Nero's Day At Disneyland — Heaven's Gate

Шэнь Цзю вернулся в дом через главный вход, принеся на ступнях россыпь снега. А на спине — бдительный взгляд залинателя, оставшегося средь звездной стужи.

Тихо и пусто. Натопленный воздух впитал в себя все звуки. Уши заслонило плотным пуховым одеялом. На висках замкнулось сердцебиение.

«Тук-тук», — лепестки огня ласково лизнули подрагивающее сердце.

Идти вперед — так просто и легко. Голод не терзал желудок, а мысли не червоточили мозг. По кровеносным артериям (или же меридианам?) растекалась проснувшаяся сила.

Шэнь Цзю завел ногу и шагнул на первую ступеньку, а сверху — притаившимся зверем из засады — к нему метнулся Цю Цзяньло.

В чужих зрачках — дрожащее острие страха. В руках — спрятанный в ножны заклинательский меч, до сей поры не покидавший пределов спальни.

Шэнь Цзю смотрит на него внимательно, впервые видя лицо Цю Цзяньло таким, каким оно есть на самом деле. Черты рассекает рябь волнения. Взгляд тускнеет, теряя прежнюю силу.

— Ты не ушел.

Голос ломок — так рвалась бумага.

— Идем.

Он хватает за запястье, уводит. Шэнь Цзю идет рядом, продолжая смотреть. Кажется, Цю Цзяньло это подбадривает. Кажется, он боялся остаться один.

В запертом кабинете свет погашен, дверь в комнату Шэнь Цзю распахнута настежь. Цю Цзяньло даже не оглядывается — скрывать уже нечего.

Он заводит его внутрь, захлопывает дверь. Пасть сундука раскрыта так широко, что больно смотреть — будто вывихнута в челюстных суставах.

Цю Цзяньло отпускает руку Шэнь Цзю, подходит к окну и смотрит через бумажный слой. Тревожится, хмурится. Бросает вызов, сжимает меч. Где-то средь снежной пустыни мастер У отвечает ему глумливой улыбкой. И побеждает.

Накопленное напряжение подавляет страх. Цю Цзяньло медленно опускается на растерзанную кровать, кладя на сбитое одеяло заклинательский меч. Игра света и тени взрезает на его лбу глубокие морщины.

— …он не уходит, — говорит он дребезжащим голосом, заглядывая Шэнь Цзю в глаза. И тут же вспыхивает: — Этот проходимец не ушел, пускай я ясно дал ему понять, что спущу на него адептов Хуаньхуа, коли он здесь задержится. И сегодня он снова бродит под моими воротами!.. Эту последнюю ночь — мы должны быть настороже. На попечении даочжана и городничего Хайтан будет в безопасности, а наутро они уже прибудут… — Цю Цзяньло теребит пальцами вздыбленную простынь, а затем — рывком поднимается. — Я не позволю ему вытеснить меня из собственного дома.

Пройдясь из угла в угол, Цю Цзяньло вновь повернулся, обращаясь к Шэнь Цзю — и с тем лихорадочно глядя сквозь него:

— Он и сейчас стоит где-то со стороны конюшни. Я его чувствую… Если он подожжет кровлю, лошади разбегутся по всему двору. Откроет ворота… Нет, чащоба задержит их.

И снова, захлебнувшись в раздумьях, начал чертить комнату шагами.

— Мы должны быть настороже, Шэнь Цзю! Ты должен!..

А затем он остановился, недоуменно глядя на разворошенную постель. Будто наконец заметил и осознал.

— Я ухожу, — твердо сказал Шэнь Цзю.

Его голос — камень, брошенный в воду. Лицо Цю Цзяньло разошлось тревожной рябью.

— Мастер У сказал, что у меня есть способности. Тебе не о чем беспокоиться — к утру нас здесь уже не будет.

— Значит, ты все-таки виделся с ним?!

И одновременно с гневным выкриком Цю Цзяньло швырнул на пол подсвечник, что раскололся надвое у самых ног Шэнь Цзю. Свеча вылетела из крепления и, отскочив от половиц, укатилась за комод. Единственный источник света, размещенный перед настольным зеркалом, теперь бил Шэнь Цзю в спину и озарял безумное лицо Цю Цзяньло багряным жаром.

— Когда я почувствовал, что он подле тебя, ты не был выслеживаемой им жертвой, а уже — соучастником, — цедил Цю Цзяньло с яростью и упоением изобличителя. — Но что бы он тебе ни наплел, ты — бездарное животное. Даже гениальный учитель не смог бы высечь из тебя искру таланта.

Цю Цзяньло стервенел с каждым вытолкнутым из его легких оскорблением.

— Ты — пустышка, червь, что от капли милосердия возомнил себя гидрой. Читать, писать, считать и говорить — всему этому ты научился в моем доме, с моего дозволения и ради моей забавы. И даже твою непомерную гордыню, из-за которой ты уверовал, будто когда-либо сможешь ступить на тропу светлого совершенствования, — тоже взрастил в тебе я!

Шэнь Цзю впервые видел Цю Цзяньло таким неистовым, всецело отдавшимся неконтролируемой злобе. Даже в тот вечер, когда под матрасом Шэнь Цзю обнаружили деньги, Цю Цзяньло управлял собою, изводя Шэнь Цзю ядом и упреками; управлял, когда, воспользовавшись яростным безумием самого Шэнь Цзю, сбил его с ног и затащил в сундук.

Теперь же Цю Цзяньло совсем не владел собой. Он ревел раненым тигром, и Шэнь Цзю, ослепленный его неистовством, потерял в себе силы даже на ответ. Не смея отвести взгляд, он замер, беспомощно следя, как это пламя подступается к нему.

— Злостный предатель, двуличный подлец! Ты не заслужил ничего, что получил здесь! Я убью тебя, я своими руками убью тебя. Ты сгинешь заживо в моем сундуке!

Приблизившись к Шэнь Цзю на расстояние вытянутой руки, Цю Цзяньло выбросил перед собой ладонь, целясь ухватить Шэнь Цзю за волосы, но тот, вырванный из кроличьего оцепенения упоминанием сундука, инстинктивно отпрыгнул от чужих пальцев. Спиной Шэнь Цзю врезался в поверхность и, потеряв равновесие, тяжело оперся на ручку двери.

Вопреки ожиданиям — Шэнь Цзю вновь утратил устойчивость. Дверь поддалась и, увлекаемый ею, Шэнь Цзю запоздало понял, что Цю Цзяньло забыл запереть ее на замок. Сообразить большее он не успел: Цю Цзяньло вцепился в ворот его одежд и одним взмахом отшвырнул в другой конец комнаты, к кровати.

Шэнь Цзю прокатился по вздыбленному матрасу и ударился скулой о гарду меча. Сознание расплылось зелеными и алыми пятнами, и темная тень вновь нависла над ним, вдавливая затылок к плоскость кровати.

Ножны как и прежде были безучастны и печальны. Дышали могильным холодом похороненной мечты. Шептали что-то тихо и робко и вместе с тем сливались в едином:

«Иди».

Шэнь Цзю раскрыл глаза. Всего мгновение — и огненный цветок вновь расцвел в груди.

Схватив меч, Шэнь Цзю бросился в центр комнаты. Цю Цзяньло остался стоять на месте: словно страж подземелья Диюя, он охранял выход из своей обители. Но меч в руках Шэнь Цзю удивил Цю Цзяньло и раскроил его лицо сардонической улыбкой:

— Что ты надеешься делать с ним?

В голос Цю Цзяньло вернулись прежние ядовитые нотки. Расчесывая нервы, они кружили голову, наполняли конечности жаром. Цю Цзяньло ступил шаг, и Шэнь Цзю угрожающе выставил перед собой спрятанный в ножны клинок. Потаенная в стали сила разрядами электричества отдавала в пальцы.

Развеселенный, Цю Цзяньло фыркнул:

— Станешь отбиваться, будто обезьяна палкой? Какой ты бестолковый… Он не откроется тебе, ведь ты — не его хозяин.

Шэнь Цзю вспомнил: как, дразня Шэнь Цзю сокровищами сундука, Цю Цзяньло предложил ему полюбоваться лунным мерцанием дивного клинка. Как и тогда, пальцы Шэнь Цзю крепко обхватили изящно инкрустированные золотом ножны, но разомкнуть их он не решался — боялся встретить ту же мерзлую тишину.

Цю Цзяньло, так легко вспыхнувший насмешкой, тут же истлел, цедя низко и зловеще:

— Кажется, ты окончательно тронулся умом. Мне надоело тебе подыгрывать.

— Нет!

Вспышка боли пронзила тело — вошла в ладони через кончики пальцев. Вгрызлась в кости, разрывая хрящи. Наотмашь ударила в грудную клеть. Заставила сердце испуганно подскочить — и потонула в чавкающем темном ядре.

Лепестки раздвинули ребра. Уши прорезал крик меча.

— Шэнь Цзю?..

Вздох — и он увидел освобожденную сталь, впившуюся в плоть. Удивление на дне потемневших глаз Цю Цзяньло. Алая кровь двумя веселыми ручейками сбежала вниз, соединившись на подбородке. И прежде чем тот успел сказать еще хоть слово…

С неистовым ревом Шэнь Цзю повалил тело на пол и вгрызся плачущим клинком в плоть хозяина. Он кромсал дергающееся под ним тело, превращая агонию в брызги крови и куски мяса.

— Шэнь Цзю!

Он протыкал еще и еще. Разрывал и кромсал, не открывая ослепленных глаз.

«Шэнь Цзю!»

Темное ядро жадно глотало рвущуюся наружу боль и ненависть. Лопнувший перегной осатаневшего сердца. Злобу и ожесточение. Вязкую скверну и хохочущее безумие.

«Шэнь Цзю!»

Заклинательский меч стенал и плакал. Но в конце концов и его слезы обратились в налепленный слой густой крови.

Шэнь Цзю сидел на том, чем прежде являлся Цю Цзяньло, и смотрел вглубь раскуроченной плоти. На белые кости, выглядывающие то тут, то там средь неровно срезанного мяса и раскромсанных органов. На наполненные кровью глазницы и пробоины в черепе. На сползшую линию рта — казалось, все еще застывшую в улыбке.

Возможно, Шэнь Цзю смотрел слишком долго. Ведь именно этот образ Цю Цзяньло запомнился как настоящий.

Шэнь Цзю встал, выдергивая меч из россыпи кишок, и направился к приоткрытой двери, из которой уже тянуло запахом пожара. В коридоре по-прежнему было тихо — только алые всполохи огня плясали под запертой дверью кабинета. Шэнь Цзю медленно шел в направлении лестницы, когда с первого этажа до его слуха донесся встревоженный голос Тинли.

Шэнь Цзю спрятался в тени, вслушиваясь в крики и торопливый топот ног. Знакомое шарканье — и вот Тинли уже на втором этаже, растерянно дергает запертую дверь кабинета. Весь поломанный, перевязанный тряпками и нестерпимо жалкий — этот Тинли был совсем не похож на псаря, что с нескрываемой ненавистью смотрел на Шэнь Цзю под заливистый лай своры Цю Цзяньло.

Кажется, он хотел позвать на помощь, когда столкнулся взглядом с Шэнь Цзю. Но тут же побежал прочь — в направлении женских комнат. Шэнь Цзю нагнал его в несколько шагов и пронзил сердце со спины. Тинли застонал — по-детски жалобно и тонко, — а после захлебнулся в собственной крови.

Темное ядро удовлетворенно чвокнуло где-то под сердцем.

Выдернув меч из обмякшего тела, Шэнь Цзю вернулся назад. Первый этаж заполонили мужские голоса и плеск воды в переполненных ведрах. Со спины — жар и радостный треск огня. Когда показался первый, Шэнь Цзю бросился на него сверху.

Ступени захлестнула кровь, и тут же — размыло водой из перевернутых ведер. Шэнь Цзю понятия не имел, откуда в нем берется такая животная сила и прыгучая легкость. И почему нутро переполняется беснующейся радостью отмщения.

Он метался по всему дому, догоняя и убивая. Не чувствуя боли от ответных ударов и в стесняемом скверной сердце. Горячо, липко, чарующе — огонь лизал его душу. Ослепленный, он сделал последний замах и замер, остановив клинок напротив самого лица. Чжанлу.

— Шэнь Цзю… — глаза, наполненные состраданием, и сейчас не таили в себе зла.

Он отступил, выпуская изо рта сгусток дурной крови. Испустив последний вздох, меч рассыпался в руках осколками звезд. В каждом из них — мясная вмятина лица Цю Цзяньло.

Издав нечеловеческий вопль, Шэнь Цзю бросился в заснеженную стень. Повалился в сугроб, раздирая ногтями грудь, внутри которой черной опухолью росло ненасытное ядро. Кровь шла изо всех отверстий, заливая уши, ноздри, заслоняя взгляд.

«Совсем тронулся умом… Иди сюда».

Его лицо объяли руки, лоснящиеся мясом. В бровь уперлась обезображенная глазница. Растерзанный разум объяло осознание: Цю Цзяньло не отпустит его никогда.

— Вот где ты.

Шэнь Цзю выдернули из тьмы жестоким ударом по хребту. Придерживая за шиворот, заставили склониться над землей: изо рта лезло уродливое нечто, кровавой кляксой расползшееся по снегу. Еще удар — и края эрзаца ядра сомкнулись, позволив Шэнь Цзю сделать удушливый вдох.

— Не ожидал, что ты сумеешь подчинить себе заклинательский меч. Что-что, а способности в тебе определенно есть!

Небо растянуло, явив миру пристальный и зоркий лик луны. Хотя снегопад прекратился, на землю, сливаясь с сугробами, продолжали опадать хрупкие серебристые хлопья.

Под надрывные всхлипы и вздохи меж пальцев Шэнь Цзю плясали всполохи пожара.

Asa-Chang & Junray — Hana -a last flower-

Цветок распустил бутон.

Он сильно боялся ветров

И никто не знал,

Что цветок распустил бутон.

«Это не цветок».

«Этого не должно было произойти».

Но все-таки...

Все-таки он цветет.

И никто не знал,

Даже в мыслях не держал.

Не должен был цвести,

Но сильно рвался он:

Здесь, полюбуйся!

Здесь он цветет...