В Хогсмиде всегда была очень красивая осень. Даже жалко, что Акико её больше здесь не встретит. Всё-таки выпускной курс.

      Девушка высунула нос из красного факультетского шарфа, чтоб лучше чувствовать запахи вокруг. От леса пахло терпко, пряно, недавним дождём, от домов — дымом, каминной пылью и чем-то сдобным. В такой октябрь хотелось влюбиться, забрать его домой, чтоб видеть чаще, чем раз в год.

      Из идиллии выбивался лишь слегка неровный, ещё неустоявшийся после возрастных изменений голос:

      — Чтоб это… Ш-ш-ш… Всё ты виноват.

      Йосано прислушалась. Кто-то смутно знакомый, что не удивительно, детей не из Хогвартса в деревушке найти сложно. Кажется, что за углом.

      — Да-да, это ведь меня манит каждая встречная крыша…

      И этот тембр она слышала не впервые. С любопытством и без лишней робости Акико сделала несколько уверенных шагов на встречу звукам.

      Картина открылась любопытная. У обращённой к опушке стены стояли двое: уже догнавший Йосано по росту (не то, чтоб это было великим достижением при её ста шестидесяти с небольшим) рейвенкловец с каштановыми волосами и готовый слиться с осенним пейзажем рыжий слизеринец поменьше. Увидь их по отдельности, Акико может и не вспомнила бы имён, но вместе дуэт диссонировал друг об друга, подводя к нужным воспоминаниям. Чуя и Осаму. Юные дарования, от назначения которых только отошли их факультеты.

      Дазай подставил второму подростку плечо, помогая, видимо, сползти по стене спиной и сесть. У Чуи в просвете меж складок порванной штанины блестела свежая рана на икре.

      — И что вы тут учудили, маленькие старосты? — пусть они и были формально выше в школьной иерархии, Акико сейчас ощущалась старше не только в буквальном смысле. Накахара принял пристыженный вид ещё до того, как она открыла рот.

      — Зацепился ногой за шпиль, — пояснил Дазай, оценивающе глядя на старшекурсницу.

      Йосано сначала подняла взгляд на заострённый элемент декора крыши, потом вернула его на странную парочку, чуть дольше выдержала на разодранной коже. Накахара походил на мелкого зверька в захлопнувшейся мышеловке: перепуганный, но уверенный, что показывать боль и слабость нельзя, оттого шипящий, а не воющий. Осаму пытался понять, ждать ли им подвоха от свидетеля произошедшего, возможно, уже выбирал фразы, чтоб заговаривать зубы декану. И это двое глав факультета? Они же совсем мальчишки. Им самим староста не помешал бы.

      Наглядевшись на щемящую сердце картину, Акико чуть одёрнула перчатки, чтоб не скользили на пальцах и полезла в карман за палочкой.

      — Я помогу, — пообещала она, опускаясь на корточки перед нерадивым слизеринцем.

      Дазай не отходил, устроившись по другую сторону от уже вытянутой пострадавшей конечности, словно сторожа их. Чуя затих, давая промыть рану. Кажется, Йосано выглядела достаточно убедительно, чтоб оба доверились ей.

      Порез не был серьёзным, но уж очень длинным, чтоб оставить его так. Кровью никто, конечно, не истек бы, но нанести в рану всякого по пути не хотелось. Да и зачем тянуть до больничного крыла, если есть решение проще?

      — Вулнера санентур.

      Выученное заклинание наконец-то пригодилось. Оставшаяся после применения Агуаменти вода смешалась с кровью и зашевелилась. Маленькие капли ровными рядами бусин разных оттенков от яко-красного до бледно-кораллового направились к ране. Они словно вставали на родное место, давая ткани восстановится. На ноге оставалось всё меньше алого.

      — Хочешь стать целителем…— предположил Дазай с какими-то не по возрасту осмысленными глазами. — Заклинание слишком специфическое, чтоб справилась старшекурсница, далёкая от темы медицины… Значит хорошо знаешь зельеварение. И гриффиндорка. Ты, случайно, не Йосано?

      — А ты, видимо, станешь детективом в аврорате, — фыркнула Акико, невольно подтвердив догадки странного мальчика. — Откуда меня знаешь?

      — Мори вечно жалуется, что не может уговорить тебя на дополнительные.

      Девушка невольно нахмурилась. Её любовь к предмету на профессора не распространялась.

      — Этот стареющий аспид мне противен.

      Тут Йосано осеклась, посмотрев на уже менее растерянного Чую. Возможно, звать кого-то змеёй при слизеринце не совсем красиво. Возможно, делать это по отношению к его декану — ещё более некрасиво.

      — Без обид, — на всякий случай добавила грффиндорка.

      — И не думал, — живо отозвался Накахара, на пробу шевеля ногой. — Спасибо.

      Он начал экспериментировать с восстанавливающими чарами, чтоб залатать одежду. Значит рана нормально затянулась и не беспокоила его. Приятно знать.

      Осаму всё ещё как-то подозревающие разглядывал Акико:

      — Учителям не расскажешь?

      — Я думаю, у вас сейчас и так проблем достаточно, — как можно более миролюбиво ответила Йосано и непроизвольно махнула рукой.

      Кажется, этот жест не остался незамеченным.

      — Классные перчатки,— произнёс Чуя, когда закончил возиться с тканью.

      Сначала Йосано хотелось отреагировать на комплимент обычно, но потом глаз невольно зацепился за то, что слизеринец сам сидел в похожих. Почему-то эта деталь в равной мере умиляла и смешила.

      — Теперь точно никому не скажу, — мягко улыбнулась старшекурсница.

***

      Скальпель глухо воткнулся в стол, чуть скрипнув о пуговицу манжета. Трещину залатает Репаро. Потом.

      Йосано не считала себя сильно гневливой, но терпеть не могла две вещи: когда мешали работать и когда не понимали слова «нет». Недоученный аврор напротив мешал ей работать, так как не понимал слова «нет». Однако даже такие вспоминали приличия, если правильно намекнуть.

      Смазливая физиономия приобрела несколько озадаченный вид на мгновение, что взгляд карих глаз изучал новое положение дел. Но лишь на мгновение. Почему-то даже тот факт, что его пригвоздили за рукав, нахала пронял не слишком сильно:

      — У самого запястья, бьёте прямо-таки с хирургической точностью, мисс.

      Акико оценила бы реплику лучше, если бы не настырные попытки взять её за руку до этого. Наглость обесценивала в её глазах и приятную внешность, и некоторую харизму в вальяжности всех действий. Благо, больше не паясничать собеседник догадался. Это позволило продолжить вносить его данные в раздел личного дела о здоровье курсанта. Рост, вес, есть ли признаки метаморфа…

      Вдруг в кабинет постучали, но больше для вида порядочности, чем из вежливости, так как разрешения войти никто не дожидался.

      В дверях показался невысокий юноша с хвостом довольно длинных рыжих волос, концы которых покоились на плече. По тому, насколько уверенно он заглянул внутрь, угадывалось, что он был в курсе, кого осматривают. Значит такой же стажёр.

      — Дазай, мне всучили это и сказали, что немедленно нужны подписи всех нас…

      Второй посетитель замолк, только успев поднять голубые глаза. Видимо, заметил скальпель, торчащий из столешницы. Проверку зрения почти прошёл.

      Однако тут нечто странное показалось и Йосано. Она сама не поняла, что больше спровоцировало её оживить в памяти школьные образы: полузабытая фамилия, или вид этих двоих рядом. Да оба возмужали и заметно изменились, но это сочетание… Как осень за окном и кофе. Акико его помнила.

      — Это вы, — произнесли с легкой полуулыбкой. — Маленькие старосты…

      Первым среагировал Дазай.

      — Ну, и маленьким, и старостой остался только один, — съехидничал он, кинув провоцирующий взгляд в сторону входа. — Чуя, может леди тебя тогда прокляла?

      Накахара поднёс документы, ещё осмысляя произошедшее… И иногда всё-таки поглядывая на блеск металла скальпеля. О нём он так и не спросил, видимо решил, что товарищ и так просвятит за дверью.

      — А ты и правда хотела стать целителем… — констатировал Чуя.

***

      — Почему я узнаю о твоём отъезде от Фукудзавы?

      — А почему ты, блять, считаешь, что я должен перед тобой отчитываться?!

      От их ругани не спасали даже не особо тонкие стены Больницы святого Мунго. Дазая и Чую Йосано последнее время видела чаще некоторых коллег. И с неё было достаточно. Да, бедолаги работают на износ, но она тоже не отдыхает, латая их после каждой миссии. К тому же, рядом есть другие пациенты и некоторым из них может быть полезен покой.

      Акико уже не помнила, кто из них ранен в этот раз, поэтому при открытии двери метнула Силенцио считай наугад. Просто в того, кто стоит, не утруждая себя опознанием. Оказалось, что в Дазая.

      Накахара, конечно, громче, но не сказать, что он не заслужил.

      Осаму пару раз открыл рот по инерции и абсолютно бесполезно, словно рыба на воздухе, а потом посмотрел на вошедшую. Чуя, как увидел вспышку, рефлекторно схватился за палочку, раненый аврор оставался аврором. Однако после того, как заметил Йосано, сразу поник.

      — Я не хочу видеть вас в одной палате до тех пор, пока сама не распределю лежать рядом, — её голос отрезвил обоих не хуже запаха нашатыря. — Это понятно?

      Несмотря на то, что говорить сейчас не мог только Дазай, кивнули молча оба. Накахара — сразу и резко, Осаму — медленно и как-то неправильно. Неискренне. Пытаясь держать лицо. Йосано уступила ему место в дверном проёме и позволила покинуть помещение. Лишь после этого она подошла к Чуе. Как бы сейчас всё ни злило, он оставался пациентом.

      Главный минус авроров с точки зрения врача заключался в том, что они часто получали травмы. Главный плюс — в том, что они часто получали травмы. Зная весь порядок процедуры, Накахара без команды остался без верха, сел к ней спиной и слегка ссутулился, так было легче подступиться к ране под лопаткой. А ещё он не ныл, не жаловался и не спрашивал, будет ли больно, и прочие глупости.

      Большинство его коллег тоже привыкали ко всем моментам лечения и могли вести светские беседы тогда, когда рядовые маги были готовы проклясть лекаря. Практически все начинали говорить о чём угодно, кроме работы. Не так повально, как трудящиеся Отдела тайн, конечно, но там и степень секретности другая. Пожалуешься на то, что порезал палец о документ — ещё всё в порядке, скажешь, о какой документ ты это сделал — поздравляю, ты государственный изменник, как любил говорить Анго.

      Тем не менее дела Министерства надоедали почти всем сотрудникам. Куникида много говорил о семье. Чуя, когда бывал в лучшем расположении духа, чем сейчас, часто упоминал, как дорого сейчас содержать мотоцикл и покупать винил. Ода после того, как однажды применил на преступника Авада Кедавра и оставил сиротой его дочь, мог рассказывать только о детях, которых посещал в приюте.

      И только Дазай предпочитал подробно описывать детали с места преступления, натолкнувшие его на решение очередной криминалистической загадки. В вакууме подобная черта не очень пугала, но в системе, когда Акико уже более двух лет слышала от него лишь о работе, напарнике да напарнике на работе… Осаму или не понимал трагичности своего персонажа, или не верил, что может с нею что-либо сделать.

      Рано или поздно это должно было отразиться на Накахаре. Чую начали тяготить монотонность будней и отсутствие альтернатив, о чём он пытался сказать. Дазай мог стать пугающе неэмпатичным, когда чужие чувства не были ему выгодны. Поэтому о ухудшающемся состоянии уже кричали.

      Признаться, в какой-то степени Йосано было жалко Чую. Он и не был приучен к одиночеству, так как они с Осаму рядом со школы, и не мог продолжать в том же духе.

      — Останется шрам, — предупредила лекарь, заканчивая обработку. — Тебя поздно принесли ко мне на этот раз.

      — Плевать, — отмахнулся аврор, одеваясь. — У меня и так спина ничего.

      Спорить было сложно даже с учётом того, что в пациентах врачи видели скорее рабочее место, чем тело.

      Несмотря на попытку держаться непринуждённо, Чуя виновато потупил взгляд сразу, как попробовал посмотреть Йосано в лицо.

      — Прости за сцену, — сипловато, но явно от сердца сказал Накахара. — Я был на нервах…

      Акико шумно выдохнула и запустила в собственные волосы пальцы. Это помогало думать и анализировать. Наверное, её намерения не совсем классические для врача… Но ей точно не нравится смотреть, как кто-то чахнет, пусть и не физически. Деформация от помогающей профессии.

      — Завтра тебя уже выпишут, — сообщила Йосано официальным тоном, а после переходя к своему нормальному голосу. — Не хочешь в бар по этому поводу?

      Судя по выражению лица, Накахара сначала подумал, что ослышался, но у Акико была вопрошающе приподнята бровь, так что он решился уточнить:

      — Ты серьёзно?

      — Да, завтра пятница, я собиралась выпить, — тут она даже не врала. — Но мне нужно прикрытие. Если после этой недели ко мне кто-то догадается подойти знакомиться, то в лучшем случае всё кончится угрозами смертью.

      — А в худшем?

      — Кастрацией без анестезии.

      Чуя тихо хмыкнул. Кажется, он начинал верить в происходящее, но ещё одну деталь всё-таки решил уточнить.

      — А что Рампо не позовёшь?

      — Не пьёт, — вздохнула Йосано. — Ему «невкусно».

      Постепенно аврор напротив приобретало всё менее виноватый и более живой вид. Последний ответ даже заставил Накахару слегка ухмыльнуться.

      — Это «да»?

      — Это «если не заставишь пить огневиски».

      — Не бойся, я по вину.

      Про то, что отношения Чуи с магическим алкоголем — это всё ещё живое придание в стенах больницы, Акико тактично умолчала. Не то, чтоб ей не было интересно, где они с Дазаем нашли ту дрянь, которая умудрилась самовоспламениться даже вернувшись из желудка несчастного, но он только стал на человека похож.

      — Кстати, — вдруг осенило Йосано после того, как она оглядела собеседника. — Классные перчатки, у тебя ведь новые?

      — Первая, кто заметил, — практически восхитился Накахара.

      — Ну, я же сама ношу, вот и кидается в глаза.

***

      Вода холодная, но паршиво совсем не от этого.

      Смерть всегда уродлива. Без исключений. Дазай это знал благодаря работе. Иное было выдумкой, попыткой людей убедить себя, что кончина не так уж плоха. Ради этого писатели когда-то восхищались внешностью чахоточных больных, их бледностью, неестественно блестящими слезящимися глазами и похудевшими телами. Поцелованные музой дураки подкоркой мозга догадывались, что завтра могли оказаться на соседней с больными койке, и заранее утешали себя мыслью о мнимой красоте последних дней.

      В реальности же эстетики в теле не оставалось. Исчезала с пульсом. Были только трупные пятна, усыхающая кожа и последствия разложения. Последние пусть и пестрили разнообразием, но едва ли хоть что-то показалось бы нормальному человеку приятным. И аврор прекрасно понимал, что его собственная гибель особенной не станет.

      А вот он особенным был, когда-то. Или верил в это. После последних нескольких месяцев оглядываться в прошлое сложно. Всё видится мутным, искажённым, как сквозь зелёное и неровное стекло бутылки. Осаму даже не совсем уверен, как оказался в отеле, ванную комнату которого выбрал последним пристанищем.

      Те, кто привык к собственной исключительности, больше всего боятся однажды проснуться просто людьми. С жутчайшим похмельем, без плана на жизнь, там, где никто не знает, что ты был самым молодым старостой в школе, считался перспективнейшим аврором и пережил встречу с драконом, едва отпраздновав свои двадцать. Или, что ещё хуже, знают, но это не играет никакой роли. После всех планов и надежд, что на тебя возлагали, подобное оставляет с всепоглощающим чувством неполноценности.

      В безработицу успело случиться то, что окончательно лишило Дазая смысла как человека. Его ясный ум затуманился. Единственное, ради чего терпели его выходки и взбалмошный нрав, утеряно. Таким он никому не нужен и в теории, его сознание сейчас слишком спутанно, чтоб решать задачи извне. Оно не справляется даже с теми, что исходят изнутри.

      Давящее на грудь не хуже сонного паралича чувство собственной никчёмности было теперь его единственным постоянным спутником и другом. По каким-то своим причинам, проходить после полного пробуждения оно не хотело. С ним Дазай и просыпался, и засыпал, они вместе ели и куда-то бесцельно шли — жили одним словом. И всё это время Осаму не мог вдохнуть больше дозволенного его душителем.

      Для этого навязчивого ощущения даже не нужны были разочарованные люди. Оно и в одиночку добило уже морально подкошенного волшебника. Дазай всегда был эгоистом, обычно это облегчало жизнь, однако падение в собственных глазах по той же причине обернулось несколькими надрезами от ладони к локтю.

      Холодно. Как же мерзко и холодно. От крови вода должна была нагреться, раве нет?

      Осаму водит глазами по интерьеру комнаты, но тот абсолютно неинтересный, как и стоит ожидать от сдаваемого помещения. Разглядывать что-то, пока он не потеряет сознание, не выйдет. Чёрт. Он об этом не догадался позаботиться. Совсем потерял хватку. Дазай ведь знает, что снова начнёт думать.

      Начнёт думать, бледный и обманчиво изящный в красном обрамлении, как больной туберкулёзом. Такой же тощий, ослабевший, со спутанными местами волосами и теперь уж точно рыбьими мутными глазами.

      Отличий было ровно два. Первое: Осаму без бинтов совсем не был поэтичным из-за обезображенной руки и прочих шрамов. Второе: у больных чахоткой выбора не было, у Дазая он пока оставался.

      То, что Осаму не хотел жить так, было чистейшей правдой. Но вот в своём желании умереть иногда сомневался. Почему он оставил палочку на бортике?

      Она тоже тихо увядала. Дурное свойство волоса единорога, такие сердцевины настолько верны хозяину, что могут повторять за ним. Но на одно заклинание должно хватить.

      Дазай уткнул кончик палочки в начало одной из ран и выговорил непослушным языком пару слов на латыни:

      — Вулнера санентур.

      У Йосано это всегда звучало мелодично, походило на колыбельную. Его голос безобразно хриплый. Но алые пятна начинают движение вверх, как тогда по почти крапчатой от веснушек коже. Как же всё это жалко.

      Даже в такой момент он нашёл повод вспомнить о Чуе.

      Ему всё ещё до боли в костях холодно несмотря на возвращение крови в тело. Кажется, виной тому была не вода.