным и отдавшимся ненависти сполна, либо и то и другое. Конечно, есть варианты со спиртным, наркотическими и психотропными веществами, но этот вариант сразу отметается. Сан-Фран на пушечный выстрел не пустил бы никого в таком состоянии в театр и отправил прокапываться. Да и запах этилового спирта, кто бы что ни говорил, приглушить не так уж и просто, что уж говорить о наркотиках.

Да и Эбардо довольно умный, на взгляд Джодаха. Да, он иногда ведёт себя как урод и не самый хороший и прилежный человек, на которого стоит равняться обществу, но не будет же он собственными руками и у всех на глазах убивать его. Всё-таки так глупо проколоться, убегая за сцену, он не может. Да и скорее бы киллера нанял, а не стал бы со всем этим заморачиваться. Какой ему вообще резон красть ключи, выкручивать болты, потом бежать вниз и как ни в чём не бывало показываться на глазах существ?

Все эти вопросы остаются без ответа и навряд ли они надуться в ближайшее время, но всё же в голове стоит всё взвесить и тщательно обдумать. А потом уже делать какие-либо выводы. Произойти может всё что угодно, поэтому нельзя забывать о собственной безопасности, особенно, когда круг подозреваемых довольно узкий. Хотя с количеством недоброжелателей, ему предстоит расшириться чуть ли не на сотню существ.

— Звучит смешно. И какой мотив тебе выдвигают? — спрашивает Ави.

— Смотри не зазнайся. Зависть, — грустно усмехаясь, говорит Эбардо.

— По-моему вы на убийство не способны. Вы лишь способны на оскорбления и запугивание. Для убийства вы морально слабы, да и статус вы не готовы променять на славу. Вам плевать, что о вас говорят другие, но конкретно это выбьет из колеи. Ибо выставление в свет вас убийцей будет хуже всех оскорблений и высказываний. Ведь это всего лишь слова, они не имеют веса и никак не влияют на чужую жизнь. А убийство — это чуть ли не приравнивание себя к богам, которые могут вершить чужие судьбы. Вы просто на это физически и морально не способны, — говорит Лололошка, все, что до этого наболело.

— Даже не знаю, за что принять это, за оскорбление или комплимент.

— Два в одном, — говорит Лололошка, улыбаясь.

— Я теперь понимаю, что ты в нём нашёл, Джодах, — с издёвкой говорит Эбардо.

Ангел ничего не понимает, а глаза на крыльях злобно усмехаются. Лицо Лололошки уже горит огнём, пока Джодах ничего не понимает. Мозг почему-то отказывается обрабатывать эту информацию и ничего не выдаёт кроме шума прибоя. Однако до Ави всё-таки доходит смысл слов Эбардо и тот краснеет, и выпускает руку Лололошки из плена. Джодах прикрывается крыльями, а Лололошка шарфом. Эбардо на всё это смотрит и улыбается. Он себя забавляет и отвлекает от не самых приятных мыслей, как может.

Из кабинета выходит Сан-Фран и пусть его волосы чистого белого цвета, создаётся ощущение, что он поседел и сейчас упадёт на пол рядом с Эбардо.

«Кажется, Смотрящий переборщил», — думает Джодах, вставая со своего места и направляясь к двери.

Ах, что это за буйство красок?

Тонов, искусства, сладких чувств,

В которых ты настолько ярок,

Открыт для развитых искусств.

Понять его довольно сложно.

Ты будто вечность в высоте.

Считаешь будто невозможно,

Отдаться на просто судьбе.

А щёки то горят всё ярче,

Дыханье замирает всё на миг.

И ты познаешь всё в той страсти,

Что и не сможешь позабыть.

***

Фран небрежно пихает Джодаха в плечо, высказывая этим действием всё своё недовольство и злость по отношению к нему. У Сан-Франа теперь нет сомнений, что Смотрящий для Джодаха не просто знакомый, а друг, даже лучший друг. И в том, что Ави о нём нелестно высказывался, он уверен, точнее у него есть внутри эта стойкая и непоколебимая уверенность, которую уже навряд ли получится сломать хоть кому-нибудь. Однако Франческо не изменит своё отношение к Джодаху, для этого ему либо придётся больше работать, либо больше стараться, либо заслужить его благосклонность.

Последнее звучит вообще нереально. Этот процесс медленный долгий и медитативный, с которым Ави никогда не справится, наступая из раза в раз на одни и теже грабли. И Сан-Фран после такого «тёплого приёма» со стороны его друга, который пользуется своей властью для запугивания и давления на него, обязательно увеличит нагрузку для Джодаха в несколько раз, что под конец дня тот будет валиться с ног. Всё-таки власти и методов воздействия у эльфа намного больше, чем может показаться на первый взгляд. Ему собственно безразлично, насколько разбит внутри Джодах, ему важен сейчас Эбардо, к которому надо подходить с особой осторожностью, ибо не хватало вызвать новый приступ истерики.

Сан-Фран медленно оседает на банкетку, чувствуя, что ноги больше его держать не собираются и откидывает голову назад, прислоняясь к холодной стене, дабы его мозговой процессор перестал так сильно нагреваться, превращая его мысли в раскалённую и тягучую лаву. Эльф прикрывает глаза от яркого света, замечая на себе более чем заинтересованный взгляд. Рука сама приобнимает Эбардо за плечи, из-за чего он явно пребывает в состоянии лёгкого шока и непонимания происходящего. Ведь чего это режиссёра на нежности и тактильность потянуло. Этого правда и сам Фран не знает, однако руку убирать не планирует, пока её грубо не скинут, что пока не происходит.

— Вы в порядке?

— Я в порядке. Тебе бы о себе так переживать, а не о моём состоянии, — говорит Фран, смотря прямо в яркие искренние глаза, которые явно не довольны ответом.

— Заметили, что раздаëте другим советы подходящие и в вашу сторону? — говорит Эбардо, хмурясь, явно недовольный ответом.

— Бывало и хуже. Можно и потерпеть. Уже жалею, что у меня нет с собой успокоительного.

Эбардо от таких слов мрачнеет. На его глаза ложится угрожающая тень, а сам он смотрит из-под лба на Франа, желая его придушить или заткнуть желательно кляпом. Столь наплевательское отношение к себе выбивает из колеи и заставляет с силой схватить Франа за грудки и посмотреть в его чересчур спокойные глаза.

— Хорошо не буду больше так шутить! — говорит Фран, поднимая руки вверх, показывая что сдаётся.

Эбардо же продолжает сверлить в нём дыру ещё несколько секунд, прежде чем отпустить и вернуться к своему задумчивому и аппатичному состоянию. Чужая рука вновь его приобнимает, и Эбардо слышит звук расстёгивающейся молнии и недолгое комошение, после чего поднимает голову и отрывает взгляд от пола.

— Ты наверное голодный. Всё-таки ничего не ел с утра, а нервы не идут на пользу сытости, — говорит Сан-Фран, протягивая Эбардо термос с какао, шоколад и кусок куриного дрожевого пирога.

Эбардо смотрит на неловкую улыбку эльфа как заворожённый. Он просто не помнит, когда тот вообще улыбался. Будто данная эмоция была чем-то чужеродным, но при этом так красиво выглядела. Эбардо в принципе не мог поверить в то, что Фран ему спокойно отдаёт свою еду и его вообще заботит его питание. Почему-то все эти действия до этого, как и желание провести с ним в отделении семь часов к ряду звучали как насмешка над тем, что он позволяет себе думать, что кому-то нужен кроме брата. Однако действия Франа явно этому протеворечат.

— А вы? Не похоже, чтобы вы что-то с утра ели.

— За меня не беспокойся. Ешь спокойно и сколько хочешь. Тебе сейчас силы нужнее чем мне.

Эбардо всё-таки берëт предложенную еду, но всё есть точно не собирается, будет не дело, если он оставит Франа голодным. Да и как-то неправильно, ведь эльф брал еду для себя, а не для него. Хотя что-то внутри Эбардо подсказывает, что Сан-Фран бы не притронулся к еде до вечера.

— Вкусно? — спрашивает Фран, видя как от одного кусочка пирога Эбардо просиял. — Я старался.

— Вы сами готовили?

— Да, стараюсь сам готовить. Как-никак так бы совсем умер. Да и время чем-то забить надо кроме работы и лежания по часу на полу от усталости.

Фран прикрывает рот рукой, чувствуя, что ляпнул лишнее и совершенно не то, что должны были слышать чужие уши. Однако от расспросов и встревоженных, напряжённых взглядов его уже ничто не спасёт. Сан-Франу очень не нравится собственная забывчивость и открытость, из-за кулона, ибо тогда он слишком много болтает и слишком много раскрывает карт о своей жизни, которую следовало бы держать и дальше под замком.

— Вы же понимаете, что нельзя так доводить себя?

— Просто так привожу свои мысли в порядок. Это просто усталость и ничего больше…

— Это «ничего» уже вытекает в последствия, причём явно ощутимые для вас. Взять хотя бы то, как вы резко уснули. И это одно из самых незначительных, что я заметил.

— Это было один раз. А так только волосы могу выдернуть в порывах агрессии, — говорит Фран, отводя глаза в сторону.

— Вредить себе это явно не лучший способ решения проблем.

— Мне не к кому обратиться кроме себя. Вот и справляюсь, как могу, — пожимая плечами, говорит Фран, соединяя пальцы в замок.

Резко на него набрасываются с объятиями стискивая чуть ли не до хруста рёбер. Однако Фран не пытается выбрать, даже когда начинает слышать от Эбардо недовольное причитание.

— Нельзя так наплевательски относится к себе и вечно держать все эмоции внутри. Вы должны себе хоть иногда давать разгрузку, а не только короткий сон на столе.

— Когда? Или ты знаешь отличный способ забыться и не думать о работе каждую секунду своей жизни? — вскинув бровь вверх, спрашивает Фран.

Его глаза направлены чётко в глаза Эбардо и полностью отражают его уверенность в собственных словах. Навряд ли с такой уверенностью Эбардо удастся переубедить Сан-Франа. Однако может всё-таки попытаться? Как-никак надежда умирает последней. Да и не хотелось быть свидетелем гигантских синяков под глазами и обмороков от недосыпа на постоянной основе. Не нравились Эбардо даже мысли об этом. Зато Сан-Франа, видимо, это нисколько не тревожит и не смущает, ибо тот сидит с таким же спокойствием и непоколебимостью на лице как и до этого.

— Ну, точного способа полностью забыть нет, но нужно же хотя бы пытаться! — возникает Эбардо.

— Вот и я о том же, — говорит Фран, чувствуя, острое желание закурить, всё-таки такие разговоры его выматывают.

Эбардо так просто отступать не собирается. Почувствовав попытки Франа встать, парень надавливает на плечи режиссёра, прижимая того к стене, из-за чего эльфу приходится подчиниться и тяжело вздохнуть. Франческо не нравятся все эти нравоучения со стороны, ведь он уже давно не ребёнок, но почему-то Эбардо всё равно его поучает. И это очень сильно капает на воспалённые головной болью мозги, из-за чего Фран хочет грубо скинуть Эбардо на пол, наплевав насколько тому будет больно от падения на совсем не мягкую поверхность. Однако тело этому противится и приходится запрокинуть голову к потолку и, жалобно простонав, закрыть глаза руками.

— Вы совсем не думаете о своëм состоянии, ваше тело уже кричит, что ему нужен отдых, но вы видно свой организм вообще не собираетесь слушать! При этом за чужим состоянием вы успеваете следить и предлагать помощь, вот только вам тоже помощь не помешает. Нельзя ведь доводить всё до такого состояния в конце-концов! — чуть ли не кричит в отчаянии Эбардо, пытаясь пробиться через чужую стену безразличия и непоколебимости.

— Почему окружающих вокруг вечно заботит моё состояние?! Всё со мной хорошо! Да я устаю, да перерабатываю, да страдаю трудоголизмом, но это не значит, что мне нужна помощь! — чуть ли не кричит Фран, а его мозг продолжает: «А точно ли не нужна?»

И этот вопрос Эбардо видит в чужих глазах и цепляется за него, как за последнюю нить надежды. Всё-таки зерно сомнения было посеянно в чужой голове и стоит чуть сильнее надавить. Главное не переборщить, а то на полу оказаться очень не хочется.

— Если вам некому выговориться, можете рассказать об этом мне. Например о том, как вы вообще к такому состоянию пришли.

— Моё прошлое не должно тебя волновать, — раздражённо говорит режиссёр, скрестив руки на груди.

— Если меня это не касается, то почему бы вам не обратиться за профессиональной помощью и не высказаться уже там?

— Я не обращаюсь за помощью, потому что она мне не нужна, — отрезает Фран, чувствуя что находится на грани, и если Эбардо не перестанет задавать провакационные вопросы, то точно заплачет.

— Знаете, попытки спрятать все эмоции даже от себя, явно не выглядит, как что-то не нуждающееся в помощи. Почему бы вам хотя бы не попытаться? Глядишь, легче станет, — стараясь как можно мягче преподнести информацию, говорит Эбардо.

Однако удача явно сегодня не на стороне эльфа, поэтому его личная моральная пытка продолжается, а чужие слова режут прямо по-больному. Пока глаза пытаются сохранять спокойствие, не дрожать и не жмуриться от подступающих слёз.

— Моя боль — только моя боль. Мои переживания — только мои переживания, мои проблемы — только и ТОЛЬКО мои проблемы. И с ними я предпочту справиться в одиночку, — говорит Фран, а мозг тихо шепчет: «Если выдержу до конца этого дела».

— Одни вы уже не справляетесь. Ваши проблемы уже черезмерно давят на вас, и вам больно. И не смотря на безэмоциональность, это видно.

— Мне не больно. Меня это не колышет и не может колышать, — спокойно отвечает Фран, прикрывая глаза и проглатывая горький ком со слезами, рвущейся наружу.

— Настолько не колышет, что у вас панические атаки? Насколько всё равно, что вы боитесь своих эмоций? — спрашивает Эбардо, склонив голову вправо.

Ему нельзя проявлять эмоции. Так сильно открываться, быть таким искренним, быть слабым. Какой из него режиссёр, если он при малейшем давлении начинает плакать, как маленький ребёнок? Он должен быть собранным, холодным, спокойным и беспринципным. Так безопасней, так спокойней, так он чувствует себя уверенней, так просто проще. Проще не потому что всё это легче накапливать, а потом медленно утопать в своих же проблемах, а проще потому что можно ничего не чувствовать. Безэмоциональность — это ключ к успеху и мнимому счастью, который является лишь панацеей для больной души.

— Прекрати на меня давить. Мне это не нравится, — злобно шипя, говорит Фран.

— А вы готовы действовать плавно, а не такими резкими разговорами? Скажи я вам просто один раз, вы просто проигнорируете, а так может хоть попытаетесь что-то вынести для себя.

— Не думай, что сможешь меня хоть когда-нибудь понять и вылечить от этого. Это бес-по-лез-но, — по слогам говорит последние слова Фран. — Просто спокойно живи и не думай об этом. Если надо я помогу тебе забыться, оплачу всё что возможно и найду лучших специалистов, только, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не лезь в душу, хорошо?

Эбардо недовольно кривит губы и готовится начать новую тираду, к которой эльф будет явно не готов, но тот видимо, прочитав его мысли, рисует в воздухе фиолетовый ромб. Эбардо чувствует как на тело наваливается усталость, а силы покидают его. Фран преспокойно отсаживает Эбардо в сторону, поправляет на себе пальто и краем глаза смотрит в чужие глаза.

— Что это? — злобно хрипя, спрашивает парень.

— Старый трюк с заклинанием сна. Я его немного модифицировал, так что хоть отоспишься и благополучно забудешь этот разговор. Если что заранее прости за моё нежелание говорить на эту тему. Ты возможно даже сейчас огорчён? — усмехаясь, спрашивает Фран, на что слышит в свою сторону лишь поток оскорблений и нецензурной брани.

— Агх, почему с вами так сложно?! — сквозь зубы шипит Эбардо.

— А кто говорил, мой хороший, что будет просто? Ладно, главное, что этого разговора уже не было и объятий, и прикосновений, и слов, — говорит Фран устало, прикрывая глаза. — Ладно, спокойной ночи. А я пойду «свежим воздухом подышу».

Фран разворачивается и шагает в сторону выхода, пока его пальто чуть развевается, а Эбардо сверлит его спину злобным взглядом, прежде чем провалиться в уже насильный сон.

Эльф оказался намного хитрее, чем он предполагал. От этого становится ещё интереснее. Ведь никто пока настолько легко не заставал Эбардо врасплох и убегал. Парень даже думал, что его больше ничего и никто не сможет удивить, но он ошибся. Сан-Фран был другим. Словно вишня в горьком и терпком шоколаде, которая в добавок ещё и взрывалась, осыпая его тысячами раскалённых искр. И от этого хотелось добиться и усмерить его как можно больше и сильнее. Ведь уж лучше думать о таком, чем о смерти. Что угодно, только не смерть. Пусть и рай будет и ангелы будут, но никак не пустота, тьма и тишина.

***

— Да уж это определённо не те обстоятельства, в которых мы хотели изначально встретиться, — нервно усмехнувшись, говорит Джодах.

— Определённо. Однако всё-таки оно стыкуется с тем, которое я тебе принёс, — говорит Смотрящий и достаёт из файла четыре фотографии трупов, от вида которых к горлу подкатывает тошнота. — Пять одинаковых случаев. Один и тот же метод, все были актёрами довольно известными. Их популярность даже превышала твою. Узнаёшь кого-то?

Джодах бегает глазами по фотографиям, одежде и частях лиц, которые уцелели от встречи с шестикилограммовой аппаратурой. В голове почти сразу появляются образы существ, их улыбки, внешность вплоть до мельчайших деталей и голос, ещё наполненный жизнью.

— Д-да, узнаю. Матильда, Окетра, Калеб, Мускат и наконец, Бартоломью.

Джодах водит пальцем от одной фотографии к другой. Смотрящий достаёт ещё одну пачку фотографий и просит Ави попробовать вспомнить кого-нибудь. Однако ни одна фотография не наводит на мысли и не вызывает ощущения хотя бы чего-то отдалённо знакомого. Джодах плотно поджимает губы и отрицательно крутит головой в разные стороны.

— Что ты хочешь, чтобы я рассказал? Ты не услышишь от меня не больше, чем от Сан-Франа. Лучше об этом спросить у Лололошки: он в тот момент находился за кулисами и наверняка что-то слышал. Поэтому, зачем я тебе? — спрашивает Джодах.

Вот за это Смотрящий и любит Ави. Тот сразу понимает суть того, что он хочет и сразу переходит к делу.

— Хотел узнать твоё мнение насчёт моих подозрений и дела. Несмотря на схожесть убийств первые два совершили разные люди, а последние два неизвестный.

— Думаешь серийник? — спрашивает Джодах, выискивая на полу узоры, похожие на что-то осмысленное и понятное.

— Возможно. Подражание тоже нельзя отметать. Или это простое совпадение. Всё-таки такой типаж убийств пусть и не сильно распространён, но прост в реализации. Проблема этого метода в том, что алиби себе заполучить крайне сложно.

Смотрящий крутит ручку между пальцев, прежде чем остановить её на листке бумаги и поставить красноречивую точку.

— И ты подозреваешь в этом Эбардо? — скорее не спрашивает, а утверждает Ави, сложив руки.

— Да, есть основания. Ваши отношения не шибко хорошие, он неожиданно ушёл и свидетелей, что могли ему обеспечить алиби, нет. У тебя есть сомнения? — спрашивает Смотрящий, вскинув бровь вверх.

— Он не может быть убийцей! Он просто не мог это сделать! Ну не хватило бы ему моральных сил! Не было глобальной причины или толчка! Ты говоришь про зависть, но это Эбардо глубоко плевать на это: его охват и популярность превышает мою в несколько раз! О какой зависти идёт речь?!

Крылья Джодаха взмывают вверх, а хвост с силой бьёт по полу. Смотрящий прикрывает глаза, устало потирает переносицу и смотрит поверх скреплённых в замок рук.

— Джодах, это моя работа. Видел я на своём пути таких существ. Убить может каждый, даже самое безобидное существо. Ты же в момент опасности хватаешься за нож, а не пытаешься договориться с ней или преступником? Ты можешь убить в состоянии аффекта, под алкогольным или наркотическим опьянением, и тебя ничто не сможет остановить. Так что, я имею полное право подозревать всех, находящихся в здании. Есть ещё вопросы?

Смотрящий протягивает Джодаху документы о неразглашении информации по делу и протягивает ему ручку. Ручка уже на автомате выводит собственную роспись, от которой тошнит. Ангел встаёт со стула и прежде чем выйти спрашивает:

— Чем же ты, мой дорогой друг, так напугал Сан-Франа?

— Я лишь мягко намекнул, что если смерть Бартоломью получилось прикрыть, а СМИ заткнуть, то если бы там умер именно ты, то его бы уже медленно ели по кусочкам. Поэтому в театре появиться дополнительная охрана. И да, в него никто не заходил. Камеры на входе не засекли малейшее движение и попытку.

Глаза Смотрящего хищно блестят.

— Я прошу тебя, будь осторожен!

Однако последние слова Джодах уже не слышит, так как выходит за дверь. Смотрящий же откидывается на спинку стула, чувствуя ноющую боль в плечах и спине от предстоящей работы, и заставляет ритмично стучать «колыбель Ньютона».

Уже отвесили те шторы,

Что страх скрывали ото всех.

Где все актёры лишь игрушки,

Для страшных жанровых утех.

Движения чётки и волшебны,

Что ты невольно застаёшь

Все те огрехи и ошибки,

На что ты позже всё забьёшь.

Все диалоги, словно схема,

Что вся изучена давно,

Где всей прогнившей той системе,

Оставить вас одних давно.

А вы потерянный и мелкий

Глядите всё по сторонам.

Не зная то, что дальше носа

Увидеть вам не даст обман.

Но что-то всё же здесь нечисто,

Упали замертво кресты,

Что были чем-то вроде смысла жизни,

Для отъявленной души.

От страха ходит всё, настолько быстро,

Что ты грозишься всё упасть.

Но помни то, что это сцена,

Где вам НЕЛЬЗЯ так просто оплошать.