°●• Ночь •●°

…Когда покачивание из стороны в сторону и ритмичный шум начал усыплять меня …

…Я подумал — «не так уж тут и плохо, как казалось на первый взгляд …

…А что я могу сделать? Я вообще кому то нужен?»…

***

      Обнаружив себя задремавшим на неудобных сиденьях вагона, облокотившись на перила, он почувствовал лёгкую головную боль. Оглядевшись и ощутив прохладу, Какаши заметил, что пейзаж за окном сменился. Голубое чистое небо с ярким палящим летним солнцем сменилось на тихую глубокую ночь с одиноко светящейся огромной полной луной, зависшей где-то на горизонте. Сквозняк гулял по вагону из открытой форточки.

      — Ха...? Оказывается, время тут всё-таки идёт, — подметил Какаши, осматривая вагон и людей в нём.

      Он встретился взглядом с маленькой девочкой. И как же она тут оказалась? Кроме того, только сейчас он заметил, что ножки девочки почти наполовину исчезли. Разве это всегда так было?

      — А ты помнишь, что с тобой случилось? — подавшись вперёд, спросил Какаши. Делать всё равно было нечего, а так хоть время скоротает.

      — Помню, — положительно мотнула головой девчушка, ответив: — я шла в школу, впервые без мамы. Переходила железную дорогу и тут поезд… бам! Я его увидела и пошевелится не смогла.

      — Бедная. Так рано пошла в школу… да ещё и так рано умерла. Твоя мама, наверное, жалеет о том, что отпустила тебя одну в тот день.

      — Хм, наверное. Иногда я слышу её голос. Она извиняется и тихо плачет. Голос такой, словно вот она тут, рядом со мной. Но это же не может быть, да? Потому что рядом со мной только старик Юта. Ха... ~ — похоже, она давно тут и уже породнилась с этим неотёсанным стариком. Он словно вылез из какой-то тёмной подворотни.

      Старик проснулся, как только услышал своё имя. Нехотя продирая глаза, кряхтя и что то мямля он повернулся к ним.

      — Дедушка Юта, а вы?

      — А? А что я? — старик посмотрел сначала на девочку, а потом снова на Хатаке.

      — Я спросил у девочки, помнит ли она, как умерла. А вы? Вы помните, как умерли?

      Лицо его искривилось, выражая горечь обиды на несправедливость этого мира. Причмокнув пару раз губами и вздохнув, он начал свой рассказ:

      — Конечно помню… Как тут забыть. В тот день я ночевал под мостом возле станции. Так уж вышло, что я стал бездомным. Это долгая история… В общем… В тот день я проснулся от того, что возле меня разбилась стеклянная бутылка. Компания малолетних дебилов, напившись, решила, что будет очень круто поиздеваться над бедным человеком вроде меня. Ну я, конечно, тоже был изрядно пьян. Однако, ничего плохого я не делал. В общем, забили они меня. Я вроде как смог встать и даже побежать. Побежал я на станцию, думая, может охранник там будет или ещё кто. Ну, я думал, что побежал… На деле я увидел перед собой ждущий меня вагон и… вот я тут… Забили, как собаку, — добавил в конце мужичок, вкладывая в эти слова всю свою горечь и обиду.

       — Вот как. Слышал эту историю в новостях, — кивая, проговорил Какаши. — Получается, я ещё легко отделался. Но чего же вы так долго тут находитесь?

      — Так душе же нужно какое-то время, чтобы упокоиться… К тому же, я теперь беспокоюсь за эту девчушку. Пока не буду уверен, что с ней всё будет хорошо, не успокоюсь, — он потрепал малявку по голове и по-отцовски прижал к своей груди.

      Милая картина. Подобные отношения заставляли улыбаться, а вот их прошлое заставляло расплакаться.

      — А ваша родня? У вас нет родни?

      — О! Точно! Дочь у меня есть. Совсем забыл, — Юта загорелся было от воспоминаний о дочке. Видимо, поэтому он не был равнодушен к судьбе этой маленькой девочки. Однако, через мгновение, он снова переменился в лице. — Вот только эта дура вышла замуж за афериста! Это из-за него, между прочим, я оказался на улице и стал врагом в глазах доченьки! Что же, может поэтому я не слышу её голоса, как Кеко слышит голос матери. Кому вообще нужен бомж из-под моста?!

      А Какаши? Что насчет его прошлого? Если жизнь не промелькнула перед глазами, наверное, стоит вспомнить сейчас самому, да? Пролистать её всю, от начала и до конца, да так, чтобы всплакнуть, пожалеть себя, пожалеть других, и самое главное, пожалеть об упущенных возможностях. Удивительно, как меняется ход мысли. Если сначала Хатаке думал о том, что не сможет почитать любимую книгу, то теперь думал о том, как много неудобств он принёс окружающим.

      Вспоминая прошлое, первое что приходило ему на ум, это смерть, которая его так и преследовала. Откуда же он знал, что смерть — вовсе не старуха с косой, а поезд, мчащийся куда-то в бесконечность?

       Всё началось со смерти его отца. Погрязший в долгах, он добровольно свёл счёты с жизнью. Какаши никогда не забудет холод комнаты, в которую вернулся, тогда и обнаружил тело отца. На удивление, он не бросился будить «спящего», а сразу понял, что к чему. Лишь спокойно набрал своими маленькими детскими ручками номер полиции. Винить отца было нельзя, все ведь разные. Хотя, на самом, деле, выход из его ситуации был. Да, тяжёлый однако Какаши же ведь как-то выбрался, оставшись наедине с долгами отца. Приют, детство поодаль от ровесников. Но, стоило ему обзавестись близкими ему людьми вновь, как произошло нечто, навсегда изменившее его и похоронившее того мальчика в нём окончательно.

      Ах, юные годы! Первая влюбленность, первые товарищи, первые трогательные прощания. Трогательные, действительно. Это было время экспериментов, когда вот ты, вот твоё тело зреет, твоя голова может быть уже взрослее, чем у многих, но плоть движет тобой быстрее, чем разум. Юная — Она, юный — Он, и юный — Какаши, стирающий рамки как для себя, так и для других.

      Она — засматривалась на него, Какаши, проявляя заботу, казалось, как мать, которой у Хатаки не было. Он всё понимал, но Она была слишком нежной с ним. Ответственная, чуткая, добрая, мягкая… тёплая как закатный свет в комнате… Перечислять, какой была Она, можно до бесконечности. Какаши ощущал эту симпатию в Её глазах каждый раз, когда Она смотрела на него.

      Еще был тот самый. Тот, кто находился рядом с Ней и смотрел такими же глазами, но уже на Неё.

      Он — обиженный жизнью, недалёкий, наивный мальчишка. Он вился рядом с Ней, а значит, вился и рядом с Какаши. Ведь, куда Она, туда и Он. Ловить на себе Его, нагретый от любованием Ею, взгляд, было ужасно завидно. Он всегда опаздывал, добродушно помогал незнакомцам, животным и даже жучкам. Был глуповат, но отдавал себя во многих ситуациях. На Него можно было положиться. Стоило…

      Да, Какаши нравился друг его юности, тогда как ему нравилась их общая подруга, желавшая заполучить долю внимания раненного детством юного Какаши. Дружба в приюте была ценна. Однако, скоро дружеские вечера в уединённом углу приюта переросли в нечто большее. Из шалостей всё превратилось в нечто серьезное. Чмоки на спор — в глубокие поцелуи, объятия — в зажимания, поглаживания — в изучение чужого тела.

      Она поддалась соблазну, желая любой ценой коснуться Какаши, даже ценой своего тела, а Он поддался, желая быть рядом с Ней и ожидая Её одобрения. Именно таким способом Какаши заполучил внимание друга. Поцелуи с Ним были жарче, желаннее, со сладкой горчинкой, пока Она, стоя на покрасневших коленочках, изучала ртом их возбуждённые члены.

      Как далеко это заходило? Очень далеко. Пусть и неумело, но интересно, коротали они свои вечера где-то в закатном свете, падающем через окна туалета четвертого этажа их корпуса.

      Чёртов поход, их всех потащили куда-то в другой город. Она была воодушевлена предстоящими экскурсиями и новыми видами. Смотрела в окно, любуясь мелькающими деревьями и изменяющимся пейзажем. Он задремал, растаяв в этом жарком салоне, прижимаясь к прохладному стеклу. Его безмятежный вид заставлял Какаши не поддаться утомительной дороге в тот день. Хотелось любоваться им, а разделенные между друзьями наушники создавали атмосферу приятной мелодией. Как оказалось, у Него был хороший вкус.

      Резкая качка, и, не успел он опомниться, как во рту появился вкус крови, а под головой уже лежали осколки стекла. Мгновение назад Какаши видел, как салон неестественно наклонился, пейзаж резко сменился из-за внезапного поворота сначала в одну, а потом в другую сторону. Опираясь о стекло руками, Хатаке смог подняться. Мотнул головой, вытряхивая из ушей неприятий писк и осыпая округу осколками из шевелюры, смог сфокусировать изображение перед глазами. Писк совсем пропал, и тогда парень услышал плач и крики товарищей, одногруппников, взволнованные голоса учителей, пытавшихся оказать первую помощь.

      Автобус перевернулся набок, выбраться было сложно. Водитель не справился с управлением, автобус сначала занесло влево, от чего тот сразу столкнулся с грузовиком, а потом, развернувшись на 360°, пару раз перевернулся, оставаясь на боку в конечном итоге. Пострадало много машин. Кто был виноват тогда, уже не так и важно. Может, водитель машины впереди уснул, или ещё что. Но самое главное, что от первого столкновения окна разбились моментально, и часть детей вывалилась на проезжую часть, попадая прямо под поток машин. Не всем повезло обойтись царапинами.

      Он — лежал в луже крови, прижатый перевернутым от первого столкновения грузовиком. Болевой шок не позволял ещё почувствовать всей серьезности ситуации. Всё было как в тумане. Какаши лишь помнил, как держал Его за руку, выслушивая последние ласковые слова. Его губы синели, пересыхали, и при этом заливались кровью с уголка рта. Он не был в силах даже глаза открыть, не то что сжать руку друга в ответ. Какаши так перенапрягся, пытаясь приподнять грузовик, что, кажется, оглох, ведь совсем не помнит, что именно говорили те едва движущиеся губы. Немые слова, что он никак не может вспомнить. Может быть, мозг удалил их из воспоминаний, чтобы не травмировать его еще больше.

       — К-к-к… Какаши… спаси… бо…

      Его голос эхом отдавался в голове где-то очень глубоко и громко…

      Последнее, что он помнит о том дне, что заставляет его сердце иссохнуть изнутри и выжимает слёзы на глаза. Даже сейчас, сидя в этом поезде в один конец, Хатаке не мог сдержать накатившие густым комом в глотку слезы. Еле-еле сдержал задрожавшую губу. Он был порой так жесток к Нему, резок. Не все слова успел сказать, а ведь тот был достоин.

      А как же Она? Что Она? Она и Какаши похоронили друга, и он стал для Неё плечом утешения, взял на себя ответственность за ту привязанность что привил этой девушке не только к себе, но и к Нему. Стыдно, что он использовал Её, но теперь Она определенно точно под его защитой. Верно? Верно...?

      Смерть, к сожалению, не та вещь, на которую может повлиять Какаши. Она есть и всегда будет. Непредсказуемая, как волна, внезапная, как буря, жестокая, как метель. Смерть врывается в его жизнь, выбивая с ноги его двери каждый раз. Сначала мать — которую он даже не видел, отец — как несостоявшийся идол, Он — предмет воздыхания, Она — неоправданно нежная к нему.

      Она зачахла так быстро, что ещё даже снег не успел даже показаться. Заболев, Она завяла, как роза, в короткие сроки. Она так улыбалась в последние минуты жизни, прикованная к кровати, обколотая капельницами, измученная и уставная. Её улыбка была полна сочувствия, тепла и сожаления. Ей было больше всего жалко не себя, а Какаши, жалко оставлять его одного… в этом вся Она.

      Ком в горле оказался такой большой, заставляя задыхаться, он заполнил собой всю глотку. Подскочив с места, Какаши поспешил уйти в самый конец вагона, опираясь о перила у крайних дверей. Мрачный пейзаж поддерживал его нахлынувшее настроение, и он даже не сдержал слёз сожаления. Он никому никогда не рассказывал об этой части своего прошлого, всегда находясь в мнимом трауре.

      Десять лет хранить такое в себе, не в силах кому-то открыться. Казалось, это будет звучать как хвастовство, а таким не хвастаются. Это бы порочило память об этих двоих. Какаши от той истории получил только шрам из-за прилетевшего в голову куска стекла… Казалось, если он подпустит кого-то так же близко, случиться что-то непоправимое. Дурак. Какой же дурак. Теперь толком никто не узнает о его смерти, а, если и узнают, то будут говорить что то вроде «А… это тот высокомерный тип?», «Он считал, что выше нас… попользовался и ушёл». Мда, наверное что-то такое и будут говорить.

       В ту ночь он вспомнил каждого, кого оттолкнул, кому улыбался в лицо, но всегда уходил от ответа, тех, с кем провёл одну ночь. Надеялся, что все они отпустят его с миром…

      Перед глазами всплыл образ того парня, теплота его улыбки, что издали напоминала Её. Щенячьи глаза, с которыми он без задней мысли смотрел на людей, напоминали Его. Он был похож на сладкий кофейный десерт, с лёгкой горчинкой, может быть и посредственной, но которой не было ни у кого больше. Ирука был как тёплый плед, как шерстяной шарф в клетку. Приходилось с нетерпением ждать, просто чтобы подразнить его. Ирука думал, что Хатаке не замечает его пристального изучающего взгляда на перерывах, в курилке, на обедах. Какаши же просто позволял ему рассмотреть всё, что хочется.

      Как же он скучает… Сейчас бы обнять его, заглянуть в блестящие карие глаза да ощутить аромат его дешёвого одеколона, и, конечно же, услышать мягкое…

      — Какаши…

      Хатаке дрогнул, обернувшись. Голос Ируки был таким громким сейчас и врезался в барабанную перепонку, словно тот стоял прямо за спиной. Разве бывают настолько громкие мысли? Настолько живые и настоящие. Его глаза ошарашено искали, кто его позвал, но всё было так же спокойно и тихо.

      «Показалось» — подумал мужчина, выдыхая, и снова устремив серые, покрасневшие от слез глаза вдаль. Только беспокойство покинуло его, как голос Ируки снова эхом раздался в его голове.

      — Дружище… выглядишь плохо… — волосы на затылки встали дыбом. Всё тело словно пронзило током. Неприятным таким, бьющим током, — давно ждёшь?

      Оборачиваться не было смысла, позади точно никого нет. Ошарашенно Хатаке лишь мог смотреть перед собой, широко раскрыв веки. Сердце так стучало, словно он увидел призрака, вот только призрак тут он сам. Это…

      … это о таких голосах говорила та девочка? Жуткое ощущение, пробирающее до костей. Может это, конечно, из-за самого Ируки. Будь на его месте кто-то другой, он бы так не реагировал? Похоже… Это то самое чувство, как его там… Любовь? ~

      Как Какаши был рад! Затеплилась надежда, что он лежит сейчас в больнице, без сознания, в куче капельниц и оборудования, и его пришли навестить. Если он слышит голоса, значит, не всё потеряно. Он ещё может открыть глаза. Он может!

      Всё тело наполнило необъяснимое напряжение, которое невозможно было терпеть и сдерживать в одних только кончиках пальцев. За окнами светало, когда Какаши начал судорожно носиться по вагону, то пытаясь найти стоп-кран, то открыть дверь в следующий вагон, то открыть раздвижные двери, что никак не поддавались. Глаза пытались найти хоть что-то, дыхание спирало. Он уже запыхался, на лбу проступил холодный пот… как же хочется жить… Хочется жить… ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ!!!

      К Ируке, скорее, он ждёт! — орало сознание, оглушая мужчину, сотрясая картинку перед глазами, раздваивая её. Со стороны было больше похоже на панику, и справлялся он с ней из рук вон плохо.

      Чья-то рука легонька похлопала плечо Хатаке. «Хлоп-хлоп». Затем снова и снова, пока тяжелая ладонь не упала на плечо, встряхивая мужчину заставляя его обернуться. Дернувшись и поднимая мечущийся взгляд, он увидел, что перед ним стоял всё тот же контролёр. Ярко, дружески улыбаясь, прищуривая с радостью голубые глаза, в которых отражались блики солнца, он внушал лишь неизвестно откуда взявшееся доверие.

      Мотнув своей пшеничной макушкой, протянул ему руку с привычной для него фразой:

      — Ваш билет, — голос его звучал спокойно, уверенно, словно он знал, о чём говорит.

      «Опять ты со своим билетом», — подумал Какаши, но тут же в его голову пришло откровение и озарение. Необъяснимое чувство наслаждения, уверенности, что вот, сейчас он сунет руку в карман… — «Неужели…».

      Нырнув в карманы брюк, пальцы нащупали неизвестный кусок гладкой глянцевой бумаги. Вытянув его, Хатаке опустил взгляд, всматриваясь в золотой билет в своих руках. Это — конец? Билет на тот свет? Поднимая ошарашенные мокрые глаза на контролёра, желая услышать ответ, Какаши протянул двумя руками золотистую прямоугольную бумажку.

      — Ну наконец-то! Ого! — воскликнул контролёр, беря у мужчины билет и улыбаясь ещё ярче. И только теперь Какаши понял, что это радость за него. — Золотой билет в жизнь!

      Настал штиль… Яркие солнечные лучи ослепили его. Стало так спокойно, как никогда не было.

      — Спасибо… Большое спасибо!