Прическа удалась не такой ровной и приглаженной, как обычно, и я беспокоился о том, не выползут ли волоски и не обращусь ли я в чудовище вроде горгоны. Волосы у меня больно любят электризоваться, а тут ещё и есть от чего — господа Трифат заставили меня снять алую ленту с шеи, а я, хоть и послушался, повязал её в волосах.

Дом госпожи Сноквин не понравился мне сразу же. Он был весь сияюще-белый с претензией при этом на готический стиль. Острота и стремление вверх. Три этажа, хотя точно разобрать очень трудно.

У дверей, прямые, сложившие руки в замок, нас ждали пять девушек. В одной я сразу узнал Герду. Видно, по какой-то причине, это заставило Тутти и Суок сбежать внутрь дома как можно скорее.

Мне же, наоборот, спешить не хотелось. Герда Гердой, хотя допросить её мне ещё не удалось, но рядом с ней стояла другая девчонка, какая-то неправильная. Да все они были какие-то неправильные. Выбеленные, словно обмороженные. Даже ресницы. Даже глаза. Все белое с гадкой примесью какого-то ещё цвета, так вот и не различишь какого. Один от одного лишь на одну тошноту дальше. На фоне дома они казались ещё и грязноватыми. А на фоне нас, траурных, казались не очень-то дружелюбными зимними духами. Все как одна строгие. И такие спокойные, словно Истребитель стал продавать курсы безразличия за границу.

Но все же одна, то ли в невозможно бледном синем, то ли в невозможно бледном фиолетовом, беспокоила меня особенно. Как будто я её знал, видел в других цветах. Скорее всего, так и было.

Раздражает и отвлекает, но сейчас было все же не время на неё пялиться. Интересно узнать, что такого узнала госпожа Сноквин, что так всполошилась. Подозреваю, ничего действительно настолько ужасного. Иначе не стала бы тратить время на то, чтобы гости надели траур, например.

Внутри дома я убедился в своей мысли только ещё точнее. Здесь все было устроено для торжественного приёма, стоял роскошный стол. Нет, я возражать не буду, но ведь не станешь ты готовить еду и прочее, когда хочешь рассказать, что за тобой гонится маньяк. Например.

Ну а когда появилась сама госпожа Сноквин, в невыносимо белом, и когда оказалось, что гостям мужского пола полагалось сидеть к ней как можно ближе, а женского — как можно дальше (что, безусловно, разлучило Суок с Тутти, к обоюдному огорчению), я перестал надеяться, что её выходка связана с делом мистера Стампа вообще.

Госпожа Сноквин встала почти у моего носа, выбрав зачем-то короткую сторону стола для себя, и для Герды — Кая, стоит заметить, с нами не было, хотя в остальном, из бывших в доме Стампа, пригласили даже охранников. Один из них сидел рядом с Серебрянным и явно не рисковал смотреть на мисс Стамп, а второй оказался прямо напротив меня. Ещё один, купивший курсы Истребителя, очевидно. Ещё и бледный, ну выцветший, хотя не настолько, как здешние служанки.

Нет, у меня так глаза заболят. То ли дело мистер Урри — он вот даже в чёрном яркий. И он тоже рядом с Серебрянным — вряд ли просто так…

Но эту мысль развить я не успел: все собрались, и госпожа Сноквин, сжав плечи явно недовольной Герды, поспешила заговорить.

— Очень рада вас всех видеть. Спасибо, что нашли возможность собраться, ведь… — она осеклась и помедлила, не позволяя себе погасить нервную улыбку, как будто была выступающей школьницей, а не одной из равных мистеру Стампу. — Приглашение было таким неожиданным, — все в ней призывало нас включиться и понять её без лишних слов. Но даже Герда явно не собиралась её поддерживать, что говорить о господах Трифат, в этот раз не пожалевших сил на то, чтобы крайне давяще ответить:

— Разумеется, мы приехали, потому что это касается дела Стампа, которое интересно нам всем. Верно? — на последней ноте они словно все втроём на неё обрушились. Крайне тягостная она у них вышла, и госпожа Сноквин занервничала ещё сильнее, чем прежде. Она отвела взгляд, хотя и изо всех сил старалась звучать бодро:

— Да, само собой. Но… — пауза оборвалась, дрогнула, хихикнула и затухла на слабом: — Не совсем.

Отлично. Просто охуенно. Следующая ставка — никак вообще не касается.

Весь зал зазвенел на одной и то же мысли.

— Надеюсь, — вкрадчиво и холодно, как будто за всех нас сразу, начала крысолицая Асырк, — вы понимаете, что нам всем пришлось отложить важные дела ради вашего приглашения, госпожа Сноквин? Мои хозяева будут огорчены, если им пришлось отпустить меня и нашего главного мастера зря.

Госпожа Сноквин даже, казалось, сделала шаг назад, хотя злые глаза Асырк блестели на неё ровно с противоположной короткой стороны стола. Впрочем, были глаза и поближе, и одни из них были мои, а ещё одни — закатившиеся глаза Герды.

— Нет-нет, не поймите неправильно! — заспешила она. — Возможно, это очень важно и тогда я знаю, кто убил мистера Стампа!

Теперь в неё вцепились все и каждый. Даже неправильные бледные служанки, казалось, обратились в слух. Только вот не нравилось мне это «возможно». И в то, что дело раскроется так запросто не верилось. Хотя если это случится, мне лучше отрезать волосы совсем.

— Но мне придётся начать… — она опять осеклась. Вероятно, информация, которая все же у неё была, была очень неприятного характера. Может быть, она оскорбляла мистера Стампа, но, скорее всего, её саму. — Немного издалека. Вы все знаете, что Кай и Герда не мои дети и не мои племянники… Я усыновила их троих…

— Троих? — резко повторил я. Какое-то чувство, словно хватаешь сон за хвост. Миг и ты уже забыл, что пытался поймать. Слишком незначительно это было в её устах.

Но по блеску в глазах госпожи Сноквин я тут же понял, что она ждала, чтобы кто-то поймал этот хвост, поймал и «вынудил» её пояснить. Хотя в остальном она старательно недовольно скривила губы.

— Именно… Ах… — она устало отмахнулась от нас всех разом, как будто смертельно устала и измучалась. — Я долго молчала… Но теперь нет смысла скрывать. Их трое. Трое. Но одну вы ни разу не видели, да и Каю нездоровится сегодня. Но дело в том, что Герда — она не одна. Её две.

Блять.

Возможно, я не совсем удержал это в себе. Шумно стало как-то резко и вдруг, в один момент.

— Это как понимать?

— Что значит «две»?

Вроде никакого шока, я эту Герду вообще не знаю, и то, что у неё есть близнец, о котором мне неизвестно, вполне нормально. Но подача новости такая идиотская, что на миг ломает мозг напрочь. Звучит не так, как сестра, а как самый настоящий клон. Клон, которого много лет прятали в подвале.

Нет, эту чушь нужно развеять сейчас же:

— Имеете в виду близнеца?

— Ну конечно… Конечно… — рассеянно, будто не знала, кому отвечать первым, пробормотала госпожа Сноквин.

— Так и сказали бы! Заодно сказали бы имя этой второй Герды…

— Ах… Ну подождите, подождите! — неожиданно она сама разозлилась, как будто нас было «слишком много», и оттого у неё путались мысли. Но ведь должна же она была ожидать такой реакции, раз собиралась рассказать! — Имя тут не при чем, точнее... Оно у них одно на двоих. Впрочем, на нашем языке, конечно, оно пишется с разными буквами, но на вашем выходит то же самое. Дело не в именах! У второй только вот волосы потемнее, коричневые... — славно, что она нашла в себе силы уточнить хотя бы это, чтобы мы могли не путаться. —Я не об этом собиралась говорить! Вы же понимаете, — руки её терзали плечо той Герды, что осталась с нами, — я не просто так молчала о ней. Вторая Герда, она… Она сумасшедшая. Совершенно. Невменяемая, бедняжка.

В этом «бедняжка» было жалости не больше, чем в господах Трифат сожаления о том, что они оттаскали меня за волосы сегодня утром. Естественно. Можно даже не проверять — скажут, что теперь я виноват, что не избавил их от дурацкого визита ради ничего.

— Так вот, — так и не найдя в нас сочувствия, продолжала госпожа Сноквин, все ускоряя свою речь, — я всегда её берегла, прятала от людей. Врачи не могли помочь. Но… Когда я была у мистера Стампа, глупенькие служанки — я прогнала их всех, конечно же, — придумали себе, что Герда — пленница, узница. Они дали ей сбежать. И они дали ей адрес мистера Стампа. Так что, может быть… Он решил ей помочь, а она убила его. Безумие делает людей сильными, я слышала. Так вот... Ну вот я и хотела спросить у вас, у всех, не видел ли ее кто в доме мистера Стампа!

Да-да, точно. Я уронил ладонь на лицо. Жест, может быть, и устаревший, зато совершенно искренний. Вот ради чего весь этот переполох! Из-за девчонки, которую много лет держали в доме. Конечно, она обязательно по адресу нашла бы мистера Стампа, удачно сообразила войти с задней двери, взломала её — только этому и учишься, когда сидишь на коротком поводке, удачно узнала, когда охранника нет на месте… Удачно нашла мужской ремень и удачно заставила опытного бандита себя впустить, выпить отравы и спокойно умереть.

Звучит очень правдоподобно. Ровно то, что можно провернуть запросто и очень тихо, когда твоя голова выдаёт глюки!

Если выдаёт…

Я строго посмотрел госпоже Сноквин в глаза, но она продолжала улыбаться все так же нервно.

Казалось бы, у неё не было причины лгать… Казалось бы. Но это ещё надо проверить.

Тем не менее, беззвучно, одними губами я процедил:

— Вы что, не могли по телефону сказать, что проблема важна исключительно для вас?

На что получил такое же тихое и почти ядовитое:

— Если бы вы вчера посчитали меня важным свидетелем, и явились, вы бы тоже были в курсе дела сегодня.

Замечательно. Теперь иметь дело ещё и с её обидами.

Ответить я не успел, да и не особенно собирался. Вклинился мистер Урри, и его рычащий голос заурчал с особенной убедительностью, при этом, очень весело:

— Ну, будь ваша воспитанница в нашем доме, мы давно бы вам её вернули. Шеф был не в восторге от сумасшедших, да и мы все — тоже. Но даже не будь ваша вторая Герда безумицей, или сумей она убедить шефа в этом, все равно, вы — его друг, а она девочка без денег.

Вероятно, он хотел только отвести от своей дорогой хозяйки полный подозрений взгляд госпожи Сноквин, но теперь зародил сомнения во мне. Если что-то совершенно гладко и логично, если на это указывают со всем старанием, то где-то внутри может прятаться факт, все меняющий.

Я скользнул взглядом по той стороне стола. Ни Виктор, веселивший гостей в доме мистера Стампа, ни мисс Стамп, ни даже бледный охранник Олег странно не выглядели. Мик Урри был совершенно спокоен. Но вот во втором охраннике меня что-то смущало. Как будто он прятал улыбку…

— Ну-у-у, — госпожа Сноквин, все-таки, словно готова была поверить, тем не менее, с ложной скромностью, она протянула: — Она ведь молодая девушка, очень собой хороша… Могла бы заплатить за укрытие иначе.

Мик Урри широко открыл глаза и улыбнулся тоже широко:

— Шефу? Боюсь, нет. Его совсем не привлекала такая плата от сколько угодно прекрасных женщин.

Некая тень пробежала по лицу мисс Стамп, и почему-то, по лицу Оли из Зеркального королевства, но мне сейчас было ценнее ухаватиться за Урри, и я это сделал:

— Это так надо понимать, что мистер Стамп был геем?

— Мильенпроцентным, — весело согласился Урри.

— Отлично, — протянул я, действительно очень довольный. Может быть, Мик и не совсем прав. Может быть. Но он даёт мне повод озвучить имена учёных здесь, сейчас. И, может быть, тогда найдутся хоть какие-то сведения…

Только вот госпожа Сноквин неожиданно всполошилась:

— Ничего тут отличного нет! Какая… Гадость! Чтобы такой мужчина, и все напрасно… — она так сморщилась, как будто её прямо сейчас заставляли наблюдать за любовной сценой «такого мужчины». О, неужели о Серебряном никто не знал? Не поверю никогда.

— Ну, это для кого как, — возразил я, довольно безразлично. И все же, милосердно избавил Серебряного от своего взгляда. — Тем не менее, для расследования это отлично. Раз уж мы все собрались, давайте обсудим одну интересную вещь, — теперь я поднялся, хотя некоторые гости и сидя остались выше уровнем. Но все они смотрели на меня, и это было почти забавно. — Мистер Стамп, как нам рассказала Нина, интересовался той же смертью, которой и умер. Он назвал имя, но не того, о ком сожалел. Так вот, мне удалось найти ещё пятерых, чья смерть случилась в тех же условиях: их задушили ремнями, и их тела похитили из морга. Все эти люди, сколько я мог понять по весьма скудной информации, учёные. Так вот, из этих пятерых только одна — женщина. Её звали Виолетта Фейрвинг, — не знаю, слышал ли я, или мне лишь показался тихий звук откуда-то со стороны, где сидели девушки. Застать выражение лица я уже не успел, и не мог точно сказать, кто это был. — Поймите ещё одно: то, что у мистера Стампа был мужчина-любовник уже установлено и сомнений не вызывает. Так что нам удобно, что хотя бы один человек исключен из списка. Может, и не очень важно, кто был дорог ему, но выяснить это неплохо. Так вот, остальные четверо: профессор Нивен Теллер…

Госпожа Сноквин снова вышла из себя. До того, что ударила рукой по столу, крича:

— Нет! Нет! Нивен хоть и был ничтожеством, но он был мужчиной! — хотя после тут же сморщилась, потирая руку.

Очень милое высказывание.

Её непринятие даже смешно — мне смешно, ведь она ничего не может поделать, а я привык делать все не так, как адекватно. Но, тем не менее, хорошего тут мало, и не самая добрая улыбка коснулась моих губ, когда я ответил:

— Очень рад, что вы знали его достаточно близко, чтобы быть в курсе его половой принадлежности, однако противоречий не вижу. Один мужчина любит другого, в этом суть геев. Но если вы имеете в виду, что мистер Теллер был гетеросексуалом, то противоречий все ещё нет: мистер Стамп мог любить без взаимности.

— Отвратительно, — плюнула она.

Но не более, чем переживать об ориентации жалкого человека, который тебе не нужен… Впрочем, говорят, людей её возраста уже не изменишь. Да и не моя это работа.

— Вернёмся к делу. Оставшиеся трое: профессор Михаэль Флейм, мастер Ульян Татьянович Боев, и, наконец, профессор Виктор Иванович Громов, умерший спустя год после всех других.

И лишь выдав всех до конца, я мог заметить, что мои слова оказались тяжелее камней.

В зале повисла тишина. Такая густая и напряжённая тишина, словно сейчас что-то должно было взорваться.

Чувствуя всем телом, что господа Трифат сожалеют, что не оставили меня так и висеть с утра, я повернулся к ним, и потому лишь не успел заметить…

— Это что такое?!

Как Мик Урри ловко, без смущения и беспокойства, так, словно это совершенно нормально, подхватил Серебряного на руки.

Серебряный лежал в его руках недвижный, как будто сломанный. Даже не держался — прижимал руки к груди, но не к сердцу — к желудку. Странно, нам даже ничего не налили, а о еде не было и разговора… Может быть, этот Серебряный вообще болен? Не сейчас, а длительно и всерьёз. Слишком острая реакция для нынешней ситуации, но ведь в доме Стампа была похожая. Есть у меня мысль, что это неспроста и неспроста Мик Урри такой заботливый…

— Человеку плохо, — улыбаясь не очень-то взволнованно, объяснил Мик Урри. — Здесь есть гостевая или… Все равно, что, главное, чтобы было, куда уложить?

— Ну… Отведи их, Олли, — небрежно и устало махнула рукой госпожа Сноквин. В тишине хорошо было слышно, как звенят бубенчики на туфлях этой спокойной Олли.

А охранник Гусев, словно выйдя из ступора, неожиданно сообщил:

— Просто это… Громов — он был его дядей.

Вот как.

Я прикусил язык. Нельзя всех измерять собой, ни в коем случае. Но понимания это все же прибавляет. Только вот нельзя любить двоих настолько сильно. Нет, никак.

И под эти мысли было так невозможно странно услышать пренебоежительный вдох и подавленно-возмущенное:

— Надо же, какой чувствительный. Дядя, тринадцать лет назад умер. А Герда в бегах сегодня, но я же не…

В этот миг я посмотрел на госпожу Сноквин с такой нескрываемой злостью, что она осеклась. Ничего не могу поделать. Даже спустя тринадцать лет, я бы не смог успокоиться, это я знаю точно. Слишком точно.

— Госпожа Сноквин, — я почти не узнавал свой голос, вдруг ставший куда ниже и весомее, — я вас прошу, не позволяйте себе больше таких шуток.

Может быть, плохо так пугать богатых женщин, но копить в себе раздражение ещё хуже. И я предпочёл отвлечься:

— Что ж, тогда выйдет, что уже трое из гостей мистера Стампа были связаны с убитыми, что…

— На самом деле… — меня перебил мягкий, но все-таки решительный голос, и Оля встала с места. Кажется, её друг Гурд был не очень-то этим доволен, но, к счастью, прихоть госпожи Сноквин уберегла честность Оли от его заботы: он сидел слишком далеко. — На самом деле, не трое. Михаэль Флейм, он работал у нас, в Зеркальном королевстве. Он… Он был одним из… — как видно, несмотря на работу там, она ещё стеснялась произносить. Забавно. — И все думали, что он очень глупый, но они были совсем не правы! Он был почти волшебником… И… — она почему-то перевела виноватый взгляд на Бэт. А Бэт вскочила на ноги тоже.

— Профессор Фейрвинг была другом моей семьи! — выпалила она и тут же рухнула обратно, будто стыдясь. О, Бэт, значит, ты не такая уж случайная. Не такая уж вырезанная из этой тёмной истории. Ты её часть.

Но я не сделал ещё ничего, когда тяжёлый взгляд господ Трифат лёг на Тутти, подавив заодно и всех в радиусе километра.

Тутти встал, очень бледный и даже словно бы оскорбленный. И посмотрел на меня так, словно я вынудил его сесть на ведро гвоздей.

— Мастер Боев — это наш с Суок родной дедушка, — отчеканил он. Похоже, даже Суок не понимала его в тот момент. — И тебе, Ярослав, следовало спросить у нас, прежде, чем поднимать эту тему.

Замечательно. Вот теперь-то я точно понял, что господа Трифат не пожалеют об утренней сцене. Они устроили её не для меня, а для него, и он усвоил урок! Только от него пальцев веером не хватало! Как если бы он забыл или перестал считать важным… Странно. Но не сейчас.

— Конечно, если бы меня хотели слушать, так бы оно и было, — ядовито ответил я, но тут же переключился. На самом деле, я видел, какова цена у его слов. У слов каждого здесь. И хотя никогда не хотел быть детективом сам, как бы усердно ни учился в Академии, и как бы пламенно ни любил в детстве гениального детектива Готэма, сейчас я чувствовал азарт и почти возбуждение, равные по силе тем, что испытывал лишь рядом с дядей, заманивая агентов в ловушки. Это было упоительно и ярко — осознавать, что все здесь связаны. — Выходит, мистер Стамп собрал всех, — значительно выдохнул я, чтобы каждый мог почувствовать то же. — И, со слов Нины, обещал сюрприз. И если бы он был жив, то сюрприз бы состоялся, — несомненно, ярко, ясно. — Мистер Стамп торжественно и неожиданно сообщил бы всем и каждому из близких убитых, кто был виноват в смерти учёных.

Ещё одна тишина. В этот раз я чувствовал, как растёт смущение и удивление. Я мог догадаться, я помнил слова Бэт — ужасный, злой человек, владеющий городом. И именно он позаботился, и именно он собирался всем им отдать ключ от ужасной тайны, что, несомненно, терзала. И, разумеется, для убийцы было никак нельзя ждать, пока мистер Стамп его раскроет.

И если я прав, тогда этот человек, конечно, не должен быть слишком молод. Не моложе Нины. Мне ли не знать, что могут малолетние преступники? Но удушить шестерых взрослых, демонстративно бросить для полиции, похитить трупы из морга — было бы слишком даже для меня. В двенадцать. В шестнадцать, пожалуй, может быть и вышло бы...

— Славно, что не успел… — вдруг негромко, слабым голосом разогнала тишину госпожа Сноквин.

— Почему это? — я был даже почти сбит с толку. Такая мысль под стать виновному, но вслух её не произнёс бы никто.

— Боюсь, это была его слабая тема, — госпожа Сноквин снова улыбнулась, но теперь с сочувствием, будто говорила о болезни или детской глупости взрослого человека. — В тот год, когда убили Громова, он стал винить всех нас, каждого из тех, в чьих руках была власть. С чего это ему взбрело в голову — не понимаю…

— Точно так, мистер Стамп даже угрожал моим хозяевам, — суетливо подтвердила Асырк.

Господа Трифат лишь тяжело кивнули. Значит, дел они не вели, но Стамп подозревал и их.

Медленно, но с твердостью поднялся мужчина, которого я не знал. И сообщил, спокойно:

— Мне также известно, что он подозревал моего отца.

— А ваш отец?..

— Думаю, вы слышали о Давицком.

Я подтвердил лишь кивком. Точно, господа Трифат все не могли решить, по душе им этот человек или нет. Бизнесмен. И тот, кого интересовала смежная технология с той, что у них уже есть.

— Ну что говорить, — снова начала госпожа Сноквин, терзая вместо Герды одно из самых невзрачных своих колец, — мистер Стамп буквально уничтожил Лиловоглазых из-за всей этой истории… Так что, начни он говорить об этом, наверное, снова полетели бы головы, и снова совершенно зря.

Лиловоглазые. Нет, не слышал. Не знаю таких. Видно, мистер Стамп в самом деле их уничтожил. Ещё одна сила в этом без того переполненном деле.

Но мистер Стамп не был бы главным среди них всех, если бы был неразумным, если бы кидался без причины и зря.

— Почему ему вас подозревать?

— Да только потому, что они работали на нас, и больше причины нет! А ведь сам работал с этим Громовым! — вскричала госпожа Сноквин. Думаю, господа Трифат были с ней согласны. Но дома я ещё заставлю их рассказать. И у них не будет права от меня отмахнуться.

— Отец, — неожиданно вступивший голос мисс Стамп звенел, — не был уверен, сговорились ли все: вы, госпожа Сноквин, вы, господа Трифат, ваши хозяева, госпожа Асырк, ваш отец, Вадим Николаевич, и Лиловоглазые, существование которых само по себе было гадким преступлением, или кто-то один из вас заказал это убийство. Но он не сомневался в том, что связь есть.

Не хотелось бы, чтобы после такой речи, её растерзал гнев тех, кто, пока ещё, выше неё. Пока она не хозяйка города. И я заговорил ещё медленее:

— Что ж, какие выводы сделал мистер Стамп, такие мог сделать и другой. Вот что у нас выходит: если все это связано с гибелью учёных, если Лиловоглазые не пришли мстить, тогда… Мистера Стампа убил или тот, кто прикончил учёных. Или тот, кто рассуждал точно как он, и решил отомстить за них. И тогда, отвечая на ваш вопрос, господа Трифат, теперь я уверен: все из списка подозреваемых мистера Стампа — в опасности.