Ночь давно опустилась на общину, укутав ее своим темным покрывалом, и лишь в одном доме, несмотря на поздний час, в окне горел тусклый огонек и беспокойно мелькали тени.

— Что же нам делать? — Сонмин слышал, как вопрошал его папа, наверняка утирая слезы изрядно потрепанным носовым платком. Он мог видеть это так ясно, будто стоял напротив и видел все своими глазами. — Неужели мы совсем бессильны?

— Мне жаль, но боюсь, что так, — противный голос общинного знахаря пробирал до костей. Он всегда ходил с непричесанными седыми волосами, пах болотом и пугал детей бородавками. Противный во всех смыслах старик. — Сонмин вряд ли доживет до следующего года.

Юнсо, уткнувшись в плечо супруга, зарыдал, срываясь на тихий вой. Надежда всегда была слабой, но слышать в очередной раз, что твой ребенок скоро умрет — тяжело. Горько, что пожил так мало, что не повзрослеет, не закончит школу, не познает любви. Ужасно, что им придется хоронить его, хотя все должно быть наоборот.

Пятнадцатилетний Сонмин лежал в своей узкой постели под тонким одеялом, заходясь от очередного приступа кровавого кашля. Некогда пышные кудри цвета вороного крыла посерели, поредели и представляли собой жалкое зрелище. Если бы не чертов кашель, омега уж точно бы сказал родителям, что всё в порядке. Что его не так страшит смерть, как перспектива еще дольше чувствовать себя вот так: больным и немощным, не в состоянии даже в туалет сходить самостоятельно. Унизительно. Стыдно. Противно.

Только глупцы будут цепляться за жизнь несмотря ни на что. Но зачем она такая? Зачем, когда ты семье и себе в тягость, обуза? Зачем мучиться еще больше? Зачем мучить родных?

По начальным прогнозам местных знахарей, Сонмин должен был отойти в мир иной еще в тринадцать, но родители упорно, любыми средствами выторговывали ему жизнь месяц за месяцем. Скупали травы и настойки, заказывали молитвы в храме, платили бесконечному количеству монахов и шаманов. Некогда преуспевающая семья торговцев теперь едва сводила концы с концами, и нужда лишь подпитывала сжирающее заживо похлеще любой болезни чувство вины Сонмина.

Сонмин больше так не мог. Он устал. Устал, что каждый его день уже два года похож на предыдущий, и всё, что он видит, — это опостылевшие выбеленные стены его комнаты, деревянные балки потолка, деревянный пол и старый комод, над которым висело не менее старое зеркало. Флакончики с розовой водой, ленты для волос и красивый резной гребень — всем этим омега давно не пользовался. Нужды не было. Учебники, лежавшие стопкой на небольшом письменном столе, тоже потеряли свой смысл и лишь собирали пыль. На стене, напротив кровати, висели вышитые картины с пейзажами общины и лисой — родители в один голос утверждали, что их вышивал Сонмин, но омега этого совершенно не помнил. Воспоминание о том, как отец привез ему большого плюшевого зайца с неимоверно длинными ушами из столицы, тоже растворилось в неизвестности.

Провалы в памяти становились всё чаще и пугали омегу. Он будто терял самого себя, медленно превращаясь в пустую гниющую оболочку. До дрожи ужаса боялся однажды совсем позабыть свою жизнь, родителей, себя. Он словно в дурной сон попал, без возможности проснуться, и лишь тонул в нем все глубже.

И зачем такая жизнь?

— Я что-нибудь придумаю, — услышал подросток голос отца, Ким Джихвана, из-за двери. — Мы вылечим его, обещаю.

— Я уже боюсь надеяться, — отвечал слабым голосом Юнсо. Тихие шаги и шуршание одежды подсказывали омеге, что папа нервно ходит по гостиной, наверняка обняв себя руками.

— Ты помнишь легенды, которые рассказывали старейшины общины, когда мы были маленькими?

— Про демона, исполняющего желания? Это всё выдумки! — шмыгнул носом Юнсо. Сонмин медленно сел на кровати, опустив голые ступни на холодный пол, и сильнее напряг слух. Видимо, противный знахарь уже ушел, раз родители так спокойно говорили о подобном.

— А вот и нет! Вспомни сына Паков, на нем живого места не было, когда его нашли на дне обрыва, а через месяц он уже сам ходил, лишь опираясь на костыль! — возразил отец.

— Да брось ты! Просто всё оказалось не так серьезно, как все решили из-за лужи крови под ним.

— Давай поговорим с Паками, — настаивал Джихван. Он был в отчаянии и готов заключить сделку хоть с самим дьяволом, не говоря уже о каком-то демоне. Лишь бы был жив единственный, долгожданный и любимый сын-омежка, что стал радостью и личным солнцем для родителей на старости лет. — Боги нам не помогли, как мы ни старались. Что мы теряем, скажи?

— Очередную надежду, разве что? — ответил Юнсо, вдруг поникнув. Сдался, прогнулся под гнетом переживаний и страха. — Хорошо. Давай попробуем.

Сонмин зажмурился, услышав этот разговор от и до. Родители совсем с ума сошли от горя, что начали верить во всяких демонов. Они, конечно, всегда были верующими, даже чересчур порой, но в общине другие и не жили. Однако вера эта, по мнению омеги, переходила все грани разумного. Его родителей уже не раз обманывали шарлатаны, обещающие чудесное исцеление, а они, как безумные, продолжали лезть в петлю, стоило лишь поманить их красивыми обещаниями.

— Папуль, пожалуйста, — дрожащим голосом попросил омега, едва Юнсо зашел в его комнату. — Прошу вас, я и так прожил на два года дольше, хватит уже. Не мучайте меня и себя не мучайте.

— Ну что ты такое говоришь, солнышко, — старший омега сел на край постели, придерживая платок у носа и рта, и мягко провел по волосам сына. Иначе рядом с Сонмином теперь было нельзя. За его мучения стоило поблагодарить старуху, появившуюся в их общине, чтобы спокойно дожить свой век. Сонмин, как и многие ребята его возраста, часто помогал одиноким старикам, но поплатился за свою доброту почему-то только Ким. Старуха принесла с собой эту заразу, а через месяц скончалась, да только для Сонмина уже поздно было. — Ты поправишься, вот увидишь. Встретишь самого лучшего альфу и заведешь самых лучших детей, как и мечтал. Я тебе обещаю, Минни, ты будешь жить. И ты обязательно будешь счастлив, — глаза Юнсо на мокром месте, но его слабая улыбка, скрытая тканью, искренняя. Потому что он верит. Не может не верить. Иначе только лечь рядом с ребенком, да уйти вместе с ним.

Подросток ничего не ответил, поняв, что родителей ему не переубедить. Он лишь натянуто улыбнулся, а ночью, в перерывах между кашлем, ронял слезы на льняную наволочку.

Надоело.

Господи, как же ему надоело собственное существование! Ему бы сил побольше, он бы сам эту проблему решил. Только вот и этого он сделать не может. Самому встать, дойти даже до комода — задача непосильная. Он пытался душить себя подушкой, но вместе с нехваткой кислорода и руки слабели, что делало все мероприятие бесполезным.

Сонмин не мог управлять своей жизнью.

И смертью тоже не мог.

И зачем так дальше?

• • ✦ • •

Долгими днями Сонмин лежал в постели, и единственным развлечением было разглядывание улицы в окно. Поначалу было даже интересно наблюдать за соседями, птицами и сменой сезонов, но за два года и это приелось. Книги он уже давно не мог читать. Чахотка, видимо, что-то сделала с его мозгом, и омега перестал узнавать слова. Теперь из разнообразия у него были, разве что, разговоры родителей, которые он всегда хорошо слышал. Да только тема у них была одна, лишь вариации разные.

В тот день, разделивший жизнь семьи Ким на «до» и «после», Джихван вернулся домой посреди ночи, наполненный энтузиазмом. Сонмину казалось, что даже стены их ханока вибрировали в унисон с отцом. Будто всё целый день хранило тишину, чтобы потом прийти в предвкушающее движение. Внезапно поднявшийся ветер закачал деревья, а те постукивали ветками и поглаживали листьями окно в спальне омеги.

У Сонмина снова начался жар, но он упрямо не звал родителей, надеясь наконец умереть и закончить свои мучения. Ему казалось, что он плывет по волнам, лежа в своей постели, будто пол внезапно стал морем. И так приятно его качало туда-сюда, туда-сюда. Успокаивало, убаюкивало. Топило в мягком матрасе.

— Ну что? — встрепенулся Юнсо, всё это время ожидавший супруга, сидя в гостиной и штопая старую рубаху мужа.

— Я видел его! Он согласился помочь! Он вылечит Сонмина, дорогой! — альфа порывисто обнял мужа. Тот уткнулся ему в грудь лицом, прижался крепко, стараясь не заплакать. — Скоро всё будет позади, и мучения нашего мальчика закончатся.

— Я рад, — всхлипнул омега, но не спешил терять голову, оставаясь рациональным. Мимолетное счастье подарило на мгновение крылья, но разум не дал взлететь. — Но что он попросил взамен? Демоны никогда ничего не делают просто так.

— Что ж, — глаза Джихвана забегали, он отпустил мужа и заходил по комнате, размахивая руками. — Не волнуйся. Мы его обманем, пообещаем, но не отдадим…

— Что он попросил?

— Послушай, разве это важно, если на кону жизнь нашего сына?

— Что он попросил, Джихван?! Ответь мне! — крикнул омега, лишь сильнее испугавшись увиливаний супруга. От его крика в своей комнате вздрогнул Сонмин, для которого громкость внезапно усилилась в тысячу раз. Даже стрекотание сверчка под окном казалось невыносимо громким. Омега закрыл уши ладонями, но это мало помогло.

— Он попросил Сонмина…

— Что? — Юнсо упал на твердый диван, схватившись за сердце. — Это шутка?

— Он сказал, что вылечит его, но вернется через пять лет и заберет его.

— Не бывать этому! — омега в своей комнате снова вздрогнул и сполз с кровати на прохладный пол, в надежде хоть немного охладиться. Прижался щекой к старым доскам и зажмурился, чтобы не видеть, как бешено крутится комната. — Я отказываюсь! — категорически заявил омега. Пусть Сонмин умрет невинным, не испачканный дьявольщиной, и его бессмертная душа попадет в рай, чем его дорогой сын будет гореть в адском пламени до конца времен.

Какая ирония. Ведь Сонмин горит при жизни, его ад уже не пугает.

— Я уже согласился…

— Тогда скажи, что передумал!

— Я не могу, Юнсо, мы уже заключили сделку!

— И как ты собираешься обмануть демона, глупый альфа?! Ты просто кидаешь нашего сына из одного костра в другой!

— Послушай меня, Сонмин должен быть невинен и не вступать в брак до двадцати. Понимаешь? — Джихван слегка встряхнул омегу, и тот кивнул. План мужа постепенно становился понятным.

— Думаешь, у нас получится?

— Я себе никогда не прощу, если мы не попытаемся.

Сонмин слушал разговор родителей с отчаянным смирением, когда в окно три раза постучали. Омега вздрогнул от испуга, уставившись в непроглядную тьму за стеклом, но любопытство оказалось сильнее страха. Он медленно поднялся на колени и с трудом дополз до окна, дрожа всем телом, по деревянным волнам пола, опираясь на вибрирующую стену. Комната продолжала вращаться, и омега пытался схватить ускользающую раму и падал.

Сонмину казалось, что прошла целая вечность, прежде чем все внезапно замерло. Он встал, ухватившись за подоконник, и выглянул в темноту. За стеклом была пустота, но стук повторился. А после, словно сквозь туман, проступили два янтарно-желтых глаза, ярко горящих в ночи.

— Впусти меня, Сонмин, — услышал омега, скорее у себя в голове, чем вне ее. Рука сама потянулась к щеколде, и подросток с удивлением наблюдал за своей своевольной рукой, над которой потерял контроль.

Стоило защелке отскочить, как окно распахнулось, впуская внутрь темный туман, спустя мгновение начавший принимать облик высокого крупного парня с неестественно-желтыми глазами.

— Кто вы? — с трудом шевеля губами спросил омега, попятившись, но слабые ноги подвели, и он упал на пол, ударившись плечом об угол комода. На глаза тут же навернулись слезы от боли.

— Привет, малыш, — не ласково, властно произнес незнакомец, опускаясь рядом с мальчиком на колени. Он провел рукой над его головой, опустил пятерню на тощую грудь и с силой надавил. — Меня зов...

А потом перед глазами омеги потемнело, и он провалился в сон без сновидений.