«Моя дорогая...»

Нет, не годится! Никакая она мне не дорогая!

«Моя уважаемая...»

А за что ее уважать? За то, что вчера дала мне леща?

«Моя непокорная...»

Если напишу так, то поймет неправильно.

«Моя...»

А с какой стати она — моя?

Моя...

Я ли виноват, что она заманила меня в свои сети?

Покусывая кончик пера, я улегся на лавку. Дурманящий аромат растопленного воска в подсвечнике всегда действовал на меня как снотворное. Но сейчас мне не хотелось спать. Ведь я впервые за свои две с половиной сотни лет, наконец, вспомнил, как и почему оказался здесь, в винном погребе, обреченный на изоляцию от солнечного света до конца своих дней.

И хотя прежде, будучи простым человеком, я обожал вино до одури, ставши бессмертным и запертым внутри помещения, кишащего всеми сортами моего любимого напитка, я возненавидел его пуще жизни. Дни, месяцы, годы, века напролет я только и делаю, что вдыхаю этот запах. Этот — и еще один.

А все из-за нее...

Из-за моей...

Да-да, Бледная Леди, это я о тебе.

Это ведь ты сделала меня своим цепным псом, который должен сторожить все эти проклятые бочки с вином и нападать на тех, кто осмелится проникнуть в погреб. Зуб даю, тебе совершенно не нужны были мои чувства. А ведь когда мы только встретились — что, кстати, тоже произошло здесь, — ты показалась мне совершенством. Даже несмотря на свой весьма и весьма преклонный возраст. Ума не приложу, как тебе удалось охмурить меня, шестнадцатилетнего юнца, который еще в детстве зарекся, что ни за что на свете не спутается с «бабой старше него»! И правда, как, Бледная Леди, как?

Я был прекрасным вором, способным облупить любую жертву, и не менее прекрасным лучником, поражающим серебряной стрелой любую нечисть...

А вот тебя — не смог.

И теперь жестоко расплачиваюсь за это, бессмысленно лежа на лавке в ожидании новой порции ни о чем не подозревающих взломщиков. Эх!.. Были воры в наше время — не то, что нынешнее племя... Никакой хватки, никакого хитроумия! Даже Серый Лис — и тот был как-то убедительней. А ведь я уже и его пережил.

Я страшно одичал. Животные инстинкты вроде жажды адреналина, крови и зрелищ просыпались во мне только во время прихода незваных гостей, и удовлетворение соответствующих потребностей зачастую не приносило мне никакого наслаждения, но зато казалось вполне сносным способом весело провести время, так как я был готов трижды помереть со скуки — именно со скуки, а не от недостатка крови на зубах.

Я снова принял сидячее положение и занес руку с пером над мятым клочком бумаги. Ах, кажется, навыки письма еще не растеряны...

А, собственно, о чем я хочу написать?

«Моя...»

— Ш-ш! Не топай так громко! — послышалось где-то за тяжелой дубовой дверью, и я готов был поклясться, что мое небьющееся сердце чуть не подскочило в предвкушении веселья.

— Не топай сам, идиот! — буркнул кто-то в ответ.

Я беззвучно захохотал. Какие глупцы! Думают, что их никто не услышит? Что ж, скоро моя очередь выходить на сцену.

За дверью началась какая-то возня, и я невольно замер на месте. Обычно воры не церемонились и с размаху выдалбливали эту дверь; я уже замучился каждый раз менять на ней петли. Да и запах какой-то подозрительный.

— Ты кого идиотом назвал, дурачина?

— Дурачина? Ха, да твои комплименты мне как осиновый кол в сердце!

Тут я слегка опешил. Впервые слышу, чтобы кто-то из грабителей так выражался. Что-то здесь нечисто. А может, я просто схожу с ума?

— Принюхайся. Это точно он.

— А что, если это ловушка?

Ух ты, какие догадки! Давненько я не встречал таких смышленых ребят!

— Ну, если только это не какой-нибудь другой вампир...

Ась?!

— ...тут прячется.

АСЬ?!

Честное слово, я ими восхищаюсь. Но как они поняли?

— Ты хорошо начистил серебро?

— Ага. Мой клинок сверкает так, что всякая нежить сдохнет, лишь взглянув на него.

Так-так. Надо быть начеку. Но следующие слова меня просто добили.

— От нежити и слышу. Смотри же, сам будь осторожнее.

Так вот почему они почуяли меня! Жаль. А ведь было бы весело погонять их по погребу, пока не выбьются из сил и сами не поползут в руки ко мне или моей — моей?! — госпоже.

— Ну, в любом случае, мы будем равны.

— Согласен, дурачина.

— Да иди ты!..

Тут я не выдержал. Наверное, ждал слишком, слишком, слишком долго. Я, значит, не выдержал и, предусмотрительно зажмурив глаза, сам распахнул дверь.

Я сделал это так резко, что здорово двинул ею по незваным гостям. Но те устояли на ногах и, конечно же, направили свое оружие на меня.

— Ты...

Услышав звук бьющегося о пол клинка, я приподнял веки. Несколько минут прошли в полной тишине. Мы стояли и в упор разглядывали друг друга, пока у нас не зарябило в глазах. А затем...

— Это правда ты?

А это правда... они?

Ком застрял у меня в горле, и я чуть не расплакался. Это же мои друзья — друзья детства!

Левые кисти их рук были окровавлены.

Кто посмел обратить их в нечисть? За что?!

— Ребята, вы... — Я потерял дар речи от внезапно нахлынувшей тоски; вся моя напускная веселость сразу сошла на нет.

Они не проронили ни слова, только молча и как будто с неверием смотрели на меня. Я думал, что уже никогда не увижу их. Последний раз наша встреча состоялась, когда мне было девять. Тогда мы, валяясь на влажной от росы траве и балдея от прохлады осенних солнечных лучей, взахлеб обсуждали наше будущее. Один хотел стать выдающимся алхимиком и найти средство, дарующее бессмертие, другой — Клинком, постигшим технику усмирения стремящихся к разрушению клеток тела путем многочисленных медитаций... Так или иначе, все сводилось к поиску злополучного бессмертия, которого в итоге мы глотнули сполна.

Я же хотел поскорее покончить с операцией по освобождению Сиродила от Мерунеса Дагона, помогать нищим (чем и занимался в Гильдии воров), а еще — жениться на той, в кого был влюблен чуть ли не с малых лет. Ох, как я этого хотел!

— Ребята, — повторил я и протянул к ним руки. Мне безумно захотелось поскорее обнять их.

— Мы искали тебя два столетия, — сказал один. — Какое счастье, что поиски наши увенчались успехом.

— И теперь мы навечно будем вместе, как в старые добрые времена, — подхватил другой.

Лица их оставались непроницаемы, но невероятно теплый, в противовес ледяной вампирской коже, тон голоса словно бы мгновение за мгновением оживлял мое застывшее сердце.

— Позвольте мне... — начал было я, делая шаг навстречу товарищам.

— Нет уж, позволь мне, — раздался позади ребят до боли знакомый кровожадный голос.

И тут я увидел, как по груди старшего начало расползаться багрового цвета пятно. Оно становилось все больше и больше, а я все пялился на него, как дурак, и совершенно не обращал внимания на торчащий из груди младшего серебряный кол, которым Бледная Леди проткнула моего товарища со спины.

— Время спать, мальчики, — прокаркала старуха. — Сладких снов.

Друзья пали замертво; никто перед смертью не издал ни звука. И именно в эту минуту я осознал, что произошло. Черствость моя, порожденная апатией ко всему в этой винной тюрьме, исчезла. Я словно очнулся от мертвого сна.

— Ты что творишь?! — набросился я на стерву, не помня себя от ярости. — Ведь они мои единственные!.. Как ты посмела?! Ненавижу! Проклятая старуха, мразь, гадюка, кровопийца! — И голыми руками схватил ее за шею.

Она не сопротивлялась.

— Что? — бросила она мне в лицо, грязно ухмыляясь. — Придушить меня вздумал? Я не против. Слишком долго я жила с одной лишь мыслью: ску-у-у-учно... А сегодня мне было скучнее, чем всегда.

Я вздрогнул. Скука! Вот что двигало ей все эти годы. Скука.

— Угадай, кто обратил твоих дружков, — издевалась она. — Да-да, это была я! Ты же знаешь, одни и те же люди и вещи со временем надоедают, вот мне и пришла в голову мысль позабавиться.

Я — единственный, кроме них, кого она когда-либо обращала. И, как несложно догадаться, для весьма известных целей, помимо охраны погреба.

— Ненавижу тебя, — в бессильной злобе прошептал я. — Убийца.

Скука двигала и мною, просто я никогда не хотел себе в этом признаться. Все время бессмертия, до сегодняшней ночи.

— Убьешь меня — сам станешь убийцей, — глумливо прохрипела Бледная Леди.

— Плевать. Да и потом, ты мертва уже давно.

Хватка на ее шее стала сильнее; скрюченная рука с серебряным клинком дрогнула, но так и не поднялась на меня.

А старуху я все же придушил. Заколол лезвием, которое она обронила, и вволю поиздевался над ее мерзкой оболочкой.

Давно мечтал это сделать.

Сердце было готово разорваться от тоски и печали, как только я бросал взгляд на бездыханные тела своих верных друзей. Чем они провинились? За что их убили? Тоже — со скуки?..

В одной из подземных тюремных камер, что находились неподалеку от погреба, я обнаружил две повязки — порванные и растоптанные. Однако сквозь разводы грязи на удивление отчетливо проступали выведенные от руки инициалы.

Наши инициалы. Меня и моих ребят.

Мы обменялись ими еще в детстве, намертво пришив к запястьям, в залог вечной дружбы. Видимо, Бледная Леди сорвала их силой.

Тогда-то я и понял все.

Чары, которыми она околдовала меня когда-то, испарились после ее смерти. Ко мне вернулось множество утраченных воспоминаний, и до меня вдруг совершенно неожиданно и совершенно не к месту дошло, что письмо, которое я так старательно пытался написать, адресовалось вовсе не ей.

***

Несмотря на значительное облегчение, гнетущее чувство утраты близких людей преследовало меня все последующие годы. Даже когда я, скрываясь в тени деревьев днем и несясь во всю прыть ночью, достиг оставленного мне в наследство еще в мои шестнадцать лет убежища под названием Глубокое Презрение на окраине Лейавина и исцелился от вампиризма, чувство это пульсировало в унисон с моим сердцем, что вновь забилось в груди.

В этом мире остались лишь две вещи, которые согревали мою душу. Первая — служение беднякам. За те двести с лишним лет, которые я провел в винном погребе, их количество почти не убавилось, и я понял, что обязан сделать все, чтобы им жилось легче. Более того, я возглавил новую Гильдию воров, унаследовавшую традиции той, что руководствовалась идеями Серого Лиса.

Вторая — моя юношеская мечта, которую я, наконец, осуществил.