«Моя навеки единственная.

Моя, моя, моя.

Да! Я бесконечно, пока живу, буду повторять эти слова. Потому что знаю, что мы принадлежим только друг другу.

Я верю, что мы еще встретимся. Человеку, который пишет это письмо, не удалось увидеть тебя вновь до того, как он обрел гнетущее бессмертие. Мне больно от того, как мучительно долго мы жили порознь. Я знал тебя еще маленькой. Мы только взглянули друг на друга, а я уже понял, что навсегда связан с тобою. Чудо ли это? Думаю, что да, ведь я не забыл тебя даже после адских дней апатии и скуки, в которые окунулся по уши, став жертвой так называемой Бледной Леди — вампира. Возможно, тебе доводилось слышать о ней. Я несказанно счастлив, что мне удалось исцелиться и вновь стать человеком. А главное — сохранить свои чувства к тебе.

Я страшусь нашей встречи. Ведь ты теперь куда старше меня, быть может, уже при смерти, а я — все такой же подросток, которому еще только предстоит пожить нормальной, человеческой жизнью.

В то же время я как никогда желаю нашей встречи. Ведь я по-прежнему люблю тебя. Люблю. И уже не как наивный мальчишка, а по-настоящему. Даже если годы бессмертия стали помехой на нашем пути, — я никогда тебя не забуду.

Мы обязательно встретимся, моя Н.»

— Встретимся, — прошептала она, прижимая к груди письмо; к горлу подступил ком. Воспоминания из детства оказались куда ярче, чем она могла себе представить. — И почему ты решил, что наша встреча состоится не иначе как только на том свете? Идиот несчастный. — Слезы градом полились из глаз. — Раз тебе удалось исцелиться, то и я найду способ.

На кладбище была только она, пришедшая навестить могилу своих родителей. Вот уже более двухсот лет она наведывается сюда, и всегда лишь в то время, когда спят живые. Письмо она нашла на крыльце своего дома. Ночь стояла тихая и безлунная, но девушку это нисколько не трогало. Днем выходить еще опасней. Лицо покроется кровавым потом, по телу пойдут ожоги, и ей останется от силы пять минут.

— Конечно, — проговорила она, прикрыв глаза, — я найду способ. Я хочу вернуться к жизни. И к нему — тоже.

— Найдешь, моя Н, — прошелестел позади чей-то голос, и чьи-то теплые руки почти невесомо опустились ей на плечи. Девушка замерла, не смея даже вздохнуть. Если это мираж, то пусть он никогда не исчезнет. Голос, между тем, был очень знакомый — неужели детские воспоминания так сильны? — и до безумия приятный. — Да, я идиот. Но отныне я не могу назвать себя несчастным.