Малфой тенью выскользнул из Запретной секции библиотеки, не задумываясь, побрел по с детства знакомым коридорам. Тот, кто всегда был твёрд и неумолимо шёл к своей цели, оступился. И осечка эта была слаще мёда, желаннее, чем гордость отца — пусть глупая, легкомысленная, но зверски, до скрипа зубов, сомкнутых в оскале, до первородного отчаяния прекрасная. Тьма то хохотала истерично, заглушая все окружающие звуки, то ласково нашёптывала, рассказывая про ублюдка, испачкавшего, извратившего девочку, несшую пусть грязный, но всё же свет. В утонувших во мраке углах чудились лица, перекошенные от отвращения, презрения, осуждения. Драко готов был поклясться, что слышал, как трещат под ногами кости предков, вместе с просранными идеологиями, пока он отчаянно балансирует на краю бездны. Влажный запах подземелья чуть отрезвляет, слизеринец растерянно оглядывается, понимая, что ноги привели его отнюдь не в башню старост. Слетевший с губ пароль оживил стену в конце коридора, впуская старосту школы в родную гостиную. Подрагивающий огонь в камине, мирно покачивающаяся вода Чёрного Озера за окном, переливающиеся изумрудным светом магические светильники — всё это действовало успокаивающе, умиротворяюще. Комната, как и ожидалось, была пуста: все ученики давно наслаждались сном. Малфой, не задерживаясь, направился в мужскую спальню. Моментально, безошибочно определив местоположение кровати одного из лучших друзей, застыл напротив и тихо позвал: — Блейз. Однокурсник не отреагировал. — Блейз! Отвернул лицо к стене, сильнее укутываясь одеялом. — Забини! Темнокожий слезеринец раздражённо запричитал, открыл глаза и бессвязно выругался: — Малфой, чтоб тебя… Салазара ради, скажи, что это сон. — Вот уж не думал, что и ты грезишь обо мне в своих сновидениях, — Драко хмыкнул. — Грежу, еще как, — Забини попытался снова зарыться в одеяло. — Особенно о том, как придушил бы тебя. — Мерлин, Блейз, Дафна в курсе твоих предпочтений? Однокурсник кинул взгляд на часы, и к раздражению добавилась наигранная плаксивость: — Блять, Малфой, какого хуя тебе надо? — Я проебался. — Поздравляю. — Я знатно проебался. — Я знатно тебя поздравляю, — зевая отозвался друг. — Ты не мог бы попросить Дафну одолжить порцию противозачаточного зелья? Этого оказалось достаточно, чтобы Забини принял сидячее положение, мигов стерев с лица все признаки сонливости. — Что? — Противозачаточное зелье, — повторил Малфой, отводя взгляд. — И, пожалуй, что-то обезболивающее. — Ты шутишь? Драко раздражённо провёл рукой по волосам и уселся на край кровати друга, оставляя последний вопрос без очевидного ответа. — Блять, Малфой! — Блейз потер переносицу, пытаясь осмыслить происходящее. — Пойми меня правильно, я должен спросить. — Поймав взгляд старосты школы, однокурсник выдал: — Это было по обоюдному согласию? — Ты за кого меня принимаешь? — потемневшие ртутные глаза застыли, изучая собеседника. — За бывшего Пожирателя смерти и несостоявшегося наследника Темного Лорда. — голос друга стал совсем тихим, бесцветным, жутким, словно выносящим приговор. Драко сжал челюсть. Это было справедливо. Забини, как и Нотт, после пережитого по его вине, имели полное право на подобную точку зрения. И он не посмел бы их за это осуждать. — Я никогда никого не насиловал, — тихо, выделяя каждое слово. — И этот раз не был исключением. — Поймав недоверчивый прищур, Малфой закатил глаза: — По обоюдному! — Хорошо. — Блейз, не скрывая своего облегчения, поднялся, потянулся, растягивая затёкшие после сна мышцы и накинул халат поверх пижамы. — Подожди меня в гостиной, я поговорю с Даф. Староста школы покорно покинул спальню, возвращаясь в холодное, умиротворяющее помещение и занимая один из чёрных кожаных диванов у камина. Мерлин, что он вообще творит? Какого хрена приперся сюда? Неужели потребность в пусть и не озвученной поддержке была настолько ему необходима? Слабак! Какой из тебя Блэк?! Каждый каркающий окрик тетки в голове сопровождался алыми вспышками «Круциатуса» перед глазами. Так и знала, что гены Малфоя всё испоганят! Желание выжить и превзойти всегда было сильнее никчемных эмоций, которыми, казалось, так легко пренебречь. Драко любил упорядоченность своего сознания, где всё всегда было на своём месте. Пока он не выпил ебаное зелье. Пока чувства проклятой грязнокровки не выпотрошили всё то, что он так старательно прятал. Теперь были мысли. Уродливые. Изголодавшиеся. Много. Потоком. О ней. О нём. О прошлом. — Эй! Ты уснул что ли? — Забини буквально вполз в гостиную, не переставая зевать. — Даф передала, что ты конченный ублюдок. — И всё? — почти искренне удивился староста школы. — Учитывая ситуацию, это почти комплимент. — Я тоже так подумал. Видать, не проснулась толком, — Блейз протянул другу два флакона, поясняя: — Красное — противозачаточное, сине-фиолетовое — обезболивающее. А это, — темнокожий слизеринец подал Драко бокал огневиски, — для тебя. Малфой вопросительно выгнул бровь, но напиток принял. — Что? — хмыкнул Забини. — Кровь продезинфицируешь. — Под всё ещё непонимающим взглядом ртутных глаз, однокурсник не сдержался, расхохотавшись: — Что с ебалом, Малфой? Не ты ли на первом курсе пытался убедить всех, что маглорожденность заразна? Блики от огня в камине отразились на поверхности алкоголя, и староста школы поспешил опустошить бокал, игнорируя мысли о ЕЁ ёбаных глазах. — Так очевидно? — Не то чтобы, — Блейз облокотился на диван, растирая слипающиеся веки, — я бы даже внимание не обратил, если бы не увидел, как она выползает из твоей комнаты. — Помолчав и не дождавшись никаких комментариев, однокурсник продолжил: — Я просто надеюсь, что ты это не серьёзно и понимаешь, какие могут быть последствия, учитывая то, что нам удалось лицезреть на днях. — Спасибо за помощь, с меня причитается, — проигнорировав нравоучения друга, Драко поднялся с дивана и неспешно направился к выходу под полным осуждения и сочувствия взглядом друга. Поднявшись в башню, слизеринец застыл возле двери в спальню девчонки, занёс кулак для стука, которому так и не суждено было нарушить тишину комнаты, устало выдохнул, услышав, как включилась вода в ванной. Вероятно, правильнее будет дать ей время прийти в себя, а зелье можно будет выпить и завтра. Главное — не говорить об этом Забини. Раздраженно зачесав в конец растрепавшуюся чёлку назад, Малфой развернулся и побрел в свою часть башни. *** — Ренервейт. Шипящий голос Снейпа врезается в сознание, уничтожая царствующий там покой, насильно вынуждая распахнуть глаза, вернуться в столь опротивевшую реальность. — Вы лежите в луже блевотины, мистер Малфой. Будет обидно, если умрёте, захлебнувшись в ней. Драко раздражённо приподнялся, попытался оглядеться, но новый спазм скрутил внутренности, вынуждая парня вернуться в прежнее положение. Всё вокруг пропиталось запахом пота и крови, отчего рвотные позывы только усиливались, вынуждая до боли сжимать веки. Салазар, лучше бы он сдох. — Мистер Малфой, долго вы будете изображать из себя мученика? — Пошел нахуй, — бросил раздражённо, сорванным от криков голосом, и тут же закашлялся, захрипел. — Такими темпами вы не то что победить — даже отбиться от Беллатрисы не сможете. — Пришёл поиздеваться, профессор? — ядовито поинтересовался слизеринец, всё же найдя в себе силы занять сидячее положение и глянуть исподлобья на своего декана. — Я пришёл лишь из-за уважения к Нарциссе — убедиться, что вы живы. — Как видишь, я в полном порядке. Можешь уёбывать с чувством выполненного долга. — Драко. — голос Северуса почти незаметно изменился: стал более глубоким, тихим, осторожным. — Пока вы так много думаете и чувствуете, Белла будет одерживать над вами верх. Снова и снова. Профессор зельеварения приблизился к парню, помог сесть ровнее, протянул небольшой флакон. — Мерлин, скажи, что это яд, — расплылся в улыбке слизеринец. — Восстанавливающее, мистер Малфой, — холодно перебил очередную порцию сарказма Снейп. — Жаль, — заключил ученик, залпом выпивая зелье. Эфемерное тепло заполнило глотку, потекло глубже, насыщая магический резерв, восстанавливая часть повреждений, придавая сил. Хрен тебе, а не передышка. — Я знаю способ вам помочь, — Северус выпрямился, поправил ворот мантии. — Однако вынужден предупредить: Нарцисса этого не одобрит. И процесс, вероятнее всего, будет необратим. — Звучит так, словно ты решил подарить мне лёгкую смерть. — с наигранной беспечностью фыркнул Малфой. — В какой-то степени, Драко, так и есть. Слизеринец нахмурился, попытался зачесать волосы назад, но брезгливо одернул руку, которая моментально покрылась мерзкой влагой, состоящей из крови и рвоты. — Как я уже сказал, — профессор поморщился, не скрывая отвращения, — пока в вас так много эмоций, над Беллой вам верх не одержать. — И что ты предлагаешь? — парень с трудом поднялся, попытался размять затёкшие мышцы, но тут же сжался от боли, зло выругавшись. — Я человек, мне свойственно испытывать эмоции. — Не обязательно, вы потомок Малфоев и Блэков. Ваш отец — выдающийся колдун. Несмотря на то, что сейчас он тщательно это скрывает, выдавая себя за посредственность и надеясь, что Тёмный Лорд не обратит на него особо внимания, тот факт, что в своё время он был одним из лучших на курсе, это не отменит. — Снейп чуть склонил голову набок, словно оценивая состояние ученика. — Нарцисса — лучший маг разума. Никто из ныне живущих не сможет с ней сравниться. А вы — совокупность их талантов. — Ближе к делу, профессор, а то я сейчас усну. — Вы можете лишить себя эмоций, Драко. Запечатать их глубоко в своём подсознании, соткать новую личность, не имеющую слабостей. — Северус понизил голос до почти шепота. — Воздействие «Круциатуса» не физическое. В большинстве случаев его можно отразить ментально. Это было началом его конца. Малфой нырнул в тёмный, вязкий омут — и не смог выбраться. Скверна обездвижила тело, снова и снова вгоняя отравленные равнодушием когти в трепыхающуюся плоть, взращивая чудовище — тщательно, кропотливо сотканное из страхов, боли и ненависти. Снейп, проникая в разум слизеринца, с сочувствием наблюдал за процессом, помогая вычленять всё, что могло стать слабостью. Тьма росла в душе Драко, пожирала свет, вгрызалась гнилыми острыми клыками в чувства, хохотала истерично, заполняя собой все пространство. Парень смутно помнил сколько времени у них с профессором ушло на весь этот процесс. День? Неделя? Несколько месяцев? Осознавал лишь то, что ему это безразлично. Как безразлична была и первая победа над Беллатрисой. Когда его «Круциатус» оказался мощнее. Когда тётка, сбитая проклятием, упала на пол и забилась в конвульсиях. Когда он приблизился, наступая ботинком на лихорадочно дрожащую глотку, отчаянно сглатывающую слюну, перемешанную с кровью. Краем глаза он видел ярость в глазах своей матери. Она подлетела к Снейпу, точно разгневанная фурия, и без слов влепила ему пощёчину. С того дня Драко занял почётное место по правую руку от Тёмного Лорда. Его верный пес. Его гордость. Его наследие. Малфой резко распахнул глаза и принял сидячее положение. Постель была влажной от пота, пока сам он едва справлялся с дыханием. Картинки из прошлого всё ещё мелькали перед глазами, мечтающая вновь захватить власть тьма скулила, скребла когтями, оставляя глубокие мгновенно загнивающие раны. Блять. Драко упал на подушку, потер переносицу. Играть свою роль было просто: подстраиваться под эмоции друзей, создавать иллюзию заинтересованности, сочувствия, сопереживания. Менять одну маску на другую, лишь бы поверили, лишь бы приняли за прежнего, за «своего». Первой, едва заметной, и оттого полностью проигнорированной, трещиной в идеальном сознании стала жалость к корчащейся на полу мэнора Грейнджер. Быть может потому, что он прекрасно знал, как ощущается «Круциатус» Беллы? Драко наблюдал за явно потерявшейся в собственном безумии теткой, которая снова и снова проклинала так раздражающую когда-то грязнокровку. Уже привычное к тому моменту равнодушие трепыхалось, тьма неодобрительно рычала, упорно заменяя сострадание холодным интересом. Как скоро она сломается? В какой момент полностью потеряет себя? Но во взгляде упрямой гриффиндорки неустанно полыхало пламя осознанного презрения. Следующая трещина начала расползаться под стук уродливых туфель в зале суда. Малфой мысленно уже прижимался спиной к грязной стене в камере Азкабана, будучи уверенным в ожидающем его приговоре. Даже на ебаное заседание он поперся только из-за просьбы матери. И, как оказалось, не зря. Последнее, чего ожидал слизеринец — это яро отстаивающую его невиновность Грейнджер. Тогда он впервые отметил, насколько она с возрастом похорошела. Тогда же, сквозь просветы в сознании, прокрались кошмары. Снейп ошибся. Процесс был обратим. Долбанное зелье с затяжным эффектом вскрыло ящик Пандоры. Выпустило на волю все подавленные когда-то эмоции, усилило, отразив их от сознания грязнокровки и швырнуло в морду потерявшему контроль Малфою. Драко верил, что как только их с Грейнджер связь выветрится, всё вернется на круги своя, взбесившиеся чувства прекратят раздирать его на части и вновь покорно уснут в своих клетках. Но он проебался. Снова. Гриффиндорка словно перемолола все его нутро и, выплюнув, ушла, оставив парня одного рядом с оскверненной, разрытой могилой, где когда-то были закопаны воспоминания обо всем том дерьме, которое ему пришлось совершить. Насколько проще было бы отпустить себя. Сдаться. Вновь наполнить разум безразличной, ледяной тьмой. Но, раз за разом ловя взгляд грязнокровки, целуя её дрожащие, искусанные губы, погружаясь в неконтролируемый шквал эмоций, бодрящих похлеще любого зелья, Малфой понимал, что хочет жить. Салазар. Жить, а не существовать. Чувствовать, а не притворятся. Хотя бы временно. Это вынуждало вставать с колен, отшвыривать жалобно скулящую тьму и выть, подобного загнанному зверю, с которого живьём сдирают шкуру, покрывая израненную плоть саваном почти забытых ощущений. Драко поднялся с кровати, осознавая, что больше не уснет, и поплелся в душ. Он справится. Он обязан. Ради тех, кому дорог. Ты все равно так или иначе, рано или поздно, приползешь ко мне, мальчишка. *** Гермиона заёрзала на кровати, в полудреме перевернулась на живот, сжала одеяло бедрами, словно это могло унять неприятное тянущее ощущение между ног. Смена положения не помогла. Гриффиндорка раздраженно пробормотала что-то невнятное, села, растирая еще слипающиеся глаза. До завтрака оставалось слишком много времени, а сонная дымка медленно выветривалась, возвращая трезвость рассудку. Мерлин. Она переспала с Малфоем. Грейнжер потерла виски, пытаясь найти внутри себя хотя бы отголоски сожаления, но натыкалась лишь на холодное равнодушие и принятие ситуации. Более того, девушка сокрушенно готова была признать: ей понравилось. Полубезумные глаза врага детства, горящие желанием и восхищением. Подрагивающие руки. Пульсирующие от напряжения вены, когда он сдерживался, не желая причинять гриффиндорке боль. Всё это вызывало внутри странный, почти пугающий трепет. Взгляд Малфоя — полная противоположность тому, каким на неё обычно смотрел Рон. Гермиона прижала колени к груди и уткнулась в них подбородком. Уизли хотел её, но это не воспринималось, как «живи здесь и сейчас», скорее, как что-то само собой разумеющиеся, то, что неотвратимо должно было произойти. И каждый раз, получая отказ, друг морщился, закатывал глаза, вынуждая девушку чувствовать себя маленьким несмышлёным ребенком. Повзрослеешь, поймешь, отдашься. Никуда не денешься. Но чем старше становилась Грейнджер, чем больше думала на эту тему, тем сильнее внутри укоренялась мысль, что чувства к Рону — это не более чем попытка мозга найти устойчивое постоянство, необходимость в котором было вызвано переизбытком адреналина и хаосом в жизни. Староста школы раздраженно потерла виски. Разумеется, она не допускала мыслей о том, что между ней и слизеринцем что-то может быть, более того, Гермиона с уверенностью готова была согласиться с тем фактом, что подобное никогда не повторится. Они буквально живут в разных мирах. Но и обвинять кого-то или сокрушаться, погружаясь в бездну самобичевания, не собиралась. Что было — то было. Кивнув собственным мыслям, гриффиндорка вытащили из прикроватной тумбы фолиант из поместья Малфоев и блокнот. В отличии от Джини, она старалась фиксировать лишь наиболее важные моменты, не расписывая весь ход расследования. Да и добраться до записей, хранящихся в комнате, доступ к которой, помимо неё, имеет только директор, сложнее, чем до дневника в общей спальне девочек. Текст усваивался на удивление легко: информация потоком проникала в разум, сразу сортируясь по соответствующим полкам, что позволяло девушке полностью погрузиться в изучение. Процесс был прерван настойчивым стуком в дверь. Староста школы удивленно подняла голову, чуть наклонила её вбок, словно это могло помочь выяснить личность незваного гостя. Стук повторился — в этот раз, сопровождаясь голосом: — Грейнджер, открой. Гермиона нахмурилась. Да, она вчера ляпнула что-то из разряда «выскажи гадости завтра», но не думала, что Малфой воспримет это так буквально. Ещё один удар кулака — теперь ощутимо громче. Гриффиндорка нехотя сползла с кровати, накинула на плечи красно-золотой халат и приоткрыла дверь. Малфой выглядел прекрасно. Впрочем, как и всегда, видимо. Платиновые волосы находились в легком, явно созданном искусственно беспорядке — уж слишком идеально торчали прядки. Края рубашки были заправлены в черные брюки, а рукава по обыкновению закатаны до локтей. — Чего тебе? — девушка высунулась из-за двери, не решаясь полностью открыть её и выйти. Слизеринец, явно подметив это, демонстративно закатил глаза и протянул девушке флакон с красной жидкостью. Поймав удивленно-вопросительный взгляд однокурсницы, пояснил: — Противозачаточное. Не сочти за грубость, я должен удостоверится… Договорить староста мальчиков не успел — Гермиона залилась смехом. — Мерлин, Малфой, ты за кого меня принимаешь? — продолжая посмеиваться, гриффиндорка вытерла выступившие на глазах слезы. — Дети не входят в мои планы на ближайшее будущие, тем более от кого-то вроде тебя. — под растерянным прищуром, кое-как, но взяв себя в руки, пояснила: — Я предприняла все необходимые меры еще ночью. Можешь не беспокоиться. — Вы поэтому с Уизли разбежались? Его семейка расплодилась, как кролики, вероятно и от вас ждали того же. — саркастично-ядовитая ухмылка исказила аристократичные черты лица. — Больше грязи в этот уебанский мир. — Если это все, что ты хотел, Малфой, то всего доброго. Гермиона сделала шаг назад, намереваясь захлопнуть дверь, но уставший голос слизеринца вынудил её притормозить. — Не всё. Странное ледяное молчание вдарило по нервам. Годрик, между ними не должно быть ничего подобного. Это абсолютно иррационально. Не выдержав, Гермиона вышла из комнаты, демонстративно сложив руки на груди и вопросительно склонив голову набок. Малфой скользнул взглядом по ее пижаме, уголки его губ дрогнули. Он явно пытался сдержаться, но не смог, сокрушенно выдав: — Можешь грустить, Грейнджер, у тебя вполне приемлемый размер груди. Гриффиндорка растерянно моргнула, не сразу понимая, о чём речь, опустила взгляд на белую майку и, мысленно прокляв Джинни и собственную недальновидность, резко запахнула полы халата. — Иди к черту. — Вообще-то это был комплимент, могла бы просто сказать «спасибо». — Парень расслабленно облокотился на дверной косяк, с явным наслаждением наблюдая за розовеющими щеками собеседницы. — Спасибо. Иди к черту. — Процедила сквозь зубы Гермиона, вздернув подбородок и поймав на редкость мягкую улыбку на лице врага детства. Тишина вновь затянулось. Ртутно-серебристые глаза неспешно прошлись по её фигуре сверху вниз и обратно, словно выискивая изъяны, что-то, во что в последствии можно было бы ударить. На языке старосты девочек язвами зрели саркастичные ответы, десятки, а то и сотни вариантов. Но она молчала. Выжидала. Оправдываясь тем, что так удар будет эффектнее, так она сможет оставить последнее слово за собой. Слизеринец моргнул, раздраженно взлохматил волосы, зачесав их назад, и вытащил из кармана брюк пузырёк — с сине-фиолетовой жидкостью. — Обезбол. — пояснил, поймав обескураженный взгляд Грйенджер. — Надеюсь, это не подарок от Паркинсон? — попыталась отшутиться девушка, искренне не понимая, как реагировать на данную выходку. — Нет, одолжил у Дафны. — На полном серьёзе, словно не уловив иронию, отозвался староста мальчиков. Мерлин. Зачем? Гермиона нервно закусила нижнюю губу, отчего-то впервые испугавшись смотреть в глаза змеёнышу. Она же всё решила. Всё расставила на свои места. Ей, дракл подери, было хорошо, почти комфортно. Излишняя забота от Малфоя казалась издевкой, очевидной подлянкой судьбы, на которую девушка осознанно попалась. Годрик, если она сейчас и от обезболивающего откажется — это будет серьезным ударом по гордости слизеринца. Не то чтобы её сильно это волновало. — Спасибо, — выдала тихо, сбивчиво, так и не подняв глаз, забирая флакон из протянутой ладони. Парень кивнул, развернулся, намереваясь уйти и тем самым поставить точку в этой нелепейшей ситуации, уже ступил на лестницу, ведущую в общую гостиную, когда за спиной раздался тихий, смущенный голос: — И за то, что вчера ты был… — Гермиона замялась, пытаясь подобрать наиболее правильно слово «осторожным?», «нежным?». -… был чуть меньше Малфоем, чем обычно. Спасибо. Он остановился, хмыкнул, обернулся. — Пожалуйста, Грейнджер. — И удачи в поисках дементора. Староста мальчиков непонимающе моргнул, вопросительно приподнял бровь. И, о Мерли, это было чем-то совершенно не вписывающимся в его образ, что-то живое, чуждое, от чего девушке вдруг захотелось рассмеяться, но она сдержалась, сделав лицо максимально серьезным. — Ну, ты же обещал засосать одного из них, если… кхм… переспишь со мной. — Салазар, Грйенджер, с потерей девственности, ты обрела чувство юмора? — Вряд ли, скорее это результат слишком близкого взаимодействия с моей кровью. — Гермиона растянула губы в улыбке: — Поздравляю, Малфой, теперь ты понимаешь юмор маглорожденных. И, не дождавшись ответа явно неготового к такому повороту событий змеёныша, хлопнула дверью. Дура. Мерлин. Что она творит?! Что за нелепое подшучивание? Девушка облокотилась спиной на дверь и прикрыла глаза. Общение со слизеринцами — это всегда лишь поток оскорблений, таково было негласное правило школы. Но сейчас на душе почему-то было легко и обманчиво спокойно. Словно её схватили за шкирку и насильно вытянули из омута сожалений и тошнотворно-ярких воспоминаний, впервые позволяя сделать вдох, насладиться чистым, пусть и ледяным воздухом. А потом оставили одну на скользком краю бездны, где любое неверное движение сулит неизбежное падение. Без права повторно выкарабкаться. Гермиона перевела взгляд на сжатый в пальцах флакон, подняла его к свету, покрутила, рассматривая переливы. В то, что Малфой решил её отравит не верилось, но рисковать Грейнджер точно не собиралась. Невербально подозвав лежащую на тумбе палочку, гриффиндорка вскрыла колбу и, начертив руну, шепнула заклинение, которое должно было показать основные входящие в состав зелья ингредиенты. Тщательно изучив список, староста девочек пришла к выводу, что это действительно обычное обезболивающие и, решившись, опустошила флакон. Приятное тепло скользнуло по горлу, прокатилось вниз, обволакивая каждый орган и сосредоточилось внизу живота, медленно растворяя неприятные ощущения. Гермиона сделала глубокий вдох и расплылась в глуповатой улыбке. Мерлин, девушка и не осознавала насколько дискомфортно ей было, пока боль не исчезла. Оглянувшись на часы, староста подметила, что до завтрака оставалось около сорока минут, как раз хватит, чтобы привести себя в порядок. После быстрого бодрящего душа, Грйенджер застыла перед собственным отражением в зеркале. Годрик, она словно снова побывала в эпицентре боевых действий. По всему телу виднелась россыпь укусов и засосов, а на запястьях остались следы от магических пут. Очевидно, совершенно ненормально испытывать волнующие удовлетворение от созерцания безжалостно изуродованной кожи. Но кто, дракл подери, осмелится её осудить? Да и виновник поплатился на месте. Гермиона с особым удовольствием оставляла алые отметины на безупречной светлой коже. Отогнав тянущиеся к разуму воспоминания, гриффиндорка взмахнула палочкой, накладывая маскирующие чары, скрывая следы явно вышедшей из под контроля ситуации. Испытывать судьбу во второй раз ей не хотелось. Объясняться перед друзьями — тоже. В конце концов это её жизнь, и она имеет полное право на идиотские ошибки, которые в последствии вполне могут стать гвоздями в крышке собственноручно сколоченного гроба.