Он уже не помнил, когда спал в последний раз — быть может, прежде прошли дни, возможно, недели, а, может, по меньшей мере, и месяц; он уже не помнил, когда осмеливался действительно заснуть — провалиться в отдельный мир чарующих грез без ужасов, без кошмаров; и оттого темные круги под его глазами казались совсем привычным явлением. Они придавали ему болезненный вид — почти мертвый — и Блэйд ничуть не возражал. 

Он знал наверняка — сон был ему не нужен. 

Не нужен, как и все людское. 

Но его тело расслаблялось в чужих объятиях с каждой секундой все больше; и Блэйд доверился тому, как жгучее прохладную кожу — совсем неживую — тепло охватывало его; тому, как оно успокаивающими волнами растекалось по венам и кровеносным сосудам. 

Он знал наверняка — это чувство не будет долгим: оно пройдёт слишком быстро — исчезнет без следа, словно его никогда и не было. 

И он был прав. 

Почти немедля неестественный жар принялся распространяться по его телу; и уже через несколько мгновений он несмелым, но ощутимым грузом залег в грудной клетке. 

Казалось, образованный внутри ком игл с треском вонзался в ломаные от падений с небес ребра — он был не достоин блаженного, все ещё не достоин; казалось, сам Кошмар — покорный жнец Отчаяния — водил по его коже тонким и острым клинком. 

Он делал на ней надрезы, тянущиеся вдоль и поперек; он вырезал символы с резкими углами — обугленными — под стать совершенным грехам; и все скользил невесомыми прикосновениями легкого лезвия по каплям крови; он разрубал их на частицы столь аккуратно, точно хотел сделать чернилами, точно хотел оставить ещё один несмываемый след. 

Блэйд лишь изломанно улыбался разбитыми губами да подставлял окровавленные ладони — он был готов сдаться; он был готов к тяжести кандалов на своих руках; он вытягивал шею — он жаждал получить очередное клеймо на испещрённой шрамами коже. 

И, под ласковое пение Кошмара, уже привычное Безумие пробиралось в особенно глубокие раны: оно затекало в них, вздуваясь пузырями плеснувшего яда; оно нетерпеливо скоблилось изуродованными когтями под кожей — почти щекотливо, почти привычно; оно все мечтало вгрызться ему в глотку зубастой пастью, вырвать ее, и, питаясь кровью и плотью, пробить однажды грудную клетку в поисках изуродованного сердца — заклейменного прошлым и будущим. 

Казалось, он вновь переживал смерть — столь далекую от ее привычного понятия, но столь жадного до правды; и уже совсем скоро Блэйд почувствовал, как вновь проваливается в бесконечную темноту — почти долгожданную — настолько пустую и холодную, что кости жгло льдом, а проклятая Марой кровь застывала, стоило только попытаться издать звук. 

Он вновь тонул — заглатывал литры соленой воды — плотной, как сгустки высохшей на одежде и коже крови, черной, как смола и копоть на выжженной земле; он вновь тонул и был Потерян — по-настоящему Потерян: точно никогда не существовало ни прежнего мира, ни его самого; точно прожитые жизни были не более чем иллюзией да дурным сном. 

Обрывки прошлого проносились перед его глазами — так легко и так быстро, почти невесомо и вместе с тем неосязаемо: коснись рукой — и мир растворится несбыточной мечтой; коснись рукой — и, под раскаты грома, волны накроют с головой. 

И Жизнь немедля засмеется в лицо — отмахнется, как от несмышленого создания в невежественном жесте, да исчезнет в линии горизонта — там, где закат встречает океан; там, где небо сливается воедино с бездонными водами, образуя Вечность. 

Он все ещё тонул — погрязший в незримом болоте, он медленно захлёбывался замерзшей водой, и колючие льдины разбитых ледников упрямо впивались ему под ребра. Они, точно привычные лезвия кинжалов и мечей, безжалостно вспарывали ему живот; они, точно умелые охотники, силились выпотрошить его и без того бледное да замерзшее тело — погребенное в вековых руинах забытой когда-то жизни — должно быть, совсем другой.

И, питаемые испорченной кровью, паучьи лилии стремительно распускались в его легких: корнями впивались в плоть — так сильно и жадно, точно утопленники хватались за живых моряков; они врастали ими подобно шипам — грубым, угловатым, резким — и вены, точно испещренное шрамами полотно, лишь жалобно поскрипывали да рвались заместо струн испорченный скрипки. 

Блэйд был уверен — его было невозможно исправить. 

Блэйд был уверен — он давно был негодным инструментом. 

Он все ещё тонул — беспомощно опускался в бесконечную темноту морского дна — уже столь привычную и почти родную, что сам он более не решался сопротивляться ей. Блэйд мог лишь смотреть в отдаляющиеся с каждым мгновением небеса; и голоса соленых вод лишь громче пели ему убаюкивающие колыбели, ласково гладили плечи и целовали в лоб. 

Его веки неумолимо тяжелели — его манило в сон: коварный, полный скрытых ужасов, но все ещё неимоверно сладкий и долгожданный, такой, которому никто не осмелился бы сопротивляться. 

И, когда он уже хотел было закрыть глаза; когда он уже хотел было отдать остатки себя бесконечной пустоте, ему привиделся золотой блеск — совсем далекий и еле различимый — сам Свет пробирался к нему через толщу воды. Блеклые лучи уже издалека касались его лица ласковыми ладонями, забавно щекотали кожу теплом и путались в мокрых волосах. Блэйд почти невольно потянулся к нему рукой — потянулся к тому сияющему Солнцу, что осмелилось коснуться самого темного уголка вселенной. 

На удивление, его рука наткнулась на нечто осязаемое — столь горячее и нежное, что его почти затрясло от контраста с холодной водой. И не прошло и мгновения, прежде чем это самое нечто обхватило его ладонь в уверенной хватке да слабо потянуло ввысь — на поверхность. 

Не веря в происходящее, он почти невольно позволил себе вздохнуть — и его израненные и сожженные изнутри легкие охотно прогнали порцию кислорода через себя; и Блэйд зажмурился от распирающей грудную клетку боли — воздух немедля скользнул в легкие, и, обернувшись болезненным клубком из терновых шипов, принялся царапать глотку изнутри. 

Он судорожно задышал — жадно втянул воздух носом и зажмурился до безликой темноты перед глазами: столь головокружительной, что его немедля затошнило; и Блэйд рухнул на колени. Его рвало, его выворачивало наизнанку — не то болотной тиной, тянущейся паутиной, не то ошметками собственных органов. На мгновение ему показалось, что он сумел выплюнуть ошмётки собственных органов и разразился смехом — совершенно не своим. 

Лучше бы он сразу сгинул там. 

Лучше бы навеки застрял в ледяных водах. 

Быть может, именно тогда ему больше не пришлось бы страдать. 

Блэйд лишь разочарованно выдохнул и стер тыльной стороной ладони последние капли крови с подбородка. 

Перед глазами все плыло — распылялось на частицы, да сливалось в блеклые краски размытых картин; и лишь ощущение прохлады даровало ему силы подняться — ветер слабо трепал его длинные волосы, почти отрезвляя сознание. 

Вечно плывущие в пространстве частицы внезапно начали складываться в полноценный образ — в иллюзию бескрайних полей: зеленые травы стелились лугами, и Блэйд нахмурился. Он вытянул руку вперед, коснулся высокой травы, и та послушно расступилась перед ним — склонилась к самой земле, образуя протоптанную дорожку до самого горизонта.

Должно быть, ему мерещилось — мерещилось, как и все Здесь. 

Все это было не более, чем дурным сном. Снова. 

Он просто нечеловечески устал провалиться в бесконечные бессмысленные кошмары: устал видеть собственные страдания; устал погибать из раза в раз в попытках Спастись. 

Он устал жить, умирать, и снова жить. 

Он устал. 

Но у Кошмара были на него иные планы. 

Он засмеялся. Засмеялся так, точно встретил давно забытого друга — мягко и устало. 

Он знал наверняка — это никогда не закончится. 

Он знал наверняка — Кошмар всегда будет следовать за ним по пятам. 

И Блэйд лишь закрыл глаза, да вместе с тем выдохнул: 

— Всего лишь дурной сон.. 

Жар ударил ему в лицо, на этот раз не сжирающий его изнутри, не пытающийся обглодать его кожу и испепелить кости. Нет, он казался ему совсем.. знакомым? 

— Что это ты там бормочешь? 

И Блэйд немедля распахнул глаза; и мальчишка перед ним лишь продолжил невозмутимо прокручивать в руках древко копья. 

— Цзин Юань? 

Он поднял на него взгляд и медленно моргнул, точно видел впервые. 

— Почему ты смотришь на меня, будто призрака увидел? 

Он заулыбался совсем мягко, совсем нежно, как улыбался ему всегда. 

Блэйд остолбенел. Происходящее не было похоже на сон, наоборот, оно лишь казалось давно забытым воспоминанием. 

— Так, — издалека начал мальчишка, — Ты научишь меня ковать оружие? 

Он не успел и вздохнуть, прежде чем слова вылетели из его рта сами собой:

— Никогда. 

— Эй! 

Цзин Юань скорчил обиженное лицо, и почти за один шаг настиг его, продолжая маячить. 

— Это ещё почему? Неужто тебе это будет в тягость, упрямый старик? 

Блэйд был уверен — в Его насмешливом голосе более не было и капли обиды, но сам лишь фыркнул, и его уголок губ дрогнул в улыбке сам собой. 

— Если я займусь твоим обучением, вся мастерская взлетит на воздух, — он бросил на него взгляд, обращая внимание на форму, — И почему ты не на тренировке? 

Цзин Юань лишь чуть виновато поджал губы. 

— Ничего не говори, — оборвал его Блэйд, — Я и знать не хочу, что ты натворил на этот раз. 

Он нерешительно взял в руки чертеж, точно не хотел заниматься им сейчас. 

И мальчишка, заметив отсутствие внимания, резво уселся на край рабочего стола — благо, место было свободно от инструментов. 

— Ну Инсин! — он потянулся к нему, хватая за ткань одежды, — Не будь таким.. таким.. 

— Ну и каким? Ответственным? — Инсин чудом сдержал невольный смешок, — Не хочу получить по голове за то, что позволил тебе отсиживаться у меня вместо тренировки. 

— Просто признай, что ты слишком стар для развлечений, — пробурчал Цзин Юань, да бросил на него обиженный взгляд, — Будь на моем месте Дань Фэн, ты бы не прогонял его. 

Его веселье почти сразу же испарилось, и мальчишка постарался отвлечься, продолжая крутить в руках оружие. 

— Ну что за ребенок.. — вздохнул он устало, — Дань Фэн во много ответственнее и взрослее тебя, — оторвавшись от бессмысленного созерцания чертежа, Инсин бросил на него косой взгляд, и почти холодно произнёс, — И положи копье на место. 

Цзин Юань поджал губы, и соскочил с насиженного места. 

— Ты.. — в его всегда теплых глазах плескалась неподдельная обида, — Ты просто заносчивый болван! 

— А ты вечно назойливый ребенок, Цзин Юань. 

Мальчишка молчал, и Инсин невольно обернулся к нему: он долго всматривался в деревянное древко одного из прототипов будущего оружия, все сжимая его до побелевших пальцев; и молчаливая обида в его глазах лишь сменилась смирением. Цзин Юань послушно поставил копье в сторону и резвым шагом вышел из мастерской. 

Инсин ничуть не предал этому значения — он лишь вздохнул устало, ссылаясь на поздний подростковый возраст у долгожителей; Блэйд же оскалился — он бы сам сломал это чертово копье на мелкие кусочки. 

Не потому что ему было жаль, не потому что он сам повел себя так, и уж точно не потому что на короткий миг его укололо чувство вины — но на месте этого мальчишки, он бы не стал сдерживаться от оскорблений в чужой адрес. 

Они попросту никогда не ладили. 

Блэйд устало вздохнул — ему никогда не снилось подобное. 

Обрывки воспоминаний преследовали его в разные промежутки времени, и в них всегда фигурировали лишь те, кто были обязаны заплатить собственной жизнью за совершенное. Но Цзин Юань никогда не относился к ним, и Блэйд никогда не видел его в своих бесконечных снах. 

Должно быть, Кошмар настиг в его памяти и давно забытые события. 

Образ мастерской начал медленно колебаться — так, как мелко подрагивает пламя свечи, и совсем скоро пространство растворилось, образуя вместо себя лишь вечную тишину. 

Блэйд остался стоять в Пустоте совсем один. Он лишь закрыл глаза, мечтая застрять в ней навеки, только бы никогда не видеть чужого лица — он заслуживал только этого, и ничуть больше. 

Из звенящей тишины его вывел еле различимый голос: 

— Ты и правда плохо спал. 

Блэйд с трудом разлепил горящие от боли глаза, и Цзин Юань чуть склонился над ним, все обеспокоенно хмурясь. 

— Как ты?

Блэйд медленно обвел взглядом его лицо — он изучал его так внимательно, точно никогда не видел за все свои бесчисленные жизни и смерти — все всматривался в напряженные и сжатые в плотную линию губы, в мелкую морщинку меж бровей, и в беспричинно виноватый взгляд расплавленного золота. 

Он хотел было пошевелиться, но его тело невыносимо ломило — будто бы оно окаменело за ночь и более не было пригодно даже для подобия жизни.

Блэйд лишь устало вздохнул: 

— Ты все так же назойлив, Цзин Юань. 

Он медленно моргнул, и, прежде чем мужчина успел сказать и слова, спросил: 

— Где мой меч? 

Цзин Юань опешил и следом чуть виновато поджал губы на мгновение — совсем как в юности. 

— Где мой меч? — повторил Блэйд. 

Он оперся о спинку дивана и постарался сесть. Затекшая спина все ещё болела, и мужчина запрокинул голову, да охотно выгнулся назад; и его позвоночник тут же издал достаточно громкий хруст. Генерал заинтересованно уставился на то, как напряглись его мышцы шеи, да на то, как плохо скрываемые высокими краями одежды укусы уходили дорожкой за воротник; и запоздало наткнулся на чужой взгляд — Блэйд, кажется, прекрасно осознавал причину особого внимания, и лишь недовольно нахмурился. 

Цзин Юань вздохнул: 

— Полагаю, это дело твоих коллег. 

Блэйд вскинул бровь и сложил руки на груди; и мужчина продолжил. 

— Твои вещи были под чутким надзором, — начал Цзин Юань. 

— Под таким же, как и я? — чуть усмехнулся охотник за Стелларонами. 

Генерал лишь сдержанно продолжил. 

— Ровно до тех пор, пока их не выкрали. 

— Волк.. — заулыбался Блэйд, — И как это было? Дай угадаю, эта коротышка взломала абсолютно все? — его слова даже не звучали подобно вопросу, — Разве это не очередной удар по охранной системе Лофу? 

Мужчина лишь закатил глаза. 

— Позлорадствовал, и хватит, — отозвался он.

— Да ладно тебе, — Блэйд поднялся, чуть потягиваясь в спине, — Ты, кажется, не слишком то и расстроен, — и на вопросительный взгляд пояснил, — Теперь облачные рыцари будут думать, что мне помогла сбежать именно она, а не их прославленный Генерал. Жаль, посмотрел бы я на их лица, узнай они прав..

Он не успел закончить предложение, прежде чем чужая ладонь заткнулась ему рот; и Блэйд недовольно уставился на мужчину, да почти что ужаснулся: Он никогда не смотрел на него так — в его взгляде плескалась титаническое спокойствие и почти угрожающий холод. Взгляни на него — и кожа покроется инеем сама по себе; и Блэйд вновь ощутил в себя в леденящей воде. Его точно окунули в прорубь, и он замер, пораженный этим совсем несвойственным холодом такого привычного золота. 

— Если ты так жаждешь сидеть в темнице, я могу тебе это обеспечить, — Цзин Юань даже не хмурился, но оттого его взгляд не становился более милосердным. 

Его голос сквозил ледяной сталью; Блэйд запоздало ощутил, как его сердце застучало быстрее. 

Он заметно опешил, все ещё всматриваясь в чужие глаза, и генерал отнял ладонь от его чуть прохладных губ. 

— Ты волен идти. 

Блэйд замер, точно его поразило молнией; и Цзин Юань сделал шаг назад. 

— Ты все слышал. 

Внутри неприятно похолодело, и охотник за Стелларонами поджал губы. Чуть погодя, он спросил:

— Выгоняешь? 

Его лицо скривилось в почти болезненной полуулыбке, а в груди кольнуло. 

Но Цзин Юань так и не ответил — вместо этого он отвернулся от него; и внутри что-то с треском разбилось. 

Блэйд почти судорожно вгляделся в его еле заметно напряженную спину и, не найдя и частицы прежнего тепла, быстрым шагом рванул прочь. 

Он даже не помнил, как миновал комнаты и коридоры — казалось, он блуждал там вечность, и одновременно не более, чем короткий миг; он даже не помнил, как нашел выход с территории дома — казалось, он попросту бежал оттуда с закрытыми глазами, чувствуя, как в спину впиваются длинные иглы. 

«Ты все ещё болван, Инсин.»