Смычок скользил по струнам, как по маслу, издавая изящное звучание. Мелодия лилась плавно и тягуче, подобно мëду, без лишних вибраций и скрипов, и в меру пестрила разными красками. Тесное помещение не позволяло распространяться звуковым волнам так далеко, как этого хотелось, но это не особо мешало наслаждаться собственной игрой, хотя и вложено усилий было немало. Последний пассаж, финальный аккорд… И тишина.

После сладостных звуков скрипки, как всегда, началась нудная речь учителя о том, что было исполнено хорошо, а что плохо, над чем нужно поработать, какой смысл заложен в этом штрихе и этой динамике и так далее… Дазай уже привык слушать вполуха и примерно понимать, чего от него хотят. Вот и сейчас у него голове вместо только что сказанных замечаний вертелись образы матери с видом, полным презрения, отца, излучавшего равнодушие, и Ëшико, отчего-то печальной. Возможно, кто-то тоже когда-либо их видел, только в упор отказывался замечать, а у Дазая уже не получалось закрывать глаза, как бы он ни пытался — слишком долго держал в себе чувства, которые от этого испытывал, до того, что они грозили в любой момент хлынуть через край.

— Дазай-кун, ты слушаешь? — окликнул его учитель.

— Да, конечно, я Вас очень внимательно слушаю, — кивая, еле слышно пробормотал Дазай.

«Играю не в одном темпе и не везде попадаю по нотам», — предположил он вариант замечания и добавил для себя — «Дома это будет исправлено…»

— Ты уже понял, что вот эти места замедляешь, а эти пассажи играешь фальшиво.

— Да, всё понял.

— Чтоб в следующий раз играл всë в темпе и без ошибок!

— Хорошо, учитель Шибата, — снова кивнул Дазай и стал неспешно складывать инструмент в футляр, а ноты в сумку.

Ему ужасно не хотелось домой, и он старался оттягивать время, как только мог. Ожидая, пока он соберётся, мужчина решил немного навести порядок на своём столе и стал перебирать какие-то бумаги и книги. Тихий шелест и застывшее молчание напрягли атмосферу и создали сильный дискомфорт, из-за которого находиться в кабинете один на один становилось ужасно нетерпимо. Убрав последний сборник, Дазай взял свои вещи в руки и, подняв полный тоски и надежды взгляд на учителя, замер на месте. Он почти не понимал, чего хотел этим добиться, однако действовать не решался довольно долго. Прошло полминуты, и он, осмелившись заговорить, едва открыл рот, но голос подать не успел.

— Урок окончен, — сказал учитель Шибата, с недоумением наблюдая за Дазаем.

— Но… — хотел было возразить он.

— Ты свободен, Дазай-кун, можешь идти. До свидания.

Дазай постоял ещё пару секунд, не спуская взгляда него, и всё-таки нехотя покинул класс. Хотя и было понятно, что вряд ли учителю есть дело до его проблем, да и он не обязан ничего выслушивать, неприятный осадок и лёгкая обида на душе всё-таки остались — чувство полного одиночества взыграло не на шутку. Дазай действительно ощущал себя брошенным и никому не нужным и был почти полностью уверен в том, что это правда.

Несмотря на вечернее время, на улице было довольно жарко и как будто душно, и делать что-либо уже не хотелось. Разве только скинуть с себя пропитавшуюся потом одежду, броситься в холодную воду и забыть обо всëм, но было совершенно очевидно, что этому не бывать. Дабы занять себя чем-нибудь на всю дорогу, Дазай стал вспоминать все свои неудачи за прошедшую часть дня, за которые дома должно было достаться.

«Порвал и испачкал форму, пока меня били на перемене. Рукав, думаю, можно зашить, пуговица для рубашки должна найтись, только хороший вопрос, получится ли отстирать чернила. Также, судя по всему, простыл. Напрохлаждался, блин».

Он шмыгнул заложенным носом и оглянулся. С разных сторон доносились голоса, но среди их обладателей не нашлось никого знакомого.

«Интересно, где Ëшико? Надеюсь, с ней всë хорошо…»

Обычно они встречались по пути и шли домой вместе, однако в последнее время она стала часто задерживаться, при этом не говоря, где. Дазая это напрягало, но, не замечая в остальном поведении сестры каких-то серьёзных изменений, он не донимал её по этому поводу. Надеялся, что беспокоиться не о чем.

По своим подсчётам, за всю дорогу до дома он три раза чихнул, девять покашлял, тринадцать захотел сдохнуть от ноющей головной боли и двадцать пять пришёл к очевидному выводу:

«Мама будет ужасно недовольна».

Дойдя до порога, Дазай вздохнул, почти что бесшумно открыл дверь и шагнул внутрь, но, неожиданно для себя, застал довольно редкую сцену.

— Как? Как можно было так облажаться? — послышался с кухни крик матери.

— Я знаю, что ли? — перекрикнул её отец.

— А кому, как не тебе, знать? Кто всë это заварил?

«Ой… Кажется, я немного невовремя…» — подумал Дазай с напряжением и облегчением одновременно.

— Заткнись, Айори! Можно подумать, я ради вас не старался! Ради тебя, Ëшико, Осаму…

— Плохо старался! Ëшико и так уже от рук отбилась, а теперь и вовсе покинет дом! А этот бездарь…

Дазай чуть дрогнул от упоминания себя в таком ключе и решил по-тихому пробраться к себе, пока его не заметили. Он на цыпочках стал медленно ступать на участки пола, которые издавали меньше всего шума.

— А, вот так ты любишь своих детей? — рявкнул отец.

— Потому что родила их от такого подонка! — вторила ему мать.

Его это явно задело, что выдал прерывистый шумный вдох.

— А, понимаю теперь, что лучше бы вообще их с тобой не заводил! И зачем я с тобой связался? Ныла бы себе дальше, истеричка…

Они внезапно замолчали, и в тишине раздался скрип пола, по которому со всей осторожностью крался Дазай.

— Осаму, это ты? — с мелкой дрожью в голосе громко спросила мать.

— Да, я… — со вздохом отозвался он и остановился.

— Прекрати красться, сколько раз об этом было сказано? — подойдя почти бесшумно, недовольно процедила она.

— Девятнадцать… — тихо, чтобы было не так слышно, что говорит в нос, пробормотал он.

Она с размаху дала ему пощёчину и беззвучно ругнулась, а затем продолжила:

— Где Ëшико? Не видел?

— Нет, мы не пересекались, — робко ответил Дазай.

— Вот чертовка. Уже третий раз, между прочим.

— Успокойся, Айори, она ж не совсем уж дура, ничего с ней не случится, — хмыкнул отец, проходя мимо — Она уже почти взрослая, наверняка у неë есть своя личная жизнь.

— Не будет, пока она с нами под одной крышей живëт, — возразила мать.

— А ты чего раскомандовалась? — нахмурился он — Может, мне вообще уйти? Ты же тут главная…

— Фумецу… — вздрогнув, пискнула она, вот-вот готовая заплакать.

«Почему мне приходится быть свидетелем этого?..»

Чувствуя себя крайним в этом конфликте, Дазай захотел поскорее исчезнуть отсюда и не возвращаться. Он покачал головой и попытался бесшумно вздохнуть, но в горле вдруг запершило так, что это уже нельзя было вытерпеть.

— Кхм…

Родители опустили взгляд на него.

— Согласен, — сказал отец, видимо, восприняв кашель, как способ привлечь внимание — Давай не при нëм.

Мать скрестила руки на груди, толкнула его, провожая до пункта назначения, и продолжила отчитывать сына:

— Заболел, да? Посреди лета…

— Так получилось. Этого больше не повторится… — прошептал он, получая подзатыльник.

— Вот больно понадобилось тебе заболеть именно сейчас! Опять бездельничать будешь.

«Ну да, «опять». Как что-то плохое, так всегда «опять», я ж каждый день смертным грехам предаюсь».

Нотацию прервал скрип открывшейся входной двери и резво приближающийся топот ног.

— Привет, мам! — улыбнулась Ёшико, проносясь мимо, и скрылась за дверью своей комнаты.

Мать уже было вздохнула, чтобы окликнуть её, но передумала и просто нахмурилась. Казалось, её настроение уже нельзя было улучшить, и даже не только потому, что она и хорошее настроение были несовместимыми понятиями, а скорее из-за того, что слишком много всего друг на друга наложилось. Наверняка она сейчас очень жалела, что под рукой не было указки.

— Бесите вы меня уже все, не могу, — прошипела мать — Что у тебя там ещё?

— Голова болит, — негромко ответил Дазай — И нос не дышит.

— Мёрзнешь?

— Ну, есть немного… — из-за влажной одежды тело пробил лëгкий озноб, а затем по затылку снова прошëлся тяжëлый удар.

— Переодевайся и скрипку в руки. Быстро покажешь, что на уроке сделали, а потом в постель. Что будешь делать с формой, обсудим позже.

Он покорно кивнул. Мать развернулась и пошла в комнату дочери.

«Не нравится мне это. Отцу надо очень постараться, чтобы её разозлить, как же так?»

Дазай стоял пару секунд в молчании. Стоит ли об этом заговаривать? Не ухудшит ли это положение? Вдруг повторится ситуация с учителем Шибатой? В его голове вертелись вопросы, ответы на которые можно было найти только через опыт. В конце концов, он всё-таки принял решение и шагнул к матери, когда она уже почти достигла двери.

— Мам… — хрипло протянул он.

— Чего тебе? — вздохнула она, сдерживая злость, и обернулась.

— Из-за чего вы ругались? Что-то произошло?

Она скрестила руки на груди и замолкла, думая, что ответить. Хотя бы не проигнорировала, не отругала и даже не ударила, уже радовало.

— Нет, Осаму, всë нормально, — отмахнулась мать, будто для себя, отчеканив последнее слово по слогам — Тебе ещë пока рано об этом думать.

— А когда будет не рано?

— Когда будешь жить самостоятельно.

«Понятно. Значит, никогда».

***

Сказанное Юкино никак не могло дать Дазаю покоя. Руки затряслись, дыхание участилось, как с этим справиться — было непонятно. Он чувствовал, что в срочном порядке должен взять себя в руки и успокоиться, дабы думать холодной головой, однако понимал, что в такой обстановке это было невозможно.

— Итак, коли теперь я твоя девушка, давай-ка установим порядок, — после короткой паузы игривым тоном продолжила она, обвив руками его плечи.

«А нельзя это сделать попозже?» — хотел было недовольно спросить он, но не успел вставить и слова.

— Первым делом, теперь у нас друг от друга нет тайн. Если есть, что сказать — говорим. Уяснил?

— Угу.

«Ты е…нашка», — мысленно усмехнулся Дазай, но виду постарался не подавать, дабы не нарваться — «Хотя не то, чтобы это кто-то скрывал».

— Хорошо, — улыбнулась Юкино, щурясь от удовлетворения, отчего взгляд стал ещë пронзительнее — Дальше, теперь мы каждое утро в без пятнадцати восемь встречаемся у моста, без опозданий. Кто опоздает — с того желание.

— А в выходные? — обеспокоенным тоном спросил он — Вряд ли меня из дома выпустят.

— Выпустят, мы об этом позаботимся, — она говорила так уверенно, будто имела план во стократ надёжнее швейцарских часов, хотя, по ощущениям, действовала спонтанно — Обедаем, естественно, вместе, едой я, так уж и быть, буду с тобой делиться, а то ты совсем хилый, скоро даже на ногах едва держаться будешь, — Дазай ощутил неприятное прикосновение к рëбрам и болезненно застонал — Извини. На переменах, как получится, а после уроков встречаемся в вестибюле и расходимся у моста. Договорились, да?

— Да, — тихо ответил он, покорно кивнув.

Сердце всё ещё продолжало бешено колотиться, то ли от волнения перед объектом воздыхания, то ли от страха за жизнь из-за выходящих за рамки приличий прикосновений к телу. Мысли тоже путались и не могли сосредоточиться на чём-то одном, лишь изредка выдавая среди полуфраз-полуслов что-то связное.

«Везде одни расписания…» — поникши, раздосадовался Дазай — «Даже в отношениях».

Юкино подозрительно посмотрела ему в глаза, встала на цыпочки и без тени стеснения потянулась к его губам, будто это уже стало нормой их общения. Дазай удивился такому действию, и, испугавшись, в ту же секунду закрыл ей рот ладонью и попытался оттолкнуть, но она вцепилась в него настолько крепко, что едва сдвинулась с места. Он с ужасом осознал, что сделал, только через несколько секунд и стал судорожно гадать, что за это будет. Скажет брату? Потребует извинений в любом из видов? Придумает идиотское наказание вроде того, чтобы изобразить собачку? Что бы это ни было, оно ни к чему хорошему не могло привести.

— Твоя мама спрашивала обо мне? — полушёпотом спросила Юкино, прижавшись к Дазаю теснее, и мягко улыбнулась краешками губ.

«Так, я не понял, а где? Как? Почему? Подвох, да…»

— Спрашивала, — немного невнятно произнёс он — Я сказал, что не знаю тебя.

— И она поверила?

— Не думаю… — Дазай озадаченно опустил взгляд на бледно-зелёную ткань её пиджака, пытаясь понять, к чему был задан первый вопрос. Быть может, Юкино беспокоилась за него и хотела как-нибудь помочь? Он хотел на это надеяться — И что мне в следующий раз сказать?

— Ну ты же мастер отговорок, наверняка выкрутишься, — усмехнулась она.

Дазай бесшумно вздохнул, сдерживая до помрачения мощный порыв злости.

«Спасибо, советчица, очень помогла».

Он стал рассматривать лицо Юкино, и на душе как будто потеплело от исходящей из этого выражения эйфории. Закруглённые черты смягчали всю содержавшуюся остроту, тонкие губы, открывавшие чуть кривые зубы, источали ласку, а за хитрым прищуром проглядывалась обычная детская простота. В голову сама собой лезла мысль о том, что Юкино была всего лишь ребëнком, не более…

«Хотя чего я должен был ожидать?» — тут же одëрнул себя Дазай — «Можно подумать, она знает мою маму аки себя саму. Умник, конечно, умный».

Польстившись вниманием к себе, она улыбнулась шире, ещë чуть обнажая зубы, и потрепала его волосы. Легко и играючи, подобно дурачествам сестры. Нестриженные ногти слегка царапнули кожу, но, на удивление, доставили приятное ощущение. Юкино краем глаза понаблюдала за реакцией, собирая в руке прядь его волос, и вдруг сказала:

— Слушай, Осаму, тебе бы себя в порядок привести. А ты думал, чего от тебя все шарахаются?

— Хе, да, не мешало бы… — хмыкнул он, хотя ничего смешного в этой шутке не нашëл.

— Без обид, выглядишь, как чучело, — она отпустила волосы и положила руку на его плечо — Начни хотя бы причëсываться и перестань сутулиться, а то мы так почти одного роста будем. Да и ты так смахиваешь на того, кого можно безнаказанно обидеть. А, ой, даже ведь не смахиваешь! У меня достаточно дел, чтобы постоянно тебя прикрывать.

Дазай выпрямился, зацепил пальцами чёлку и заправил её назад, открывая лоб, однако с непривычки почувствовал себя ужасно некомфортно и напрягся ещё сильнее, чем до этого от смущения. Он закусил губу и робко спросил:

— Ты действительно думаешь, что твой брат и его дружки благодаря этому теперь будут обходить меня стороной?

— Если ты дашь повод, то да, — с улыбкой протянула Юкино — А ты же вроде собирался, насколько я помню? Ты мне говорил об этом недавно.

— Да, говорил… — прошептал Дазай, мысленно злясь на себя за длинный язык.

— Ну и где тот боевой настрой? У тебя явно всё получится, чего переживать?

Он дрогнул и покраснел, обескураженный…комплиментом? Или чем это стоило считать?

— Ну? — привлекая внимание, произнесла заметившая это Юкино и убрала улыбку с лица — Хоть бы «спасибо» сказал…

— За что? — недоумëнно спросил он.

— Ну ты интересный, конечно. Вроде знаешь, что такое поддержка, но почему-то глупишь не по-детски.

— Спасибо, — буркнул Дазай и Юкино расцвела, довольно пролепетав:

— Не за что.

Она просто издевалась… Его не могло это отпустить всю обратную дорогу.

— Вот сучка… — гневно выдохнул он у порога и зашёл в дом.

Чем-то взволнованная мать с указкой в руке суетливо подошла к двери и, опустив взгляд на Дазая, нахмурилась.

— Ты опять опоздал. Ты в курсе, сколько времени?

«Конечно, в курсе. Дофига. Зря только его потратил…»

— Прости, мама…

Она полоснула ему указкой по руке. Дазай даже не дрогнул, опустил задумчивый взгляд на пол и очень неторопливо, словно от усталости или под действием успокоительного, схватился за место удара. Он ощутил довольно сильную боль, но, заняв себя размышлениями о разговоре с Юкино, даже как-то и не обратил внимания. Заметив это, мать неожиданно смягчилась и обеспокоенно спросила:

— Ты чего?

— Да ничего… — поднял голову Дазай, делая вид, что всë нормально — Всë, как обычно.

— Осаму, говори правду.

Запаниковав, он стал вспоминать всё, в чём мог провиниться, и спешно сочинять легенду о причине волнения.

— Я, кажется… Ноты в школе потерял…

— Что? Какие?

— Которые для чтения с листа.

— Давай сюда сумку.

Он послушно протянул вещь, в темпе presto^[1] обдумывая дальнейшие действия. Меньше, чем через минуту, она с недоверчивым видом вытащила толстый красный сборник.

— Потерял, да?

— Но… — начал «оправдываться» Дазай — Их тут не было, я раз пять проверял!

— Слепошара. Мне тебя ещë и к окулисту вести? Ты опоздал только потому, что не смог в собственной сумке увидеть толстенный сборник?

— Ну… В общем, да…

Ничего не говоря, она грубо швырнула в него книгу и скрестила руки на груди, намекая ускориться. Тело до сих пор била мелкая дрожь, которая могла сильно помешать дальнейшим занятиям, поэтому Дазай поспешил придумать отговорку.

— Мне что-то нехорошо, можно я немного отдохну?

— Ты же знаешь, что нет, — отрезала мать.

— Мне… Правда голова болит.

«Что за чушь я только что сморозил? Хотя, так-то правдоподобно».

Она просверлила его недоверчивым взглядом, пытаясь уличить во лжи, но, так и не добившись этого, в итоге сдалась и, приподняв подбородок, сказала:

— На кухне таблетки должны быть, иди возьми. Как подействует, иди заниматься.

— Хорошо, мама…

«Фух, ничего не заподозрила. Надо сделать всë, чтобы продержаться как можно дольше».

Он отнëс вещи к себе, пошëл на кухню, нашëл аптечку и стал перебирать там медикаменты. От простуды, от отравления, от горла, от головы, успокоительное… Дазай достал одну таблетку обезболивающего и спрятал в карман, а успокоительное решил на всякий случай выпить — вдруг поможет — и через пятнадцать минут, когда голова «прошла», пошëл заниматься скрипкой. Особо не вникая, он выслушал двадцать три замечания, вытерпел почти тридцать ударов по рукам и спине и три раза задумался об убийстве, а, закончив, вернулся в свою комнату и изнемождëнный упал на кровать.

Понемногу очертания комнаты стали расплываться. Делать не хотелось абсолютно ничего, даже думать, но вскоре в мысли предательски пробрался образ Юкино. Дазай вспомнил еë до жути милое выражение лица, будто гипнотизировавшее его, и снова ощутил, как резко ускорилось сердцебиение. Он поджал ноги к себе и стал раскачиваться, беззвучно шепча себе под нос:

— Чëрт-чëрт-чëрт…

«Мозесь зе быть ховосим майциком, кода захоцесь», — передразнил он тонкий голос Юкино — «Господи, это даже звучит отвратительно. Учитывая, что это только начало, в будущем всë может дойти…до рабства. Эх, Юкино, я до последнего надеялся, что ты просто странная».

Дазай помотал головой, вскочил и сел за стол, решив поделать уроки, дабы отвлечься от приставучих размышлений. Он достал учебник, тетрадь и письменные принадлежности, взял ручку и уставился на задание. Прошло пять минут, десять, а он так и продолжил смотреть в одну точку, вяло крутя ручку между пальцами и пытаясь определить цену бумаги в учебнике. Юкино отказывалась покидать его и продолжала издевательски улыбаться, провоцируя на агрессию.

«Вот хитрая тварь, знала ведь, что я к ней чувствую, и решила этим воспользоваться», — он нахмурился и от негодования выронил ручку. Она звонко ударилась о стол и покатилась к краю — «А если бы я ей отказал, она бы и правда это сделала? Я, вроде как, ей нравлюсь… Надеюсь. Зачем ей вдруг делать мне плохо? Я бы не стал с ней поступать подобным образом, даже зная, что она мной нагло манипулирует. Я бы… А что она должна была сделать, чтобы я отдал еë на растерзание кому-нибудь?» — Дазай вспомнил лицо матери, одноклассников, ребят из другого класса, шайку Хонды, противопоставил их Юкино, и его тут же передëрнуло — «Даже не знаю… Ей как будто бы хочется простить всë на свете. Она как будто милый невинный ангелок с кристально чистым нимбом. Но так же нельзя. Несмотря ни на что, я должен… Должен…»

Он не заметил, как трудно стало думать и как быстро усталость взяла над ним верх. Он подложил руки под голову, медленно закрыл глаза и уснул, наблюдая за плывущими перед глазами кислотными волнами, смешивающимися с чуть ранее представленными лицами.