— Сугуру! Дела!
— Дела подождут.
Он мурлыкнул, довольно щуря свои золотистые глаза, как пригретый на солнце кот.
Щупальца, такие холодные, скользкие, ловкие и мягкие скользили по телу, иногда впиваясь присосками, от которых оставались ярко красные следы. Боль от этой хватки прерывалась удовольствием, когда его губы касались чувствительных сосков. Или же же когда одно ловкое щупальце двигалось в вагине, надавливая на стенки мягко мягко.
У Нами глаза закатились, большой палец Сугуру надавил на клитор.
— Н-но…
— Тс-ссс. Всё хорошо.
Сугуру утягивает её в поцелуй, рисуя большим пальцем круги — медленно, ритмично. Но иногда он давил настолько сильно, что Нами выгибалась в спине и неловко ёрзала бёдрами, пытаясь уйти от стимуляции.
Где-то на фоне были слышны мужские стоны, слух ласкавшие подобно песне.
Сатору извивался не хуже Нами, сжимая песок пальцами. Щупальца Сугуру скользили и по его телу, особенное внимание уделяя чувствительной щели и открытому члену. Одно из щупалец проникало внутрь, в то время как другое плотно обвилось вокруг члена, медленно и методично накачивая его.
В те мгновения, когда удавалось сфокусировать взгляд, Нами могла рассмотреть его получше.
Увидеть, как на бледных щеках Сатору расцветает яркими пятнами румянец, как искажаются черты его лица в удовольствии, блаженстве, как дёргаются плавнички на его голове…
Сатору стонал и извивался на песке как самая последняя шлюха и, уверена Нами, совершенно этого не стеснялся. Смотрел на неё мутным взором, пока в глазах его расширялись острые зрачки, напоминая теперь тёмную лужу.
Нами уверена, что не отставала от него.
Попытки удержать здравомыслие ничего не давали — Сугуру умело их обрывал.
— Посмотри на него, — шепнул ей Сугуру на ухо. — Как он наслаждается. Бери пример с хороших мальчиков.
Это было соблазнительно.
Просто поддаться своим тёмным страстям, забыться в удовольствии, позволяя Сугуру получить то, чего он так хочет — пустые головы, извивающиеся тела и стоны.
И, конечно, никаких напоминаний о «работе».
Только сейчас.
— Как же, хороших… — она фыркнула, раздвигая ноги шире.
Сугуру усмехнулся.
— Иногда он хороший.
Вот именно! Иногда!
Нами шумно выдохнула, когда внутри неё начало извиваться щупальце.
— С-сугу!
— Люблю тебя.
Сугуру быстро чмокает её в губы и обращает внимание на Сатору — такого хорошего, покорного мальчика.
— Ты такой молодец, — томно шепчет Сугуру, оставляя нежный поцелуй на его макушке.
— Я люблю тебя…
Сатору срывается на крик, когда щупальца ускоряют движения.
Он бьётся, как — хах — выброшенная на берег рыба, издавая самые пошлые, самые грязные стоны из всех, которые только слышали люди. Но даже это звучит, как нежное журчание ручейка в погожий летний день.
Этой серене только в опере выступать.
Сатору ругается матом, — от Нами научился! — ударяя сжатой в кулак ладонью по песку, когда кончает. Из его члена тонкой, белой струей льётся сперма. Удивительно много спермы.
Нами смотрит на это завороженно.
Красиво.
Сатору дышит тяжело, разваливаясь на песке, едва отодвинувшись от белых пятен спермы. Его хвост едва дёргается, после чего он обмякает, довольно двигая плавниками. Счастливый, опустошенный, удовлетворённый.
Сугуру улыбнулся, переворачивая его на спину.
— Ты хорошо справился, родной.
Сугуру поудобнее перехватывает Нами. Щупальца обвиваются вокруг колен, задирая её ноги вверх так, что мышцы опалило болью. Ненадолго. Ровно до тех пор пока щупальце не покинуло её вагину, сменяясь на головку члена.
Нами поняла, что её заставляют насадиться на Сатору.
Прошло всего ничего, — пара секунд! — как он был в «боевой готовности».
Сатору сжал её бёдра пальцами, едва задевая кожу острыми когтями, улыбаясь ей совершенно невинной, ангельской улыбкой. Так и не подумаешь, что он кончил только-только.
Сугуру опускал её медленно, позволяя привыкнуть к размерам Сатору. Одного щупальца, способного менять форму, подстраиваясь под различные отверстия и щели, было недостаточно, чтобы растянуть её под размеры русалочьего члена.
Нами откинула голову, всхлипывая.
Сатору заполнял её без остатка.
Щупальце скользнуло между её ягодиц, начав вторгаться внутрь.
Они двигались медленно. Сугуру осторожно, плавно приподнимал и опускал её на член, одновременно с этим двигая щупальцем в её заднице и… Ох…
Во рту Сатору.
Русал глухо стонал, позволяя щупальцу пробираться глубже, превращая это в «глубокий минет». Было видно, как щупальце двигалось внутри горла Сатору. Глаза его закатывались, по подбородку текли слюни, а на щеках упрямо держался румянец.
Нами наблюдала за этой картиной с жадностью человека, которому с небес свалился чистый оазис, наполненный водой — такой свежей, такой вкусной… Сатору, пошлый, покорный, послушный Сатору, принимающий щупальце внутрь, был её водой.
Оазисом, питающим её.
Нами провела пальцами по его подбородку, сильнее размазывая слюни.
Под мужскими взглядами она засунула испачканные в слюне пальцы себе в рот, посасывая их, от чего грудь стиснуло стыдом. Глаза у Сатору расширить до размера круглых блюдец. Он дышал тяжело. Грудная клетка вздымалась быстро, резко…
— О, милая… — простонал ей на ухо Сугуру.
Как грязно.
Сугуру сам отрывает её пальцы ото рта, но только затем, чтобы повернуть её голову и затянул в поцелуй. Его язык, чуть длиннее, чем у людей, по-хозяйски проникает в её рот.
Нами издала приглушенный стон.
Сатору наблюдает за ними жадно, прикладывая все усилия, лишь бы не отвлечься, но это невозможно. Его глаза застилали слёзы удовольствия, которые скатывались по вискам вниз, обращаясь жемчугом.
Движения ускорились. Сугуру стал насаживать Нами на член быстрее, вместе с этим увеличивая интенсивность движений щупальца в заднице.
Сатору довольно промычал, смаргивая слёзы.
— Вы такие хорошенькие, — Сугуру приложил ладонь к своей щеке. — Для меня.
Пальцы Сатору на округлых бёдрах Нами сжались сильнее, острые когти впились в кожу, оставляя неглубокие царапины, из которых потекла кровь. Раны эти сойдут быстро, не оставив и следа, как сойдут следы от присосок и синяки.
Мелкая боль не способна разум прояснить, сорвать пелену наслаждения. Удовольствие устилает рассудок подобно мягкому, тёмно-зелёному мху, расползавшемуся на деревянных досках богом забытого дома.
Дыхание Нами становится частым-частым, как у загнанного животного, когда она падает с обрыва. По позвоночнику, от верха до самого низа, будто бы ползут разряды электрического тока, от которых мышцы судорожно сжимаются.
Сатору вновь издаёт глухой стон, выпуская щупальце изо рта.
— Бля… — выдыхает Нами, сморгнув мутную пелену, стоящую перед глазами.
Покрасневшие губы Сатору выглядели так, будто бы требовали хорошего, добротного чле…
Нами склоняется, затягивает его в поцелуй.
Ощущение чего-то горячего, текущего внутрь как из рога изобилия, вызывает на глаз слёзы, которые Сатору утирает окровавленными пальцами.
Когда из неё вытащили всё, что вытащилине ошибка, мышцы ещё продолжали сжиматься.
Пусто, пусто, пусто…
Сугуру чмокает её в висок, а Сатору в нос, после чего укладывается на песке, чуть дальше излившихся на песок выделений. И притягивает к себе Сатору с Нами, позволяя устроить голову на своей груди.
Это неудобно.
Грудь у него твёрдая, шея начинает болеть, а голова то и дело пытается упасть, но Нами всё равно лежит. Сугуру даже не дёргается из-за плавников Сатору, которые царапают его грудь.
Нами лениво гладит Сатору по руке, позволяя усталости накрыть с себя с головой.
— А нас, между прочим, дела ждут… — ворчливо бросает она.
Сугуру смеётся, а Сатору кривится.
Сатору ненавидел работать.
Даже если вся его работа заключалась в том, чтобы выглядеть перед журналистами или любопытными людьми заботливым мужем и отцом. Ему для этого даже притворяться не надо было, просто немного приоткрыть завесу тайны на свои семейные отношения.
И, вообще-то, Сатору нравилось быть звездой.
Он неожиданно хорошо смотрелся на телеэкране.
И всё же Сатору часто капризничал, кривился вне объектива камер и жаловался, что он, видите ли, сильно устаёт.
«Я муж и многодетный отец!».
Сугуру со своей «ролью» справлялся лучше, очаровывая всех спокойной, блаженной улыбкой, мягким, как бархат, голосом и неожиданной учтивостью. Он умело изображал из себя джентльмена, вышедшего из прошлого века. Того, кто открывает перед леди двери, подаёт руку, отодвигает стул…
А вне человеческого общества — Нами исключение — не забывал напомнить, как сильно ненавидит этих обезьян.
«Они воняют! И кричат! И гадят!».
Кота в мешке удержать не удалось. Информация о новом виде и, конечно, беременности Нами вылилась в средства массовой информации, из-за чего роды — тяжёлые, болезненные — проходили во внимании чуть ли не всего мира.
И, конечно, им стоило изображать приличную, близкую к человеческой семью, создавая приятный образ.
Это помогло.
Люди — во многом дети и подростки — начали романтизировать образ «подводного народа», мечтая о своём собственном принце или принцессе из океанских глубин.
Мода на русалок только набирала обороты.
Не все их приняли.
Некоторые люди — в основном, постарше или сектанты, затесавшиеся к нормальным религиозным — кричали о страшном извращении, грехе, мерзости, воле божьей, а так же допускали абсолютно расистские высказывания в сторону нового вида, Нами и ребёнка.
«Ты — межгалактическая шлюхаСимпсоны. Маленький домик ужасов на дереве 9!».
В интернете шёл настоящий holy war.
И как бы Сугуру с Сатору не хотели скрыть своих мальков, они все равно стали достоянием общественности, но, к счастью, играли большую роль в том, чтобы создавать образ приятной, любящей семьи.
Им, конечно, никто не покажет тех людей, которые желали смерти всему их виду.
К большому огорчению — и горящим жопам — ненавистников других рас, новый вид признали разумным и, соответственно, дали им человеческие права. Не во всех странах, но в большинстве цивилизованных, впереди которых были Соединённые Штаты Америки.
Первое время родители Нами были близки к инфаркту.
Отношения дочери с рыбой и «кальмаром» пугали их куда больше, чем наличие в зятьях иностранца.
Процесс принятия был долгим. Всё началось с криков, ссор, истерик, слёзы матери и надрыврой мольбы оставить «этих», зажить нормальной жизнью. Они тяжело приходили к идее того, что с этими существами надо познакомиться поближе. И после этого знакомства ещё долго смирялись, предпринимали попытки познакомить Нами с людьми.
До сих пор нельзя сказать, что они полностью приняли эти отношения, но уже не истерили.
Прогресс!
Тоджи сдался в самом начале.
— Это твоя жизнь.
Но зато из него вышла потрясающая няня, которого дети раздирали на части, пока их отцы — и мать — были заняты. Друг другом, журналистами или же фанатами.
Тоджи приходил ради Мегуми, Нами и её ребёнка.
Конечно, — нельзя его винить, — главным его интересом был Мегуми, при первой встречи с которым Тоджи мог только прокручивать в голове старые, кислотой проевшие дыру в грудине, воспоминания, в которых ещё была жива его жена.
Нами своими глазами видела, как эта помесь гориллы и киборга, стойкость которого сомнений не оставляла, пустился в рыдания, абсолютно уродливые, даже пугающие.
Пугающие, потому что к такому Тоджи нужно было привыкать.
В плане проявления своих эмоций — негативных — Тоджи был тем самым накаченным мужиком, который пробивал железные банки пальцами, а на завтрак и обед жрал сырое мясо, наверняка дубами вырванное из живой коровы.
Видеть его слабым непривычно.
Нами пришлось некоторое время бороться с разрушающимся образом, который существовал в её голове с самого детства.
И пока Тоджи проводил время с Мегуми, знакомился с ним, пытался узнать о его жизни в океане и старательно отводил глаза, делая вид, что ничего, ни о какой магии не слышал, на него вешали остальных детей. Младенчика, рождённого с щупальцами, — не оставалось сомнений, кто его биологический отец, — вешали на него же.
Ребёнок с рождения был объектом исследований и интереса.
По возможности Нами пыталась спрятать его от объективов камер, но, как и с приемными детьми Сатору и Сугуру — это было практически невозможно. Особенно когда ребёнка исследовали вдоль и поперёк.
К счастью, ничего опасного или негуманного.
Учёные — в числе которых сама Нами — наблюдали за его развитием, как физическим, так и умственным, взяли на анализ его яд… Ничего такого, за что их можно было бы осудить.
Зато общественность была спокойна.
Нами не испытывала того самого пресловутого страха за жизнь ребёнка, не пыталась бороться за его детство под гнётом собственного любопытства. Исследовать, изучать, познавать, классифицировать — это интересно. Жажда этого сильнее, чем социальные нормы или гормоны.
Но это лишь до тех пор, пока все исследования гуманны и безопасны. В ином же случае…
Она не уверена.
Обо всех исследованиях отцы — биологически Сугуру, ну а Сатору его супруг — были уведомлены во всех подробностях. Они проводились, в первую очередь с их разрешения.
Сами Сатору и Сугуру уже почти избавились от этого. Их и без того изучили вдоль и поперек, заставили проходить всевозможные тесты… Ну хорошо хоть не пихали всякие холодные предметы в интересные места.
… хотя они не то, чтобы очень благодарны.
Когда Тоджи приходил, Сатору расстраивался. Даже больше, чем Сугуру.
— Он мне не нравится! — ныл Сатору.
— Это ревность, — отвечала Нами.
Сатору — Сугуру тоже — ревновал свою роль отца и бесился, когда Мегуми проводил с Тоджи время.
— Можно я его съем?
— Нет.
А Тоджи приходил часто.
Гостил в доме Нами.
Очень мило было построить ей дом на берегу океана, чтобы она была как можно ближе к своей теперь-уже-семье. И пусть это не тоже самое, что жить с ними, всё равно лучше, чем ничего.
Радоваться надо тому, что есть.
Абсолютно все игнорировали, закрывали глаза и переводили тему, когда дело доходило до «магии». И ведь дело не в том, что изучать не хочется, — очень даже хочется! — просто Сатору и Сугуру были против. При общении с ними достаточно быстро понимает, что они хотят оставить в секрете.
«Не вижу зла, не слышу зла и не говорю о зле».
Легче было пойти этим вредным морепродуктам на уступки.
Пляж их, ранее не тронутый, стал «открытым».
Чтобы там не шаманили эти двое, — может, дело вообще не в них, — но люди перестали игнорировать существование этого пляжа, ещё и искренне удивлялись, когда узнавали о его существовании. Вместо этого пляж стал огороженной, практически частной территорией.
— Теперь мы можем заняться важными делами, — Сугуру чмокнул её в макушку.
— А мне теперь лень! — фыркнула Нами.
Сатору хихикнул.
Нужно было подниматься, приводить себя в порядок, натягивать на лицо улыбку и делать вид, что она безумно рада оказаться под объективами камер.
Это Сатору наслаждается вниманием.
Однажды — думает Нами — с ним снимут настоящее кулинарное шоу и Сатору, разумеется, будет в главной роли. Главное блюдо, да. Он бы хорошо смотрелся на серебряном подносе, покрытый маслом…
Захочется то ли трахнуть, то ли сожрать его.
Сугуру начал поднимать её на ноги.
— Не капризничай, любимая. Если будешь хорошей девочкой, то получишь награду…
Его щупальце скользнуло между её бедер, вынуждая их рефлекторно сжать.
— Да надоел ты со своими наградами! Иди в задницу!
— С удовольствием.
— Нет! Стой! НЕЛЬЗЯ! ФУ!
Но было уже поздно.