Я был в Персии три месяца. Не скажу, что время, проведённое там, было приятно, как можно было ожидать. Я после расскажу вам, а может, и нет.

Никогда на станциях не приходилось мне так часто менять лошадей. Помнится, что до прошлой станции мы еле доковыляли. Если бы я верил в проклятья, то непременно бы мыслил, что это сглаз или порча…

Я спустился с дормеза и, потянувшись, оглядел почту. Рядом стоял небольшой трактир с высокими ступенями. Я отметил про себя, что это либо глупейшая идея строить такую лестницу подле трактира, либо очень простой способ поднять настроение хозяину. Должно быть уморительно наблюдать за падающими напившимися путниками. Из трактира раздавался гомон и девичье завывание под чью-то расстроенную гитару. Словно сама судьба в лице смотрителя станции взяла мою холодную руку и повела в этот трактир. Всяко я должен был ждать — кобыл в загоне не было, только одна старая кляча, которую непонятно зачем держали там. Что, не могу я подождать разве?

Внутри трактира было весьма весело: кучка мужиков, которые были не в состоянии вспомнить лица своих жён, даже если бы они были прямо здесь, сидели за липким столом в конце помещения. В условном центре подле стола сидел крупный мужчина средних лет. Его брови были сведены к носу, лоб исказили две глубокие морщины. Он подпирал подбородок кулаком и недовольно смотрел перед собой. На нём был тёмно-синий чекмень, перетянутый пояском, на котором висел арапник. Его глаза могли бы вызвать жалость, если бы не противная атмосфера трактира: ясно, что мужчина в таком состоянии по своей воле. Воздух здесь настолько пропах водкой, что можно было опьянеть в считанные минуты. Я медленно подошёл к столу. По тихим, что удивительно, разговорам вокруг я понял, что мужчина с вызывающими жалость глазами — унтер-офицер казачьего войска. Я посмотрел на стол и удивился, увидев на нём расчерченную чёрно-белую доску, на которой расставлены были рюмки двух цветов: прозрачные и мутные, словно крашенные. Водка, не иначе.

 — Что ж это такое? — спросил я, опершись о стул рядом сидящего. Брезгливо я смотрел на липкий стол, и совершенно не хотелось мне садиться за него.

— Шашки, да не видите ли вы? — ответил светловолосый юноша с противоположного края стола. Он всё это время стоял за плечами унтер-офицера, поэтому я его не видел раньше. — Необычные, правда? Это нам рассказал один проезжающий мимо путник! Добрый старик…говорит, что за границей все так играют: в одной рюмке белый ром, в другой — чёрный. Ну, а мы чем богаты, того и налили, а дальше дело смекалки — перекрасить рюмки, чтоб по цвету отличать.

— Дак в чём суть игры? — забавляясь услышанному, я начал следить за игрой. Мужчина с вызывающими жалость глазами погрустнел ещё больше за время нашей беседы. Он проигрывал, я был в этом уверен.

— Да как в обычные шашки, — отвечал белобрысый, — только старик говорил, что за границей если рубишь шашку противника — он должен её выпить, но у нас решили, что это нелогично. Поэтому у нас срубил — сам выпил.

Всё встало на свои места: унтер-офицер был грустным и трезвым, а сидящий против него рыжий оборванный парнишка был весел и пьян. У него попросту не было денег, чтобы напиться на них, поэтому с полчаса назад он взял унтер-офицера на спор, что выиграет его, даже не потеряв трети своих шашек. Ситуация на доске так и сложилась: рыжему не хватало только двух белых рюмок до победы, хотя чёрные мутные «шашки» заполоняли почти всю доску. Я подивился, что такую игру придумали не у нас, а за границей.

Видимо полностью потеряв интерес к игре и думая о своём проигрыше какому-то оборванцу, унтер-офицер не заметил, как поставил шашки в диагональ через одну клеточку. Рыжий вскочил на ноги, его чуть повело в сторону, но рядом стоящие наблюдатели схватили его за плечи и встряхнули.

— Готово!.. — крикнул он, переставляя чёрную рюмку вперёд. Срубив белые, он запрокинул голову и залил их в горло. Занюхав рукавом, он счастливо улыбнулся.

Толпа заликовала, кто-то даже начал кружить рыжего по трактиру. Некоторые делали ставки на его победу, поэтому сейчас настырно требовали свой выигрыш от людей, которые из уважения ставили на унтер-офицера. Сам унтер-офицер торопился выйти из трактира и забыть свой позор. Я с лёгким осуждением проводил его взглядом.

— Никто не хочет попробовать обыграть эту рыжую бестию? — неожиданно заголосил светловолосый юноша, — может быть, вы? — он обращался ко мне.

Я лениво оглядел его и чёрно-белую доску. Мне хотелось скоротать время, потому что выдать мне новых лошадей смотритель станции не спешил. Но садиться за этот липкий стол так не хотелось… Мой азарт был не слишком велик, поэтому чувство брезгливости побеждало внутри. По крайней мере, мне так казалось.

— Нет, я не хочу играть, но знаю, кто точно захочет.

— Не боитесь подставить другого?

— Подставить? Это вы подставляете своего рыжего пьяницу, предлагая мне сыграть против него. — Я решительно вышел из трактира, попросив подождать буквально с пять минут.

Я спустился с высокой лестницы и поспешил к своему дормезу. Спереди сидел кучер — Митька, большой души человек и большой любитель выпить. Возить меня он любил, мне никогда не было жалко дать ему на водку. И сейчас мне очень хотелось, чтобы он не подвёл меня. Подойдя ближе, я увидел, что Митька уснул. Я громко прикрикнул на него, отчего тот сразу подпрыгнул на месте.

— В шашки играть умеешь? — спросил я, глядя в его заспанные глаза, в которых сразу заплясали черти, когда он услышал об играх.

— Обижаете, господин, обижаете! Как в шашки не уметь играть-то? — Митька спустился на землю с дормеза.

— Раз так, то ступай за мной, тебе понравится, — я решительно направился в сторону трактира. Радовался я тому, что у меня получится выиграть того рыжего проходимца, даже не садясь с ним за липкий стол.

Мы вошли внутрь трактира. Я увидел, как белобрысый юноша усадил рыжего обратно за стол. «Ты должен выиграть, дам на водку» — шепнул я Митьке, но мне не нужно было этого делать, ведь он уже был готов брать все лавры на себя.

— Уверены, что хотите садить своего кучера против нашей легенды сегодняшнего вечера? — улыбался светловолосый глядя на меня.

— Отчего же мне не быть уверенным в своих действиях? — спросил я с улыбкой.

Митьке быстро объяснили правила. Он плюхнулся на стул. Я смотрел на Митьку как на добротного жеребца, на которого ставят на гонках. Был ли я уверен в его победе? Я никогда ни в чём не был уверен. Просто я знал, что так должно быть. Светловолосый юноша расставил «шашки» на игральную доску. Рыжему достались белые, моему Митьке — чёрные. Я облокотился об стену и наблюдал за игрой.

Рыжий был несказанно рад ещё одной партии, потому что без неё его бы в шею гнали с трактира. А тут люди его радушно приглашают поиграть на публику. Что может быть лучше? Хоть я и разделял мнение, что его надо было гнать ещё на прошлой партии, сейчас я спокойно переводил взгляд с его рук на руки Митьки и обратно.

Не прошло и полминуты, а рыжий уже вылакал две чёрные рюмки. Митька же не срубил ещё ни одной. Шашки двигались по доске, количество людей вокруг росло, улыбка на лицах тех, кто поставил на рыжего, становилась шире.

— Отчего вы не поставили на своего кучера али не уверены в нём? — раздался голос светловолосого над ухом. Я обернулся на него.

— Разве ставки не добровольная вещь? — ответил я, сверля его взглядом.

Белобрысый расплылся в улыбке, которой улыбаются те, кто думает, что сумели своим невысоким интеллектом поставить собеседника в неловкое положение.

— Ну так бы и сказали, что… — он замолк, когда я положил ему на ладонь сто рублей. Мне не хотелось слушать его жужжание рядом с собой.

— Ваша ставка принята, — опять улыбнулся он и отошёл подальше от меня к другой стороне стола, закрывшись парой зевак.

Я взглянул на доску и удивился: рядом с моим Митькой стояли пять или шесть выпитых рюмок, а две из его шашек были на последней линии поля, а значит стали «дамками».

«Эх, Митька, — подумал я, — умеешь же ты поднять настроение!»

Наслаждаясь реакцией мужиков вокруг, я глядел на то, как ловко «дамка» Митьки рубила шашки рыжего. Довольное и пьяное лицо кучера ликовало, моё тоже.

— Видели, Григорий Александрович, как я красиво-то пошёл! Сразу надо было так походить, да! — кричал кучер, срубая последнюю шашку рыжего, который уже держался за голову то ли из-за проигрыша, то ли из-за тошноты.

— Revanche! Мы требуем revanche! — голосил светловолосый юноша, стараясь не дать мне забрать свой выигрыш в двести рублей.

Словно специально в этот момент зашёл смотритель станции и сказал, что лошадей для меня доставили. Я усмехнулся и, выхватив деньги, вышел вместе с Митькой из трактира. Следом выпнули рыжего — он уже не мог делать людям зрелище, пьяный оборванец свалился с высокой лестницы и, громко чертыхаясь, пытался встать. Улыбка не сходила с моего лица до того самого момента, как я понял, что Митька и рыжий примерно в одном и том же состоянии сейчас, но желание уехать было сильнее логики. Тем более, я чувствовал, что так надо…

Нам запрягли лошадей, и мы выехали с этой станции. Я помню ту кривую узкую дорогу с камнями, которые попадали прямо под колеса, вдоль обрыва. Я помню, как тогда громко заржали лошади. Как дормез наклонился и полетел в глубину обрыва…