***
Спустя около половины недели Пьер Хемери находился в экипаже с Ноком Кельвином, представляя собой всё, что люди подразумевают под словами недовольство и измотанность, но это никак не помешало ему надеть свой старый выездной костюм, на котором заплатки можно было найти только на краях рукавов, обувь чуть выше, чем по моде, белые штаны с узором из простых черных прямых полос, сотканных под прямым углом. При этом шляпу он не сменил — та же жёлтая широкополая с ремешком и пером из лавки мадам Дюваль. Вспомнив о сувенире, Пьер юрко оправил его и прижал к ткани. Нок, к слову, не отставал в плане своего внешнего вида и примерил на себя серые брюки с белыми лампасами и небольшими серебряными пуговицами через каждые пятнадцать сантиметров, а лёгкий голубой пиджак с тонким клетчатым узором и коротким хвостом покрывал простую рубашку, которую довершили галстуком, завязанным в небрежном стиле.в 19 веке галстуки обычно походили больше на простые платки, чем на то что мы привыкли видеть, при этом их часто завязывали в разных стилях с разными степенями сложности.Кучер вёл их по Гавру, медленным шагом направляя лошадей к полицейскому отделению, в котором сам Нок бывал совсем не часто в последнее время. К счастью ли для них обоих, но Патрика Леру увезли в Руан отдельно ещё ранее, примерно с полчаса назад. Подсудимый уже не был их головной болью, и Пьер мог с уверенностью и спокойствием вытянуть ноги и практически лечь на своём месте, ненамеренно тесня Кельвина.
И вот, как только входная дверь отделения показалась в оконном проёме экипажа, подковы еле слышно забили чаще, ноздри лошадей выбили тарахтящий звук, такой знакомый кучеру, и слегка скрипнувшие колёса остановились, закрепившись в шву брусчатки. Секунда тишины, и на одну из пластин рядом с задним колесом упал чей-то толстый каблук, древесина сразу после глухо прогремела от ударов ладони.
— Открывай!
Пьер подскочил и тут же с хлопком раскрыл дверцу, дабы разобраться с нарушителем спокойного дня. — Мать вашу, нам же просто нужно в Руан, я просто хочу отдохнуть. Мне ни на йоту… А месье Форрестер.
— Ещё жалобы?
— Никоим образом.
— Прекрасно, так, секунду. — Жак достал из внутреннего кармана конверт и протянул его во внутрь. — Оставить пост на длительное время я не имею права, поэтому передайте это письмо, хотя бы частично оно меня заменит.
— К-конечно, месье. — Нок просто наблюдал за этим спектаклем, и в какой-то момент его зрение расфокусировалось, в ушах слегка зазвенело, только совсем не раздражало. В унисон со звоном до него донесся шум течения в заливе, над которым они не так давно пересекли мост и вскоре вернуться на то же место, дабы покинуть Гавр.
***
Семь часов заняла их дорога в Руан, и выйти размять затёкшие ноги им удалось лишь по прибытии к одному из административных зданий на юго-западе города, в котором расположились нотариальная контора на втором этаже и хранилище документов национальной жандармерии на первом. У входа двое служащих раскуривали одну сигару и болтали в крайне неблагоприятном настроении.
— Месье, — поприветствовал их Хемери коротким жестом руки. — Чего вид такой поникший?
— Вечера, месье, — ответил один из рядом стоящих и аккуратно передал сигару сослуживцу. — Не думаю, что вы будете в лучшем состоянии после нашей смены. Уже буквы вместо щебня видим. — Второй попытался что-то добавить, но при вдохе закашлялся и просто закивал, выбивая из груди забившийся дым. — А вы к нам какими судьбами?
— Мы вас ничуть не задержим, мы по делу месье Леру.
— Ещё раз?
— Не так важно, не могли бы вы заверить данное письмо и перенаправить в окружной судебный участок в ближайшее время?
— В ближайшее? Спятили, вы же понимаете, какой сейчас час? — проговорил он, поглядывая на конверт в пальцах Пьера.
— Прошу прощения, но, к сожалению, дорога заняла излишнее время. — «Не верю, что придётся уподобиться этой свинье». — Надеюсь, вас утешит скромный подарок за такие усилия. — Аккуратным движением пальцев, словно поглаживая крошечного зверька, Пьер подложил под письмо купюры суммой в чуть более пары десятков франков. — И за срочность.
— Срочность, месье, — не проблема. — Служащий, приняв щедрое «подношение», поспешно зашёл в дверь, махнув партнёру по сигаре. Тот второпях стал выкуривать толстую трубку табака, оставленную на него одного, и тут же снова закашлялся.
— Не проблема, да.
Хемери ещё несколько недолгих мгновений простоял на месте, смотря на свет, горящий в немногочисленных оконцах, и вернулся в экипаж только когда кучер окликнул его. Но и тут у него не всё получилось, если Кельвин ещё и беспрепятственно залез по ступеньке, то перед лицом Пьера возникло чьё-то колено. Взгляды обоих сразу устремились на незнакомца, а последний уже глубоко вдохнул, чтобы хорошенько выругаться на наглеца. Но черты его лица вдруг напомнили кого-то знакомого, кого-то, кто давно привязан к одному месту и не вылезает испод тусклого света. Заросшие виски торчали испод шляпы, напоминавшей убор Хемери, и залезали на растущую щетину, на его краях глаз уже отчётливо красовались гусиные лапки. Пассажир улыбался ему… И только когда снял шляпу, Пьер, уже остывая, озадаченно вскликнул. — Трюдо?
***
Трое сослуживцев расселись в размеренно проезжающем по Руану экипаже, и все, кроме Нока, который не так долго успел прожить в Гавре, инстинктивно отметили, насколько тише было находиться в этом городе, будто бег жизни сократился в пару лишних раз. Здесь не было портового шума, грохота грузов, воздух казался чуть менее противным — лишь запах протухшей воды сменился на гниль из отходов растений, ошмётков мяса на костях и бочек на повозках поникших золотарей. Вдруг на нежданной никем яме их транспорт подпрыгнул, будто из-под неё вылетели все колёса разом, и после жёсткого и безрадостного приземления перед лицом Нока повисла почти прозрачная шторка, которую изначально, как подметил юноша, он даже не заметил. И пока Кельвин поправлял неожиданного гостя у себя в окне, перед глазами, будто по волшебству времени, появилось здание суда: достаточно величественное, чтобы быть северным отражением великолепия столичной архитектуры, с шестью колоннами, украшавшими главный вход, два национальных флага развивались наперекрест над двухстворчатыми дверьми из выкрашенной вишни, небольшой пролёт лестницы провожал и людей на вход и выход из здания. Люди же, расходившиеся в противоположных настроениях, выглядели и были одеты, будто суд — это место, где сходились совершенно разные миры. Обеспеченные месье в объёмных пальто и аккуратным кроем под пиджак, с перчатками из качественной кожи и набалдашниками на тростях в виде живности на любой вкус. Мадам составляли некоторым компанию и то и дело поправляли свои шляпы да рукава, ведь в этот вечер ветер задувал чересчур сильно. Люди менее благополучного положения ограничивались более бледными версиями дорогого костюма: серо-красные, жёлтые с нотками странного розового цвета и бледно-синие пиджаки, коричневые и угольно-чёрные брюки, слишком тёплые, не по погоде, накидки и разношёрстные, но всё ещё аккуратно скроенные шляпы. О последних стоит сказать, что широкополые сильно полюбились французам, и, хоть и не все ими обладали, но энтузиасты не стеснялись экспериментировать и добавлять изюминки.
Подходя ко входу, Нок заметил, как ему кивнули шляпой, поощрив подготовленность молодого человека. Трюдо же удивительно резво вбежал вверх по лестнице, потянув ручку легким движением, и, уже раскрыв для себя двери в чудесный мир склок и разборок с незримым морем нашёптываний и словесных перепалок, троица стала искать того, кто мог бы им подсказать о деталях процедуры процесса по делу месье Патрика Леру. Но поздним вечером в суде копошились лишь только секретари да бухгалтера с акционерами, чей рабочий день закончился уже как с три часа назад, но самые усидчивые, и чья жизнь полностью протекала в яме ямой прозвали специальное место для биржевых игроков, которые торговали между собой (хаос какой еще поискать), оставались до позднейших часов обсудить насущные темы с себе подобными. Да, по воле случая небольшое отделение фондовой биржи делило здание с судейскими залами, отчего иногда в дневные процессы можно было услышать недовольные крики и не менее громкие торжественные возгласы, только оттуда никогда не выходили без усталости на и так изнеможённом лице или с блаженной расслабленностью в теле, по правде говоря, и из суда в противоположном состоянии обычно не выкарабкиваются. По столь неприятной причине большинство крупных дел переносили на вечернее время или на нерабочие для биржи дни, но вот незадача: выходные для суда — такой же отдых, как и у всех учреждений, поэтому дневное время отведено для народных споров, прошений и других менее значимых дел, а в вечернюю сессию попадают более насыщенные и яркие разбирательства. Как раз суд Патрика и попал на вечерний процесс.
К большому сожалению Нока, ни судей, ни присяжных, ни подсудимого со знакомыми лицами участников не было. Оказалось, что коллегия присяжных, те же «Жюри», состоявшие из двенадцати человек, были отобраны ещё в первую неделю после прибытия оповещения. Но халатность одного члена, а именно месье де Ла-Пье, который не предупредил коллег о скором переезде в Пуатье по требованию начальника из компании, занимающейся строительными перевозками, и внезапные обстоятельства, как назло появившиеся на железной дороге Мехелен-Брюссель в Бельгии второго, потребовали от коллегии присяжных пересмотреть состав на грядущее разбирательство. К слову, жизнь напомнила, что беда не приходит одна, и спустя третий десяток минут поступило прошение о переносе даты начала суда, так как президент коронных судей или по простому главный судья из коллегии не добрал необходимого, по его мнению, состава. В письме он выражал осознанность своих действий, ведь троих судей вполне достаточно по закону, но обстоятельства в виде ещё одной жертвы и статус обвиняемого, а также потерпевшего лица, требуют не менее пяти королевских судей, включая его самого. Прошение же было одобрено…
Прознав о таких казусах, показывающих всё великолепие человеческой неторопливой и в полной мере независимой натуры в первую очередь, и мнимую молниеносность бюрократической системы во вторую, единственным не разочаровавшимся оказался Пьер Хемери.
— Видимо, придётся ещё раз чистить костюм. — проворчал под нос Нок и повернул голову на остальных. — Месье Хемери, на вашем лице ни капли озадаченности. Неужели вас ничего не возмутило, или вы настолько ветрены после поездки?
— Дорогой друг, у меня давно не было подобного облегчения. Вот, месье Трюдо, вы случайно не чувствуете той же усталости, что и я?
— Не малую — это точно. — подтвердил престарелый сослуживец.
— Именно-именно, разве можно упустить возможность провести время в подобном умиротворенном богом месте?
— То есть хорошенько нажраться? — снова отозвался Трюдо.
— В точку.
Кельвин для себя сразу же решил не присоединяться к данному предприятию, хватило приключений на желудок и в Гавре. — Не в этот раз. Может, найду где прогуляться. К тому же не повредит поберечь одежду для завтра.
— Сомневаюсь, что эти олухи что-то решат в ближайший день.
— Да и куда ты пойдёшь, когда надоест бродить, а? Юный ты гений. — тут же добавил Пьер.
— Попрошусь в соборе переночевать. — попытался сострить Нок, в ответ получив короткий смешок от обоих.
— Да и бог с тобой, — махнул Хемери. — Запоминай: район Ле Пети-Кевийи, ближе к центру города, гостиница «Малый Курдонёр». Комната записана на нашего многоуважаемого Жака Форрестера. Вещи завезёт тот же кучер.
— Не знал, что верхушка о нас заботится.
— Едва ли. Простые комнатушки на пару ночей. — отметил жандарм с заметным недовольством. — Что ж, не будем задерживать друг друга. Встретимся, как того пожелают прожжённые ночные пабы.
***
В первом часу тёмной жизни Руана Нок размеренно вышагивал своей, уже слегка усталой, но плавной и будто скользящей по воде, походкой к переправам через северные воды Сены. По пути он почувствовал, как на его аккуратно сложенные воском (на основе гусиного жира) волосы, которые уже слегка расходились, отчего он часто её поправлял с виду небрежным движением руки, приземлилась одна из первых капель. Он всё приближался к освещенным и людным районам города, проходя мимо театра, предстающего в мягких, еле теплых тонах, огни ламп изнутри просачивались сквозь стекло, а люди прибывали единым потоком и малыми группками ко входу, тематически обставленному фантастическими фигурами и декорациями. Множество из которых представляли собой каждую что ни на есть частичку того, что представляют при слове «статный» и «аристократичный»: мужчины закутывали себя в тяжелые плащи с пелериной на плечах, которые особенно выделяли приталенные жилеты, расцветки оных приходились на пепельный, табачный, синий и другие темные цвета. В толпе не редко встречались костюмы и военной стилистики, на них вязанными шнурками выдерживался строгий и витиеватый в деталях узор. Особо мерзлявые посетители ожидали в утепленных гавелках, к тому же Кельвиновскому глазу удалось приметить и пару месье того же клетчатого стиля, в котором был он сам. У господ на лестнице сверкали запонки из золота и инкрустированные драгоценными камнями, перчатки с узорами, вышитыми органично подходящей тканью, украшали запястья посетителей и пальцы тех, кто слегка держал их навесу.
Как и днём у суда, банкиров, судей, высокопоставленных военных и других чиновников сопровождали не всегда молодые девушки в платьях — пышные, с узким пошивом на плечах, длинными и нередко пышными рукавами. Под ними фигуру подчеркивал обязательный к ношению корсет, поверх, для удобства и дополнительного комплимента женскому силуэту, носили трико. Также для удобства не забывали и о рубашках под платье. От взора не ускользали и те мадам, что решили примерить в этот вечер короткий и выразительный жакет спесер. Под их одеждами туфли еле выступали своими носками, а женские прически разнились от одной статной особы к другой: а-ля-Тит, а-ля-Нинон и подобные короткие стрижки, украшенные лентами или закрытыми головными уборами.
Нередким событием были и одинокие мужчины, которые всем своим видом и легким маханием лорнета на ручке показывали, что намереваются занять прелестнейшие места амфитеатра или попусту рассказывали об этом любому встречному знакомому, а в подобном обществе ваш знакомый — это каждый третий.
Недалеко от общей толпы выступали музыканты итальянского происхождения "далеко забрались", сейчас они доигрывали одну из своих ритмичных композиций для флейт и гитар, а южный распевный баритон поддерживал парад веселья.
Нок, как подобает своей юношеской тяге к развлечениям и интересу к событиям, происходящим вокруг себя самого, обратился к молодым любителям театра с их спутницами, ожидающим у входа и толкующим о темах, ни капли ему не интересных.
— Прошу вашего прощения, месье, не уделите ли время моему праздному интересу. Что сегодня представляют?
— Enchanté!Данным приветствием ограничиваются, когда не хотят уделять собеседнику много времени и просто говорят: Рад. Сегодня играют «Лоэнгрина». Действо зрелищное, но избитое и наскучивающее. — Воротник рубашки ответившего был слегка расстегнут, а в руках слегка покачивался зонт.
— Да? — смущённо уточнил Кельвин под впечатлением подобного приветствия.
— Определённо, можете убедиться сами. Вам помочь и с этим? Указать на вход? — Навязчиво дополнял собеседник.
— Благодарю, но слепотой я не страдаю, да и с вынесением вердикта справлюсь самостоятельно. - Нок еле заметно оценивающе сверкнул глазами по спутницам компании, что не осталось незамеченным таким же прытким молодым собеседником.
— Herchez la femme, monsieur, herchez la femme. В переводе прямо означает ищите женщину, что описывает ситуацию, когда мужчина ведёт себя необычно или мотивация его поступков неясна, причиной обозначают женщину, на которую пытаются произвести впечатление и снискать расположения. Таким образом молодой человек подумал, что Нок решил покрасоваться и привлечь внимание спутниц его компании, с помощью как бы отдалённых вопросов. Проваливайте. — Кинули ему вслед с легкой усмешкой.
Пройдя мимо предвкушающей представления толпы, Нок в не лучшем расположении духа продолжал двигаться по улицам, минуя переулки и тёмные углы центральной части города. И тут, после затихшей мороси, разыгрался дождь, ознаменовав своё появление тяжелым слоем толщи воды. Капли били по нему, словно иголки, жалили по открытым участкам кожи и гнали его прочь в укрытие. Как назло, все заведения по пути оказывались закрытыми по причине разбушевавшейся непогоды или позднего времени. Укромные уголки, куда не попадал дождь, почти все были уже заняты бездомными или простыми прохожими, которые по собственному несчастью не имели при себе зонта. Промокнув каждой ниткой своего клетчатого костюма и каждым волоском своих коротких и ничем не прикрытых волос, Кельвин добежал до какого-то крупного здания, у входа в которое, по стечению обстоятельств, абсолютно не важному, как заключил он, было безлюдно. И вот Нок наконец скрылся от беспощадного дождя под серой аркой, его туфли превратились в маленькие ведёрки и чавкали при каждом крохотном шажке. Пряди заплелись в тяжелые и липкие узелки, которые распрямить получится только через ноющую боль, к тому же выяснилось, что он потерял одну из пуговиц на брюках прямо у самого нижнего края. А их ткань превратилась из серой в почти черную, но, стоило отметить, что и в таком цвете они выглядели презентабельно, если бы не выглядели будто поношенная тряпка, годящаяся только на роль флага в очередных детских играх. К счастью для него, запасные пуговицы хранились в его чемодане, осталось только вспомнить, куда именно он их положил.
— Вот и приберёг костюм. — запричитал Нок, пытаясь избавиться от воды в обуви.
Вдруг за его спиной приоткрылась тяжелая и громоздкая дверь, первой из входа показалась белейшая перчатка из всех, что за сегодня могли быть подмечены, и тщательно налакированный носок коричневых туфель Anglaise Или просто Английские туфли, автор решил выпендриться, специально обитый широким швом. — Неудачный денёк, месье?
Незамедлительно развернувшись, Кельвин отпрянул к противоположному краю и чуть снова не попал под беспощадное проявление природного цикла. Перед глазами у него зарябило, а грохот капель в ушах стал барабанить сильнее прежнего. Нок не был жестоким или конфликтным человеком, в его голове даже не было и мысли замахнуться на незнакомца, наоборот, как уже давно замечалось близкими и знакомыми юноши, он обладал изрядным любопытством, которое время от времени приходилось сдерживать. А пока Нок продолжал думать, что же ему делать, части тела, что показались из-за двери, начали преобразовываться в четкий силуэт: мужчина в разгаре пятого десятка, непростого десятка для заурядного француза, да и для любого другого человека, честности ради, только это был не простой француз. Имея достойный уровень жизни, своим естеством он излучал энергичность, а улыбка изображала открытость к «интересным», в его собственном понимании, людям. Перед Ноком месье предстал в костюме из безупречно белой рубашки, имевшей слегка чрезмерный выкат на груди, благородного серого двубортного жакета с тремя пуговицами и с золотой цепочкой в кармане у сердца, приталенного пиджака с длинным хвостом и из белых брюк с тонкими черными лампасами из шелка. Цилиндр вытягивал силуэт мужчины, который и без того обладал необычно высоким ростом, и придавал ещё большую статность.
Незнакомец на секунду засмеялся. — Никто ещё от меня так не забивался в угол, как вы, мистер!
Кельвин постарался вернуть самообладание, выпустив ещё недавно застрявший в лёгких воздух. — Посмотрел бы я на ваше удивление, месье, когда вы, промерзающий до самой последней кости, вымокший, как собака, стоите под шумом внезапного ливня и со спины вам, о как приятно, — саркастически оговорился он, — прикладываются дверью от… от… что это за здание? — тут ему пришлось слегка прервать свой поток негодования.
— Отвечая на ваш вопрос — да! Денёк неудачный, даже паршивый!
Мужчина оставался в полной невозмутимости, проявляя образец сдержанности. Нок от подобного одернул себя и принял более презентабельное положение.
— Мы с вами стоим под прекрасным аббатством Saint-Uenn. — Поправив перчатку, он продолжил. — И я бы попросил вас не горячиться. Всё-таки под дверьми божьими стоим.Кому интересно: как многие знают — Ирландия очень близка к Британии в географическом плане и в начале 19 века в ней продвигалась Католическая ассоциация, которая успешно установила свои порядки при набиравшем популярность протестантизме. Плюс маленькая ремарка из интернета: В 1838 году был принят не раз уже безуспешно предлагавшийся билль о церковной десятине, превративший её в гораздо меньший денежный налог. Но когда в 1841 году к власти в Великобритании снова пришло правительство консерваторов, О’Коннелл (ирландский политический деятель первой половины XIX века. Выступал активным сторонником Католической эмансипации) вновь начал свою агитацию с целью отделения Ирландии. Она приняла столь угрожающий характер, что правительство опять прибегло к принудительным мерам, в 1843 году О’Коннелл был арестован и приговорён к годичному тюремному заключению. Хотя приговор этот не был утверждён Верхней палатой, но агитация сделалась более умеренной.
— Вы говорите с акцентом, правильно Saint-Ouen.
— Прошу простить, я изначально ирландец.
— Как же вас сюда занесло.
— Раз вам интересно: матушка приехала за отцом, когда тот узнал, что его спонтанные похождения обернулись неожиданными обстоятельствами.
— О…
— Прежде чем вы захотите извиниться, скажу, что не стесняюсь своей предыстории и, как бы не зазнаться, считаю, что в тот день он выиграл счастливый билет в обеспеченную старость на деньгах, приумноженных мною.
«Как бы не зазнаться, да?» Нок с налетом неловкости в движениях протянул незнакомцу руку.
— Нок Кельвин — жандармерия города Гавра.
— Клод О’Брайен. — местный политик, скажем так, со всей скромностью.
Кельвин всё ещё с настороженностью наблюдал за ним. Насколько же этот месье был интересен: его вид вызывал уважение априори, не требуя от самого Клода почти никаких действий, талантливый и состоятельный ирландец, хотя бы с его собственных слов. Человек он, судя по всему, набожный, но, как посчитал юноша, в светском обществе принято держать лицо и не заниматься отдалёнными от принятых в слое общества делами. Доверия не добавляли и обстоятельства их встречи, будто подбитый воробей прискакал под укромное место, где уже поджидал сокол. Ноку казалось, что ему повезло и хищник не был заинтересован в мелкой дичи. Но на самом деле О’Брайен хоть и ассоциировал себя с кем-то опасным, ему прельщали собственные ассоциации с диким животным миром, но он это он, Нок это Нок. И для него самого находился загадочным факт нахождения полицейского из другого города в Руане.
— Печальная судьба у этой «работы», скажем прямо. Сначала не достроили фасад, потом использовали как цех, теперь вот стоит, будто страшный рудимент на карте — во власти церкви, но без смысла и хранящий лишь историю.
— Не сомневаюсь мэрия найдёт ей применение.
Тут Клод снова рассмеялся, но смех в этот раз заставил Нока думать, что этот ирландец, будто великодушный отец, со снисхождением гладил по голове не самого смышлёного из своих сыновей. — Не сомневайтесь, мистер, не сомневайтесь. — наконец, он раскрыл зонт, как оказалось он было глубокого чёрного цвета, и уже почти шагнул на мокрую брусчатку, но быстро остановился. — Как бы не было печально, я вынужден вас покинуть. Но вот, прошу. — мужчина протянул хлопковую визитку, где было указано «Клод О’Брайен главный помощник казначея области и региона Нормандия.» — Всегда рад визиту. А лучше приходите завтра на это же место, поможем вам с костюмом. — не получив ответа, ирландец аккуратно зашагал по самым мелким лужам, какие мог распознать. И так он постепенно скрылся за столбом воды, оставив Нока под тяжело нависающей архитектурой аббатства со всё ещё мокрыми туфлями.
***
В гостинице «Малый Курдонёр» в тот час было спокойно. Шторм на улицах Руана почти стих - осталась лишь морось, только и всего. Пьер Хемери сидел на скамейке во внутреннем дворике под навесом, удачно предусмотренным архитекторами, трезвел и выкуривал, судя по бычкам на земле, уже третью сигарету. Трюдо же предпочёл находиться в уютном номере, с тусклым освещением от газовой лампы и с ведром под боком для непредвиденных обстоятельств. Смотритель в позднее время находился на посту напротив главного входа. Постояльцы отмечали его учтивость, которая развилась в нём в качестве привычки, но отмечали и то, что месье Копе поступался своей привычкой особенно часто в шторма и грозы, некоторых это даже забавляло. Говорили, не менее в шутку, что он воплощение настоящей зависимости от погодных условий.
И так, в тот ночной час входная дверь распахнулась перед насквозь промокшим человеком, его недавно выверенный до нитки костюм стал тяжёлыми тряпками, неуклюже свисающими с зяблого тела, что скрючилось в тот момент, как вошло в чуть более благоприятное место, чем сырые Руанские переулки. Дверь захлопнулась, а жалкое зрелище перед Ивесом Копе никак того не задело, ведь напоминало о ненастной погоде. Пройдя внутрь, мужчина предпринял попытку сесть на одно из кресел, но одёрнул себя, почувствовав как ткань стала неудобно натягиваться при сгибании дрожащих конечностей. Спонтанная мысль пришла ему в голову, что он был как Мидас и превращал всё, чего касался в сверкающее золото. Только в его случае в воду. Что никак не меньше удручала героя обоих историй. Посетитель подошёл к стойке смотрителя и представился.
— Доброй ночи, месье. — ощущение от мурашек, покрывших тело, отдавалось в голосе. — Меня зовут Нок Кельвин. Мой номер до-до-до-Апчхи! Должен был быть зарегестрировал на имя Жака Форрестера.
Копе быстро проверил записную книженцию, потрёпанную несколькими месяцами активного использования, и еле прилагая усилия произнёс. — Ночи. Ваши вещи в номере. — ключи ловко оказались на столе, а смотритель вернулся к своему отстранённому состоянию. — Слева по лестнице на второй этаж.
— Да, конечно… Спасибо.
Сидя под окном, что выходило во внутренний двор из приёмной, Пьер снова закурил и краем уха уловил единственный не природного происхождения звук. Он узнал знакомый голос и уже хотел было встать со своего законного места, но ноги имели на то своё мнение. Блаженный проведённым вечером Хемери просто безучастно провожал своего товарища по лестничному пролёту, обивая тупым взглядом стену напротив через скромный цветочный сад несправедливо залитый дождём. Когда шаги Нока, наконец, скрылись в тусклом коридоре, единственный бодрствующий человек в запрятанном среди других здании, кроме месье Копе, встал на ноги, скурил половину сигареты и, сбросив пепел в воду, протянул в пустоту.
— Мы здесь надолго.