Темнота рассеивается лампой на столе, которая освещает стопки отчётов, вскрытые письма, блистеры таблеток, чашки с недопитым кофе. Камисато смотрим расфокусированым взглядом на вереницу чёрных букв перед глазами, уже неспособный адекватно воспринимать информацию.

— Аято, как ты? — Яэ подходит к нему со спины, проводя рукой по плечу.

— Жив, но лучше бы был мёртв, — он закрывает глаза, жалея, что бесконечные бумаги нельзя просто сжечь. — Какой показатель... Бля, не так... — он пытается вспомнить, как правильно составить вопрос.

— Сколько сейчас времени? — его жена легко угадывает, что он хочет спросить.

— Да.

— Без двадцати три. Может пойдёшь спать? — в её голосе слышна почти привычная забота. Остатки дней, когда они работали в паре, являясь воплощением многих страхов магов, тоже узнаваемы. Сколько раз им приходилось оставаться допоздна, вытягивать информацию из владельцев глаза бога, ждать окончательной смерти казненых?

— Нет, не сейчас. Надо разобраться с, — Аято поднимает руку и показывает примерно в сторону крупной стопки отчётов, — этим.

— Уверен? Ладно, знаю, что ты всегда уверен. Иди спать, когда закончишь с работой на сегодня, — Яэ оставляет поцелуй у него на щеке.

— Да, да, — он вздыхает, мысленно проклиная свою малую продуктивность. Всего пару лет назад он справлялся с большим количеством работы в меньшие сроки, чем сейчас. «Эх, где же моя молодость», — думает Аято, открывая глаза и начиная заново рассматривать вереницу слабопонятных символов, по ошибке названных «почерком».

===

— Не беспокоишься о том, что Егор пропал? — Сатору перезаряжает пистолет, обращаясь к отцу. Её руки слабо подрагивают из-за долгой тренировки, но она не обращает на это ни грамма внимания.

— Беспокоюсь, — Дотторе рассматривает мишень на стене, покрытую десятками небольших дырочек рядом с центром. — Тем не менее, он с большой вероятностью сможет справиться со всем сам или прийти за помощью.

Младшая Каслана вздыхает, затем прицеливается и нажимает на курок один раз, второй, третий... Последний выстрел попадает в центр мишени, остальные оказываются близки.

— Надеюсь, — Сатору вздыхает, откладывает пистолет на небольшой столик рядом с собой и открывает бутылку, уже наполовину пустую. — Но если он не обьявится через пару недель, то мы начнём серьёзные поиски.

— Да, — соглашается Зандик.

Между ними повисает молчаливое, не сказаное вслух «Иначе и быть не может».

===

Фэн Сяо идёт по улице, вслушываясь в дуновения воздуха. Пусть он лично и не знаком с Барбатосом, но голоса ветров понять вполне способен. Приближение знакомых людей он тоже слышит.

— Детектив? — Долохов подходит к нему со спины.

— Да, капитан, — Фэн Сяо поворачивается к полицейскому лицом, — что-то случилось?

— Да. Где-то рядом находится нарушитель порядка. Вы случайно не видели его? — а, ясно, опять пытается отыграть свою злость на более слабом, не зная, что Фэн Сяо никогда не показывает себя полностью.

— На два часа, десять минут неспешной ходьбы, мусорные баки, — он ухмылается, чувствуя изменения в крови Долохова из-за смены эмоций. Явное неверие, сомнение, небольшая надежда, отрицание — почти всё слабое, еле ощущаемое, но детектив умеет правильно истолковать даже это. — Лицо покрыто гримом, на голове капюшон, в сумке какое-то количество одежды из плотной ткани. Фонтейновский учёный-самоучка, почти гений в области генной инженерии, сбежал от семьи. При грамотном разговоре есть шанс переманить его на сторону Востока, — возможно ветра немного преувеличивают, но основные моменты точно верны. — Поторопитесь, он стал что-то подозревать.

— Допустим, — капитан кивает. — Шпиль, Книга, задержите нарушителя, проведите ознакомительную беседу! — он отдаёт приказ своим подчинённым, которые сразу бросаются в указанную детективом сторону.

— Я могу дальше идти? — Фэн Сяо возвращает на лицо выражение бесстрастности, теряя интерес к злости полицейских.

— Да, конечно, — Долохов кивает, доставая фляжку из внутреннего кармана. Опять собирается пить, но детектива это не волнует. Долохов без алкоголя настолько же полезен, насколько и Долохов с алкоголем — то есть почти на ноль.

— Тогда до свидания, — Фэн Сяо идёт дальше, возвращаясь к наблюдению за городом.

===

— Доброе утро, дорогие слушатели, — Аластор улыбается. — Как прошла ваша ночь? Надеюсь, что чудесно. По традиции мы начнём нашу программу с новой песни. Впервые на нашем радио: «Светлячок в ночи» авторства Филиппа Пирогова, — он нажимает на кнопку, не вслушиваясь в заигравшую музыку.

На небольшой кухне за стенкой привычно гремит посудой коллега, кофе приятно горчит на языке, карандашные линии ровно ложатся на бумагу. За окном шум проезжающих мимо машин.

Когда музыка стихает, он начинает говорить:

— Дорогие слушатели, поздравляю с окончанием рабочего дня. Сейчас ровно восемь вечера десятой среды этого года. На улице двенадцать градусов мороза, идёт лёгкий снег, облачно. Скорость ветра одиннадцать километров в час, направление северо-западное, — сводка о погоде проста и понятна. — Сейчас с вами Радио-демон. Пожалуй, пора перейти к более интересным новостям.

Аластор откладывает уже пустую чашку и лист с рисунком воробья в сторону, растягивая уголки губ немного шире обычного. Затем продолжает говорить:

— Дипломаты из Ли Юэ, Мондштадта, Сумеру и Ватацуми заключили контракты с президентом Аурумгаарда, Францем Хэйцелем. Для укрепления союзных отношений между странами несколько месяцев назад было начато строительство посольства. По последним отчётам строительных бригад здание будет готово не позже, чем через месяц, — он вздыхает, всё ещё удивляясь невиданной оперативности. — Дипломаты задержатся до этого момента и будут присутствовать на торжественном открытии, — Аластор вздыхает, вспоминая конфликты между Фэн Сяо и Чжун Ли. Как бы они не переубивали друг друга за это время. — Последствия прорыва, открывшегося три недели назад, были полностью устранены. Парк снова открыт для свободного посещения. Беру смелость сделать музыкальную паузу перед несколько... шокирующими новостями. «Последний из рода ветров», поёт Камилла Иммельман.

Он пробегается глазами по утверждёному тексту — отданому ему лично в руки в плотном запечатанном конверте самим президентом — своих следующих слов. Это... Маразм, чистая концентрированная глупость. После начала действия этого распоряжения гражданская война станет лишь вопросом времени.

— В чём ложь и истина? — звучат последние слова песни, резонируя с его мыслями.

— Что ж... — Аластор вздыхает, хрипя. — С десятого четверга пятьсот семьдесят шестого года начнёт действовать указ президента, — его голос становится торжественным, идеально соответствуя сценарию. — На основе общего анализа ценности для Аурумгаарда каждый гражданин обязан жить в районе соответствующего класса, посещать соответствующие учебные, медицинские, развлекательные и прочие заведения. Исполнение контролируется полицией. В случае нарушения закона будут приняты соответствующие меры.

Тишина, повисшая на мгновение, давит. Машины под окнами останавливаются, сталкиваются. На небольшой кухне за стенкой у коллеги из рук выскальзывает кострюля, полная воды. Удивление, непонимание, шоковое состояние людей Брэдшоу чувствует всем своим естеством. Мир — всех и отдельных людей — рушится кусочек за кусочком, мысль за мыслью. Наверняка богачи и аристократы спокойны, но остальные...

В городе начинает зреть паника.

===

— Капитан, доложите обстановку! — заслышав в дали разорвавшийся снаряд, мужчина вздрогнул, однако не подал виду. Высунувшись из окопа, Меньшов сделал три быстрых выстрела из винтовки по противникам, после чего был вынужден вновь скрыться в окопе.

— Все ужасно, сэр, — отдав честь, к беловласому мужчине обратился блондин в сером военном кителе с фуражкой на голове. — Наши силы на востоке фронта потерпели поражение, запад почти разрушен, север сильно прижат к границе.-закурив сигарету, мужчина остановился лишь на секунду, — фонтейнцы оттесняют наши силы к Покровскому, генерал.

Заслушав доклад от капитана, Меньшов мрачно кивнул. Его китель во многих местах обгорел, оставляя прожженные до кожи дыры, фуражка уже мало чем походила на атрибут высокопоставленного офицера, да и в целом, он уже мало походил на офицера высокого чина.

— Капитан Хэйцель, прикажите бойцам готовиться к наступлению на Зарянск, немедленно, — проверяя свое оружие на наличие дефектов, Меньшов сжал зубы. — Наша армия сорок лет не может взять Зарянск, должны попытаться сейчас, — перезарядив винтовку, Меньшов поднял руку вверх. — Мужайтесь, капитан, ибо это может стать нашей последней битвой.

===

Войдя в блиндаж, генерал Меньшов сжал зубы до хруста. Он слышал невдалеке крики раненых, что вынуждены терпеть боль от операций без анестезии, слышал крики умирающих солдат, слышал плач, слышал бесконечное количество взрывов и свиста пуль.

«Уже седьмой месяц на этом фронте. Положение дел с каждой секундой все хуже и хуже, — перелистнув страницу дневника, генерал продолжил писать. — Ставка верховного командования приказывает взять Зарянск. Это самоубийство. Город был потерян уже больше пятидесяти лет назад, как и больше трети нашей страны, — вновь застрочив ручкой, Меньшов сжал ее практически до треска. — Фронтовые бедствия видны и там, и тут. Фонтейнские солдаты даже не думают отступать и делают все возможное, чтобы не пустить нас в Зарянск, — перелистнув страницу, генерал пустым взглядом смотрел на лист бумаги. — Что они там прячут за эти пятьдесят шесть лет, что им так важен этот город? Руины, заросшие бурьяном и больше ничего, какая у этого ценность?»

— Генерал, пора выступать! — зайдя в блиндаж, капитан быстро отдал честь хмурому мужчине. — Фонтейнцы перегруппировываются, это наш шанс, —разделив мрачный взгляд своего командира, Хэйцель вновь заговорил. — Пять тысяч солдат добровольно готовы пойти на это, генерал.

Быстрым движением руки забинтовав кровоточащее плечо, Меньшов кивнул, надевая фуражку на голову.

===

— Капитан, осторожно! — развернув винтовку, Меньшов сделал семь выстрелов, заслышав вдали крики вражеских солдат.-времени на перегруппировку нет, нам нужно идти вперед!-положив руку на землю сверху окопа, генерал практически безэмоционально скомандовал лишь два слова: — Выдвигаемся немедленно.

Пуля со свистом разрезала воздух, впиваясь в плечо Меньшова. Устрашающе захрипев, генерал, зубами схватив край мундира, буквально с божьей помощью перезарядил оружие, тут же возвращаясь в бой.

— Они отступают, сэр! — к ослабевшему генералу подбежал капитан Хэйцель, подставляя свое плечо раненому офицеру. — Держитесь, мы выберемся отсюда, до Покровска совсем немного, — ободряюще улыбаясь, Франц медленно развернулся в другую сторону.

Как жаль, что ад на этом не закончился.

Меньшов быстрым движением высвободился из хватки капитана, перезаряжая винтовку. Он услышал металлический, громыхающий гул вдали, среди высоких горящих деревьев. Уставившись на дым, из-за которого небо посерело, став почти чёрным, Меньшов задрожал от ужаса перед этим гулом. Как жаль, что он был прав.

Уже через пару секунд пространство разрезал металлический скрежет, а после землю рядом разорвало от взрыва. Из дыма, медленно давя трупы и еще живых людей, выезжали металлические монстры. Своими громадными гусеницами они превращали тела и головы солдат в кровавое месиво, открывая огонь по укреплениям.

— Танки... — потерянным и обреченным взглядом смотря на капитана, Меньшов продолжил. — Фонтейн выпустил против нас танки.

Металлические исполины вновь дали залп: земля разрывалась сотнями взрывов, барабанные перепонки на ушах чуть ли не до крови лопались от столь громогласного звука. Все еще неверяще смотря вперед, Меньшов задрожал.

Обернувшись, он ужаснулся: из пяти тысяч солдат его армии, в живых остались едва ли шестьсот человек. Все они были побиты, изранены, сломлены.

— Капитан, отводи людей, — вскинув винтовку, Меньшов проверил пояс кителя. — Я постараюсь выиграть время, со мной пойдут двести человек, — он дрожал при каждом слове, но смотрел вперед уверенным непоколебимым взглядом. — Для нас это станет концом.

Капитан кивнул, крича приказ генерала солдатам. Часть людей побежала вперёд, остальные пошли по окопам к лесам, торопясь, паникуя.

Генерал в последний раз взглянул на деревья, затем, вновь вынырнув из траншей, кинулся вперед. Ослабевшими руками делая выстрел за выстрелом, он был вынужден уворачиваться от атак танков, их смертоносных снярядов и давящих гусениц. Меньшов услышал невдалеке крик и обернулся лишь на секунду. Делать этого явно не стоило: по раненому, кричащему солдату из его армии буквально монстром проехал танк, размозжив голову и все внутренние органы, что тут же намотались на гусеницы исполина.

— Либо я, суки... — сорвав чеку с гранаты, генерал мрачно усмехнулся. — Либо ваш ебучий танк, — что есть силы, генерал швырнул гранату в сторону одного из исполинов.

Граната упала точно в люк, а уже через секунду раздался взрыв.

Меньшова буквально откинуло в образовавшуюся дыру. Генерал сжал зубы от боли. Огонь завладевал пространством на его одежде. Он горел заживо. Несколько осколков впились ему в грудь, отчего генерал захрипел.

Потускневшими глазами он смотрел на то, как танки давят его людей. Как горящие стволы деревьев падают там, где должны были идти солдаты с капитаном. Как сотни криков вскоре прекращаются, а уже невдалеке слышен ехидный, едкий фонтейнский говор. Не в силах противиться боли, генерал закрыл глаза, потеряв сознание.

===

— He hadn't woken up yet?Он еще не пришел в себя? — Егор слышит со стороны речь восточного Фонтейна, прекрасно осознавая, в каком аду он оказался сейчас. — This accident must be resolved...Эта проблема должна быть решена... — говоривший замолчал, а после, захрипев, добавил. — Immediately!Немедленно!

Он пытается открыть глаза, но все тело невыносимо болит. Кровоточащее плечо болит еще сильнее, чем прежде. Онемевшие ноги, судя по всему, скованные цепями, отзываются протяжной болью, стоит лишь попытаться ими пошевелить.

— О, вы очнулись, — к нему подходит тот же самый человек, что разговаривал на фонтейнском ранее. Сфокусировав зрение, Егор увидел того, кто стоит перед ним. — Вот так встреча, генерал-лейтенант Меньшов, — поправляя черную фуражку с черепом на ней, фонтейнец дьявольски улыбнулся. — Каково это, встретить своего главного врага, находясь у того в плену?

— Майор Дантон, вот уж действительно, какая встреча, — саркастично усмехнувшись, генерал улыбнулся еще шире, несмотря на боль. — Никогда не думал, что мусорщик консилиума лично будет командовать армией, а не отсиживаться где-нибудь в кабинете, — изо рта Егора потекла струйка крови, но это не помешало мужчине улыбаться еще шире. — Что, попытаешься выбить из меня информацию старыми фонтейнскими методами?

Дантон, казалось, никак на это не отреагировал. Вместо этого он лишь щелкнул пальцами, после чего в комнату завели связанного солдата, у которого был зажат рот. Он был из армии Меньшова, это генерал понял сразу.

— Хм, нет, наше подразделение предпочитает несколько иные способы допроса, —вновь щелкнув пальцами, Дантон словно приказал поднять занавес. И то, что было за ним, повергло Егора в шок.

— Вы совсем рехнулись, майор Дантон? — смотря на громадную машину перед ним, Меньшов наконец-то проявил свои эмоции. — Это преступление против всего Тейвата, такие методы запрещены! — с ужасом вглядываясь в десятки лезвий машины смерти, генерал все больше приходит в ярость. — Это преступление по всем конвенциям, вас будут судить!

Зажигая сигарету, Дантон, довольно улыбнувшись, закурил.

— Заносите, — лишь заслышав приказ, солдаты тут же втащили связанного солдата, чьи глаза были наполнены ужасом, прямо в жерло этой машины смерти. Довольно улыбаясь, Дантон вновь обратился к Меньшову. — Позвольте я покажу вам, как оно работает.

— Не смей, уебок! — Дантон шел вперед с все таким же блаженным выражением лица. — Блядь, не смей, — игнорируя любые потуги Меньшова воззвать к совести фонтейнского майора, Дантон нажал на кнопку.

Механизм смерти пришел в действие: солдат оказался словно в мясорубке. Сквозь завязанный рот были слышны его крики агонии, когда машина буквально начала перемалывать его живьем. Отрубая кусок за куском, разрезая все тело на лоскуты мяса и кожи, устройство оставляло громадную массу крови. Послышался хлопок: это внутренние органы лопались один за одним. В один момент солдат больше не смог даже кричать, потому что машина перерезала его голосовые связки, а уже через секунду от него не осталось ничего.

— Вот какая участь ждет бойцов вашего батальона, — вновь закурив сигарету, довольный собой майор открыл затворку машины. — Полюбуйтесь, — стоило ему лишь открыть желоб, как генерала стошнило.

— Боже, какой же вы уебок, Дантон, — смотря на массу перерубленных костей, кусков мяса, кожи и крови, Меньшов блеванул прямо на пол. — Просто ебаный зверь.

— И, теперь вы будете говорить? — вновь подойдя к Меньшову, фонтейнец усмехнулся, а после улыбнулся шире.

Казалось, Меньшов вот-вот начнет говорить, но, вместо этого, он лишь плюнул на мундир майора.

— Fuck you, stupid bastardПошел ты, тупой ублюдок (англ), — дьявольски оскалившись, Меньшов улыбнулся еще шире. — Your place is in fucking hell, retardТвое место в блядском аду, уебок (англ).

И тут майор не выдержал: выхватив сигарету изо рта, он с силой подтащил Меньшова к себе.

— Значит, вы ничего больше вообще не скажете! — ткнув зажженной частью в глаз генерала, он насильно удерживал его рядом, продолжая сжигать глазницу. — Ваши крики мне льстят, генерал! — вдавливая сигарету все сильнее, в конце-концов, Дантон отстранился, когда понял, что Меньшов упал без сознания. — Всех солдат в машину, а этого в исследовательский отдел!

===

— Блядь! — подрываясь с кровати, Меньшов с ужасом оглядывает все вокруг себе, после чего, словно по наитию, прикасается к тому месту, где находится черная повязка. Осознав, что он не где-то в лаборатории и пыточных, а в своей квартире, капитан полиции начинает дышать более ровно.

— Егор, что с тобой? — его спины коснулась мягкая маленькая женская рука. — Опять кошмар приснился о войне, да? — прекрасно зная ответ на свой вопрос, обладательница голоса медленно встала с постели, садясь рядом с Меньшовым.

— Да, опять снился кошмар о войне, — стоило только женщине протянуть ему руку, как капитан полиции взял ее ладонь в свою, помогая той встать с постели. Мужчина улыбнулся, стоило лишь его руке с кольцом на безымянном пальцем взять в руки ее ладонь с таким же кольцом. — Прости, Кэрол, но эти события слишком сильно отпечатались в моей голове,— виновато улыбнувшись, мужчина пододвинулся к Кэрол ближе. — Дай обниму.

Кэрол же, никак не сопротивляясь, полностью отдалась в объятия мужчины, и даже ничего не сказала, когда металлическая рука капитана полиции коснулась ее спины.

— Мы бы не были женаты шестнадцать лет, если бы я боялась такого твоего психического состояния, любимый, — коснувшись рукой серебристых волос Меньшова, Кэрол начала осторожно гладить того по голове. — Тем более, все дни до этого ты расследовал дело о серийном убийце и работал в тайной полиции.

В ответ на подобную откровенность Егор улыбнулся еще шире, с осторожностью проводя металлической рукой по спине своей жены.

— Ты ведь знаешь, как для меня это важно, Кэрол, — уткнувшись любимой женщине в плечо, капитан полиции продолжил. — Твой комфорт всегда был важен для меня, особенно после войны, — переплетая пальцы живой руки с пальцами Кэрол, мужчина прижался к женщине еще сильнее.

— Я знаю, поэтому тебя и люблю, — слегка подняв лицо Егора свободной рукой, Кэрол оставила легкий поцелуй на губах мужа, невинно улыбаясь. — Тебе стоит побыть дома еще некоторое время. Завтра приезжает Ада.

Заслышав второе имя, капитан улыбнулся чуть мягче, чем прежде, все также продолжая обнимать супругу.

— Совсем взрослая уже наверное стала, да?-слегка глупо улыбнувшись, Егор провел ладонью по щеке супруги. — А как еще, когда папка ее пару лет не видел, — медленно перебирая пряди волос Кэрол, Меньшов улыбался еще шире. — А как ее смогли отпустить, когда она занимает высокий пост в Фатуи? — все также смотря на жену с теплотой, Егор осторожно притянул женщину к себе металлической рукой, стараясь не сделать Кэрол больно. — Ну, то есть, я не совсем понимаю, как Седьмую предвестницу могут так просто отпустить.

В ответ на вопрос мужа, Кэрол лишь тихо засмеялась, все также мягко улыбаясь.

— Это было личное желание Ады, она очень хотела, как сама сказала, «увидеть папу», — завидев, с какой радостью загорелись глаза Егора, Кэрол улыбнулась еще шире. — Но это все будет завтра, а сегодня... — смотря на часы, супруга слегка заискивающе улыбнулась. — У нас есть время для кое-чего важного, любимый, — пододвигаясь к мужчине еще ближе, Кэрол как-бы слегка невинно задела своей грудью руку мужа.

— Хочешь второго ребенка, Кэрол? — голос капитана полиции слегка охрип, но улыбка на лице была все такой-же искренней. — Соскучилась по временам, когда нянчила Аду?

В ответ на подобное заявление мужа, Кэрол лишь улыбнулась шире, после чего с абсолютно невинным взглядом переместила руку мужа на свое бедро. Светлые волосы женщины сейчас были слегка растрепаны, а голубые глаза словно загорелись от вожделенной идеи.

— И нам нужно успеть, пока Ады нет дома, дорогой, — подцепив металлическую руку мужа, Кэрол притянула его к себе для поцелуя.

Меньшов лишь довольно улыбнулся, после чего, стоило ему лишь увидеть кивок со стороны супруги, толкнул ту на подушки.

«Если Кэрол этого так хочет, я не против», — довольно улыбнулся своим мыслям мужчина.

===

— Дорогие друзья! — Идрис спустился с люстры вниз, на пол, по ступеням из энергии гео, ведя за собой Арлекино. — Я рад объявить, что... — он замолчал, слыша резкий сигнал.

На одном из многочисленных мониторов появилось изображение крыльца с несколькими фигурами.

— Кому что-то понадобилось в столь поздний час? — посмотрев на часы, Доктор слегка раздраженно вздохнул. — Ждите здесь, я проверю, кто это.

Доктор шёл медленно по коридорам, особо не стараясь поспеть открыть дверь непрошенным гостям. Как-никак, а хозяин дома сам решает, кого впускать, а кого не стоит даже на порог подводить.

Открыв дверь, Зандик с гневным выражением всматривался в троих пришедших. Мужчина, женщина и кто-то позади, все трое закутанные в темные мантии с капюшонами. Мужская фигура отчего-то постукивала ногой по каменному порогу, казалось, нервничая.

— Что вам понадобилось от Дома Каслана? — гнев в голосе Дотторе не смог бы унять ничем, да и не пытался скрывать его. — Если вы пришли попрошайничать или требовать с меня денег, то проваливайте сразу! — еще больше разозлившись, Доктор выкинул руку в сторону калитки сада при поместье. — Выход там!

— Значит, так ты встречаешь семью, отец? — послышался из-под мантии хриплый мужской голос, после чего, вытащив из-под плаща металлическую руку, человек откинул капюшон. — Не ожидал, что ты так встретишь собственного сына. Или ты окончательно решил, что я перестал быть твоим ребёнком? — на лице Егора была отчетливо видна усталость, а также, судя по всему, какая-то печаль и скорбь. — Я на месяц пропал из дома, а ты даже не рад меня видеть.

Зандик вздрогнул, алые глаза растеряли весь свой гнев, стоило ему лишь увидеть лицо сына.

— Егор... — остановившись, пытаясь подобрать слова, Зандик просто молча подошел поближе. — Целый месяц ты был вне моего поля видимости... — осторожно подойдя ближе, Второй из Фатуи улыбнулся. — А кто это рядом с тобой?

— Здравствуйте, Господин Зандик, — первой заговорила женщина, скинувшая с себя капюшон. — Полагаю, вы можете не помнить меня, однак...

— Кэролайн! — мужчина улыбнулся чуть шире, теперь уже смотря на обоих гостей. — Я не видел тебя с тех пор, как Егор вернулся с войны... — казалось, поняв что он говорит, Доктор прокашлялся. — Ну, а кто у нас тут третий? — мужчина посмотрел на последнего гостя.

— Здравствуй, Дотторе, — девушка аккуратно откинула капюшон.

— Ты...! — молниеносно сменив настроение и почти прошипев, Доктор вновь перевел взгляд на Меньшова. — Это вот так ты захотел отблагодарить и встретить своего отца, Егор? — гнев вернулся. — Зачем ты привел ко мне эту... прислужницу Царицы и наркобарона в одном лице? — теперь, смотря прямо в глаза Сандроне, Зандик зашипел еще шире. — А ты чем думала, когда согласилась пойти в мой дом, зная, как я ненавижу производителей наркотиков, Седьмая! — смотря прямо в глаза девушки, Дотторе вздрогнул. Ромбовидная форма зрачков...

— Не смей... — занеся кулак для удара, Меньшов что есть силы зарядил отцу в солнечное сплетение, отчего Доктор был вынужден переступить на пару шагов назад. — ...так говорить... — вновь занеся кулак, он нанес удар Зандику в челюсть. — ...о моей дочери! —последний удар, нанесенный металлической рукой, откинул Зандика в прихожую, отчего тот закашлялся.

Мгновение спустя, Доктор непонимающе прислушался к звукам вокруг. Он услышал плач. Посмотрев на его источник, он обомлел: Сандроне, упав на колени, плакала, пока Егор, присев рядом, всячески гладил девочку по голове, пытаясь успокоить.

— Здравствуй, дедушка, — сердце Зандика пропустило удар. Он смотрел в глаза Сандроне и видел там лишь одно: боль. Ей было больно. Ее улыбка и теплота в голубых глазах треснули, оставив лишь осколки. Утерев слезы, девочка, встав на ноги, что есть силы сорвалась внутрь дома, пробегая мимо шокированного хозяина дома, пока ее всхлипы не заглушились стенами дома.

— Ада, постой! — Зандик услышал крик сына, но на его просьбу уже никто не отреагировал. — Вот как ты встретил родную внучку, отец, — в голосе Егора сквозила пустота и какая-то немая обида и разочарование. — Вот как ты дорожишь семьей, папа.

Зандик, не в силах что-либо сказать, лишь упал на колени, пустым взглядом всматриваясь в падающий за окнами снег.

«Это вот так я встретил родную внучку, да? — словно цитируя слова сына в голове, мужчина вздрогнул всем телом. — Это вот так я дорожу тем немногим, что у меня осталось? — с пустым выражением лица встав на ноги, Зандик побрел в ту же сторону, куда и ушли Егор с семьей. — Какой же я бессердечный ублюдок...»

===

Аякс выглядывает за дверь, проявляя именно то любопытство, что сгубило кошку. Из-за угла короткого коридора выбегает среднего роста фигура. Тарталья не успевает разглядеть черты лица и всё такое до того, как человек сбивает его с ног.

— Эй, слезь с меня пожалуйста, — говорит он, открывая рефлекторно закрывшиеся во время падения глаза. — Я, конечно, писаный красавец, но не думаю, что... — Аякс спотыкается, наконец-то рассмотрев и узнав девушку.

Сандроне аккуратно встаёт и молча протягивает ему руку. Сандроне. В этом доме. «Почему она тут?», — думает Тарталья, сильно бледнея.

После суток, когда он с боем сбежал из столицы Снежной, а затем на максимально возможной скорости уходил к территории Востока, Аяксу во снах являются бесконечные таблицы и графики со статистикой осложнений после нового наркотика, шприц с неизвестным снотворным, которое вколол ему робот по приказу Седьмой, разговоры Царицы и Пьеро. Едва ли он сможет забыть те дни, ужас, ощущение безнадёжности и свою фальшивую усмешку.

— Не думаешь что? — спрашивает Сандроне, видимо решая немного отрезвить его, вернуть из мира воспоминаний.

— Не думал, что ты решишь буквально упасть на меня после нашего последнего разговора, — Тарталья всё же принимает её бессмысленую помощь, вставая с пола.

В лабораторию заходит неизвестная женщина с явным выражением беспокойства на лице, за ней идёт Меньшов. За ними идёт Дотторе.

Едва увидев последнего, Седьмая оглядывает зал, после чего бежит к одному из боковых выходов.

— Что она здесь делает? — спрашивает Аякс Зандика.

— Знакомиться с дедушкой и остальной семьёй, — вздыхает Егор. — Давайте не будем сейчас про это? Она достаточно самостоятельная и безвредная, если приказы не требуют обратного.

— Да-да, рассаживайтесь, — кивает Дотторе, видимо находясь в своих мыслях.

Спустя несколько минут Идрис, видя, что все заняли более-менее удобные места, решает начать говорить своё объявление:

— Раз уж мы все в сбо...

Но с громким звуком с балок, что под потолком, вниз падает тело в тёмной одежде.

— ...ре, — тяжело вздохнув, Сугуру поднимает глаза к люстре, на которую приземлился человек. Возможно читая какую-то молитву, в духе «О всевышние Ками, чьи земли мы заселили и стали считать своими, вслушайтесь! Я прошу вас...» или что-то подобное, Тарталье не столь важно что. — Ещё одна техническая пауза, понятно, — он создаёт вновь ступени из энергии гео, поднимаясь верх. — Дорогой гость, не скажите ли хоть что-то перед тем, как полетите из окна?

— Возможно, — голос знаком. — Но я сомневаюсь, что Дотторе согласиться на это, — инадзумская маска, расписанная сесилиями падает на стол, являя лицо.

Аякс удивленно вздыхает, его глаза расширяются. Он уже не понимает шуток судьбы. Ещё один Предвестник Фатуи на этом собрании, серьёзно?

— Куникудзуши? — Аято идёт вперёд, останавливаясь в считаных шагах от Идриса и Шестого. Камисато до странного напряжен с идеально — болезненно — прямой осанкой и нервным взглядом.

— Да, я, — Скарамучча кривит губы. Он не ощущается привычно холодным, словно фарфоровым, вечно собранным, нет. Он явно уставший, возможно немного надломленный, слишком непривычный для Тартальи. — Идрис, отпустите меня на пол, пожалуйста.

Сугуру вздыхает, но помогает Шестому слезть с люстры и приземлиться на полуматериальные ступени. Они чем-то похожи, но в то же время диаметрально противоположны. Светло-серый и почти чёрный, блеск золота и глубина ночного неба — Аяксу знакома концепция инь и янь, но он чувствует, что она не подходит в качестве описания в данном случае.

Когда все оказываются на твердом полу, Аято спрашивает Скарамуччу:

— Адмирал Куникудзуши, что ты здесь делаешь? — и в его голосе нет ни грамма страха, неприязни или чего-то подобного, лишь беспокойство и доверие.

— Прячусь. Пытаюсь исчезнуть, — Шестой смотрит пустыми глазами куда-то перед собой. — Ищу... — он спотыкается, подбирая нужные слова, — ...свой путь. Чуть более правильный и менее бессмысленный, чем сейчас.

— Ты тоже ушёл? — Тарталья аккуратно берёт в руки маску, отмечая её тяжесть. — Из-за Царицы или..? — он вспоминает холод и тяжесть фантомов, ходящих по Заполярному дворцу, иней на стенах, таблицы Сандроне и спокойствие Коломбины.

— Из-за многого, слишком многого. Не то, что можно передать словами или визуальными образами, — Скарамучча поднимает руку на уровень глаз, создавая над ней сначала символ мацудомоэ, затем незнакомый Аяксу знак, после герб Фатуи. — Я дал не одну клятву отдельным людям и себе, но они всегда были двухсторонними. А когда одна из сторон нарушает контракт, вторая может разорвать его или потребовать компенсацию, — он сжимает ладонь в кулак, рассеивая изображение.

— Значит ты больше не Предвестник, верно? — Аято улыбается уголками губ.

— Да, — Куникудзуши прикрывает глаза. — И я не вижу смысл ворошить прошлое или будущее, объяснять все свои мотивы. То, что важно, вам я рассказал в тот день. Остальное не нужно.

Тарталья не знает, что имеет ввиду Скарамучча, о чём он говорил с Камисато, какие обещания они дали друг другу. Контекст разговора стремительно ускользает от него, просачиваясь песком сквозь воображаемые пальцы. Возможно, ему нет смысла быть в курсе этого.

— Понятно, адмирал, — Камисато наклоняет голову вниз. — Присоединишься к нам на этот вечер?

— Если Идрис не против.

— Никогда не был против, — Сугуру вздыхает. — Ты жив. Это важнее возможных распрей, — он смотрит на Арлекино. — Надеюсь, больше неожиданных гостей не предвидиться?

С губ Четвёртой стекает смешок. Аякс понимает, что видит своих — бывших или текущих — коллег неожиданно настоящими. Усталыми, изломанными, но настоящими. Живыми.

— Видимо, нет. Это хорошо, — Сэйун явно пытается разрядить напряжённую атмосферу. Нельзя сказать, что ей на пользу пошла встреча Дотторе и Егора. Или появление Куникудзуши. Или вообще факт этого странного собрания. — Я хочу сделать одно объявление, — он замолкает, создавая драматичную паузу.

— Су хочет сказать, что мы с недавнего времени помолвлены, — Перуэр, не обращая внимание на драматичную паузу, спокойно говорит. Затем снимает перчатку с правой руки, показывая тонкий и изящный ободок кольца.

Аякс чувствует, как его лицо непроизвольно принимает очень шокированное выражение. Он мог ожидать почти всё, что угодно, но не это. Видимо, остальные тоже этого не ожидали.

— По... Помолвлены? — Сатору откидывает своё тело назад, чуть не падая со стула. Её рука случайно скидывает несколько датчиков на пол.

— Да, — Арлекино улыбаться. В чёрных с алым крестом глазах видно нежную радость.

Комната не надолго погружается в молчание. Тишина не тяжёлая, но нервная. Тарталья рассматривает Перуэр, ставшую за годы службы в Фатуи частью своей семьи, и думает. Сугуру неплохой человек, пусть и пытался сначала скрыть свою личность. Но... Все Предвестники пережили в своей жизни что-то очень тяжёлое, будь то крах родной страны или гибель всех сородичей. Четвёртая не стала исключением, скорее всего.

— Что ж... Насколько бы внезапный решением это не было, я не могу не сказать одного. Поздравляю, друзья мои, — Дотторе разрезает тишину своим немного дрожащим голосом.

— Присоединяюсь к поздравлению. Вы определено будете хорошими супругами, — Аято делает несколько шагов вперёд.

Аякс вздыхает, рассматривая Идриса. Историческая личность, знаком минимум с двумя богами, исчез через несколько лет после катастрофы в Каэнри'ах. Повстречал Перуэр чуть больше месяца назад. И вот итог.

— Если это вынужденный брак из-за неосторожности Сугуру, то я лично сделаю с ним то, от чего он пожалеет, что посмел коснуться тебя хоть пальцем, — обещает Тарталья Арлекино. Он не знает, какого это — лишить человека жизни. Но в его памяти уже не выцветут истории многих воспитанников Дома Очага. Брошенные одиноким матерями дети, прошедшие слишком тяжёлые события в своей недолгой жизни, попадавшие к педофилам в руки или преступные группировки, спасшиеся буквально чудом. Конечно, Перуэр никогда не бросит ни своего, ни чужого ребёнка. Но в жизни может случится даже то, о чём нельзя предположить или придумать.

— Спасибо, Аякс, — Четвёртая обнимает его, хлопая по плечу. — Но не беспокойся, наш будущий брак по желанию, не из-за чьей-то неосторожности или случайности, — она хмыкает, отстраняясь. Её глаза наполнены теплом.

— Надеюсь, — Тарталья подносит правую руку к груди, вытягивает указательный палец, сжимая остальные в кулак. Затем немного поднимает ладонь вверх, после чего резко опускает вниз. Движения неловкие, неуверенные, но достаточно чёткие.

— Бестолочь, необязательно дублировать, — Арлекино в противовес словам улыбается. Использование языка жестов всегда возвращает её мысли к воспитанникам, текущему значению слова «марель» и разноцветным полосам на ночном небе. Аякс чувствует это, пусть и не может объяснить словами.

— Возможно, — он старается показать ей свое счастье, понимание, принятие. Любой человек, которого он готов назвать частью семьи, заслуживает всего самого хорошего в этом мире. — Я очень сильно хочу, чтобы у вас всё сложилось правильно.

— Правильно? — Четвертая усмехается.-что ты имеешь ввиду под словом «правильно»? — словно старшая сестра, женщина кладет руку Аяксу на голову, растрепав и так не самую ухоженную прическу. — Для разных людей понятие «правильно» обычно различается, — Перуэр смотрит в окно, любуясь падающим утренним снегом. — Наверное, когда-то и ты это поймешь, бестолочь, — она переводит взгляд в сторону Люмин. После указывает в её сторону рукой.

— А...что? — стоящий в легком смятении Тарталья, кажется, понимаеть, чего от него хочет Перуэр. — На что это это намекаешь? — слегка покраснев, Аякс отворачивает голову в сторону. — Сестренка глупа, — без какой-либо злобы в голосе говорит себе под нос он.

===

Слова Аякса вызывают у Арлекино широкую улыбку, но потом она невольно вновь смотрит в сторону, хмурясь.

«Если бы ты знал, где твоя настоящая семья сейчас, был бы ты так добр ко мне, братишка? — вопрос, что так и останется без ответа. — В конце-концов, то, что ты нашел свое место — это уже лучший подарок для всех нас, Аякс».

===

— Ха-ха, Су-у-у-у, ну ты и пиздабол! — на плечо самурая опускается живая рука Меньшова. Капитан полиции широко улыбается, пока не чувствует тычок под ребра. — Прости, Кэрол, прости покорно! — поднимая обе руки вверх, Егор рассмеялся, после стискивая жену этими же двумя руками.

Сугуру молчит лишь пару секунд, после чего и сам непроизвольно улыбается, слегка подмигнув Егору одним глазом.

— Сам не знаю, как так вышло... — взяв со стола бокал с вином, Сэйун пригубил напиток, пробуя его на вкус. — Мы просто сошлись, и все тут, — разведя руками в стороны, самурай слегка улыбнулся. — А ты не рассказывал, что у тебя есть семья, Егор.

— А, точно, — вмиг, улыбнувшись еще шире, Егор рукой слегка пододвинул жену к себе. — Это Кэролайн, моя жена, — в его улыбке было столько радости и гордости, что, казалось, Меньшов прямо-таки светится счастьем. — С моей дочкой вы, наверное, и так знакомы.

— Простите Аду за ее поведение... — Кэролайн подала голос, осторожно сжимая руку мужа в своей. — Она очень сильно хотела в первый раз увидеть дедушку, но... — грустно улыбнувшись, женщина оставила ответ загадкой. — Сами все видите.

Где-то в стороне, копошась в железках, Зандик в очередной раз вздрогнул. Медленно встав из-за стола, мужчина быстрым шагом пошел к той двери, в которую убежала Сандроне.

«Нужно извиниться перед ней, хотя бы за то, какой я ублюдок», — быстрым движением дернув дверную ручку, Зандик скрылся в коридоре.

===

— Не думала, что когда-нибудь ты решишься снова прикоснуться к семье, пусть и опосредованно, — Мико бросает взгляд на Скарамуччу. Её пальцы подрагивают от беспокойства.

— Как будто факт того, что ты фамильяр Райдэн Эи, делает тебя частью семьи Архонтов, — обычно Куникудзуши использует более вежливые фразы. Но едва ли это касается их общения. — Барбатос вечно помогает всем и всех же зовёт своими детьми. Сердце Моракса изранено уже не одно столетие. Руккхадевата после тех событий перестала быть лучами солнца, луны и звёзд, а Гасион топит печаль и тоску в битвах, — он крутит упаковку сигарет в руках. — Скажи, почему ты отдалилась ото всех, став блеклой тенью?

— Как будто бы это не ты ушёл в водную Бездну, — Яэ дёргает ладонью, рассеивая искры в воздухе. — Знаешь, бросать близких людей никогда не было хорошим делом. Ни тогда ещё адекватную Эи, ни незнающего правды Акиру, ни грезившую величием Сайко, — она смеётся зло и устало. — Смерть Нивы была ужасна в своей сути, но твоё последующее бездействие...

Тишина натягивается дрожащей струной.

Скарамучча открывает коробку, достаёт сигарету. Затем щёлкает колёсиком зажигалки, высекая язычок пламени. Делает затяжку. Свет от огня не отражается в тёмной радужке даже на мгновение.

— Нива, говоришь? — он отходит на один шаг назад, опираясь плечом об оконую раму. — А как же солдаты, умершие из-за того, что она назвала «неподчинением приказам»? Уничтоженные корабли, сожженные чертежи, бесстрастность после? Похороненные кузнецы школы Хякумэ, слёзы матерей и жён, кровоцвет на могилах? — холод слов обжигает. — Смерть Хисахидэ стала последней каплей на чаше весов и только, — Куникудзуши наклоняет голову вниз, замолкая.

Мико вглядывается в его лицо. Из-за игры теней кажется, что по фарфоровой коже расползслись трещины. Эи создала своего сына невероятно хрупким и прочным одновременно, стараясь совместить все черты сестры и друзей в нём, дав по кусочку от каждого. Красота и гибкость Тиё, характер Сасаюри, мудрость и ум Сайгу, верность Сугуру, собственную отстранённость, убеждения Макото.

— Ты похож на Эи больше, чем думаешь, — усмехается Яэ. — Она так же отрицала факт того, как сильно на неё повлияла смерть Макото, Дешрета, друзей... Потом умер Докэй, помнишь? Оступился во время битвы, неудачно упал, разбил голову — так прервалась ветвь Микоси по крови и упала последняя капля на чащу весов, название которых «адекватность Архонта электро», — она прячет боль под маской насмешки.

Тишина вновь натягивается между ними. В другом конце комнаты режут торт и пьют шампанское, празднуя помолвку Сугуру и Перуэр, а в этом угле виснет безмолвие. Возможно, это грустно. Мико не совсем уверена, что должна чувствовать сегодня. Радость? Счастье? Зависть?

— Не хочешь ответить хоть что-то? — она возвращает взгляд к лицу Скарамуччи.

— Нет, — Куникудзуши поднимает голову к потолку, видимо не желая смотреть на Яэ. — Ты на самом деле не ждёшь от меня ответа. Просто хочешь сделать побольнее, — он кривит губы в улыбке.

— Возможно, ты прав, — Мико тоже смотрит вверх, мысленно рисуя в воздухе фигуры китов и символы с талисманов, — а может быть я изменилась за годы. Последние несколько лет были неспокойными, но смогли дать интересные наблюдения. Пойманное в падении перо, драгоценные камни вместо пуговиц у плюшевого медведя, буря эмоций, свойственая всем живым существам злость... Слишком малое для переосмысления картины мира, но достаточное, чтобы наконец-то полностью повзрослеть и перестать цепляться за глупое, — воспоминания проносятся перед глазами, словно лепестки сакуры под тусклой луной в первые дни ханами.

— Не думаю, что ты изменилась. Но и не вижу смысла допускать мысль о том, что хоть сколько-то изменился я. Годы пройдут, но внутри мы останемся теми, кем были рождены века назад, — Куникудзуши выдыхает дым, опуская руку с сигаретой. — Суть всегда останется одна, не делая различий между телами и формами. В конце концов Агарес был первым отшельником среди богов; Фенекс тонула в печали до самой смерти; а Вельзевул никогда не любила людей, стремясь к вечности прошлого. И я спрошу в будущем ещё раз, почему ты отдалилась ото всех, но сейчас... — прикасается к её щеке он, поворачивает её голову к себе, смотря прямо в глаза.

Они рассматривают друг друга, пытаясь найти ответ в лицах или взглядах. Но ничего нового, лишь хрупкость.

— Сейчас я не буду спрашивать, искать то, что мне не ведомо, — Скарамучча делает шаг назад, убирая ладонь. — Ты имела право сделать свой выбор и сделала его. Постарайся не затушить окончательно тот огонёк, из-за которого я звал тебя сестрой, — он хмыкает. — Пожалуй пора присоединиться к общему веселью. Идём?

— Конечно, — Яэ натягивает улыбку. — Надо дать советы будущим молодожёнам... Просвятить Перуэр о слабостях Су-нии-сана...

— Утащить Идриса и рассказать о жизни Акиры и Сары, — понимающе кивает Куникудзуши. — Думаю это всё лучше делать без лишних глаз. А значит не сегодня. Но в любом случае нас ждут, — он смотрит на Аято и Дотторе. Зандик пару раз взмахивает ладонью, подзывая их.

— Верно, — она идёт вперёд, к центру комнаты.

«Суть всегда остаётся неизменой, после выбора следует результат, мир тлеет, ожидая пожара. Когда огонь вспыхнет я вряд ли останусь одна, — думает Мико. Результы наблюдений, размышлений, дешифровки лежат на её ладонях. Пора признать очевидное и перестать убегать от написанного собственными руками.

===

Она бежит по коридорам — знакомым по схемам дома, но пока не известным её глазам — и давит зерно сомнений, боли, обиды, непонимания в себе. Она всего лишь подросток, ребёнок, но люди вокруг почему-то считают её взрослой. Наверное пора бы привыкнуть к этому, но все равно больно.

— Ада! — крики Второго за спиной. Надо ускориться.

Совсем недавно он сказал, что она является наркобароном. Ожидаемо горько. Едва ли отец мог лучше рассказать дедушке о наличии внучки.

Сандроне кусает внутреннюю поверхность щеки. Боль не помогает, но немного отрезвляет мысли.

— Ада, постой! — голос Дотторе раздражает. Обеспокоенный, конечно-конечно. Только чем обеспокоенный? Её реакцией на жестокие слова? Или фактом того, что она бежит непонятно куда с неизвестными целями?

Резко повернув за угол, чуть не сбив вазу с белой орхидеей, она чувствует капельки влаги на лице. Слёзы? Забавно. Как её только не называли за годы, как только не проклинали, но больнее всего стало от слов вроде как близкого человека. Или не близкого. Фактически они большую часть знакомства были друг другу никем.

Впереди наконец появляется лестница и вход в тренировочный зал. Если Второй хочет поговорить сейчас, пока они оба находятся в эмоциональном раздрае, то диалог будет хоть относительно на её условиях.

Двери хлопают по стенам, когда она вбегает в большую комнату. На дальней стене висят мишени, с левой стороны метры специального прорезиненного покрыта правая явно используется для танцев. Паркет, пара стульев, разные виды опор — вполне подходящее место и для вальса, и для балета. И для разговора тоже.

Она переходит с бега на шаг, направляясь к стульям. В ногах правды нет. В сказках есть. В шутках... Сандроне обрывает нить размышлений в зародыше. Время для анализа глупых вещей будет позже.

Через несколько секунд в зал вбегает Дотторе. Привычного визора нет, уверенность не чувствуется.

— Ада, я... — хмурится он. Может быть, пытается оправдаться.

Она поднимает ладонь вверх, перебивая его столь простым жестом. Подталкивает носком туфли стул вперёд, безмолвно передавая просьбу-приказ-ультиматум. Спустя время тишины, когда они сидят друг напротив друга, начинает говорить.

Объяснять:

— Не важно. Отец не мог придумать более простого способа, как объявить о своём семейном положении. А если вспомнить ваш договор... Ситуацию хуже придумать сложно, — Сандроне опускает руку, кладя кисть на слои пышных юбок. — По моим подсчётам, вероятность установления между нами отношений, свойственных нормальным семьям, невелика. Не после приказов Царицы или твоего прошлого, — если бы на она была другим человеком, то рассмеялась бы.

— Но ведь не ты производишь наркотики. И не распространяешь, — бессмысленная попытка Дотторе.

— И впрыскиваю их тоже не я, верно? Ты не можешь не понимать, что первые испытания я проводила самостоятельно. Не на крысах, яках или свиньях. И даже если бы я и вправду лишь довела до ума формулу... Которая была выведена изначально тобой, пусть и из остатков вещества Бездны... То все равно это не помешало бы тебе считать меня наркобароном и бесчеловечным существом, думающим только о новых опытах, — не сказать, что она совсем не такая. Эксперименты дают более точные результаты, чем теоретические расчёты. Но даже её рабочая маска обладает понятиями морали и этики, принятыми изначально в сумерской Академии, а позже распространившихся по всем учебным сообществам Тейвата. — Скажи-ка Второй Предвестник Фатуи, почему твоё мнение изменилось за считанные секунды? Стоило узнать, чьи гены в моём ДНК, так я уже не преступник мирового масштаба, а всего лишь сбившийся с правильного пути ребёнок? — она судорожно вдыхает воздух. На её глазах выступают вновь капельки слёз.

Дотторе молчит. Что он может ответить на такие обвинения? «Прости, Ада, всё так и есть. Я настолько высокого мнения о своих потомках, поэтому без подтверждения родства и прочего, меняю мнение о людях, которых считал до этого чуть ли не личными врагами»? Сандроне фыркает, представляя подобные фразы в исполнении Второго.

— Нечего сказать? — она позволяет себе то ли смешок, то ли всхлип. — Ожидаемо. Можешь не пытаться. Словами решить это противоречие не получится сейчас. Упущенное время не вернёшь, а слова не воробьи — в клетку их не загонишь.

— Тем не менее доверие можно вырастить, словно кристалл, — Зандик качает головой. — Конечно, тебя никто не собирается к этому принуждать. Не после моей вспышки злости, — он горько усмехается. — Но и терять полностью свою внучку я не хочу.

— Ты не можешь быть уверен, что я хоть кто-то тебе по крови, — Ада сжимает ладонь в кулак. Конечно, на самом деле у неё есть четверть генов Дотторе. Она проверяла когда-то, не уверенная, что рассказы родителей верны.

— Слова Егора заставили обратить внимание на десятки, сотни и тысячи мелочей, которые я не замечал до этого. По-иному взглянуть на твой ум, действия, верность приказу... Странный комплект доказательств, знаю, но именно он свойственен всем Касланам. И... — он делает паузу, смотря ей прямо в глаза. — Из-за разбавления крови четырёхгранные звезды в твоих глазах менее заметны, но они есть.

Она позволяет слезам просто течь по бледным щекам.

Это глупо. За пару десятков минут привязанность не возникает. Основа доверия — точка начала кристаллизации, если продолжать сравнение Второго — не возникает из воздуха.

— Ты слишком эгоистичен, — Сандроне вздыхает.

— Бывает. Но после падения Каэнри'ах, я и мои потомки — то немногое, что осталось от когда-то великой нации. От прославленного веками дома Каслана, — Дотторе усмехается. — Как думаешь, почему я прятал твоего отца до последнего ото всех? Даже от людей, что стали мне и ему друзьями? — несмотря на заданный вопрос, он сразу же отвечает, не давая Аде времени на размышление. — Я боялся. Даже до смерти матери Егора я боялся, что на моего сына могут объявить охоту излишне религиозные секты. Лидия тогда дала Егору свою фамилию, объявила его чистокровным снежнайцем и своим наследником, чтобы успокоить меня.

— Но бабушка умерла, — она вспоминает фотографии, вырезки из официальных документов и газет, висящих на пробковой стене в квартире родителей. Теракт, смутный случай, виноватых так и не нашли.

— Да. Поэтому я продолжал бояться. В итоге это привело к тому, к чему привело, — он разводит руками в сторону. — Из-за своих страхов я перестроил разум под сложную систему «своих-чужих». Частично из-за этого и произошла столь резкая смена мнения.

«Частично». Значит что-то ещё было. Может быть возраст. Или ситуация. Или сентиментальность.

— Что ж... Трубка мира выкурена, — Ада слабо улыбается. — Мы потом вернёмся к этой теме. Но не сейчас, — она на мгновение прислушивается к еле заметному ощущению чего-то знакомого. — Нам нужно не опоздать, — Сандроне хватает Дотторе за руку и почти прыжками идёт к выходу из зала, не обращая внимание на сопротивление Второго.

— Куда мы спешим? Зачем? — вне зависимости от своих слов он подхватывает ритм её шагов.

Она не отвечает. Помниться в «театре» в последнее время случается слишком много признаний разного рода. Значит, и вероятность осознания некоторых эмоций повышается.

===

— А теперь, произнесем же тост в честь будущих супругов! — улыбаясь слишком естественно для себя самого, Камисато Аято встает из-за стола. Все остальные делают то же самое.

Оглядываясь по сторонам, Аято улыбается еще шире. Праздничный стол был сплошь усеян различной едой, напитками и десертами. Мягкий белый свет дорогих ламп создавал приятное ощущение покоя и умиротворенности, словно все они наконец-то избавлены от своих проблем.

Аято улыбается еще шире, хотя, казалось бы, куда уж больше. Он, совсем недавно бывший в центре ада и сражавшийся по ощущениям лично с властителем преисподней, теперь сидит за столом и поздравляет своего друга, практически брата, со скорой женитьбой. В этот момент ему казалось, что все уже окончено: никаких ужасов им более испытать не придется. У него хорошая высокооплачиваемая работа, которой он сможет обеспечить себе и жене беззаботную легкую жизнь. У него есть хорошие друзья, некоторые из которых занимают в политике региона не самое последнее место, а уж в их силе он не смог бы сомневаться.

Аято словно рассеял тот животных страх потерять все вновь. Он слишком долго убегал от всего, что с ним происходило. Слишком долго прятался за масками. Так может, пора бы уже и стать самим собой?

«Вот он значит какой, счастливый конец истории?» — улыбнувшись своим же мыслям, Аято поднял бокал высоко над головой.

— Вначале, я хотел бы сказать вам, дорогие Сугуру и Перуэр, что я безумно счастлив присутствовать здесь, на праздновании свадьбы моего дорогого названного брата! — совсем осмелев, Аято продолжил говорить громко, с нотками текущей сейчас в крови радости и счастья. — Так позвольте же мне....

Слова Камисато оборвались, стоило лишь включиться радиоприемнику на подоконнике.

«С десятого четверга пятьсот семьдесят шестого года начнет действовать указ президента, — голос радиоведущего сквозь помехи становится более торжественным. — На основе общего анализа ценности для Аурумгаарда, каждый гражданин обязан жить в районе соответствующего класса, посещать соответствующие учебные, медицинские, развлекательные и прочие заведения, — он хрипит пару секунд, но после продолжает. — Исполнение будет контролироваться полицией. В случае нарушения закона будут приняты соответствующие меры».

После последнего слова ведущего, приемник гасится словно по волшебству.

Аято роняет стакан на пол, и тот разбивается вдребезги. Он осматривает всех вокруг. Их лица словно являются олицетворениями всех стадий гнева.

— Это ведь шутка, да? Это ведь, блядь, шутка? — Егор слегка дрожит, а его голос срывается на хрип.

«Отрицание», — мысленный голос в голове Аято неестественно тих.

— Какого дьявола Хэйцель себе позволяет, как это вообще допустили? — Дайнслейф невероятно раздражен.

«Гнев», — опять слышит в своей голове голос разума Аято.

— Ну, не все ведь так плохо, да? — Зандик медленно заходит обратно в помещение, придерживая идущую рядом Аду, помогая той не упасть. — За несоблюдение ведь не убивают, да? — взгляд Второго Предвестника теряется где-то в потолке.

«Торг», — голос в голове звучит слишком монотонно.

— Это значит, что все было зря... — неосознанно пятясь назад, Аякс случайно сталкивает со стола бокал, что разбивается у его ног. — Мы бежали от гнета Царицы сюда, в свободную страну, и чего ради?... — он умолкает, а через секунду вздрагивает от того, что Люмин медленно протягивает к нему свою руку, кладя ту на плечо.

«Депрессия», — в очередной раз говорит голос.

— Вывод из этого можно сделать только один, — с дрогнувшим голосом, Яэ поднимается из-за стола вновь. — Франц Хэйцель решил лично загубить своими руками невыгодных ему граждан.

«Принятие», — режет уши Аято шелест голос разума.

===

Когда ситуация практически вышла из-под контроля, вверх поднялась рука в неглаженой бежевой рубашке. Все вмиг уставились на Аято, словно чего-то выжидая.

— Кхм, дорогие мои друзья... — слегка прокашлявшись, Камисато продолжил. — В свете этих действий со стороны президента Хэйцеля, адресованных своему народу, я не могу оставить этот прецедент безнаказанным... — осмотрев всех вокруг, Камисато поднялся на небольшую кафедру рядом с доской с научными взысканиями. — С сегодняшнего дня, мы твердо убеждены в том, что президент поступает крайне негуманно по отношению к людям, — Аято начал свою мысль.

— Не заботится о своих гражданах, жалкий лицемер! — Аякс поднялся на ноги, также поднимая кулак вверх.

— Мы не должны позволять ему обращаться с людьми, как со скотом! — все еще не уняв свой гнев до конца, Дайнслейф тоже поднял руку вверх.

— Положим конец тирании и подарим людям свободу, — одновременно в воздух поднялись три женских кулака. В глазах Перуэр, Люмин и Яэ скопился праведный гнев, приправленный презрением к этим новостям.

«Хах, удивительно, как же сильно мы различны, но едины... — улыбаясь своим мыслям, Аято встал на носочки. — Я начал мысль, а они ее завершили».

— Нам нужно стать гласом народа в этой ситуации, непременно вытеснив диктаторские реформы Хэйцеля из сената! — вновь заговори как истинный лидер, Аято поправил болтавшийся синий галстук. — Мы создадим свою политическую ячейку, что будет отстаивать ценности и нравственность людей!

— Будем защищать интеллигенцию, ибо люди науки — центр нашего мира! — воодушевившийся этой идеей, Зандик поднял руку вверх. — Покажем президенту, как сильно он ошибается!

— Защитим и простых людей, предоставив им право жить на этой земле без страха! — Яэ вышла вперед, произнося свою речь. — Мы станем теми, кто воздвигнет идеи равенства и свободы в этом проклятом мире! Мы воздадим по заслугам диктатору Хэйцелю, защищая граждан от имени политической партии... — Яэ остановилась, словно это доставляло ей удовольствие. — Люстра! Как символ общедоступности и технологического прогресса!

Вокруг послышались аплодисменты. Все, собравшиеся в этом доме ликовали, эта мысль породила доселе невиданное Лас-Голден оппозиционное мнение.

— Браво, браво! — со стороны послышался тихий, скрипучий голос. — А вы уверены, что потянете на себе это бремя, оппозиционеры? — перехватив трость в другую руку, незваный гость поправил треуголку на голове. — Или вам потребуется помощь того, кто в политике понимает явно больше? — слегка поправив края расшитого золотом пальто, мужчина пригладил свои платиновые волосы. — Что скажете?

Все замерли, с удивлением смотря на новоприбывшего. И лишь Зандик одними губами произнес имя, которое, казалось, давно затерялось в истории за фальшью последних веков.

— Агарес...

===

— Вот так хочешь сделать викторину на знание истории... Или представиться обычным человеком... Но всегда появиться кто-то, живший в те времена, — он тяжело вздыхает.

— Вы лично вручали мне грант на ряд исследований в Снежной. Серьёзно думаете, что я мог забыть одного из первых Семи? — Дотторе усмехается.

— Надежды были, — говорит Арес. Не признаёт, на самом деле он понимает, что современные Касланы не теряют памяти и знаний предыдущих поколений. — Но пришёл я всё же не по этой причине, — недолгая пауза. — Хотел увидеть, кого выбрал истинный возлюбленный электро Архонта после её смерти. Думаю, Макото не была бы против такой прекрасной юной девушки.

— Юной девушки? — удивление так и читается в характерно сиреневых глазах Камисато.

— Не важно, юноша, не важно, — Агарес взмахивает рукой. — Я увидел? Увидел. Теперь можно переходить к более интересным вещам. Например к тому, что вы, цветочки на могилах родителей, решили лезть в политику. С наскока, под давлением эмоций и шока, — он вздыхает. — Даже Гасион так изначально не делала... А уж если вспомнить Барбатоса... — воспоминания проносятся перед глазами. — Но, пусть это дело и неприятное, но необходимое. Хэйцель на пару с Анной и вправду стал вести себя слишком свободно, нарушая писаные и неписаные правила. И ладно бы только их. Знаете, я пару дней назад пообщался с одним натланцем... Прекрасный молодой человек, я скажу. Жаль только, что его ищут по подозрению в убийстве какого-то аристократа. Но суть не в этом, суть в другом... Несколько веков назад смысл моей жизни при возникновении любой ситуации рабства уже расквиталась бы с существом, посчитавшим, что других можно использовать словно бездушных роботов. Но сейчас... — Арес замолкает, давая другим время подумать.

Спустя пару минут молчания остальных Скарамучча выдыхает дым и говорит:

— Она топит печаль и тоску в битвах. Не своих. Не в тех, в которых ей бы помог Барбатос. Не в тех, где для решения конфликта нужна мудрость Самигины, — он делает ещё одну затяжку. — Каждый её удар кричит о просьбе помощи. О боли, слезах, мольбах. Но никто этого не видит и не слышит. Даже не думает, что она находиться в постоянной битве.

— Верно, Дзуши, — Агарес горько усмехается. — Вы уверены, что готовы находиться постоянно под таким давлением? Отстаивать интересы простых людей, не соблазняться обещаниями корыстных, перерезать горло соратнику при необходимости? Не надеяться, что ваши дети и ученики продолжат благое дело, не перейдя на тёмную сторону пути?

— Конечно! — Мико, выросшая за годы кицунэ, смело делает шаг вперёд. — Мы не имеем права не обращать на проблему внимание.

— Даже если эта проблема не ваша? — он подходит ко столу, облокачиваяс на него. — Откуда в вас столько решимости? Не станет ли это временной игрой, которую можно бросить в любой момент?

— Нет, — Аято подходит ближе к нему.

— Тогда я расскажу вам истинную историю Царицы. Историю о девочке, брошенной своей матерью когда-то давно из-за политики и охраны страны. Историю о девочке, которая с такой же решимость, как у собравшихся здесь, пошла вершить правосудие во имя чистой любви, — по ровной поверхности скатерти змеится иней, ледяные фигуры поднимаются, готовясь играть представление.

— Занавес поднимается, аплодисменты, — объявляет почти шутливо Скарамучча, привычно подстраивающийся под ситуацию, дополняющий её. Жаль, что случай Эи нельзя было исправить еще века назад, когда появлялись первые «симптомы».

— Пьеса о случившемся давным-давно. Акт первый и, на данный момент, единственный, — обрывает Шестого Арес. Он обречён рассказать эту историю молодым, стать их временным наставником, а затем вновь уйти в добровольное изгнание. — Начать стоит с родителей главной героини. Её мать пиро Архонт Гасион, имя в жизни Мурата. Отец же крио Архонт Агарес, настоящее имя Арес, — фигурка в треугольной шляпе подходит к фигурке с двуручным мечом. — Они сошлись после Катастрофы Каэнри'ах, опечаленые потерями и жертвами мира, — «актёры» подходят и обнимают друг друга. — Спустя годы у них родилась наша главная героиня, Анна, — две фигуры отходят в стороны, показывая третью. — Они жили в гармонии, мире и взаимопонимании, пока Мурата не ушла из семьи. Своё королевство и подданых Гасион нашла уже в руинах, но и бросить остатки не могла, — сцена меняется, «Арес» и «Анна» исчезают в ледяной пыли, появляются руины, кости, слой праха. Все изло льда. — Её муж и дочь остались одни. Агарес, Архонт крио элемента и бог любви, не справился с разорваной связью и поспешил передать престол Анне, — прежние декорации опадают, фигура в треугольной шляпе усаживает фигуру с диадемой на трон. — Сам же он... Ушёл. И это породило череду событий, что привели нас в эту точку времени.

«Актёры» то пропадают, то появляются, своей скудной мимикой показывают эмоции и рассказывают историю, оставаясь безмолвными. Дворцы сменяются лесам, а те полем битвы или морем. Чаще всего появляется «Анна». Она отдаёт приказы, идёт по дороге, сложенной из костей врагов, дарит мнимую любовь другим, не умея на самом деле любить. Вонзает клинок в грудь «матери», создаёт бури противоречий, ссорит людей, становясь чудовищем.

Слёзы текут по щекам Ареса, пока он показывает историю своей семьи. Он мог бы всё сделать по-другому. Обратить внимание на Натлан, не удерживать постоянно Мурату рядом с собой, понять, что она горит любовью к своему королевству не меньше, чем к семье. Не отдавать власть над Снежной Анне, кидая дочь в политические дрязги. Быть, а не казаться богом любви. Он мог бы сделать бесконечно многое, но не сделал.

Тем временем на сцене «Синьора» рассыпается, а её место занимает «Аято». «Предвестники» окружают «Царицу», воседающую на троне. Движения прекращаются.

— Первый и единственный акт этой пьесы завершён, — объявляет Агарес. — Остальные истории ещё нет, — он качает головой. — Я рассказал вам две истории, финалы которых уже вписаны в мир. Вы уверены, что ваша история не обзаведётся схожим концом? Что в своём стремлении сделать лучше вы не собьетесь с пути?

Люди напротив него думают, советуются друг с другом, шепчут исторические факты и проклинают Архонтов. Такая знакомая картина, от которой становиться грустно. Почему после того, как запретное знание просочилось в артерии земли, мир стал меняться так?

Вперёд выходит Камисато. Не изменившиеся спустя поколения глаза смотрят пытливо, недоверчиво. Логично, одно дело довериться человеку, другое дело довериться богу, чьи братья и сестры уже причинили слишком много вреда.

— Мы уверены, — говорит он и остальные ровно встают за его спиной. Словно позволяя ему быть их лидером, путеводным огнём во тьме. — Научите нас, пожалуйста.

Боги отдали людям судьбу мира. Теперь выбор делают люди и получают результат, если выражаться с помощью философии Руккхадеваты.

— Я научу. Но помните, что я — не ваш ориентир.

И в этот момент появляется что-то новое. Хрупкое, слабое, но имеющее потенциал.

===

Сангономия Кокоми определенно не должна была стать во главе острова Ватацуми.

Она слишком мягка, добра и терпелива. Она могла сквозь сжатые зубы пустыми глазами смотреть на приходящих с фронта бойцов. На их раздробленные руки, искореженные лица, пустые глаза без тени какой-либо надежды.

Она могла протянуть им руку, успокоить, улыбнуться, а затем сказать, что они совершают бравое дело и определенно герои для своей страны. Так поступил бы любой другой правитель.

Но Сангономия Кокоми никогда не хотела встать во главе. Она никогда не была такой.

Она лишь просто смотрела в эти пустые, мертвенно-отрешенные глаза после пепла сражений. Смотрела на дрожащие после взрывов и криков товарищей руки. Она смотрела в лица бойцов, что отстаивают честь "Истинной Инадзумской Империи", как твердит официальная пропаганда острова, написанная ее рукой.

Но в реальности, ни она, ни даже Рэйдан Исида, ярый патриот имперского строя Макото, не верили в эти идеалы. Они сражались, сами не зная за что. Еще давно, когда Оробаси-но-Микото вывел их из Водной бездны на поверхность, он дал им одно простое, но мудрое учение: «Никогда не ищите конфликтов и войн, ибо в противном случае они сами найдут вас».

Этот взгляд на жизнь стал их официальной доктриной, буквально религией. Религией нейтралитета и безучастности. Религией пацифизма.

Однако, чем дольше после смерти Оробаси жили островитяне тем, больше и понимали, что философия бога-змея никогда не была верной. Кокоми сама лично видела, к чему привела эта нейтральная пацифистская сторона.

Они не были готовы в тот день, когда Райдэн Эи пришла на остров с армией вооруженных до зубов солдат. Не были готовы и тогда, когда засвистели пули и грады ракет обрушились на мирные дома простых людей. У них не было армии, чтобы противостоять Вельзевул. Не было инфраструктуры, чтобы эту армию создавать.

Волей-неволей, но Кокоми стала тем, кто первой отринула идею пацифизма. В глубинах острова она отыскала Рэйдана Исиду, простого отрешенного отшельника в белом кимоно с фиолетовым драконом, вышитым на спине, но сразу поняла, кто стоит перед ней. Однако древний был глух к ее просьбам о помощи, предпочитая оставаться в единении с самим собой, упиваясь самобичеванием за ошибки прошлого.

Лишь когда война коснулась и его самого, Владыка откликнулся на просьбы простого народа о помощи. Лишь когда сам увидел огонь пожарищ и запах горелой плоти, лишь тогда вернулся из забытия, встав во главе.

Сангономия определенно не знала, почему до сих пор сражается за свободу Инадзумской Империи, оставшейся лишь на одном единственном острове. Она не могла понять, почему не сдалась в руки Санда Кураппу Су и не окончила этот бессмысленный конфликт. Она не могла понять Сирои Умэ, что ввергали сегунат в хаос и пожарища внутри страны. Вернее понимала, но не хотела принимать.

И даже теперь, находясь в этой просторной комнате отеля, выделенной ей как дипломату от союзного государства, она молча сидела на полу, уткнувшись взглядом в стенку и с отрешённостью продолжая разрушать себя изнутри. Ее чемодан все еще покоился у входа, она не нашла в себе силы его распаковать.

Вдруг слышит три коротких стука в дверь. Пустые — не обычно острые и хищные для публики — глаза ненадолго поднимаются от стены, а после она встает с пола, пытаясь показать, что все в порядке.

— Ваше превосходительство, позвольте сообщить вам важную весть, — дверь тихо открывается, после чего в помещение с приглушенным светом входит розоволосый мужчина-кицунэ в черном пиджаке и белых брюках, чей широкий пушистый хвост кажется даже слишком большим. — С вами хочет поговорить один человек, говорит, что это важно.

Кокоми молчит, продолжая смотреть в стену. Кожаный плащ сваливается с ее плеч, обнажая острые худые плечи и испещренную шрамами спину. Она не подает никаких признаков живого существа, а после поворачивается в сторону сопровождающего.

Миран Исии, военный доктор с ужасным кровавым прошлым, что когда-то утопил свои грехи в долге и обязанностях перед жителями острова. Доктор Смерть, чьи эксперименты ужасали. Военный преступник, прошедший все круги ада.

— Пусть войдет, Миран, спасибо за оповещение, — ее голос монотонен, в нем выжжены какие-либо эмоции. Никаких слез, никакой ярости или печали. Она стала воплощением доктрины острова Ватацуми — пацифизма — так давно. Даже если для чужаков и приходиться показывать ожидаемый ими образ.

— Ваше превосходительство, с вами точно все в порядке? — взгляд мужчины становится слегка обеспокоенным, словно ему не все равно. Но уже спустя пару секунд он теряется в безэмоциональном выражении лица кицунэ. — Не пересиливайте себя, госпожа Сангономия.

— Я буду в порядке, Миран, не стоит беспокоиться, — она должна быть сильной, поэтому никогда не покажет слабости своему народу, пусть по ее лицу все итак прекрасно видно. — Кажется, ты приехал сюда не только с целью сопровождать меня, но и найти свою дочь... — Сангономия замолкает, видя, как бледнеет бывший врач.

— Эта тема не стоит даже малейшего волнения с вашей стороны, госпожа Кокоми, —видно, как сильно Исии сдерживает горечь и обреченность голоса, как он пытается не изменить эмоции на своем лице. — Все-таки прошло так много лет... — он разворачивается, после чего начинает покидать комнату. — Я не уверен, что она хочет хотя бы знать о существовании своего биологического отца, — Миран покидает комнату, после чего слышится стук, только уже одиночный.

— Госпожа Сангономия, позвольте обсудить с вами некоторые вопросы между нашими странами, — в помещение входит Кавех. Без своей новомодной оливковой куртки-плаща и замудрёных очков на лбу, жилетки, зеленой рубашки с вырезом в виде сердца на груди. — Вам нездоровится? — он обеспокоенно садится на одно колено, всматривается в пустое лицо Сангономии. — Мне позвать врача?

Такая реакция даже слегка забавляет Кокоми. Этот парень из Сумеру тоже находится не на своем месте. Слишком добр и обходителен для дипломата, что должен отрывать куски для своей страны, ломая судьбы прочих.

— Не нужно, господин Кавех, — она медленно встает, после чего садится на стул, все еще смотря куда-то в стену. — Присаживайтесь, раз уж вы пришли.

Кавеха ничуть не пугает ее отрешенность. Может его и считают наивным добряком, но он понимает людей лучше прочих, даже лучше собственных братьев. Ахмар явно понимает, откуда на лице Кокоми взялась эта пустота. Он и сам не может забыть тех ужасов, что происходили в Сумеру несколько лет назад. И что еще хуже, эти ужасы устроил он сам. Он помнит лица жен, детей и матерей казненных его руками. Помнит как выстрелил в голову чьей-то сестре, потому что та кинулась на него с кулаками. Это был его долг, как судьи и палача нового Сумеру.

— Можете не говорить, что с вами все в порядке, госпожа Сангономия, — с лица Кавеха пропадает какая-либо тень улыбки. — Я сам не понаслышке знаю, как чувствует себя человек, оказавшийся в центре войны, — он медленно наливает чай в обе чашки, любезно оставленные работниками отеля. — И как бы сильно мы не хотели этого изменить, прошло идет следом, словно наша тень.

Кокоми лишь молча кивает, соглашаясь с точкой зрения молодого дипломата из Сумеру. Она тоже знает его историю. Историю мальчишки из академии, среднего в семье Ахмар, что стал неподкупным судьей и палачом всех тех, кто продал страну в руки мудрецов.

— Война и в самом деле никогда не менялась, господин Кавех, — она делает глоток, после чего продолжает. — Мы просто не можем изменить ее, как бы сильно не хотели, — отставляя чашку в сторону, она медленно встает из-за стола. — Вы ведь пришли не по обсуждению деловых вопросов, верно? — ее взгляд, словно у монстра из водной бездны смотрит на добычу, но Кавех не пугается.

— По правде сказать, я и сам не знаю, зачем пришел, — отставляя стул, задвигая его к столу, Кавех пустым взглядом смотрит в окно, а после, беря не сопротивляющуюся Кокоми за руку, ведет ту на балкон.

Стоит им оказаться на свежем воздухе, как взгляд Сангономии тускнеет еще сильнее. Она видит огни богатого города, счастливый смех людей снизу, визг полицейских машин и гонщиков под ними, и ей это кажется таким несправедливым. Почему, когда в ее дома прилетают ракеты, Лас-Голден живет спокойной жизнью? Это неправильно.

— Ничто уже не способно обезболить наши раны, верно говорю? — Кавех улыбается, так по-дурацки и бессмысленно, но улыбается. — Но что-то способно заглушить, — он достает бутылку алкоголя из шкафчика, на что Кокоми лишь кивает. — Думаю, это будет всяко лучше лекарств, — он разливает напиток в бокалы, после чего протягивает свой бокал в сторону Сангономии. — За погибших во всех войнах... — Кавех давит улыбку, но Кокоми чокается с ним бокалами.

— И за тех, кто еще жив, — отпивая глоток, она кладет ладонь на щеку Кавеха. Пустые взгляды разделяют настроение друг друга, лишь слегка сглаживая краски из-за алкоголя в крови. — Знаете, а ведь вы и впрямь умеете делать комплименты, господин Кавех, — Кокоми нисколько не пьяна, она лишь получила легкую дозу свободы в мире вечной боли, а потому смело кладет руку на плечо дипломата.

— Вы... — Ахмар теряется лишь на секунду, после чего с отрешенным взглядом спрашивает. — Зачем вам это?

Кокоми лишь безразлично улыбается, после чего, беря дипломата за руку, ведет его обратно в комнату.

— Это нужно нам обоим... Даже если выбор будет лишь моим... — плащ спадает вниз, вновь обнажая острые бледные плечи генерала Сангономии. — Успокоение...

Кавех молча соглашается, кладя ладонь на плечо Кокоми. Эти действия не несут в себе романтический подтекст или хотя бы его возможность. За ними скорее всего не последует ничего. Но до тех пор, пока они здесь, эта душевная разрядка хоть немного, но очистит их черные души от боли, пусть даже всего на мгновение....

===

Солнечные лучи падают на закрытые глаза Кавеха, заставляя его пробуждаться. Он жмурится, подставляя лицо под свет, словно кот. Затем чувствует приятную тяжесть на своём теле.

Осознание вспыхивает быстрее огонька зажигалки. Он, Кокоми, сигареты, алкоголь, её руки на его плечах, ласки, стоны, отсутствие контрацепции... А теперь она дышит ему в шею, обнимая голыми ногами его.

У Сангономии репутация холодной леди с вечным взглядом хищника. Но разве этой ночью он не видел в её глазах пустоту, обречённость, желание закончить всё одним махом? Она назвала их действо «успокоением». Сделала свой выбор, а он свой — но какой будет итог?

Кавех опускает взгляд на макушку Кокоми, немного опасаясь смотреть дальше. То, что всего несколько часов назад он гладил изгибы её тела, вырисовывал пальцами узоры на груди и бёдрах, оставлял следы на бледной коже, нисколько не помогает. Он не стыдиться или смущается, сил на это в последнее время просто нет. Но разум сейчас догоняет тело и производит анализ произошедшего.

Они были немного пьяны и бесконечно усталы. Это всего лишь одна ночь, выбор каждого из них. Но. Может быть, ничего после не будет. А может быть, их импульсивность не сыграет им на руку.

— Ха-а-а, — внезапно зевает Кокоми, выгибаясь в спине.

Кавех переводит взгляд на потолок. Вряд ли она смутится, даже если он будет «пожирать» её тело глазами, но рисковать или нагнетать атмосферу не хочется.

— Доброе утро, — Сангономия осматривает их переплетение тел.

— Доброе, — он вздыхает. — Как вы? — фразы слишком сухие.

— Хорошо, — она убирает с него свою правую ногу. Пару секунд рассматривает следы на бедре. — Спасибо, — не понятно, про что Кокоми. Про эту ночь? Про следы? Про ещё что-то, что он упустил?

Кавех молчит. Аккуратно откатывается в сторону, ищет, куда они сбросили одежду. Не обращает внимание на простыню с еле заметными пятнами.

Кокоми уходит в ванную комнату.

Одежда легко находится на полу. Он уходит, аккуратно закрывает дверь в номер Сангономии. Идёт в свой.

Почему его преследует странное ощущение опустошения ещё большее, чем было вчера? Они фактически друг другу никто, просто дипломаты от своих стран. Даже не знакомые, не друзья, не... И все равно он вспоминает её флирт, лицо под светом ночного фонаря, рассуждение, свойственные системе Руккхадеваты. Выбор, закономерная случайность, выгода.

Эта ночь — их выбор. Какой же будет случайность и выгода?

===

Оглядываясь по сторонам, Калпас и Сигурд переглядывались, то и дело с опаской смотря на хозяина дома, что с широкой улыбкой ходил взад-вперед, то и дело показывая на многочисленные картины, статуэтки и гравюры, отчего его широкие белые крылья покачивались из стороны в сторону.

— Надо полагать, вы утомились... — щелкнув пальцами, Самаэль широко улыбнулся.-Гейзенберг, будь добр, проводи наших гостей в свободные комнаты. — Прямо за спиной Самаэля появился мужчина в шляпе и круглых солнцезащитных очках, курящий сигарету. — Надеюсь, на твое содействие.

Названный Гейзенбергом вначале стоял молча, но потом, слегка безумно усмехнулся.

— Конечно, дедушка, — поклонившись стоящему перед ним Самаэлю, Гейзенберг затем развернулся к братьям Эденхарт, после чего улыбнулся немного коварнее. — Позвольте проводить вас до комнат.

===

Стоило лишь топоту и пьяному смеху Гейзенберга скрыться за дверьми, как Самаэль сел в свое кресло, не стесняясь закинуть ноги на стол. Разум старшего из демонов сейчас был как никогда чист, и он просто отдался тем воспоминаниям, что терзали его голову с того самого дня, как он впервые услышал о новом Маршале Аурумгаарда.

— Дети, поздравляю вас с окончанием учебного года... — поправив очки на глазах, учительница средних лет мягко улыбнулась, смотря в глаза девушек и юношей, собравшихся перед ней. — Так как это был ваш последний школьный год, то я просто обязана объявить об ученике, что прославил нашу школу на всю страну! — попытавшись придать своему голосу торжественности, учительница продолжала. — По итогам табеля об успеваемости, а также за победу во многочисленных олимпиадах, директор постановил наградить Александра Краснова золотой медалью!

Весь класс замер, словно пребывая в шоке. Из-за парты медленно встал молодой юноша с необычным, бледно-голубым цветом волос и желтыми глазами, широким шагом дойдя до улыбающейся учительницы.

— Ты молодец, Саша, — положив руку юноше на плечо, женщина улыбнулась еще шире. — Ты — гордость России, не забывай об этом!

Ученики аккомпанировали аплодисментами, пока сам юноша лишь застенчиво улыбался, пытаясь спрятать руки в карманы пиджака.

— Кхах... — содрогнувшись, Самаэль печально улыбнулся. — И зачем меня понесло в такие дебри? — взяв из пачки сигарету, старший демон щелкнул зажигалкой.

— Запомните, теперь вы не принадлежите ни одной из стран! — инструктор в военной форме достаточно холодно смотрел на собравшихся вокруг него людей. — Итак, пройдемся по списку: Камисато Аято из японских сил территориальной обороны!

— Я! — быстро выступив из строя, голубоволосый молодой мужчина отдал честь, смотря на инструктора.

— Исии Яэ из японских сил территориальной обороны!

— Я! — из строя вышла не менее молодая женщина в сером камуфляже, с железным взглядом смотря на инструктора.

— Александр Краснов из русской армии!

— Я! — сделав уверенный шаг вперед, теперь уже взрослый мужчина смотрел в глаза инструктора.

— Аякс Шомельман из русской арм....

— Хах, тогда мы и стали тем, чем стали, — сделав затяжку, Самаэль перевел взгляд наверх, к огромной фреске в потолке.

— Саша, осторожно! — из-за спины послышался обеспокоенный мужской голос, а после и выстрел. — Не лезь на рожон!

— Хах, спасибо, Локи, — смотря в сторону японца, Краснов лишь улыбнулся, благодаря старого товарища.

— Вот увидишь, совсем скоро мы все отправимся бороться с хонкаем, как Асгард! — в глазах мужчины засияла блаженная отрешенность. — Уверен, Тор и Фрея смогу помочь миру.

— Кхах, блять... — едва не упав со стула, Самаэль медленно поднялся на ноги. — Ну почему все опять началось именно так?

— Локи, уходим! — хлесткий голос мужчины разрезал тишину в воздухе.

— Тора больше нет, Один! — послышался полный боли и отчаяния голос. — Почему тебе это так сложно понять, бесчувственная ты тварь?

— Как много лет прошло, — выйдя на балкон, Самаэль пустым взглядом смотрел на бескрайние просторы звездного неба и лесов, пропитанных космическим свечением.

— Локи, Фрея, Хеймдаль, нужно отступать... — он кричит, но не надеется быть услышанным...и как давно пропасть между членами одного отряда разрослась настолько сильно? — Хонкай скоро будет здесь! Мы должн... — все что он слышит, это огромный, раскатистый взрыв, впечатавший его в астероид.

— И вот, ты снова тут, старый друг, — затушив сигарету, Самаэль развернулся в сторону выхода. — Мы скоро увидимся, Локи, я тебе обещаю...

===

Где-то в недосягаемости...

— Какая же скукотища! — откинувшись на спинку кресла, мужчина с легкой обидой обратился к кому-то, стоящему рядом. — У всех все так хорошо, все счастливы, бе-бе-бе... — делая свой голос максимально ехидным, мужчина что есть силы ударил по столу. — Скука!

— Вы уверены, что все идет так скучно, Локи? — из-за спинки кресла слышится отрешенный юношеский голос. — Разве этого зрелища вам недостаточно?

Названный Локи лишь слегка резко вздохнул, после чего, закинув ноги на стол, поправил голубые очки-щит на своем лице, гнусно улыбаясь.

— Да блин, мой театр перестал быть интересным! — вновь с досадой, словно ребенок, ударив по столу, только теперь уже ногой, Локи широко улыбнулся. — Юхууу, придумал! — хлопнув в ладоши, Локи пригладил торчащие во все стороны небесно-голубые волосы. — Устрою им чертов апокалипсис, чтобы куколки начали хоть что-то делать... — блаженно улыбаясь, Локи медленным движением поднялся с кресла, поправив ворот технологичного черного плаща с трубкам голубого неона. — Сэр Вайлианхарт, передайте Фрее, чтобы она запустила двигатели. Направить проект «Тейват» к планете! — Локи улыбнулся еще шире, а после оскалился. — Это будет лучшая сцена во всем этом представлении! — пропав с кресла, он тут же свесился с потолка, ухватившись ногами за железную перегородку. — Наконец-то веселье!

— Есть, господин Локи... — послышались тихие шаги, юноша вышел из помещения.

— Ну что, Санек... — включив музыку в наушниках, Локи что есть силы задергал по струнам электро гитары. — Вот мы и встретимся вновь! — делая подкат к краю импровизированной сцены, Локи завершил мелодию финальным аккордом. — Гораздо раньше, чем ты думаешь...

===

Продолжение следует.....

Вместо титров:

Skillet:

The Resistance