На следующий день Нок, внезапно, оказался первым, на том же самом месте, где вчера они втроём спрашивали прохожих о жене Чарльза Дюпона. Нок пытался как-то скоротать время, но ничего не помогало: ни напев запомнившихся песен, ни пинки камушков, отколовшихся от брусчатки. «Забавное зрелище — полицейский пинающий камни ранним утром, и прерывают его только редко проезжающие экипажи.» Один из экипажей прошёл быстрее обычного, но не сказать, что подобное было редкостью, главное не попасться под колёса.

Прошло около получаса перед тем, как Пьер Хемери скорым шагом добрался до Кельвина, Патрик же не появлялся ещё лишний час, но его никто и не ждал. Им обоим надоело долгое ожидание и направились к дому Дюпона.

Утром, в плотном влажном воздухе, это небольшое здание не могло выделиться от остальных почти никак, но чем дольше Нок смотрел на него, тем сильнее ощущал нарастающее чувство тревоги. Дом казался ему безжизненным, нет не так, попросту пустым: дверь была лишь слегка прикрыта, а в стене рядом красовалась небольшая круглая вмятина, которую осматривал Пьер и почти сразу пришёл к выводу, что дверь выбили изнутри с изрядной силой, окна остались настежь открыты, и света в доме больше не осталось, даже если его зажигали недавно. Нок подошёл ближе ко входу и хотел, как всегда, взяться за ручку, но та была ощутимо вмята и, чтобы не сломать её ещё сильнее, распахнул дверь за косяк. И его глазам не открылось ничего нового: мебель осталась на месте и не было никаких следов погрома — всё как он запомнил вчера. Но не совсем. Кельвин не мог до этого даже предположить, что обычный утренний, тусклый свет, редко попадавший внутрь так, как нужно, может так поменять восприятие. От тряски его спасало только то, что он был не один.

— Месье Хемери.

— Думаю, ты уже можешь, наконец, звать меня по имени.

— М-м, Пьер у меня почти никаких идей о том, что лучше: зайти и осмотреть дом без выданного разрешения или идти искать мадам Дюпон.

— А ты сам как думаешь? От чего толку больше?

— Тогда выбор между зайдём или нет.

— Если не знаешь что делать — не делай ничего и не наступай на грабли. Инициатива наказуема, и ты вряд ли хочешь блевать во второй раз.

У Нока незамедлительно закрались лишние, тревожные мысли, но если бы кто-то был вправду мёртв, и все факты указывали на это, «Пьер бы… а хотя кто его знает.» — То есть ждём?

Пьер оторвался от осматривания окон и устала вдохнул весь воздух, что мог поместить в себе. — Как видишь, выбора и вовсе нет. — он отошёл на другую сторону улицы, найдя пристанище на одной из лавок в медленно проявляющейся тени аккуратно поднимающегося солнца.

***

Рассвет этим утром выждал самый неподходящий момент для Патрика. Он еле держался на ногах от недосыпа, заработанного на нетипичной, для его последних лет, работе, а жёлтые лучи, словно зайцы лупящие своими лапами из последних жизненных сил, били в глаза и усугубляли его плачевное состояние. Месье Леру, добравшись до участка, рутинно поприветствовал коллег и постарался взбодриться. Он брызнул водой в лицо, активно похлопал себя по лицу и, чуть ли сдуру не попросил сделать тоже самое коллегу. Покинув здание, он решил попробовать взбодриться с помощью кофе, которое, к счастью, он смог хлебнуть только когда направился к моргу на дополнительный осмотр в одной кофейне мадам Шато. Но ничего из приложенных усилий не помогло, а значит выкручиваться придётся самому.

— Месье Трюдо-о. Вы надеюсь здесь. — протянул Патрик, подходя к короткой лестнице вниз внутри одноэтажного и ухоженного, не смотря на свой статус, здания. Лестница эта вела как будто в никуда, но как только Патрик спустился, он обнаружил себя перед прозрачным стеклом шириной во всю стену, и только основание этого стекла укрепляли деревянные стенки. В отражении он еле еле видел себя, а за стеклом спокойно лежали несколько человек на больничный койках, они будто спали, только отнюдь не дышали и были изрядно обледеневшими.

— Здравствуйте, месье Леру. — к полицейскому вышел мужчина, которому можно было дать только тридцать при встрече, но этот сорока девяти летний старик, которому уже давно самому нужно заказать место на кладбище ^{люди в Европе 19 века жили до сорока пяти-шестидесяти лет если не умирали в детстве}. Сохранился Трюдо лучше чем любое вино в дубовой бочке из лучшего сорта дерева, к тому же он мог таскать трупы абсолютно сам, а его намётанному глазу при аутопсии завидует любой знакомый с ним коллега. — С чем пришли?

— Возможно вы забыли, месье Трюдо, но у меня сегодня последний сеанс осмотра тела месье Дюпона перед его отправкой.

Трюдо недовольно и не менее нетерпеливо хмыкнул. — Тогда давайте проведём его немедленно и быстро. Посетителей сегодня будет достаточно, да и столичные учёнышки не слишком терпеливы.

— Любая шишка из Парижа не может подождать лишний день, ни при каких условиях. Думаю, вы меня поддерживаете в моём негодовании.

— Безусловно. А теперь пойдёмте, ещё многие не меньше вашего хотят посмотреть на трупы.

Трюдо повёл Патрика через несколько комнат, в одной из которых он заметил несколько полотенец для вскрытий (чаще их подкладывают под трупы). После одного поворота налево они ступили в помещение: стол патологоанатома красовался в маленькой комнатке, у его ножек остались не полностью вытертые пятна крови, совсем недалеко стоял столик с инструментами, которые привлекали своими редкими бликами.

— Ему оторвало и вымыло пару органов, но это ничего. Умер наш клиент, когда кто-то решил потревожить его сон.

— Вы не писали этого в отчёте.

— Это не было важнейшим аспектом происшествия.

— Прошу, месье, будьте внимательны. Это ведь не в первый раз.

— Лучше молчите и смотрите. — Трюдо аккуратно вытащил труп, дабы не повредить, соединяющую два куска мяса, часть плоти, и бережно разложил его на столе. Макушка и вытянутое лицо Чарльза Дюпона было наголо выбрито, рот приоткрыт, и несколько зубов оказались сломаны или выбиты мусором, пока тело плыло под землёй. — Как видите, дело было безнадёжное. Не знаю для чего парижским «экспертам» такое тело, но видимо они хотят посмотреть — как в случайной среде недавний мертвец страдает ещё сильнее.

— Он же мёртв, какая ему тогда разница.

— И то верно.

Патрик обошёл тело со стороны головы, избегая зрительного контакта с желудком Чарльза, и осмотрел побитую и изрезанную кожу. — А вы не вскрывали череп?

— Честно говоря — нет. В письме от медиков меня попросили этого не делать, а мне и с руки.

— Могу я вас попросить проигнорировать их просьбу?

— Только если оно того стоит, и вы уверены. Надеюсь мне за это доплатят. — Трюдо взялся за инструменты и начал потихоньку вырезать тонкие линии на голове трупа, стараясь лишний раз не повреждать уже поломанные кости и не сдвинуть их сильно с места.

— Не сомневайтесь, я могу вам отложить деньги прямо сейчас, а как закончите, сообщите мне и я помогу вам с погрузкой — раньше уйдёте к посетителям.

— Мне непонятен ваш порыв благородства, но в любом случае спасибо.

— Работа должна быть всегда оплачена. — Трюдо резко кивнул и продолжил работать, в свою очередь Леру не хотел вмешиваться в это никаким возможным образом.

Патрик вышел обратно к стеклянной комнате, захватив по пути простыню и сложив её на своих руках, как ребёнка, правда у Патрика никогда его нее было и, скорее всего, малышу бы сильно не понравилось — как его держат. Люди на койках всё также неподвижно спали, не двигались и не дышали, совсем другая картина нежели то, что находилось в паре десятков метров от него. «Какими же разными бывают люди, даже когда они уже мертвы.»

Леру обернулся ко входу и, смотря на двери, заметил тех самых посетителей: множество семейных пар, многие привели детей и даже нескольких сразу, в очереди проглядывались и люди более статного вида, всем своим естеством показывая, что они здесь или из профессионального интереса, или ради собственных исследований, даже нашёлся один художник, который выдал себя тем, как он активно показывал свои рисунки из записной книжки своему, похоже, знакомому, широко раскрывая каждый из разворотов и суя их под его взгляд. «Так рано и так много народу.»

Непримиримо тянулись минуты и каждая секунда ощущалась куда сильнее, чем раньше. Патрик застрял между двумя состояниями одних и тех же людей и, почему-то, находил в этом удручающую метафору, хотя знал что не пуст внутри, а может он просто делает вид той наполненности. «Давно я не думал о таком философском бреде. Хотя, они хорошо коротают время. — Патрик, переминаясь, поправил простыню в руках и заметил, что выглядит немного глупо. — А что если.» Он стал не просто смотреть на живых и мертвых, он стал сравнивать их, примерять их одежду друг на друге и в конце концов это превратилось в цирк, где трупы ходят в простой ежедневной одежде, встречаются и общаются абсолютно беззвучно, а живые лежат на койках за стеклом и рассматривают жизнь подменивших их тел. Но концом такого представления стал совсем не гонг или колокол, а громко и продолжительно прозвучавшее, как свисток поезда, слово «Па-атрик!», потом как будто лает собака «Патрик! Патрик!». Леру попытался определить её породу на слух, «вроде не сильно большая, может немецкая, всё же думаю это лонг шнауцер.»

— Патрик!

— А? Прошу прощения, месье Трюдо. Вы закончили.

Нормы приличия не позволяли дать Леру под дых, но а так бы Трюдо свершил задуманное незамедлительно, несмотря на свой дряхлый и слабый возраст. Потому он выдохнул и ответил. — Да закончил, ничего особенного: тонкое повреждение в правом ухе, у висков рваные раны не повредившие череп — с левой немного хуже: ощутимая вмятина, уха почти нет, котик же есть глубокая неровная рана, будто в голову загнался гвоздь и вышел под разными углами — ещё сломана затылочная кость. Вроде всё.

— Прекрасная работа, месье…

— Да-да, теперь помогайте, как обещали.

Патрик завернул в простыню тело и, вместе с Трюдо, вынес Чарльза на улицу. Гости с любопытством пытались разглядеть странную форму потерпевшего и кто-то даже потянулся маленькой ручкой — убрать ткань и посмотреть на лицо усопшего, но ребёнка быстро одернули и выверенным тоном дали понять, что его ждёт, если он повторит свою шалость. Леру отделился от месье Трюдо, который, попрощавшись и как можно искреннее поблагодарив, отправился к своим гостям, извиняясь за задержку. К слову, изредка он пренебрегал некоторыми правилами, и за дополнительную плату водил людей посмотреть на его рабочее место и может быть даже что-то потрогать, обычно это были те самые непоседливые дети. Патрик же быстро загрузил тело в небольшую повозку, и сам сел рядом с кучером, указав на адрес аптеки месье Пури.

— И как можно быстрее.

— Конечно, месье.

***

Спустя час ожидания, или даже больше, Пьеру стало тошно от ожидания, он не привык сидеть на месте так долго, при этом Нок неустанно бесцельно ходил по улице в надежде, что Селин Дюпон вернётся, но людей становилось всё больше, и Кельвин сам стал нередко теряться из вида Пьера в толпе. Выкурив ещё одну сигарету, Пьер почувствовал, что его нервов не хватило, и терпения больше нет. Он чуть привстал и толчком, широкими шагами выровнял свой курс внутрь дома Чарльза, за ним еле поспел Нок с тихими уговорами чего-то не делать, но какая разница: дело всё равно дойдёт до обыска.

— Я наверх. — резко бросил он и ступил на лестницу.

— А?

— Ты осмотри нижний этаж.

— Да, хорошо…

В доме больше не было так темно, да и сырая дымка прямо у земли почти испарилась. Нок прошёл глубже, высматривая каждую странную выбивающуюся деталь, но поиски скорее напоминали попытки найти неправильное пятно на далматинце. Для них назад пути уже не было, возможно, они вторглись в чей-то дом, выискивают что-то, в таком случае карьера Нока закончилась, не успев начаться, его выгонят из дома от разочарования, и всё кончиться тем, что он будет в ряду тех избитых попрошаек, которых он предпочитал не замечать. «А может всё обойдётся?» Нок начал аккуратно открывать дверцы шкафчиков, стараясь не задеть ничего лишнего и не разбить ни вазы, ни фигурки из материалов, которые он не хотел даже знать, особенно их стоимость.

Над головой Кельвина жесткие широкие каблуки туфель забили по полу, глухо и торопливо, иногда останавливаясь и переминаясь с одного на другой в нервном нетерпении.

— Нок! Подойди к лестнице, я тут кое-что нашёл. — Пьер сокрушал эхом пролёт, наступая на каждую ступеньку. Он держал в руке небольшого размера записку и тёр большим пальцем о её край, когда пытался показать её Ноку, торопясь прочитать её полностью самому.

— Да не трясите вы.

«Простите меня.

Я не могу быть уверена кто именно прочитает это, но надеюсь это будут именно те, кто должен был посетить меня этим утром. Только сама я не смогу встретить этих гостей, мне слишком невыносимо, при всём очаровании водных пейзажей, оставаться в этом городе. Кроме почившего месье Дюпона, мне здесь никто не знаком и не очень рад, потому мне лучше уподобиться ветру и промчаться сквозь эти небольшие улицы, которые я… запомню.

Прошу, не обижайтесь и не ищите меня, я постаралась рассказать вам на этой старой бумаге всё — что могла бы при встрече.

Чарльз был человеком очень занятым, но внимательным и щедрым по отношению ко мне, хоть я того и не просила каждый божий день, он часто ездил в Руан, Дьепп и Париж, говорил, что делает там кое-какие закупки и перевозит всё сюда. Он, честно, не любил разговаривать о делах и деньгах дома, что я полностью понимала и поддерживала, но, наверное, оно было зря. В последние дни его поездки участились и не волноваться было невозможно, потому я глазком заглянула в некоторые бумаги, оказавшиеся чековой книжкой, в которых разобраться для меня было — непосильный труд. Их тоже не пытайтесь искать, они уедут со мной и будут похоронены где-нибудь в полях на шести футовой глубине по разным остающимся для меня загадкой причинам. И единственное, что я готова и с уверенностью могу вам сообщить — это то, что за последние месяцы трат было чрезвычайно много, и, думаю, вам стоит опросить его партнёров, если вы того ещё не сделали (Фамилии, что знаю на обратной стороне).

На этом прощайте, надеюсь, больше ни я вас, ни вы меня не увидите.»

Нок перевернул край листа и обнаружил тонкую и крохотную надпись: «Секреты не должны доставаться ни близким, ни властям.»

— Дай-ка. — Пьер поднёс глаза поближе к тексту и начал зачитывать фамилии и каждая не была незнакомой, некоторые были написаны с указанием города, но пара полицейских не могли опираться на них, ведь для других городов есть другие люди, которых и так хватает. Единственная фамилия, которая ввела Пьера в ступор была Трюдо. — Трюдо… — прожевал он и хмыкнул. — Я точно знаю такого человека, правда никак вспомнить не могу.

— Может кто-то из бара?

— Не-е, эти подпевалы и подпивалы ни в жизнь не дотянуться до партнёрства с таким человеком. — Хемери постоял ещё немного, гоняя лица и образы в голове и иногда смахивая варианты то рукой, то качанием головы. — Не помню и всё. — сложив записку в ровный квадрат, Пьер направился к выходу, в очередной раз сильно шумя своим каблуком. — Позже вспомню.

— Надеюсь, что да.

— Пойдём тогда, мы тут слишком задержались.

— Вы не представляете как сильно.

***

Артур Пури всё утро рутинно хозяйничал в своём заведении: чистил полки, разбирал остатки не проданных лекарств и иногда давал поручения Лу-Анн. Его нога иногда давала о себе знать с каждым не самым осторожным движением, которое заставляло опираться именно на неё. За этим всем совсем недолго наблюдал Патрик, разгружая непонятной формы «сырьё» с мыслью о том: почему этот калека не нанимает себе ещё прислуги.

Стоя в дверях, он мельком попрощался с кучером, который в это время угощал своего коня лишним яблоком, и под глухие шаги качающей головой лошади ступил в аптеку. Отчего Пури чуть не подпрыгнул от неожиданности, если бы у него была здоровая нога. Как раз и Лу-Анн удалилась в дом.

— Ох. Месье Леру, вы по делу или рану получили, может заболели. — Патрик поправил груз на плече. — Какой глупый вопрос, конечно по делу. Проходите, проходите. — месье Пури, направляясь к двери, в которую недавно зашла служанка, второпях забил стальным концом трости по полу, будто это его третья нога. — Не будете любезны провести моего гостя в специальную комнату? Уверяю, это не займёт и пары минут.

«Любые удовольствия за ваши деньги.» пошутил про себя Патрик и отчеканил короткое — Ведите.

Пури вышел через дверь своего дома и прошёл к лестнице, взявшись за балясину, но не начал подниматься, а обошёл её, приблизившись к неприметному уголку с дверцей в кладовую. Тростью он подозвал полицейского, а другой рукой дёргал заевшие петли, ворча и проклиная то, как запамятовал смазать их ещё день назад.

— Прошу, секунду времени. — дверца с хлопком, напоминавшим удар о большой барабан, и резким скрипом пошла на уступки перед своим хозяином, открывая проход в небольшую комнатушку. Холодную и уходящую глубже в землю по аккуратной расширяющейся лестнице. Несмотря на свои размеры, она оказалась великолепным складом для месье Пури, здесь были склянки, семена и травы, немного провизии, доски оставшиеся с ремонта и большинство вещей было расфасовано по деревянным стеллажам так, будто у человека было очень много свободного времени.

— Вы здесь занимаетесь… наукой?

— Упаси меня господь, нет. Здесь я лишь храню интересные мне экземпляры, и, надеюсь вы заметили мой перфекционизм.

— Как же его не заметить. — в ответ послышалось лишь смешок полный лёгкого самодовольства. Спустившись, Патрик немного растерялся, но нашёл одно из немногих свободных мест у других мешков, форма которых, к счастью, совсем не походила на человеческие тела, правда и в этом Леру не мог быть уверен.

— Да, вот, положите его здесь.

— А тогда где вы их… — мгновенно Патрика перебили.

— Этого вам знать не обязательно, не хотелось и не захотите никогда. И вообще, что я вам сказал — было очень давно и неправда, простая байка. Помните об этом, когда будете выходить отсюда. — Пури играючи указал свободной рукой на выход, перемнул пальцы о ладонь и закрыл дверцу, как только внутри больше никого не оказалось. — Моей благодарности нет предела, месье Леру, вы сделали правильное решение.

— Не сомневаюсь. — недовольно протянул Патрик, отойдя от невольного удивления вместимостью таких малых комнат.

— Простите, что не могу вам уделить больше времени, но и вам видно пора идти. — Леру хотел бы попытаться прервать заносчивого собеседника, но зачем кусать золотую руку, когда безбедное будущее можно обеспечить простым молчанием, иногда оно стоит намного больше. — Оплата ждёт вас в открытой тумбе у входа. — сложив руки на набалдашнике трости он слегка прищурил правый глаз и, кашлянув, продолжил. — Не прощаюсь с вами.

— Надеюсь на обратное.

— Конечно, конечно. Все мы надеемся прибегать к помощи лишь в чрезвычайном и в последнем из случаев.

— Не сказал бы лучше. — Патрик незамедлительно покинул Артура Пури, по пути, гибким движением пальцев, вытягивая конверт с полки, удобно оказавшейся на уровне бедра.

Захлопнув дверь, Леру поглубже вдохнул влажный воздух и почти сразу учуял запах застоявшейся воды принесённый лёгким ветром. Он размял поочерёдно плечи, потянул лопатки и хрустнул шеей, что к слову он делал совсем не часто, оттого облегчённо выдыхал после каждого широкого движения застоявшихся мышц. «Схожу-ка всё же к мадам Дюпон.»

***

Пьер терпеливо сидел перед своим начальством, и за долгое время нахождение в отделении стало ему надоедать, не то чтобы он раньше любил долго сидеть на месте — шило мешало где надо и не надо, но, как и любое дело превращающееся в рутину, посещение этого «ажанства». Месье Форрестер читал и перечитывал оставленную женой Дюпона записку, монотонно и еле слышно проговаривая те фразы, которые он выдёргивал из общего текста.

Мужчина напротив Хемери замычал, что обычно означало окончание работы и настало время вопросов. — Вы уверены, что это было написано её рукой и всё, что здесь написано не ложь?

— Никто бы больше и не смог этого записать. Но правда ли это — я не знаю.

— Понимаю Хемери.

— Вынужден вам сообщить, что назначенный вами представитель — месье Патрик Леру — не прибыл к назначенному месту и времени, и так и не появился ни в одну минуту нашего с месье Ноком ожидания.

Форрестер быстро заморгал, осознавая факт услышанного. — Приму это к сведению. Честно, думал он как раз направлялся к вам, уходя этим утром.

— Всё же это не в первый раз.

В ответ Пьеру кивнули и теперь тишину заполняли не речи, а шуршание бумаги и тихий скрежет стального пера с чернилами. Руки начальника ходили ходуном по столу, перебирая разные дела, а пальцы танцевали, перепроверяя имена, даты и адреса. — И что же вы оба предлагаете делать после этого? У нас люди из города от вас сбегают.

— Не представляю месье. У нас полный тупик и людей не осталось. — Хемери провернул в руках свою шляпу и привстал со стула.

— Ваше положение мне понятно и знаете, я бы закрыл это дело с концом через некоторое время за неимением улик и свидетелей. Но после письма семье Чарльза Дюпона нам пришло одно в ответ.

— И-и… — протянул Пьер в ответ.

— Что и? Дуболом редкостный, они приедут через пару дней и вы их также опросите.

— Как пожелаете.

— На этом всё, уматывайте отсюда.

Пьер Хемери вышел из здания, зажигая следующую сигарету из уже немного потрёпанной пачки, и направился ближе к воде, а точнее к той набережной, где они уже несколько раз проходили один и тот же мост, тот самый треклятый мост. Нок же вышел прямо за ним и последовал совсем близко — в паре шагов от Хемери. Немного сгорбив плечи, от сонливого и усталого состояния, и засунув руки в карманы, он откашлялся от дыма табака, исходящего изо рта Пьера, и попытался поравняться с ним, обойдя с левого плеча. Облокотившись пока ещё чистыми на не очень ровно обложенный декоративным камнем заборчик и освободив руки от сигареты, Пьер зажал в зубах фильтр, стараясь не вдохнуть слишком много и случайно не закашляться. Он будто из ниоткуда, а на самом деле из внутреннего кармана на уровне, где обычно находится середина лацкана, достал крохотную и абсолютно чистую записную книжку, видимо стащил с одного из столов, что-то проговорил и записал за собой.

— У кого взяли? — кинул Нок, прильнув боком к тёмно-серой и изредка почти чёрной опоре. — Вам не свойственно много писать.

— А? Да, никто, думаю, и не против.

— С чего такая уверенность?

— С того, что бумаги с записями у нас накапливается столько, что одним больше одним меньше, лучше меньше. — Хемери побарабанил по обложке большими пальцами и, надув щёки, медленно выдохнул. — А про писанину: я начал замечать, что стал более — он сделал небольшую паузу. — забывчивым.

— Соболезную.

— Чего ты меня сразу в старики записал? Буду больше писать — буду больше помнить, больше пить — меньше напрягать мозги. И всё это мне подходит. — Пьер широко раскрыл пожелтевшие зубы в улыбке и закинул книжку обратно в карман.

— И что вы написали самым первым?

— Забежать к мадам Дюваль и, что скоро приедут родственники месье Дюпона.

— То есть мы теперь можем только ждать?

— То есть так. — подытожил он и сбросил пепел в воду неаккуратным движением пальцев. Сигареты чертыхнулась через средний и, завертевшись под потоком тихого ветра, бесшумно плюхнулась, почти не вызвав брызг.

Пьер недовольно цокнул и потянулся за новой, но настроения у него больше не было и он резко сунул пачку обратно. — Постоим немного и пойдём, не против?

— Совсем нет, месье Хемери. Мне бы поспать, правда на этих камнях это не так удобно.

— Никто не обещал, что служба будет лёгкой.

— Никто и не рассчитывает в первый день наткнуться на труп.

— И то верно.

***

Жад этим вечером, помогала шить рукава для платья мадам Марис-Сесиль. Она напевала песню, которую она слышала от подруг, будучи малышкой, правда всё, что осталось от неё в памяти — это пару тактов мелодии, но помощнице хватало и такой мелочи. Шов выходил отличный, пальцы сами ходили по мягкой ткани, она гладила её, а она, в ответ, дарила удовольствие на самых кончиках тонких чувствительных подушечках под ногтями. Она дарила мечты, что скоро девушка сама обзаведётся подобными или даже лучше. А может у неё получится перенять дело Мореля Гилиса — её начальника. Эх, далёкие планы — такие грандиозные и такие, как кажется, простые и понятные, жаль, что всё усложняется, когда приступаешь к их осуществлению.

К слову, она часто занимала себя подобными мыслями: от самых амбициозных до самых неутешительных и удручающих. Только пока все эти мечтания только и могли, что просто заполнять её свободные мысли и больше ничего.

Жад снова стала напевать свою любимую мелодию и постаралась ускориться, чтобы пораньше дошить свою часть узора, другие уже как час с небольшим закончили со своими заказами, и хоть самой Жад было некуда идти, лечь ей хотелось пораньше. Месье Гилис сам не так давно ушёл, попросив о чём-то несущественном и крепко захлопнув за собой дверь. Поэтому этот вечер обещал быть спокойным и бесхлопотным. Вдруг, снизу послышался звук шарканья и еле различимого скрипа на редких просадках в паркете. Девушка выпрыгнула с места и чуть не выкрикнула: «Кто там?» Но вовремя себя остановила, не совершая глупости. Она попыталась быстро и не менее аккуратно уйти в какой-нибудь тёмный уголок второго этажа и рассмотреть незваного гостя, но аккуратности было недостаточно и Жад задела тумбу, на которой обычно каждый день стоит ваза изрисованная голубым узором, и этот не стал исключением. Ваза закачалась, накренилась и с оглушающим звуком упала чуть ли не ей под ноги, раскидывая свои заострённые части, как разлетается фейерверк в тёмном небе — в таком, как этим вечером. К счастью, она отпрыгнула в сторону и ни один из осколков не угодил в её слегка бледную кожу.

Девушка отбежала к краю примерочной и начала вглядываться в тёмное помещение, но там было ни души, ни даже тела. Жад быстро спустилась и начала выискивать следы грязных сапог или чего другого. Ничего не найдя на первом этаже, она уже хотела выбежать на улицу, но вспомнила, что вода впитавшаяся в дерево наверху, так ещё и в идеальной примерочной — это беда, из-за которой её и выгнать не проблема, благо тряпки были совсем недалеко, в одной из крохотных комнатушек для хранения подобных принадлежностей. Жад взялась за несколько кусков грязной ткани и, прибежав обратно, кинула их на пол, аккуратно убрала рукав дорогого платья и мельком перепроверила первый этаж — никого. «Надеюсь, вправду никого.»

Ей становилось жарко. Нервы сдавали и она всё сильнее боялась за, возможно, испорченный пол, за то, что её выпрут взашей, если не выпорют, так ещё и заплатить заставят. Жад старательно вытирала пол и откладывала осколки разного масштаба бедствия в сторону, всё тёрла и тёрла пол, но тряпки становились слишком влажные и теперь их нужно было выжать, а ведро она в панике забыла, отчего медленно и нервно выдохнула.

Тут на её левую щеку слегка легла шершавая и липучая кожа, от неё девушке стало противно и мурашки пробежали по плечам. Можно было догадаться, что это перчатки, но почему она думала именно об этом? С другой стороны что-то блеснуло под светом тусклой лампы, которая должна была скоро погаснуть, и тут же она захотела встать и поскорее сбежать из этого места. Прочь! Страшно. Невыносимо. Но почему-то ей было не двинуться. Справа больше вроде ничего не было, но что-то начало ныть в ухе, а рука на левой щеке стала давить куда сильнее и больнее. Внутри уха стало ещё хуже, ноющее чувство переросло в оглушающее, но что-то неожиданно перекрыло её страдания.

Это странное чувство не было похоже ни на что другое, что Жад раньше знала, такое мимолётное и стреляющее прямо в мозг. «Спи-и» протянул неразличимый среди уличных негромких звуков шепчущий голос. Жад успела лишь что-то прокряхтеть, резко вдохнув от шока, и, как дерево после спила, начала почти невесомо падать на мокрый пол, который только недавно протирала. Тряпки стали для неё подушкой, а вода пухом в ней. Кровь множественными струями, будто разливы рек, начала вытекать и впитываться глубоко в ткань. Перед открытыми, но уже больше не видящими глазами снова появилась рука облепленная чёрной кожей. Она снова коснулась девушки, но ей больше не было ни неприятно, ни страшно — мёртвым всё равно. Веки без усилий заставили закрыться, как и приоткрытую челюсть, голову перевернули и завернули в ткань, заткнув предварительно кровоточащее ухо. Ну а тело, тело отправиться туда, куда обычно скидывают всё, что люди так не любят и от чего ограждают себя, пряча под землёй дерьмо и его смрад в перемешку с другими отходами. Прощай молодая мечтательница, возможно ты могла бы приглянуться хорошему, состоятельному мужчине, а может так бы и осталась на побегушках до конца дней, может ты бы преуспела в тканях и шитье, может у тебя был вкус, который бы оценили, а может от безвыходности стала бы как мадам Дюпон — простой портовой девкой отрабатывающей свои гроши. Этого мы уже не узнаем.