Я с силой ударяю по деревянному столбу, мгновенно ощутив, как заныли костяшки. Подождав с секунду, отрываю кулак от перетянутой на столбе плотной ткани и тут же атакую другим. Ещё раз ударить, ещё раз!.. Раз за разом тишину туманистого полигона разрывают звуки ударов, и с каждым из них злость в душе лишь усиливается, а ведь я хочу избавиться от этого гнева, от разочарования, от страха, который скрутился где-то глубоко клубком змей. Он шипит мне что-то, заставляет мыслить о худшем и не надеяться на хороший конец. Счастливый финал бывает лишь в сказках...
Амеюри-сенсей положили в больницу, она заболела, подхватив что-то на войне. Я не верю, что эта резня прекратилась! Наверняка... Наверняка её отравили! Я не знаю ни кто это сделал, ни даже когда или где, и этому неизвестному невероятно повезло! Столб продолжает содрогаться под ударами, на костяшках уже запеклась кровь, некоторые струйки каплями срываются с пальцев вниз. Спустя пару секунд я останавливаюсь. Переборщила. Амеюри-сенсей ругалась бы — она учила меня мере и контролю эмоций. В конце концов, учитель была в АНБУ.
— Чёрт... — рука бессильно повисает вдоль тела. Я повторяю, добавляя шипящих ноток в голос: — Чёрт...
Для ближнего боя лучше всегда надевать перчатки или ещё что-нибудь прикрыть костяшки. С разбитыми кулаками долго не повоюешь, хотя, уверена, в бою на это просто не будет времени отвлекаться, да и адреналин всегда глушит боль, пока высок. Именно об этом были слова Амеюри-сенсей, когда она билась со мной в тайджутсу и учила основам. И именно их я вспоминаю, когда опускаю взгляд и смотрю на кулаки. Разжать их стоит на удивление много времени — несколько секунд.
— Чёрт возьми, Амеюри-сенсей... Не может быть, что яд пробудил неизлечимую болезнь... Этого просто не может быть. — Последние слова звучат заметно твёрже первых. — Надо проверить ещё раз.
Не став убирать за собой, я резкими шагами иду прочь с полигона. Лужа отзывается плеском, когда я случайно ступаю в неё. Недовольно цокнув, вспоминаю о мастерстве, которым славится моя деревня. Искусство бесшумного убийства. Да уж, мастером этих умений я явно ещё не являюсь.
Туман сегодня не густеет сплошной пеленой, а только мягкими полосками рассекает родной город. Пройдя к выходу, я останавливаюсь вновь, когда по улице мимо меня мчится мальчишка с бирюзовой шевелюрой.
— Подожди, Мангетсу-ани!.. — пискляво зовёт кого-то малыш.
— Мангетсу? — глухо повторяю за ним я. На ум приходит только один человек, хотя наверняка в деревне ещё много его тёзок.
Хоузуки Мангетсу, гений нового поколения мечников, Перерождение Дьявола, которым слывёт Момочи Забуза. Этот парень почти что мой ровесник, ему лишь пятнадцать лет, а он уже держал в руках Самехаду. По крайней мере, так говорят. Понятия не имею, как он взял этот Меч: насколько всем известно, его хозяином стал недавно Хошигаки. Кисаме дал Мангетсу свой Меч? Хм, даже не верится что-то...
Сдвинув брови, я недолго ещё смотрю, как ребёнок трёх лет подбегает к пятнадцатилетнему джонину, что-то возмущённо ему выговаривая и в ответ получая глумливо-добродушные смешки, и после разворачиваюсь: меня ждёт госпиталь. Глазам моим предстаёт почти пустая улица. Впрочем... неудивительно, этот полигон находится на самых окраинах.
Хотела было по привычке вложить руки в карманы, но прикосновение к ткани живо напоминает о разбитых костяшках. Чёрт возьми, теперь, похоже, придётся тратиться на медика для себя. Не люблю ждать, когда раны затянутся, это впустую потраченные часы, дни, недели! Если не месяцы. Помнится, встречалась на войне с парнем, который только и говорил, что ненавидит ждать и заставлять ждать других. Мрачный был, с ним даже не поболтать. Хотя о чём четырнадцатилетнему гению было говорить с пятилетней мелочью, вроде тогдашней меня? Я тогда входила в отряд обеспечения, а его назначили нашим защитником. Странный кукловод из Песка — пока сражались плечом к плечу, в уме его всегда так называла. Только потом запомнила его имя, да и то из-за прозвища — Акасуна-но Сасори. Жаль, что он наш враг, красивый ведь... И жаль, что песчаных никто уже врагами не зовёт. Забыли, видать, сколько мы с ними воевали... Даже этот Сасори одни проблемы приносил со своими грёбаными ядами...
Ядами.
Резко, с притопом, останавливаюсь, поражённо уставившись перед собой в никуда. Яды... Один из лучших отравителей Третьей Великой, только не говорите мне, что это был он! Если это этот кукловодишка отравил сенсей, то!.. то!.. то что?.. Если вспомнить Третью и бои в союзе с Песком и конкретно этим парнем, то Сасори значительно сильнее меня за счёт отравленного оружия и мастерства дальнего боя... Чёрт.
О, а вот и больница. Видимо, за такими мыслями, как эти, даже не заметила, как дошла. А здесь ничего не изменилось с момента последнего моего визита сюда... Небольшой пруд недалеко от парадного входа, окружённый тёмно-зелёными стеблями, каменистая земля, рассечённая истоптанными дорожками. Туман скрывает какое-то карликовое дерево в углу, я не стала всматриваться — меня, кажется, заметили.
Заметили наверняка ещё с ворот, вон, подбегает девушка в форме медсестры. Бледная она что-то для обычной. И волосы... Каштановые, собранные в высокий пучок, они немного отливают рыжиной, почти как у Амеюри-сенсей. Нахмурившись, я уже хочу было спросить об этом, даже открываю рот, когда раздаётся её голос — резкий, почти фальцет:
— Асагири Косетсу-сан, верно?
— М? — моргаю. Откуда?.. Видимо, этот вопрос считали с лица, так как ответ тут же звучит:
— Ринго-сан рассказала. Пройдёмте за мной. Она предупреждала, что вы придёте.
— Предупреждала? — смотрю на неё я и иду следом.
— Она говорила, что после новостей вы обязательно пойдёте спустить пар, а на тренировке или, простите, дубася кого — не уточняла, говорит, неважно это, — увлечённо рассказывает девушка, ведя внутрь госпиталя и дальше к левому крылу. В больнице лампы не горят и вообще на удивление пустынно. Регистраторша не в счёт. Да и, по крайней мере, я никого не вижу. — И добавила потом, что вы придёте к ней выяснить подробности.
Невольно вздрагивая, тут же вцепляюсь в этот момент:
— Кстати говоря, насчёт подробностей... Болезнь и правда неизлечима? Это точно подтверждено? — Держи себя в руках, чёрт возьми! Пусть почти никто и не видит. И всё равно спрашиваю: — Амеюри-сенсей... Как она себя чувствует?
Так, Косетсу, а теперь готовься к плохим новостям. Очень сомневаюсь, что что-нибудь с прошлого раза изменилось, но всё равно... Душа будто просит соврать. Грёбаная сентиментальность. Амеюри-сенсей говорила, что у настоящего шиноби нет никаких привязанностей. А я... а я её разочаровываю.
— Насчёт её самочувствия я многого не знаю, — начинает издалека медсестра, и сразу становится понятно, что вряд ли она скажет что-нибудь новенькое. — Но стабильным я бы его не назвала. Ринго-сан недавно уснула, как раз после анализов. И я слышала, что есть вероятность, что виновен не яд, хотя он, конечно, и заставил её слечь. Честно говоря, даже не верится, что такая сильная куноичи могла... Вот вообще...
Так, спокойно, спокойно, не надо беситься на эту девушку, она вряд ли шиноби и... но она же, Санби подери, в госпитале! Должна знать, что её честность тут никого не волнует! Резко сжимая кулаки — и одновременно вспоминая о костяшках, я разворачиваюсь к ней, заставляя остановиться:
— Медсестра-сан, — чеканю слова, — ваша честность, ваше мнение и ваши чувства меня, уж простите, — сарказм, — не волнуют. Мне нужна информация: что с моим наставником? И то, что случилось с её мечами.
В ответ мне сначала удивлённо смотрят, потом неприязненно щурятся, мрачно, по-волчьи. Не электрический угорь, что мой учитель, не скорпион, что давний знакомый, даже не ластохвост, как моя покойная мать. Всего лишь волк, такого угорь одним ударом хвоста прикончит; от яда скорпиона гарантирована агония, как и от укуса ядовитой морской змеи.
— Что ж, Асагири-сан, — сменяет обращение эта девушка. — За точной информацией пройдите к главврачу, а уж меня оставьте в покое. В самом деле, неблагодарная работа — помогать шиноби...
— Тебе за эту работу платят, — холодно отбрив это, ускоряю я шаг и скоро скрываюсь за поворотом, чуть ли не пролетая мимо кабинетов трёх, что ли. Эмоций во мне эта работница не вызвала никаких. Кучу встречала таких же.
А этот коридор освещать не стали. Или это я явилась во время дневного сна? Чёрт, давно же я здесь не была. Не помню даже, где кабинет этого пресловутого главврача. Мелькает мысль узнать это у этой девицы с волчьим взглядом, но лишь фыркаю на неё. Ещё чего! Сама виновата, что я на неё наехала. Хотя повела себя я, конечно, как отъявленная сволочь... Впрочем, неважно, и без помощи справлюсь. На что людям глаза и мозги даны, в конце концов?
Не надо торопиться, а то пропущу ещё, потом время тратить. Подхожу к ближайшей двери, и на белом, сероватом в темноте, фоне чёрными контурами иероглифы гласят: «Чакра-рентген». Хм, даже интересно стало, но... всё же Амеюри-сенсей важнее. И тут понимаю... Я не знаю даже номера её палаты! В прошлый раз всё узнавала у врачей, меня не пустили к учителю... Только этого мне не хватало, вот честно! Это ж сколько ещё от незнания искать! Может, даже опоздаю на часы посещения и придётся ждать завтра... Хотя я же куноичи. Если что, через окно проберусь...
Да и сама тут виновата, в конце концов. Но вряд ли кабинет главврача на этом этаже, скорее второй или третий — на каком-то из них находится реанимационный отсек, сенсей тоже лежит там.
Вот говорили же мне учиться держать себя в руках! Теперь отдуваюсь.
Я проверила весь первый этаж, видимо, главврач на втором... В следующий раз точно буду думать перед тем, как сказать! Столько времени потеряла...
Врач нашёлся на втором этаже у себя в кабинете в небольшом закутке, который показывается сразу, как я заворачиваю в реанимационный отсек. Стучусь лишь для галочки и вхожу. Вокруг белым-бело до рези в глазах, будто в операционную попала, вот честно. За чёрным, ярко выделяющимся средь этого белого царства столом сидит тёмная шатенка с высоким конским хвостом. Наверняка собирает волосы, чтоб не мешали. Вспоминаются собственные чёрные локоны, я их недавно остригла до лопаток и ношу низкий хвост. Тоже чтоб не мешались... Сенсей на это правило плевать хотела.
— Извините за беспокойство, я Асагири Косетсу, пришла по поводу своей сенсей, Ринго Амеюри.
— Ринго Амеюри, да? — не отрываясь от заполнения бумаг, равнодушно бросает главврач и лишь спустя пару секунд, за которые я успеваю сжать и разжать кулаки, говорит: — Для начала о себе позаботьтесь, Асагири-сан. А то кровь мне тут по всей больнице разносите...
У меня аж лицо перекашивает от удивления и резко вернувшейся злости. Чёрт возьми, чёрт возьми, Санби всех дери, спокойно! Эта женщина права, в конце концов. Да и сенсей не обрадуется, приди я к ней с разбитыми костяшками, и хотя лекцию читать вряд ли будет — не такая она зануда, наверняка ей это не понравится. Недовольно поджав губы, киваю в ответ:
— Да, я о них как-то забыла, — и взглядом указываю на руки. Кровь с них давно уже не капает, присохла красно-чёрными корочками к коже.
Кидая на меня равнодушный взгляд, врач на секунду вскидывает бровь и откладывает кисть в сторону. Со вздохом поправив очки и потерев немного переносицу, женщина подзывает меня к себе, вот только зачем? Не совсем понимая, я подхожу к ней и едва заметно вздрагиваю, когда та берёт меня за руку и подносит к кисти другую ладонь, уже охваченную светло-салатовым свечением чакры. Никогда не понимала, как эти медики так меняют свойства чакры... Всегда использовала её лишь для боя, да и сейчас тоже. И от этой мягкой, тёплой энергии тихая боль исчезает вовсе, а ранки закрываются, заставляя и некоторые корочки отваливаться. На последнее врач только хмурится, но ничего не говорит. Хм... И правда, молчаливое осуждение куда неприятнее озвученного...
В момент, когда мелкие ссадины практически исчезли, в кабинет внезапно врывается молодой парень в медицинском халате:
— Куриараре снова сбежал!
— Что? — отвлекается от моего кулака врач, и скоро лицо её искажается в раздражении: — Так поймайте и привяжите, может, снотворное вколите! Почему я должна говорить вам, что делать?!
— Куриараре? — спрашиваю я, когда непутёвый ассистент убежал обратно. — Тот самый Куриараре, который Кушимару? — на последних словах ловлю себя на том, что в удивлении распахнула глаза. — Он в больнице?
— Да, как раз лежит в одной палате со своей коллегой. С Ринго, — уточняет она, и тут же следует ответ на непрозвучавший мой вопрос: — Так удобнее следить за Ринго и Куриараре сразу. Оба сильны, как черти, и поначалу и твоя Ринго сбегала... Видимо, в обмен на силу забирают немного мозгов.
— Сенсей не такая, — уф, хорошо, что не сорвалась. — Она просто упорная.
— Скорее, упёртая.
Лучше промолчу. Очень нужно мне мнение этой врачихи... хотя она же здесь главная, так что её слушать стоит, но только по части медицины. Из всех мне здесь встреченных она — наиболее адекватная. И скоро вместе со мной покидает кабинет, по пути говорит о сенсей, и я понимаю, что болезнь и правда неизлечимая, а яд опознать сумели не полностью. С какой же миссии она такой вернулась? Я не знаю или просто не помню этого? Думай, Косетсу, думай! Не может быть, чтоб ответа не было... Просто не может быть. Амеюри-сенсей всегда напоминает мне в минуты отчаяния, что на любой вопрос найдётся ответ, даже на такой расплывчатый, как, например, “как уничтожить мир”.
На всё найдётся ответ, другой вопрос — верный ли...
— Мне идти немного в сторону от вашей дороги, — тем временем извещает меня врач. — Вам надо в пятую палату. Думаю, найдёте. С координацией и ориентировкой у ниндзя обычно всё в порядке.
Ничего не отвечаю, только киваю. Госпиталь никогда не отличался живостью местного образа жизни, но сейчас кажется, что и правда ни одного нормального человека здесь нет. Конечно, это иллюзия, самая очевидная из всех мне встречавшихся, но всё равно это место уже вызывает неприязнь. Видимо, я очень везучая, чёртова любимица судьбы, раз попадала в больницу не так уж и часто. Больше раз я бывала в военном лазарете, а он от госпиталя далеко находился. И там не было непрерывно серых коридоров, которые лишь при освещении белеют; в лазарете не встречалось и двигающихся подобно амёбам медработников, на войне главное было успеть. Где-то в отдалении шумит команда того ассистента, что известил ранее главврача. Скорее всего, они нашли Куриараре. И, Санби подери, как я его понимаю! Сама здесь повеситься с тоски захотела б.
— Мне в эту сторону. Идите до пятой палаты, — кратко инструктирует меня женщина, привычно поправляя очки и потирая переносицу.
В пятой палате меня явно не ждут. Комната точно так же, как и кабинет главврача, белеет скучными красками; солнечный свет, не без труда пробиваясь сквозь туман, слабо озаряет помещение, играя с тенью на лице спящей сенсей. Я даже дыхание затаиваю... Никогда не видела Амеюри-сенсей такой беззащитной. Всегда казалось, что она в любой момент может атаковать, даже когда клинки от неё далеко. Правда, последнее — большая редкость.
Медленно, стараясь не производить ни звука, подхожу к кровати и усаживаюсь на стул, что рядом. Опускаю взгляд на руки, бессмысленно шевелю пальцами, точно паучиха. Зачем я пришла? Узнать подробности, конечно. Но сейчас даже не знаю, что делать и что говорить. Просто смотреть на сенсей и думать о ней кажется бессмысленным.
— Знаете, сенсей... — начинаю говорить я. В голосе звенит такая нерешительность... будто боюсь чего-то. Чего же? Странно и то, что рядом с этой женщиной я успокаиваюсь, всегда чувствую себя надёжно, ощущаю себя защищённой. Амеюри-сенсей ненамного старше меня, ей двадцать один, мне — шестнадцать. Может, из-за этого? — Знаете, сенсей, я не прощу вас, если вот так просто сдадитесь этой болезни. Вы же гениальная Ринго Амеюри, в конце концов. После этой войны вас почитают легендарной... Не может быть, чтобы вы проиграли подобной ерунде... Просто не может быть. — На последних словах губы сжимаются в тонкую полоску. Так хочется верить в собственные слова, но рассудок, к сожалению, всё понимает...
Вроде я спокойна рядом с ней, но сейчас чувствую, будто что-то вытягивает из меня силы. Нет желания даже руку поднять, чтоб поправить сбившиеся локоны учителя. Шикарные её волосы утратили свой блеск, истончились и теперь не такие уж роскошные. Лицо бледнее обычного кажется мертвенной маской. Я даже дыхания её не слышу, только вздымающаяся и опускающаяся под одеялом грудь говорит о том, что сенсей ещё жива, ещё не сдаётся, ещё борется с незримым противником. И эта картина удручает. Ничего не чувствую, вот вообще. Какая-то опустошённость... будто в душе выедают чёрные дыры, что затягивают в своё ничто мою жизнь. Надо уходить отсюда... Ненавижу это чувство, эту безнадёжность. Терпеть не могу отчаяние.
Резко поднявшись со стула, случайно чуть не опрокинув его, я смотрю сверху вниз на сенсей и не нахожу слов прощания. Уйти же молча кажется святотатством. Верно обо мне говорят — бравады много, решительности поменьше... Надо с этим что-то делать. Пытаюсь что-то сказать, даже рот открываю, но горло не издаёт ни звука, будто голосовые связки заморозили. Спазм сжимает горло, я тут же шумно сглатываю комок. Всё-таки надо сказать хоть что-то.
— Я ещё приду, Амеюри-сенсей. И надеюсь, что к тому моменту хоть что-то изменится к лучшему. — Слова срываются на удивление легко, будто давно были готовы, а я не знала.
Резко разворачиваюсь и быстрым шагом покидаю палату, так и пропахшую этим чёрным пустым отчаянием. Эта безнадёжность передаётся и мне, вот почему так плохо себя чувствую, вот почему так скоро ухожу. Прикрывая за собой дверь, опираюсь на неё спиной, прижимаясь ладонями к холодному дереву. Безмолвие всё так же обволакивает реанимационный отсек. Здесь и правда многим надо подумать о жизни, а не болтать о ерунде и веселиться. Мне повезло, что я никогда сюда не попадала в качестве пострадавшей.
Со вздохом отстраняясь от двери, иду вниз по коридору, вложив руки в карманы и не поднимая от пола взгляда. Делать ничего не хочется, миссий никаких не предвидится, возвращаться в свою унылую квартирку желания тоже нет. Вернусь-ка я на полигон, потренируюсь ещё. А что с мечами Амеюри-сенсей — узнаю позже. Наверняка всё в порядке. Вряд ли что-то случится...
— Надо доложить Мизукаге-сама, я не могу тут разлёживаться и терять время... — шипит кто-то яростно из-за угла, мгновенно заставляя меня застыть в полушаге от него.
— Это время от вашей собственной жизни, и если...
— Слушай, ты, врачишка мелкий, — раздаётся звук, будто кто-то резко прибивает человека к стене. — Эта информация сейчас важнее меня. Но если ты, конечно, хочешь смерти Мизукаге-сама, то пожалуйста, задерживай меня и дальше, — последнее предложение так и сквозит злой иронией.
На осознание уходит секунда...
Вот же чёрт.