Саше едва исполнилось тринадцать. У нее две небрежно заплетенные косички и широкая улыбка на детском лице.

Родители держат ее за руки — такое даже раньше было редкостью, но сегодня важный и, пожалуй, самый счастливый в ее жизни день. Самое светлое воспоминание, которое спустя годы захочется стереть из памяти, не оставив в душе ничего человеческого. Но пока она с нетерпением слушает противный звук тормозящего поезда.

Стоит увидеть родное лицо, как Саша вырывается из послушно ослабевшей хватки и бежит сквозь толпу, чудом ни в кого не врезавшись. А потом попадает в крепкие объятья брата, сжимает ткань кадетской формы и вдыхает запах обыкновенного мужского парфюма, мало отличающегося от отцовского. Чувствует как ноги отрываются от земли, но совсем не боится.

Они разрывают объятья, Леша треплет сестру по макушке, чем портит и без того неаккуратную прическу, и получает тычок в бок и недовольный взгляд зеленых глаз. У него не такие — карие, как у мамы, только теплые, не потому что оттенок более желтый, а потому что смотрит он добрее. Сама мама так смотрит только на сына и иногда на мужа, а Саша, как бы ни старалась быть лучшей дочерью, получает лишь холод, и редкую, будто вынужденную, заботу.

Зато ее любит папа. Она все еще помнит, как сидит на плечах его огромная потертая кожаная куртка, как колются его щеки, как он шутит и как смеется. Ему-то она нужна.

Именно эта мысль вдребезги разбивается, когда она, спустя несколько жалких недель, сидит на кровати, смотря в одну точку невидящим взглядом. В комнату заходит Леша, садится рядом и прижимает к груди темноволосую макушку. Саша плачет, странно, почти беззвучно и бесслезно. Будто и не плачет вовсе.

- Мама опять пьет? - спрашивает, когда осознает, что возможность говорить без противной икоты вернулась.

- Ей сейчас тяжело, - дежурно отвечает брат. Он говорит это постоянно, заезженной пластинкой, ему больше нечего сказать.

- Она говорит, я виновата. Почему?

- Ошибается.

- Нет, - девочка мотает головой, - почему она так говорит? Я знаю, что я ни при чем, я пыталась ей доказать, я все время пытаюсь, почему она не видит? Почему не любит?

- Она любит тебя, Саш, просто…

- Ей сейчас тяжело. Ей всегда тяжело. А мне?

Это звучит так эгоистично в ее понимании, но так честно и искренне. Она входит в подростковую жизнь с потерей, но с первым осознанием собственной боли. Но она все еще хочет сделать хоть что-то, чтобы мама была счастлива.

Саше исполняется пятнадцать. Мама пытается найти замену погибшему мужу среди мужчин из нового контингента. Они, конечно, не похожи, но и она уже не та, что раньше. Саша давно не маленькая наивная девочка, откуда берутся дети знает, но слушать до тошноты порнушные стоны из маминой спальни ей противно. Ей отвратительны разговоры сверстников — перешептывания девочек и сальные шутки ничего не понимающих мальчиков. Слово «секс» она даже вслух произнести не может.

Потом появляется отчим. Он ужаснейший из всех мужчин, побывавших в этой квартире, у него вываливающийся из резинки штанов пивной живот, потные руки и злые глаза. Саша ни от кого не чувствует такую страшную ауру вперемешку с перегаром. Она не понимает, как после отца в жизни матери мог появиться такой мужчина.

Он живет с ними в одной квартире, ест за одним столом и чувствует себя хозяином. Пьянок и сомнительных гостей становится больше. Драки, заливаемые алкоголем и постоянные вызовы полиции. Носители погонов смотрят на несовершеннолетнюю девочку и уходят, пожав плечами или прихватив с собой кого-то из компании. Им все равно. Саша по глупости радуется, наслушавшись рассказов Леши о том, что ее могут забрать.

Она ненавидит отчима всей душой. Когда у мамы появляются отвратительные желтые гематомы и когда брат долго прячет синяк под глазом. Она злится, но ничего не может сделать. Разъяренно движется в сторону двери, но останавливается — страх одерживает победу в ее голове.

Отчим - не та девчонка из параллели, с которой они валялись по полу в школе и не настойчивый парень из соседнего двора, получивший от нее в челюсть за свист вслед. Он больше, сильнее и злее, если даже Леша ему противостоять не смог.

А потом он шлепает ее по ягодице. Она терпит, молчит, делает вид, что ничего не случилось. Она занимает место на верхнем ярусе кровати, просит брата чаще оставаться дома. Она предотвращает одну беду, но если не страдаешь ты — должен пострадать кто-то другой. Гребаное равновесие донельзя несправедливой жизни.

Саша режет зачерствевший хлеб, надеясь потом найти в холодильнике что-то для бутербродов. Слышит тяжелые шаги и хриплое дыхание, понимает, кто зашел на кухню, и замирает в напряжении. Молится, чтобы он просто взял то, что ему нужно, и ушел, не обратив на нее внимание.

Но он обращает. Впервые так, как она больше всего боится. Прижимает девушку к столешнице, слюнявит шею вместе с волосами, шепча что-то неразборчивое в пьяном бреду, и лезет потными руками под футболку. Саша разворачивается, не выпуская из рук нож. Сначала удивляется ощущению в руках, будто бытовой прибор входит во что-то мягкое, а потом понимает. И, сама от себя того не ожидая, проворачивает.

Осознание приходит, когда грузное тело с грохотом валится на пол, а на кухне появляется заспанный брат. Увиденное его не успокаивает — Саша сжимает в кулаке нож, с ее дрожащих рук мерно капают красные капли, а в глазах — ужас и застывшие слезы.

Она хочет стать врачом. Спасать жизни. И она убила человека.