— Ну, что? Ты уже выяснила то, что хотела? Когда пойдем к Кингсли?

      Гермиона оторвалась от изучения «Продвинутого курса Трансфигурации» и, не скрывая раздражения, бросила взгляд на нависающего над ней Уизли.

      — Рон, мы же договорились, как только я что-то узнаю, тут же сообщу вам.

      — Про связь с Малфоем ты молчала до победного. — напомнил гриффиндорец, занимая место рядом с девушкой.

      Староста школы демонстративно закатила глаза и вернулась к чтению параграфа, в то время как однокурсник буквально впился в неё взглядом.

      — Что?! — не выдержала девушка, хлопнув книгой.

      — Ты сегодня очень хорошо выглядишь, — Уизли расплылся в улыбке, — как-то по-другому уложила волосы? Тебе очень идет!

      Ей не следует срываться.

      Они же договорились.

      Перемирие.

      Он не со зла.

      Но пламя, вспыхнувшее в груди, уже невозможно было затушить.

      Друг, как-будто интуитивно чувствуя прорехи в идеально выстроенном образе самообладания, барабанил кулаками по оголенным нервам.

      Ногти неосознанно, словно существуя отдельно от своей обладательницы, раздирают в кровь левое предплечье, алые капли размывают контур, некогда нанесенных на кожу букв, воскрешая в памяти смех и движения монстра.

      Думать о Беллатрисе Лестрейндж внезапно становится проще, чем сдерживать злость на Рона.

      В попытке хоть как-то сокрыть бушующие внутри эмоции, Гермиона выдавливает вымученную улыбку и вытаскивает волшебную палочку из волос, которую использовала для фиксации пучка, сдерживая мешающие пряди.

      Глупую привычку девушка приобрела еще на первом курсе, резинки часто лопались, не в силах сдержать рвущиеся на свободу локоны, в отличии от верного магического орудия.

      — О… — как-то растеряно выдал Уизли, явно пытаясь придумать новую тему для обсуждения.

      — У меня пока не было возможности выполнить задуманное. — всё же решила пояснить, сгладив неловкую ситуацию.

      — Может мы с Гарри могли бы чем-то помочь?

      На самом деле, они могли бы, возможно, это даже значительно упростило бы всю ситуацию и избавило бы Гермиону от ещё одной возможности опозориться, но что-то внутри противилось очевидно логичному выходу из ситуации.

      Гриффиндорка хотела сама, собственнолично убедиться в причастности или невиновности Малфоя.

      А ещё ей хватало ума признать тот факт, что между ними что-то сломалось, глупое стечение обстоятельств перевернуло их жизни с ног на голову, и Грейнджер больше не видела в слизеринце жалкого, трусливого хорька.

      В копилку того, о чём не стоит вспоминать добавился его драклов взгляд, выжигающий нутро, проникающий в каждую клеточку тела, искусно натягивающий каждый нерв.

      Ей в принципе не стоило тогда приближаться к Нотту, хотя бы для того, чтобы не провоцировать его непонятно откуда взявшийся совершенно нездоровый интерес.

      Мерлин, постоянное эмоциональное напряжение доведет её до Мунго.

      Гермиона повернула голову к собеседнику и, ощутив дикую усталость, опустилась щекой прямо на лежащий перед ней учебник.

      Рон смутился, неловко почесал затылок, а после наклонился, ловя расфокусированный взгляд задумавшейся подруги.

      — Миона? Ты в порядке?

      Нет.

      — Да, просто устала. Ты прав, нужно как можно быстрее действовать, пока жертв не стало ещё больше.

      Откладывать план больше было нельзя, чем дольше она тянула, тем сильнее сгущалась над миром тьма.

      Этим же вечером, в который раз досконально сравнивая расписания двух ненавидящих друг друга факультетов, староста школы наконец обнаружила необходимое «окно».

      Практику по травологии перенесли на другой день, освободив гриффиндорцам вторую половину дня, как раз то время, когда у слизеринцев была тренировка по квиддичу.

      Гермиона подмяла под себя подушку и натянула одеяло, создавая иллюзию кокона, завтра она проберется в раздевалку и проверит сумку Малфоя, найдет доказательства и всё встанет на свои места.

      И, даже если слизеринец её поймает, это уже не будет иметь никакого значения.

***

      К утру решимости у старосты школы значительно поубавилось, благодаря выпитому зелью, сна она не помнила, но ощущение чего-то вязко и жуткого никак не хотело проходить.

     Вдобавок ко всему, она снова разодрала себе предплечье, сама не понимая, в какой момент приобрела эту странную неконтролируемую привычку.

      Первая половина дня пролетела слишком быстро, Гермиона старалась избегать друзей, дабы те не сбили ей настрой, каждая свободная минута уходила на повторение и без того «отлетающих от зубов» заклинаний, которые могли бы пригодиться.

      В какой-то момент в голове гриффиндорки возникла идея позаимствовать у Гарри мантию-невидимку, но стоило представить, как он будет допытывать подробности, а, после, всячески отговаривать от далеко несовершенного плана, желание отпало.

      Дождавшись когда сборная Слизерина переоденется и, оседлав метлы, взлетит над квиддичным полем, Грейнджер прокралась в мужскую раздевалку, предварительно, на всякий случай, наложив на себя дезиллюминационные чары.

      Шкафчик, принадлежащий Малфою, был моментально обнаружен с помощью заклинания и тут же проверен на наличие защитной магии, к счастью, слизеринец даже не посчитал нужным просто запереть его.

      Прокравшись на носочках, боясь нарушить таящуюся здесь тишину, Гермиона приоткрыла необходимую дверцу и, вдохнув поглубже, игнорируя совесть и все моральные принципы, вскрыла сумку ненавистного змеёныша.

      Необходимое доказательство бросилось в глаза сразу, словно насмехаясь над всем, против чего орден так отчаянно боролся, среди учебников торчал корешок черного потертого дневника.

      Грейнджер помнила его.

      Каждую проклятую царапину на жуткой тетради.

      Аккуратно подцепив объект внимания, девушка вытащила из сумки дневник Тома Реддла с жуткой, как-будто кровоточащей чернилами дырой в центре.

      Несмотря на то, что крестраж был уничтожен, страницы всё ещё хранили знания Волан-де-Морта.

      Гермиона предупреждала Гарри и была очень зла, когда тот рассказал, что вернул дневник Люциусу Малфою.

      А теперь, кажется, пора пожинать плоды.

      Трясущиеся, словно онемевшие пальцы, неспешно перелистывали перепачканные чернилами листы.

      Мерлин, она так надеялась, что он не причастен, что это лишь глупые домыслы, неужели ошиблась?

      Неужели поспособствовала освобождению преступника?

      Мысли лихорадочно метались в голове, отрезая девушку от внешнего мира.

      Почему? Зачем?

      Ей почти физически больно, она ведь допустила ошибку, позволила себе увидеть в Малфое что-то большее, что-то человечное.

      Осознание собственной оплошности душит, истязает, толкает в бездну.

      Внимание привлекает голос за стеной и чьи-то быстрые, приближающиеся шаги, прижав дневник к груди, гриффиндорка закрыла шкафчик и метнулась в небольшую нишу, продублировав чары невидимости.

      Мгновение спустя порог переступил Малфой.

      Влажные от пота платиновые волосы спадали на лицо, и ему приходилось часто зачесывать их пальцами назад, не обращая ни на что внимание, парень прошествовал к своим вещам, по пути избавляясь от формы.

      Гермиона вжалась в стену и закрыла рот рукой, надеясь, что так сможет заглушить дыхание, взгляд то метался по стенам помещения, то, почти против воли, возвращался к раздевающемуся слизеринцу.

      Повязав вокруг бедер полотенце, староста школы вдруг замер, прищурился, повёл носом точно гончая, и, мгновение спустя, стальная хватка уже сомкнулась вокруг тонкого девичьего запястья.

      Представитель змеиного факультета совершенно не выглядел удивленным, ртутно-серебристые глаза сфокусировались на прижатой к груди гриффиндорки тетради.

      — Да чтоб тебя!

      Малфой тряхнул испуганно пискнувшую старосту, выхватил из рук дневник и, быстро вернув его на месте, потащил растерянную и не на шутку перепуганную Грейнджер в помещение с душевыми кабинами.

      Распахнув одну из них, швырнул девушку внутрь и, зайдя следом запер дверь.

      Мгновение спустя послышался смех и отголоски дружеских перепалок, тренировка по квиддичу была закончена.

      Гермиона осторожно потерла ушибленное плечо, на которое пришёлся удар, стараясь при этом не сводить взгляда со слизеринца. Змеёныш глянул на внушительную щель между полом и дверью, предназначенную для обозначения занятости кабинки, чертыхнулся, кажется проклял Грейнджер и всю её семью на несколько поколений вперед, и решительно шагнул навстречу.

      Староста девочек не успела понять, среагировать, воспротивиться, когда чужие пальцы сжали бедра, ловко приподняв её и прижав к холодной плиточной стене.

      Малфой, всё так же не скрывая раздражения, вынудил девушку сцепить ноги на его пояснице, тем самым зафиксировав положение гриффиндорки и включил воду. Чуть тёплый поток мгновенно накрыл застывшую в крайне недвусмысленной позе пару.

      — НИ ЗВУКА! — шёпот старосты мальчиков почти утонул в общем гомоне ввалившихся в помещение слизеринцев.

      Совершенно абсурдная ситуация, в которой она никогда не должна была оказаться.

      Фантазия больного разума, доведенного до крайней степени исступления.

      Но его руки кажутся теплыми на контрасте с льющейся водой, а дыхание совсем немного сбившимся.

      Гермиона мотнула головой, прогоняя непрошенные мысли и воспоминания: они уже находились в похожем положении, и тогда он был наглее, ближе, а движения аккуратнее, нежнее.

      Щеки начало покалывать, сейчас они наверняка были алыми, и, о, Мерлин, она молилась, чтобы змеёныш не обратил на это внимание.

      Неосознанное движение, попытка сменить положение превратилась в явное усугубление.

      Теперь гриффиндорка знала, что слизеринец был возбужден.

      — Отпусти меня! — прохрипела ему на ухо, начав вырываться, позабыв об опасности быть обнаруженной.

      Они не должны находиться так близко, единственное, что может быть между ними — это ненависть и презрение.

      И уж точно никак не его стояк.

      — Тихо!

      — Пусти!

      — Грейнджер!

      — Малфой!

      Ситуация явно выходила из-под контроля и староста мальчиков, едва не взвыв от отчаянья, применил древнюю, как этот драклов мир мудрость:

      Женщина молчит лишь тогда, когда её рот занят, например, поцелуем.

      Гермиона почувствовала боль в затылке, вероятно ударилась, подавшись назад, но это ощущение было таким далёким и таким неважным, в отличии от губ, впившихся в неё.

      Жадно.

      С привкусом насмешки и иронии.

      Мир замер, как замерло отражение гриффиндорки в ртутно-серебристых глазах.

      Сейчас всё было иначе, сейчас им нечем оправдывать своё поведение.

      Девушка ощущала себя так, словно к её виску приставили палочку, кончик которой уже переливался смертоносно-зелёным, и начался отсчет до контрольно-брошенного проклятия.

      Три-два-один…

      Осознание неправильности сосредотачивалось горечью в глотке, и Гермиона всё же нашла в себе силы увернуться, укусив змеёныша за почувствовавший вседозволенность язык.

      Малфой отстранился лишь на миг, раздраженно фыркнул и снова впился в ненавистные ему губы, сильнее прижимая к стене трясущуюся то ли от холода, то ли от желания гриффиндорку.

      Очередная попытка взбунтоваться была остановлена смещением рук, пальцы ловко пробрались под юбку, обхватывая задницу.

      Вода в соседних кабинках начала поочередно смолкать, однокурсники заканчивали с гигиеническими процедурами и возвращались в раздевалку.

      Лишь староста мальчиков, преодолевая одну запретную черту за другой, не мог оторваться от уже едва не хнычущей грязнокровки.

      Когда последний член сборной команды по квиддичу покинул зону с душевыми, Малфой поставил девушку на пол, но расстоянию между их телами образоваться не позволил.

      Они оба подумают об этом позже.

      Он проклянет свою несдержанность и потакание животным инстинктам.

      Она возненавидит свою податливость, и то как плавилось тело под умелыми ласками врага.

      Не сейчас.

      На всё это у них ещё будет достаточно времени.

      Пальцы, все еще находящиеся под юбкой пришли в движение, сместились ближе к влажному то ли от возбуждения, то ли от все еще хлеставшей воды белью.

      Дразнящее поглаживание, сводящие обоих с ума.

      Скользящие глубже, фривольнее.

      Её дрожь и тихие заглушенные поцелуями всхлипы.

      Гермиона сопротивлялась, пыталась удержать контроль, но рассудок плыл, вынуждая девушку инстинктивно, позорно, двигать бедрами, в надежде продлить откровенную ласку.

      — Эй, Малфой, ты там дрочишь что ли?

      Смеющийся голос Забини вынудил слизеринца и гриффиндорку отпрянуть друг от друга.

      — Ага, — прочистив горло, как ни в чем не бывало отозвался драклов змей, — о мамке твоей думаю, представляю, как ты будешь звать меня папочкой!

      — Больной ублюдок! — Блейз расхохотался, тут же иронично добавив: — Хочешь, чтобы она стала вдовой восьмой раз? Вряд ли ей пойдет это на пользу! Так тебя ждать?

      — Нет, я должен зайти к старухе МакГонагалл после тренировки.

      — О, так ты оттягиваешь момент свидания, — продолжил подкалывать друга темнокожий слизеринец, — чтож, не буду мешать, встретимся на ужине.

***

      Стоило эху шагов Забини раствориться в тишине раздевалки, как помещение наполнилось звуком звонкой пощёчины.

     Драко даже не сразу осознал, что произошло, интуитивно прижав ладонь к пылающей от удара щеке, он опустил взгляд на грязнокровку.

      Грейнджер походила на бездомного, потерявшегося щенка:

      Огромные карие глаза смотрели на него с ужасом, дрожащие руки, прикрывали просвечивающийся сквозь намокшую рубашку лиф.

      — Ублюдок! — выплюнула срывающимся голосом и молнией выскользнула из кабинки.

      Потрясающе.

      В вещи его лезет она, а ублюдок, по итогу, всё равно он.

      Драко поднял голову, встречая лицом льющуюся из душа воду, прикрыл глаза, надеясь вышвырнуть из мыслей образ блядской грязнокровки, отвечающей на его поцелуи и двигающей бедрами в такт его движениям.

      В ушах стучала кровь, она же пульсировала ниже, там, где сосредоточилось возбуждение.

      Ебанный Забини, если бы не он…

      То, что?

      Малфой нахмурился, впервые задумавшись куда это могло бы привести.

      Он совершенно точно не планировал спать с Грейнджер.

      Припугнуть? Да.

      Но не больше.

      Он лишь хотел заткнуть её, отвлечь, чтобы она не ёрзала, чтобы думала своей псевдоумной башкой и больше не приближалась к нему, а в итоге увлекся.

      В какой-то момент остановиться стало слишком сложно.

      Пальцы шевельнулись, сомкнулись на разгоряченной коже.

      Позорище.

      Блять.

      Какое же все это дно.

      Но как бы Малфой не противился, как бы не пытался увести мысли в сторону Пэнси или любой другой девушки, с которой ему приходилось делить удовольствие, всё в итоге сходилось на одном и том же проклятом образе:

      Влажные, прилипающие к телу волосы, скрывающие небольшую грудь, огромные, темнеющие карие глаза, припухшие губы, обхватывающие его член.

      Рука пришла в движение, разнося по телу постыдное, почти презираемое удовольствие.

      Мозг продолжал рисовать картинки, которые никогда не должны воплощаться в реальность, на них девчонка хныкала от переизбытка эмоций, прижималась к нему, двигала бедрами, а он погружался в неё, такую до одури горячую и влажную, заставляя забыть обо всем.

      Импульс эйфории разнесся по телу, одновременно сжимая и оглаживая каждый напряженный нерв.

      Драко понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти себя, найти силы не анализировать произошедшее, ополоснуться чуть теплой водой, выползти из душа, одеться и поспешить к МакГонагалл.

      Кабинет директора встретил парня тишиной, в какой-то момент староста мальчиков даже подумал, что старухи нет на месте, и уже решил было покинуть помещение, но среди стеллажей с книгами мелькнула седая макушка, и, уже через мгновение, к нему вышла пожилая женщина.

      — Мистер Малфой, замечательно, прошу, проходите. — Минерва поспешила к своему столу, сдвинув часть бумаг, она начала лихорадочно перебирать письма.

      — Что-то случилось, профессор Макгонагол? — искренне стараясь не выдавать очевидного раздражения поинтересовался слизеринец.

      — Присядьте, мистер Малфой. — директор кивнула на диван, стоящий чуть правее её рабочего места.

      Драко, решив не создавать лишних проблем, покорно выполнил просьбу, вскоре старуха вздохнула, очевидно обнаружив то, что искала и приблизилась к нему, протягивая конверт со знакомой печатью и оттиском в виде витиеватой буквы «М».

      — Ваша мама прислала мне его сегодня утром, — пояснила женщина, устало потирая виски, — если кратко, она смогла добиться разрешения на посещение Люциуса Малфоя в Азкабане.

      Драко резко поднял голову, словно пытаясь понять не шутит ли МакГонагалл, но строгий и слегка сочувствующий взгляд говорил о серьезности и явно присутствующих нюансах.

      — Встречу назначили на завтра в пять часов вечера.

      — Но…?

      — Мистер Малфой, мне неловко это говорить, но я хочу наладить наши отношения, мне важно, чтобы у всех моих учеников был второй шанс…

      — Но…? — перебил слизеринец, повторив вопрос чуть громче.

      — Министерство настоятельно рекомендовало мне не упоминать об этом разрешении, именно по этой причине вы не получили письмо от матери своевременно, — немного помолчав, видимо пытаясь подобрать слова и сгладить ситуацию, директор продолжила, — но я не считаю меры подобного рода правильными. Я думаю, вы так же имеете полное право навестить отца.

      — Но из Хогвартса меня не выпустят без сопровождения. — иронично посмеиваясь, закончил Драко, уже понимая, куда клонит старуха.

      — Да. — МакГонагалл тяжело вздохнула и перевела взгляд на портрет улыбающегося и жующего лимонную дольку Дамблдора. — К сожалению, за столь короткий срок министерство не сможет найти и предоставить вам сопровождающего, я также не в силах взять на себя эту роль.

      — Кто бы сомневался.

      — Драко, я скажу вам то, что не должна говорить, — женщина поймала озлобленно-ироничный взгляд собеседника, — если вы найдете себе сопровождающего, в чьей лояльности министерство не сможет усомниться, у меня не будет причин удерживать вас в Хогвартсе.

      Малфой удивленно приподнял брови, отмечая едва заметную лукавую улыбку на морщинистом лице, директор вернулась за свой стол и, прежде чем преступить к изучению бумаг, подытожила:

      — На этом всё, вы свободны, письмо можете оставить себе.

      Слизеринец смутно помнил, как покинул кабинет и преодолел расстояние между ним и башней старост, все его мысли были сосредоточены на письме от матери и на словах МакГонагалл.

      В голову приходил лишь один человек, в чьей лояльности не посмело бы усомниться министерство, и кто в теории мог бы согласиться помочь ему, но, по иронии судьбы, именно эту персону он буквально недавно зажимал в душевой, после того, как она обнаружила в его сумке дневник Тома Реддла.

      Чтож, видимо, так или иначе, он вскоре встретится с отцом, и лишь от грязнокровки зависит будет он там посетителем или сокамерником.