Её руки подготовлены не были к драке,

И она не желала победы,

Я теперь буду вместо неё.

«Формалин» Fleur

Однажды летом на закате мать шла узкой тропинкой к своему домику на холме. В одной руке она держала мешок с мукой, а в другой – корзинку с младенцем. Вдруг на пути ей встретился большой куст ежевики, из которого доносились глухие стенания.

- Ох-ох, - вздыхал куст. – Ох-ох, упала я, честные люди, помогите!

- Бабушка, вы упали? – спросила мать, наклоняясь к кусту. – Как мне вам помочь?

- Ой, деточка, помоги-помоги! – обрадовался голос из куста. – Я протяну тебе руку, а ты тяни изо всех сил.

Из куста высунулась сморщенная старушачья рука. Мать поставила мешок с мукой на землю и принялась тянуть, но ей не хватало сил.

- Ах, бабушка, не могу вытянуть! – сказала она.

Голос из куста снова запричитал.

- Ох-ох, честные люди, помогите, помогите бедной-несчастной старухе!

Мать была очень мягка сердцем, поэтому она поставила корзинку с младенцем на землю и двумя руками схватилась за руку, торчащую из кустов. На этот раз тяжесть совсем не ощущалась. Мать вытянула старушку с одного рывка. Та предстала перед ней в холёном белом чепчике, и вид её был такой аккуратный и собранный, что совсем не верилось в её бедственное положение секунду назад. Старушка подмигнула и глаз её сверкнул в сумерках.

- Спасибо, деточка, - захихикала она. – Спасибо, милая!

Матери стало жутко от старушки. Наспех попрощавшись, она схватила корзинку с мешком и побежала к своему домику. А хихиканье старухи позади становилось всё тише и тише.

Забежав в дом, мать тут же заперла дверь и вздохнула с облегчением. Но, когда она поставила корзинку со своим малышом на лавку и развернула одеяльце, из груди её вырвался горестный крик. В корзинке лежал вовсе не её ребёнок! У этого существа была огромная голова, больше тельца. Глаза злобно зыркали из-под густых бровей, и стоило ему открыть рот, как оттуда вылетал дикий истеричный вопль.

Подменыш!

Та старуха в кустах наверняка была фейри. И, когда мать отвлеклась на неё, другие фейри украли её малыша и заменили этим безобразием.

Мать не знала, что ей делать. Когда вернулся её муж, она кинулась к нему со слезами и ломано объяснила, что случилось.

- О чём ты говоришь? – спросил муж, заглядывая в корзинку. – Это наш ребёнок.

Мать взглянула на существо и вздохнула. Действительно, подменыш теперь выглядел в точности, как ей малыш. Только взгляд всё так и оставался злым.

- Ты просто устала, - сказал муж и поцеловал жену в щёку. – Больше не забивай себе голову такими глупостями.

И жена согласилась с ним. «Наверное, мне действительно за сегодня напекло голову или я просто задремала», - подумала она.

Жизнь пошла своим чередом. Но теперь ребёнок орал целыми днями и не давал ни секунды покоя. Он выплёвывал всю еду, которую ему пытались давать. Стоило какой-то вещи оказаться у него под рукой, как он начинал бросаться ею. Он так изводил родителей, что муж старался как можно раньше уйти на работу и как можно позже вернуться. А мать сбивалась с ног, пытаясь успокоить это существо. А тот так и сверлил её злыми глазами.

В один день в разгар суматохи мать, пытаясь накормить это существо, неудачно задела кувшин с горячей водой и обожгла себе руку.

- Хватит! – закричала она, пытаясь быть громче воплей существа. – Почему я стараюсь? Ты даже не моё дитя! Я должна найти своего малыша.

Сказав это, мать завернула подменыша в одеяло, затолкала его в корзину и побежала к местному знахарю. Тот внимательно осмотрел это злое и красное от ярости существо и усмехнулся.

- Правда, женщина, - сказал он, - подменили фейри твоего ребёнка. Взамен своего подбросили. Смотри какой гневливый.

- Что же мне делать? – заплакала мать. – Как вернуть своего?

Знахарь снова усмехнулся и зажмурился, словно сытый кот на солнце.

- Пойди в лес и иди до тех пор, пока не найдешь полянку, залитую солнцем. Там найди беленькие грибы, растущие кольцом. Встань внутри этого круга и громко скажи, что знаешь о подмене и требуешь вернуть своё.

Так мать и сделала. Брела она долго и с каждым шагом чувствовала, что подменыш в её руках брыкается всё яростнее и яростнее. Он кусал её руки, громко вопил и царапался. Наконец, она нашла полянку, а в полянке – круг из грибов. Встав по центру, она яростно выкрикнула.

- Фейри, я знаю о вашей подмене! Забирайте это чудовище себе, а мне отдайте моего ребёнка!

Тут всё исчезло в голубом тумане – и лес, и полянка, и солнце. Вместо этого появились хрустальные залы с изящными фонтанами и маленькими звёздами на цепочках. И везде были тонкие стройные существа с лунными полупрозрачными крылышками.

- Чего ты хочешь? – нежными голосами спросили они, нехорошо ухмыляясь.

- Я хочу забрать своего ребёнка! – крикнула мать, топнув ногой.

- Ребёнка? – удивились фейри. – Так ведь он у тебя в руках.

- Нет, то не моё дитя. Мой малыш тихий, милый и покладистый, а это – чудовище. Он вопит, дерётся и глаза у него злые-презлые.

Фейри вдруг очень громко захохотали. Они окружили мать и начали указывать пальцами на подменыша у неё на руках.

- Верните! – в отчаяние крикнула мать, начиная чувствовать страх среди этих существ.

- О чём ты говоришь? Это твой ребёнок, - хохот становился всё громче и громче. - Это твой ребёнок!

Мать стоя в центре, прижимая к груди подменыша и чувствуя, как его маленькое сердечко наполняется ненавистью. Воздух становился гуще и кислее. А фейри всё хохотали и хохотали…

***

Последний день обрастал напряжением и гулом. Журналисты набились полный зал, менее везучие расположились в коридоре, совсем неудачливые ждали новостей снаружи здания суда.

Данья и Дани расположились с двух сторон от матери, нервно сжимающей их ладони. С утра её было не заткнуть, она говорила обо всём: от погоды до безобразных водителей на дороге. И в каждом её слове было столько напряжения, что хватило бы электрификацию небольшого городка. В конце концов, видя бледные страдающие лицо Дани и Даньи, Никола немного успокоил мать разговорами о том, что уже сегодня вечером всё будет хорошо.

- Всё будет хорошо, - повторила мама, выдохнула, и словесный поток прекратился.

- Прошу всех встать, - сказала секретарь, и все поднялись. Колоритный дедушка в судейской мантии сел на свой трон и водрузил себе очки на нос. Своим медленным размеренным голосом судья Дарвин зачитал уже известную информацию и всё такое, всё такое… Дани на секунду показалось, что её сейчас вырвет.

Где-то около часа судья, Шин и Флейшиц напоминали присяжным и всем остальным в зале, что происходило до этого на процессе. Усталый и недовольный Найтингейл снова дал свои комментарии и заслужил замечание от судьи. У Дани уже начала болеть спина от неудобного стула, который до этого дня от чего-то был приемлем. Когда она попыталась принять другую позу, ей помешала цепкая хватка матери. Сама мать со всем вниманием следила за говорящими и телодвижений дочери не заметила. Дани попыталась отвлечь её от столь упоительного зрелища, но на неё мягко шикнул Никола, и она оставила свои попытки. Спина продолжила болеть.

- Теперь переходим к судебной речи адвокатов сторон, - объявил судья Дарвин и поднял глаза на Шина. – Выступает Девид Шин, сторона «обвинения».

Шин встал перед присяжным в уверенно-деловую позу, при этом умудряясь не выглядеть как павлин.

- Дамы и господа, - начал он профессиональным тоном, – очевидно, что это было непростое дело для всех нас. Это особенный судебный прецедент. Для закона - с юридической точки зрения, и для нас, для общества, - с моральной. Технологии двигаются вперёд, и даже несмотря на государственное или общественное возмущение, они не остановятся. Подобных случаев будет только больше. Вскоре для нас станет нормой рассматривать подобные дела, и ваше решение – это то, что будет определять курс наших размышлений и решений. И даже, не побоюсь этого слова, - курс нашей морали. Ведь природа не судит живых существ за убийство или кражу. Это делаем мы – те, кто обладает разумом и выстраивает моральные нормы. Только мы, вы, ваше решение определят наше отношение к клонам. И позвольте мне высказаться от имени огромной части нашего общества, так как во время этого процесса я слышал много мнений и аргументов. Так как дело не сугубо юридическое, а по большей части социальное, - каждый имеет право высказаться и быть услышанным. Итак. Очевидно, что принятое сегодня решение ещё будет совершенствоваться в будущем, но основной курс должен быть определён сегодня. Клоны – не самостоятельные личности, они копия другого человека. Они то, что подумает оригинал, то, что сделает оригинал. Свободы воли у них нет, что бы не говорили. Они обречены двигаться по предначертанному маршруту. Ведь после пропажи Даньи Самар её клон не стал увлекаться химией или математикой, а продолжил дело её жизни, при чём так, как сделала бы это настоящая Данья Самар. Поэтому считать клонов самостоятельными личностями объективно нельзя. Но и полностью лишать их дееспособности будет неправильным. Решение одно – ввести новое понятие, особый статус для клонов. Это поможет избежать множества ужасным проблем в будущем. Только представьте, какой новый манипулятивный рычаг будет создан, если клоны и оригиналы будут равны. Ведь в таком случае всегда можно будет устранить оригинал, если он чем-то не угодил, и на его место поставить клон, который, конечно же, будет немного изменён под запросы. Доктор Найтингейл не даст соврать, это возможно. Какие перспективы откроются для нечестных политиков и банкиров. Диктатура станет вечной и будет процветать. Но мы этого можем избежать, если признаем, что клоны – это не люди в полном смысле этого слова, а инструменты. И, соответственно, права у них должны быть другие, не как у настоящих людей. Но, при этом, как гуманное сообщество, мы должны предоставить им все возможности прожить достойную жизнь. Господа и дамы! – Шин резко приосанился. – Конечно же, контроль за созданием клонов станет больше. Будут приняты законы, ограничивающие создание клонов, чтобы предотвратить ситуации, схожие с той, из-за которой мы здесь собрались. Но какими эти решения будут – зависит от вас. Подумайте над тем, что важнее в этом случае – эмоции или разум. Ведь мы все видим эту несчастную девочку, сидящую здесь. Ей сказали, что когда-то она умерла, но ей дали возможность продолжить её жизнь. Но теперь ей приходится быть здесь и оправдываться за своё существование. И, бесспорно, нам всем жаль её. Но подумайте над тем, какие проблемы возникнут в нашем обществе, если её права, как клона, будут раны правам человека-оригинала. Разве настоящая Данья Самар не заслужила также справедливости? Я призываю вас думать, а не только чувствовать.

Журналисты позади зашебуршали, но из этого шелеста трудно было понять понравилось им речь или нет.

- Очередь переходит стороне «защиты» - Катерине Флейшиц.

От Флейшиц тоже веяло уверенностью, но, в отличие от коллеги, она обладала уверенностью спокойной. Если Шин был «я уверен, что всё сделаю правильно», то Флейшиц была «я уже сделала всё правильно».

- Господа присяжные, - улыбнулась она, будто здоровалась с давно позабытыми родственниками, - как уже сказал мой уважаемый коллега, от вашего сегодняшнего решения действительно зависит очень многое. Какие бы законы и запреты не были придуманы, они не помешают прогрессу, и клоны станут частью нашей повседневной жизни. И я также призываю вас понять степень ответственности за принятое сегодня решение. Вы знаете, что все слушания были направлены только на одно – понять, является ли клон Дани Самар настоящим человеком, личностью, или нет. И, за сложностью вопроса, мы все пришли к разному выводу. Но я предлагаю рассмотреть два противоположенных – Дани является полной копией Даньи и Дани не является полной копией Даньи. Думаю, в первом случает ответ прост, если Дани является копией, то между ними нет разницы. А значит, если вы признаёте оригинал настоящим человеком, то автоматически признаёте настоящим человеком и клона. Соответственно, это работает и в обратную сторону – признав клона не-человеком, таковым вы признаёте и оригинал. Сложнее обстоит дело, когда мы рассматриваем девочек как двух разных личностей. За всё это время доктор Эйнсворт провела с ними очень много времени. И её экспертное мнение таково, что у Дани и Даньи действительно много общего. Привычки, интересы, мыслительный процесс, творческая натура. Но при этом и много разного. Мы – это всё то, что с нами случилось. А случилось с ними разное. Похищение и плен оставили свой отпечаток на личности Даньи. Обычная жизнь и большой творческий успех повлияли на Дани. Если бы их жизни протекали одинаково, то может быть, мы и могли бы вынести на обсуждение их идентичность, но не сейчас. В силу разного опыта и разных травм, они – разные люди, разные личности. Вы можете сказать: большая часть их опыта, до похищения, одинакова – детство у них одно на двоих. Но это будет не правда. Детство у них одно на четверых, ведь и Никола Самар, и Илон Самар воспитывались той же матерью, в том же доме, в тех же условиях. Но, я думаю, ни у кого из нас язык не повернётся назвать их одинаковыми. Доктор Найтингейл говорил, что идентичность Дани и Даньи закончилась в тот миг, когда Дани задышала самостоятельно. Вспомните эффект бабочки, когда одна крохотная деталь может изменить всё, а в жизни девочек этих деталей было хоть отбавляй. Не это ли самое изумительное в человеческой личности? То, что мы не поезд на рельсах с одной дорогой и даже не игра в го, где допустимое число позиций на доске составляет два целых одну десятую помножить на десять в сто семидесятой степени. Мы – это намного большее. Даже сотня котов пройдут по одному коридору сотней разных путей. Шансов на то, что Дани и Данья проведут абсолютно одинаковую жизнь, больше, чем атомов во Вселенной. Не это ли делает Дани личностью? Настоящим человеком? Я не призываю вас судить своим сердцем, я призываю вам судить фактами и совестью. И истина здесь очевидна: то, что ходит как человек, сидит, как человек и говорит, как человек – человек. Спасибо.

Флейшиц села на своё место. Мама наклонилась к ней и что-то прошептала, на что Флейшиц снова улыбнулась и кивнула. Мама расслабленно вернулась с исходное положение.

- Уважаемые господа присяжные, вы услышали речь господина Шина, стоящего на том, что статус клона и статус человека должны быть различны, и речь госпожи Флейшиц, настаивающей на том, что понятия «клон» быть не должно, и любой «клон» - это тот же «человек», - голос судьи снова обволок весь зал. Данья подумала, что на пенсии судья вполне мог бы мурлыкать в микрофон и заливать это как АСМР-подкаст. - Перед тем, как вы примите решение я должен отметить, как по мне, одну очень важную деталь. Господин Шин говорил о том, что клоны должны быть ограничены в некоторых аспектах, и его суждения могут быть верны, возможно. Но говоря об этом, он делал упор не на то, что клоны должны быть ограничены, потому что они умственно неполноценны, а потому, что они могут стать предметом манипуляции. И я прошу обратить на это внимание, господа присяжные. У меня создаётся ощущение, что подобная идея имеет некоторый запах сегрегации и даже, упаси господь, фашизма. На этом мои замечания окончены. Суд и присяжные удаляются для вынесения решения.

- Всем встать, - объявила секретарь, и все встали. Судья и присяжные ушли.

- Это продлится долго, советую вам отдохнуть в кафетерии, - шепнула Флейшиц маме.

- Конечно-конечно, - мама схватила Дани и Данью за руки, как двух глупеньких пятилеток, и повела за собой.

Ожидалось, что решение будет принято через пять часов, но всё затянулось до семи. Мама около сотни раз успела у пустоты спросить что такое можно обсуждать семь часов. Казалось, все, кроме неё, это понимали. Спустя четыре часа Дани всё-таки стошнило.

Когда она на дрожащих ногах выползла из туалета, её под руку подхватил Илон.

- Как ты?

- Херово.

Он обнял её за плечи и прижал к себе.

- Всё будет хорошо, - сказал он.

Дани невольно ухмыльнулась.

- Я тебе не мама, а ты мне не Никола.

- Знаю. Но всё равно. Я постараюсь сделать так, чтобы всё правда было хорошо.

Дани хотелось ему верить.

Когда Дани уже планировала сбежать через окно, появилась секретарь и позвала всех обратно в зал.

Казалось, в зале стало намного душнее. Включились лампы, и на столы и стулья лёг холодный цвет.

Судья своим приятным голосом снова зачитал канцелярскую брехню, и со своего места встала председательница присяжных.

- Большинством голосов было принято решение признать клона полноценной личностью со всеми правами и обязанностями, и дать ей имя Дани Самар.

Зал взорвался аплодисментами. Мама подскочила с места и тут же заключила Дани в свои объятия.

Дани словно оглохла. Что сейчас сказала эта высокая женщина в тёмно-розовом пиджаке с брошью в виде стрекозы? Дани хотела попросить её повторить, но всеобщий шум заглушил бы её слова. И мама так настойчиво прижимала её к себе.

Но если мама была так рада, значит женщина сказала что-то хорошее? Значит…

- Я человек, - прошептала Дани.

Человек. Она имеет право тут быть, имеет право на свою семью, на свой дом. Имеет право быть живой.

Зал радостно гудел, и судья уже начал угрожать всем арестом. Но для семьи Самар уже никого не существовало.

Вдруг мама резко отодвинулась, и вместо её мягко-сжимающих объятий пришли острые и горячие настолько, что казались холодными.

- Поздравляю, - прямо в ухо прошептала Данья. Чуть отодвинувшись, она посмотрела Дани в глаза. – Это было моё имя. Мама так звала меня.

***

Теперь, когда всё изменилось, Дани почувствовала что-то новое. Точнее, не изменилось ничего. Ни физически, ни ментально в Дани не изменилось ничего. Просто куча людей признало её право на существование. Видимо, это и есть самый важный фактор существования среди людей – признание. Раскрашенные бумажки просто раскрашенные бумажки, пока люди не признают в них деньги. Мелкий лысеющий злой мужик просто мелкий лысеющий злой мужик, пока люди не признают в нём великого вождя. И именно от признания зависит будешь ли ты ошибочной кучкой клеток или же полноправным человеческим существом.

Как же окрыляло это невидимое признание! И вместе с тем пришло то чувство, которое может быть только у победителя. Ещё вчера Дани чувствовала себя бесприютной собакой, молчаливо умоляющей оставить ей погреться под крыльцом. А сейчас…

Ненависть. Дани смотрела на Данью, сидящую перед ней и нарезавшую овощи, и чувствовала чистейшую острую ненависть. Как так получилось, что она заставила Дани чувствовать себя никем? Не на Дани лежала вина за трёхлетнюю «смерть» Даньи, она не пришла тёмной ночью и не отобрала её место со зловещей улыбкой. У них обеих были одинаковые права быть здесь.

«Если бы тебя здесь не было, я была бы счастлива», - могла сказать Данья.

И Дани могла сказать то же самое.

- Какое счастье, какое счастье, - повторяла мама, порхая по дому. – Никола, иди забери заказ! И скажи полицейским, чтобы отогнали всю эту толпу подальше. Шум стоит такой, что я себя не слышу.

Никола послушно пошёл выполнять поручение, а мама остановилась посреди кухни и с любовью посмотрела на своих дочерей, сидящих друг напротив друга. Её глаза заслезились от обилия чувств.

- Какое счастье, - снова повторила она. – Данья, родная, как дорежешь – потуши овощи с мясом на медленном огне, хорошо? Дани, солнце, ты закончила с соусом?

- Ага, - кивнула Дани, хотя не сделала и половины.

- Вот и отлично! – мама снова окинула их нежным взглядом и вышла, тихонько утирая слёзы.

Повисла тишина.

- Она будет возиться с этим долго, - сказала Дани.

- Всю жизнь, - ответила Данья.

За окном послышались крики полицейских, пытающихся отогнать жаждущую сенсаций толпу.

- Госпожа Самар! – входная дверь распахнулась. – Дайте им несколько фраз, и хотя бы половина точно уйдёт!

- Господи, чего им неймётся? – мама выскочила на улицу.

- Бесит, - прошептала Данья.

- Только не порть маме праздник своей недовольной рожей.

Данья прекратила резать помидор и подняла взгляд на Дани.

- Что такое? У птички появились клычки? – спросила она.

- А что, тебе одной разрешено злиться? Ты тут не единственная жертва.

- Оу, - усмехнулась Данья. – Ну давай, расскажи мне как ты страдаешь.

- Думаю ты сама всё прекрасно понимаешь.

- О нет, я не понимаю. Мы же разные люди. Не понятно, что там у тебя в голове.

Дани невольно скривилась.

- Твоё похищение, конечно же, травмирующее событие, но не стоит строить свою угрюмо-злую личность вокруг этого. Отравлять жизнь всем вокруг и думать, что это делает тебя особенной. Ты не особенная. Я тоже могу дойти до отчаяния.

Лицо Даньи застыло, по спине Дани вдруг прокатились колющие мурашки.

- Ты не знаешь, что такое отчаяние.

Костяшки пальцев, сжимавших рукоятку ножа, побелели от напряжения.

Дани поняла.

Они одновременно вскочили из-за стола. Дани рванула к выходу. Но не успела. Данья в миг подскочила к ней и звериной хваткой вцепилась ей в волосы и повалила на пол. Дани как в замедленной съёмке увидела Данью, нависшую над ней. Странно, но её застывшее лицо было совсем расплывчатым. Очень медленно, как в желе, поднялась рука с лезвием.

«У нас же один вес, - подумала Дани. – Тогда почему она такая тяжёлая?»

Лезвие опустилось. Дани закричала до того, как до мозга дошла боль.

Данья продолжала и продолжала поднимать и опускать руку. В ушах бился только собственный пульс.

Перед ней стояла картина того, как папа прижимал её тело к земле, как её кровь хлестала из ран. Как она бежала почти босая и как горели её лёгкие. Как все мило улыбались и вели светские беседы, пока перед ней сидело её отражение. Как присяжные радовались и хлопали в ладоши.

Нечестно, нечестно, нечестно.

Данья всё била и била.

«Пойми, я бы могла разделить с тобой всё. Я могла бы делить комнату, дом, семью. Я могла бы разделить с тобой друзей и собаку, я могла бы разделить с тобой еду и кровать. Я могла бы разделить и книги, и игры, и фильмы, и тишину зимнего вечера, и жару летнего полдня. Я могла бы разделить с тобой каждую секунду своей жизни, мне не жалко. Но я не могу разделить с тобой свою голову. Я бы тогда умерла. Но я не хочу умирать. Я хочу, чтобы умерла ты.»

Данья слышала, как в ушах шумит море, как лёгкие наполняются воздухом, как её имя возвращается домой. Оковы спали, и Данья во второй раз жизни почувствовала, как обретает свободу.

Свобода!

Данья выпрямилась и опустила руки. По лицу и руками стекали тёплые капли, мышцы приятно зудели. Данья подняла взгляд.

***

Илон услышал крик и понял, что если пойдёт туда, то жизнь уже никогда не будет прежней. Дом, в который только что ломились десятки людей, неожиданно оказался слишком пустым. Казалось, вселенная сузилась до одного коридора, ведущего на кухню. Стоило бы выйти за дверь и впереди развернулась бы бесконечная беспросветная темнота.

Его шаги отдавали эхом, он шёл на эшафот.

Он замер на пороге.

Дани лежала на полу лицом вверх, кровь растекалась повсюду, не было ни единого светлого пятна на её теле, кроме глаз. Её взгляд быстро гас. Данья сидела на ней, напряжённая, как атакующий зверь. Её рука крепко сжимала нож, чужая кровь окрасила её до горла. Руки были почти чёрные. Глаза были стеклянные. Впервые Илон не мог понять, что в её голове.

Дани изо всех сил скосила глаза вверх, пытаясь посмотреть на него. Но было поздно. Мольба о помощи потонула в её крови, глаза потухли.

Секунду Данья напряжённо вглядывалась в труп, а после, выпрямившись, села. Её плечи расслабленно опустились, а из пальцев выскользнул нож.

Его сестра направила свой взгляд на него.

Данья Самар ушла и больше никогда не вернётся.