Поспать никак не выходит. Долбанные соседи закатывают шумную вечеринку, какие-то идиоты решают устроить гонки под окнами, выводит из себя даже собственное сердцебиение, слышное через подушку. Веном что-то там вытворяет, не иначе. Эдди старается думать о чём-то положительном — об отдыхе на берегу Тихого океана, о свежем воздухе Альп, о высокооплачиваемой работе, об отсутствии одной дармоедской твари в теле и особенно в мозгах, — но все попытки тщетны. Эдди дурно. Плотный ужин, который симбиот заглотил в одну наглую рожу, подступает к горлу тошнотворным комком. Каждый раз, когда Веном выключает Эдди, самостоятельно отправляясь полакомиться, Брок даже не пытается гадать, чего эта паскуда опять нажралась.
Эдди чувствует привкус крови на языке и горькую желчь. Кажется, это была печень. Очевидно, бедняга долго мучился — наверняка испытываешь не самые приятные ощущения, когда остаёшься подыхать с дыренью в животе, любуясь на отсутствие одного из органов.
Эдди накрывает лицо ладонями, силясь удержать поглощённую Веномом гадость в желудке. Ему же будет хуже, если приступ тошноты возьмёт верх. Проснётся нечеловеческий голод, прогрызающий себе путь наружу знакомыми клыками, острыми, как бритва.
Голод — мощнейший катализатор. Стоит Броку проигнорировать зов обострённых инстинктов, как Веном, довольно щерясь, выползет на волю, подавляя Эдди, ослабляя Эдди, выключая Эдди.
Но винить симбиота в пользовании его бессознательным состоянием Брок не может. Не хочет. Не считает нужным. Это ведь, наверное, тяжело сносить такую муку. Грешно обладать клыкастой пастью и смертоносной силой и не пользоваться ими.
— Нахлебник, — обессиленно вздыхает Эдди, переворачиваясь на спину. Сбивчивый неравномерный перестук сердца шумит в висках. Веном там что, проворачивает очередные эксперименты с его телом? Подлец. — Что, даже не пообещаешь вспороть мне брюхо изнутри?
Воздух в душной комнате вибрирует только от орущей за стенкой музыки и рёва моторов за окном.
«Ну и чёрт с тобой», — равнодушно думает мужчина, устраиваясь поудобнее.
Эдди накрывает голову жёсткой подушкой. Слипаются глаза, дыхание постепенно выравнивается. Громыхание в соседней квартире становится чем-то далёким, звуки кипящей вокруг жизни сливаются в сплошную какофонию, остаются где-то на периферии сознания.
Эдди четвёртый раз за последние два часа проваливается в сон. Брок хмурится, крылья носа трепещут, когда он сбивается с неслышного дыхания на шумные прерывистые вдохи — в голове творится чёрти что. Снится откровенный бред, который он даже осознать не может. Мужчина инстинктивно прижимает к себе подушку в надежде скрыться от тянущей в затылке смутной тревоги.
Из дымчатой удушающей мглы сна на него немигающе пялятся два знакомых глаза, затянутых белёсой поволокой.
Глубокий утробный рык вспарывает ледяную тишину подсознания, отпечатываясь звоном в костях.
Эдди просыпается с собственным воплем, бьющим по ушам, и с оглушительным грохотом приземления на жёсткий пол. Несколько секунд он бестолково не может сообразить, где находится. Покачивается на коленях, словно впавший в транс, и стеклянным взглядом впивается в стену напротив.
Дом. Точно. Он дома. Он снова проснулся от буянства грёбаного симбиота, решившего оставить его без нервных клеток наедине с бессонницей. Ещё и заныкался куда-то и отстранённо молчит. Пожалуй, не пребывай Эдди в состоянии, близком к тупой бесконтрольной ярости, он бы насторожился. Вряд ли что-то может заткнуть Венома так просто.
Короткий взгляд на часы вносит поправки в его настроение. Эдди в бешенстве. В этот раз дрёма длится всего двадцать пять минут. Двадцать пять!
Он. Прикончит. Эту. Мерзкую. Липкую. Лужу.
— Веном! — воет Брок. Всклокоченный, опухший после нездорового беспокойного сна, он тяжело поднимается на ноги и доползает до зеркала.
Симбиот напротив взирает на него молчаливо и без привычной ухмылки.
Эдди слишком зол, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
— Ты решил меня прикончить? — вскидывается мужчина, с вызовом вздёрнув брови. — Вторые сутки, зараза. Вторые сутки ты развлекаешься тем, что будишь меня несколько раз за ночь. Это несмешно!
Отражение в зеркале угрожающе поднимает морду. Брок не пасует. Эти взгляды из арсенала «подчинись-или-сдохни» знакомы ему так же хорошо, как постоянный животный голод, с упоением обсасывающий внутренности.
«Заткнись и иди спать, Эдди», — гулко отзывается темнота комнаты.
— Чтобы ты в очередной раз гаркнул мне в ухо, когда я засну? Катись знаешь куда? Паразит доморощенный.
«Я выпущу тебе кишки, неудачник, если ты сейчас же не захлопнешь пасть вместе со своими красными зенками».
Рокот доносится откуда-то из глотки. Эдди теряется, из чьей же конкретно — его собственной или Венома. Мрак, плотно сгустившийся вокруг, гулко рокочет в ответ. Значит, симбиота.
Брок утихает. Слишком уж болезненно ноет хребет — помнит, собака, нежную хватку симбиотовских лап. Нет уж, очередной экзекуции ему не нужно. Веном порой бывает убедительным, когда обещанные с три короба расправы исправно выполняются.
— Я думал, что ты обиделся, — роняет Эдди, покорно плетясь к кровати. Он имеет в виду дневную стычку, в очередной раз начавшуюся из-за камня преткновения («нет, Веном, нельзя просто так жрать его, сука!»). — Лужа мазута.
Неведомой силы толчок вынуждает с треском несчастной полки задеть стену. Эдди орёт в голос. Эдди на грани истерики, граничащей с отключкой. Бесит, бесит, бесит! Всё бесит! Чёртов Веном — номер один в списке раздражителей. Брок скоро копыта откинет от недосыпа, а этой заразе хоть бы хны.
— Хренов манипулятор! — злобно огрызается Эдди, и его же ладонь в отместку отвешивает оплеуху. Брок закатывает глаза, не скрывая усталого раздражения: — Кончай дурить, Веном. Жрать ты вроде не хочешь, убивать тоже. Дай поспать, мать твою!
«Не могу, — замогильно отзывается голос в голове, и этот измученный стон симбиота Эдди совсем не нравится. Да что там — у него мурашки по спине несутся табуном от этой смертельной тоски! Какого чёрта? Где привычные издевательские/разгневанные/восторженные нотки? — Что-то грядёт. Опасность».
— Не дури, — настырно повторяет Брок шёпотом (признаться, гнев как рукой сняло), но уверенности не ощущает ровным счётом никакой.
Если что-то пугает Венома, оно автоматически пугает и Эдди Брока.
Это аксиома. Уж что-что, но если паразит, по силе своей превосходящий пятьдесят человек спецназа, трусливо поджимает хвост, то Эдди не может не бояться вместе с ним. Когда щит, вросший в землю перед тобой, идёт расколами, уже мысленно прикидываешь, что скажешь Господу Богу на том свете.
Эдди думается, что они делят панику на двоих ровно пополам.
Присутствие Венома незримо и неощутимо до тех пор, пока он не даст о себе знать прямо или косвенно. Но это кажется только на первых порах. Спустя столько времени совместного существования Брок не может точно сказать, где кончается он, а где начинается симбиот. Вынужденные терпеть общество друг друга поначалу, сейчас они представляются ему слившимися воедино и неделимыми. Голод Венома — его голод: до хрипа адская боль в животе, мучающая паразита, невероятно остро отражается на Броке. Злость Венома — его злость: мозг весело машет на прощание ручкой и бессовестно смывается в круиз, сводя деятельность Эдди до первоначальных инстинктов «поймать-разодрать-успокоиться». Мысли Эдди — мысли симбиота: поначалу ему казалось, что паразит может лишь слышать их, но теперь он точно знает, что обрывки фраз, выбивающиеся из пёстрой канвы размышлений, определённо являются собственностью второго пилота. Голос разума принадлежит не то Веному, не то Эдди — тут уж он никак не может определиться, не ощущая рамок и не различая полутонов. А вот состояние эйфории у них стопроцентно одно на двоих: то ли это Веном жрёт чьи-то внутренности и урчит от удовольствия, отчего Эдди против своей воли наслаждается по обыкновению мерзким вкусом и тем, как тёплое мясо проваливается в бездонный желудок, то ли Брок с животной страстью вдалбливается в податливое тело безымянной блондинки, так что за спиной взвиваются в темноту чернильные отростки.
Страх им ещё не доводилось испытывать. Эдди бы нашёл это смешным, если не трясся так сильно.
Кусочки пазла складываются в целостную картину. Две чёртовых ночи Веном изводит носителя, не зная, куда деться от гложущего ужаса. Эдди осознаёт это, когда бросает взгляд на руки: конечности охватывает неконтролируемая мелкая дрожь. Брок спутал вредность, присущую симбиоту, с неистовой паникой. Так вот почему паразит подозрительно молчал и не язвил в ответ, как любит это делать.
Внезапно он осознаёт, насколько неестественная тишина стоит в квартире. Даже безумные соседи и чёртовы стритрейсеры снизили уровень шума до… нулевого.
Эдди ощущает, как волна тревоги подступает откуда-то снизу, из глубин всего его существа, накрепко сплетённого с Веномом, и прокатывается до макушки, перехватывая воздух в лёгких тугим морозным кольцом. Какого чёрта? Почему его аж колбасить начало от ужаса?
— Не потрудишься объяснить… нормально… Что происходит? — выдавливает Брок, проигрывая в отчаянной борьбе с испугом. Тише-тише-тише. Чего ты так струхнул, Эдди? Только потому, что разумное безудержно сильное существо внутри тебя не кажет носу из-за нависшей опасности, причин для которой вроде как и нет? Боже правый, тебя не довёл до сумасшествия кровожадный инопланетянин у тебя в мозгах и под сердцем, так ты рехнулся самостоятельно?
«Вот именно, Эдди, — раскатисто вещает голос, тянется чернильными нитями к сознанию, оплетает разум и пронизывает мысли. На удивление симбиот говорит вполне спокойно, хотя Эдди чувствует: приступ не опускает их. — Сам себя в могилу сведёшь. Я тут не причём».
— Да ты издеваешься что ли? — рявкает Брок, обессиленный, вымотавшийся, готовый забиться в угол. — Какого хрена тогда мы две ночи не можем поспать нормально?
Чего мы так боимся, Веном?
Эдди чувствует на клеточном уровне: вторая половина его готова дать вразумительный ответ, который вот-вот сорвётся с длинного языка.
Но Веном лишь бросает негромкое «иди спать, мой человек» и более не объявляется, свернувшись тёплым кольцом в районе печени.
Как заколдованный, Брок ложится на кровать и накрывается одеялом с головой. Он не может сказать точно, кто кого успокаивает — он Венома или же наоборот, — но факт остаётся фактом: дрожь оставляет в покое его измученное тело, сознание тонет в дрожащем мареве, и они оба проваливаются в некрепкий поверхностный сон.
***
Утром ему требуются титанические усилия, чтобы открыть глаза.
Веки наливаются свинцом, а тело едва ли слушается. Эдди оглашает комнату страдальческим стоном, сползая со смятой постели. Паршивенькое у него самочувствие. Будто бы похмелье отыгрывается во всю, но Брок прекрасно помнит, что не пил вчера.
— Я в очередной раз умираю? — хрипит он и прислоняется гудящей головой к прохладному окну.
«Пока нет, — моментально отзывается симбиот. — А если и будешь, то я всё улажу».
— Не утешил, — вздыхает Эдди с печальной улыбкой. Он скользит пустым взглядом по силуэтам высоток, темнеющим на фоне кроваво-красного рассвета, как вдруг воспоминания накрывают его оглушительным каскадом, сыплясь, как из рога изобилия. Эдди быстро берёт себя в руки и спрашивает тихо: — Ну и что это было ночью?
«Ничего такого», — следует невозмутимый ответ. Слишком туманно. Слишком неопределённо. Как будто таким тупым оправданием можно прикрыть истерику могущественного паразита.
Что же взбрело тебе в чёрную головёшку, Веном?
«Катись нахрен, Эдди. Мудила».
О как эмоционально.
— С добрым утром, наглая рожа, — мрачно хмыкает Брок, смирившись с тем, что конкретного объяснения он не услышит. Ну и чёрт с ним. Сейчас инопланетная гадость внутри него спокойна, как вулкан во время спячки. Если Веном безмятежен, то Эдди не о чем бояться.
Но почему-то мерзкое предчувствие полноправно поселяется в каждой клеточке тела. Наверное, именно это люди зовут интуицией. Брок привычно заливает кипятком дешёвый растворимый кофе, но внутри всё ревёт от бессилия перед неизвестностью.
Полноправный выходной он проводит дома в компании телека с бессмысленными передачами и Венома, приходящего в себя после ночного инцидента. Эдди погружается в какое-то отупляющее шоу, надеясь расслабить лихорадочно соображающий мозг и продемонстрировать симбиоту все прелести интерактивного телевидения. Выходит сносно. Брок лениво листает каналы, то заинтересовавшись походящим на цирк ток-шоу, то проваливаясь в дрёму под сюжет про мангустов. Пару раз Веном что-то спрашивает о творящейся на экране вакханалии, с тенью усмешки даже замечает, что «сожрал бы этих мохнатых тварей», когда бедный Рикки-Тикки-Тави под унылую речь диктора прощается с жизнью в пасти шакала. Эдди расплывается в расслабленной лыбе, растекаясь по дивану. Всё просто замечательно. Они с симбиотом замерли в хрупкой непродолжительной идиллии, возникающей каждый раз, когда они не разносят всё вокруг в приступе голодной агонии.
Это состояние баланса между человеческим разумом и звериной мощью даёт надежду. К полудню Эдди кормит и себя, и паразита заветренным салатом, придя к мысли, что всё приходит в норму.
Через час паника вцепляется ледяными ручонками в горло и душит, душит его, будто они в эпицентре стихийного бедствия. Брок забивается за спинку дивана, мелко и часто хватает воздух, как побитая псина, и пытается достучаться до Венома. Эдди до усрачки страшно. Паническая атака пинками под рёбра выбивает из него поскуливания и дерущие глаза слёзы. Он не знает, чего надо бояться, не знает, от чего нужно бежать, но первобытный ужас, запустив цепную реакцию в самом нутре, с первой космической раздирает в клочья.
— Веном! — надрывается Брок и царапает ногтями кожу на груди, словно бы пытаясь вытащить симбиота наружу. Вдох-выдох, вдох-выдох, делает себе первоочерёдную установку Эдди. Черта с два; дышит он с трудом, буквально отвоёвывая каждый вздох у испуга.
Ну что, что опять стряслось? Что происходит?!
— Ве-ном!
«Эдди!»
— О боже, мы не сдохли! — орёт Брок. Сердце тарабанит в грудной клетке, грозясь разорваться сейчас же. Возвращение блудного сына не приносит должного облегчения; Эдди колошматит дрожь от смутного понимания, что Веном нихрена не спокойнее его.
Панические атаки у них тоже одни на двоих — невыносимые, неумолимые, уничтожающие любые мысли о собственной неуязвимости.
— Что это?!
«Я не знаю!»
— Ты не знаешь?!
Эдди до крови кусает себя за костяшки пальцев. Приди в себя, твою мать, мысленно верещит он. Нужно очнуться. Нужно взять себя в руки. Да какой там, когда у Венома — голос хуже, чем у него самого?
У Венома чернильные сгустки в кокон хватают их сердце, приказывая: кончай истерить, ублюдок!
Да вот только всё бесполезно, потому что сгустки эти истончаются и слабеют — Эдди с ужасом ощущает это, будто Венома ластиком стирают с позвоночника, отдирают от извилин, выковыривают из сердца, но ничего поделать с этим не может.
— Что же ты?..
— Э-д-д-и!..
Мысли заполняет непроницаемая тишина — противоестественно для симбиота. Брок задерживает дыхание, покуда лёгкие не начинает драть огнём.
С новым вдохом он не чувствует привычного единения с Веномом. Эдди вообще ничего не чувствует, кроме того, что паника идёт на спад, вместе с собой высасывая любые знакомые ему черты присутствия паразита.
Брок осторожно сжимает кулаки, не ощущая за ними притаившейся силы. За мышцами пресса не растекается вечно зудящий фоном животный голод, в голове не гудит второй голос.
Эдди до боли, до одури пусто наедине с самим собой и своим слабым человеческим телом без родного ощущения симбиотовского присутствия.
— Веном?.. — шепчет он, наперёд зная, что не услышит ответа.
Что случ...
Брок заходится в приступе кашля: глотку что-то царапает изнутри. Эдди близок к тому, чтобы выхаркать внутренности. Выпучив глаза, он крепко прижимает к кривящемуся рту слабую ладонь.
На вспотевшей коже остаётся чёрная пыль, похожая на прах.