Управляющий просьбе Кристины не обрадовался — мягко говоря. Впрочем, он быстро рассудил, что одна неделя погоды не сделает, а терять Кристину — вовсе не с руки. Словом, после эмоционального разговора она вышла из ресторана выжатой, как бельё из ва́ликов, но всё же с отсрочкой на неделю.

От понимания, что почти каждый день придётся видеться с этим месье Кантеном, стало тошно. Но ей не выбирать. Не в её ситуации. Рауль, конечно, обещал, что будет рядом, что будет её опорой, что ей не нужно будет самой заботиться о себе, и он всё это время исполнял своё обещание. Но… если ничего не получится и она не станет его женой, то не будет ведь он содержать её? Значит, нельзя цепляться за эту надежду, как раньше.

Она твердила себе эти мысли почти без остановки: частичка её души всё ещё верила, что свадьба состоится, они с Раулем уедут в Швейцарию и заживут там счастливой мирной жизнью. И время от времени эта частичка перекрикивала голос разума, напоминавший про скитания по деревням с отцом и ночёвки на голой земле или в хлевах, напоминавший, что жизнь у четы Валериусов и в Опере казалась раем на земле.

На эту неделю Кристина твёрдо решила взять на себя всю работу по дому. Которой, увы, оказалось слишком мало, чтобы занять её на целый день. После обеда она решила немного порепетировать, но даже петь не хотелось. И подготовкой к первому рабочему дню Кристина занималась через силу. Почти два месяца без занятий — и вот уже голос её подводит. А без отсрочки она вообще сорвала бы его сегодня вечером. Да, отсрочка определённо пойдёт на пользу.

Кристина с горем пополам закончила распеваться, достала камертон, сборник романсов и принялась напевать мелодии. Желание разрыдаться сдавило грудь: всё это убожество не стояло рядом даже с самыми простенькими каватинами¹! И снова оставалось только порадоваться, что ни папа, ни Эрик не видят этого.

Эрик… Он едва не убил Рауля и того странного мужчину, — кажется, он называл себя Персом. Эрик похищал её саму дважды, держал взаперти. А его вспышка гнева! В сравнении с ней его лицо не способно напугать. Стоило только вспомнить его имя — всё это тут же возникало перед глазами. Как и мрачное сырое Подземелье Оперы. Он гений, бесспорно… был. Теперь и Ангела Музыки, и Призрака Оперы, и просто Эрика нет. Некого бояться и некого ненавидеть, всё это в прошлом. Ей остались лишь воспоминания.

Кристина прерывисто вздохнула и вернулась к репетиции, но настроение испортилось окончательно. Она убрала ноты и отправилась на кухню приготовить ужин. Нужно учиться заботиться о себе полностью: о служанке можно будет только мечтать. Поэтому, когда Мари предложила ей помощь, Кристина сначала отказалась, а потом подумала, что в первый раз лучше, чтобы кто-нибудь направлял и подстраховывал. Готовить оказалось не сложнее, чем разучивать арии, — по крайней мере в этот раз.

После разговора с Раулем прошло уже два дня, а Кристина даже не притронулась к бумаге. Обещание письма висело мёртвым грузом на шее: что ему рассказать? чем поделиться? Маленькими победами в кулинарии? Глупости какие. Его это не порадует, да ещё такие новости грозят вылиться в очередную отповедь о том, что ей как его невесте не пристало заниматься подобным. А уж разучиванием почти уличных песен не поделиться ни с кем, особенно с Раулем. Обо всём остальном он уже и так знает. Поэтому Кристина только обречённо вздыхала, вспоминая об обещании.

В отличие от неё Рауль о письме не забыл. На третий день принесли конверт с подписью «Кристине». Лист оказался исписан с двух сторон мелким почерком. Две страницы признаний в любви, мечтаний, обещаний и надежд. Кристина раз за разом перечитывала письмо, надеясь найти то, что её в нём смущает, что не даёт в полной мере насладиться им, проникнуться. Хотя в письме не было ничего, что могло бы на самом деле смутить благовоспитанную барышню, особенно в том случае, если она приходится отправителю невестой. И всё же что-то не позволяло Кристине реагировать на него так, как следовало бы.

Мадам Жири так и не спрашивала ни о чём, кроме ежедневных дел. Даже Мэг оставила попытки вызнать, что случилось между Кристиной и Раулем. Но, как назло, нарастало желание выговориться, выплакаться, попросить совета. Переживать в одиночку такие перемены оказалось труднее, чем представлялось. Не так давно получилось только в полной мере осознать пропасть, которая разделяет её и Рауля; принять же её всё ещё не выходило.

Принять её означало признать, что даже будучи примой Оперы она оставалась никем. После всего, что она сделала, чего достигла, она оставалась почти что пустым местом. И от этого становилось так плохо, что хотелось рыдать навзрыд. Но рассказать это, пусть и мадам Жири, Кристина решиться не могла. Какая же она была наивная, когда искренне верила, что выйдет за Рауля! Словно росла в теплице, а не на улице!

Ещё через день Кристина таки заставила себя сесть за письмо. Пришлось отправить на черновики несколько листов, прежде чем из-под её руки вышло что-то приличествующее. Всё-таки Рауль прав, она до сих пор остаётся невестой графа де Шаньи и должна вести себя соответствующе. Поэтому она выводила одну строчку за другой, говоря, как была бы счастлива просто находиться рядом с ним, готовиться к свадьбе и отъезду в Швейцарию.

Но заполнить этим весь лист невозможно, и Кристина вкратце упомянула и об отсрочке, и об обучении кулинарии. Возможно, Рауль сочтёт, что она готовит нечто лёгкое, какие-нибудь лакомства, что будет маленькими приятностями в их беззаботной жизни. Хорошо бы так…

— Для кого письмо? — спросила Мэг, а Кристина от неожиданности чуть не поставила кляксу.

— Боже, Мэг! — Кристина обернулась, закрыв собой лист. — Для Рауля конечно. Для кого же ещё?

— А мне откуда знать? Значит, вы помирились?

— Мы не ссорились. Всё… сложно, Мэг. Прости, я не могу рассказать. Мне больно даже думать об этом.

— А мне больно видеть тебя такой и ничего не делать. — Она села рядом и приобняла Кристину за плечи. — Я всегда тебя выслушаю, ты же знаешь. А ещё — завтра у меня выходной, давай сходим погулять? Заглянем в кондитерскую, — заговорщицки улыбнулась Мэг. — Тебе нужно отвлечься и отдохнуть.

— Наверное, ты права. Только прошу, давай поедем на левый берег.

Мэг пожала плечами, кивнула и после недолгого молчания принялась рассказывать о последних событиях в труппе.

Странно, но её слова не вызывали болезненных воспоминаний — при том, что до сих пор больно даже от взгляда на здание Оперы. Но не от бойкого рассказа Мэг. То ли дело в её колких шутках, то ли в самом её голосе, то ли ещё бог знает в чём, но на это время Кристина позабыла обо всём остальном. Не существовало ни Рауля, ни месье Кантена с его рестораном — только сплетни и подшучивания балерин и хористок, как раньше…

Прогулка и правда пошла на пользу — Мэг оказалась права. Кристина боялась, что её узнают и тогда… Что именно будет тогда, она лишь смутно могла себе представлять, но до дрожи боялась, что с ней может случиться нечто ужасное. К счастью, никто её не узнал. Шедшие мимо студенты, профессора и обычные прохожие подмигивали им с Мэг, улыбались, но не более. То же было и в кондитерской. Ещё Кристина опасалась встретить Рауля, но Мэг убедила её, что здесь ему точно нечего делать.

Стоило только вспомнить о нём, как всю её окутывала лёгкая тоска. Воспоминания о счастливых днях в его поместье всё ещё были слишком свежи и растравливали душу надеждой, а голос разума говорил, что этого больше не будет никогда. Всё ещё безумно хочется стать женой Рауля, матерью его детей, но… Слова его управляющего о случившемся так и звучали в голове. Она никто, пустое место. И лучше выкинуть эти мечты поскорее, чтобы потом, когда неутешительная правда прозвучит, было не так больно.

Кристина машинально взяла пару газет с прилавка, втайне всё же надеясь на хорошие новости, и только усилием заставила себя дождаться, пока они с Мэг вернутся домой. Хорошие будут новости или плохие — всё одно, ей не нужны рядом люди. Поэтому она нетерпеливо захлопнула дверь, села на кровать и открыла газеты.

На первом развороте ни в одной, ни во второй не было ничего о ней и Рауле; на одном из них она всё же наткнулась на фамилию «де Шаньи» и с замирающим сердцем заскользила взглядом по строкам.

«Завершение истории “Новой Маргариты” и графа Рауля де Шаньи?

Не далее как вчера вечером после крайне долгого отсутствия граф Рауль де Шаньи был замечен в Гранд Опере в одиночестве. Его Светлость уклонились от ответа на вопрос о помолвке с мадемуазель Даэ. Однако есть все основания полагать, что благоразумие взяло верх над романтическими чувствами, едва не приведшими эту старинную фамилию к краху».

Она перечитала заметку ещё раз — и сжала газету, чувствуя, как по щекам бегут слёзы.

…к краху…

Это она чуть не привела Рауля к краху, чуть не разрушила его жизнь. О, как глупы и наивны они были, когда мечтали о свадьбе! Теперь эти мечты изорваны на тряпки и вываляны в грязи на потеху всему Парижу. Бедный Рауль! Он наверняка раздавлен… Ну почему она не умерла тогда в Подземелье или не сошла с ума? Как всё стало бы просто и хорошо!..

Кристина повалилась рыдая на кровать и сама не заметила, как уснула. А когда открыла глаза, то увидела напротив на стуле мадам Жири с той отвратительной газетой в руках.

Мадам Жири отложила чтение, позвала служанку, приказала ей приготовить ромашковый чай и, когда та ушла, обернулась к Кристине:

— Я видела заметку в газете. Эти журналисты позволяют себе слишком много. У них совершенно отсутствует порядочность. А теперь скажи: это ты имела в виду, когда говорила, что всё очень серьёзно? или что-то другое?

— Да, это… Крах семьи де Шаньи из-за меня. Это… это почти случилось. — Кристина закрыла лицо руками, чувствуя, как слёзы подкатывают к глазам, и закусила губу, чтоб не расплакаться. — Поэтому я уехала из его поместья. Он чуть не потерял всё. Его управляющий сказал, что если… Я не понимаю в деньгах, но он говорил… Если бы всё стало совсем плохо, Раулю пришлось бы продать всё, чтобы рассчитаться!

— Моя бедная девочка, — мадам Жири села рядом и прижала к себе Кристину. — Но разве ничего нельзя сделать? Должен ведь быть какой-то выход.

— Нет, нет, никакого выхода!.. Если мы поженимся, то у Рауля не останется ничего, мы даже не сможем уехать из Парижа, как хотели. Рауль не хочет в это верить, говорит, что всё наладится, но… Вы же сами видели газеты!

— Да, увы. Но ты должна помнить, что ты не одна. У тебя есть я и Мэг.

— Я помню, спасибо, — Кристина вытерла щёки и улыбнулась. — Мы с Раулем встретимся через три дня, и я… я верну ему кольцо. И попрошу объявить в газете, что мы расторгли помолвку. Так будет правильно. Я не прощу себе, если из-за меня он окажется нищим.

— Он никогда не производил впечатления легкомысленного повесы и вряд ли стал бы винить тебя, случись всё именно так. — Мадам Жири сжала её руку и мягко сказала: — Если ты уверена, то поступай так, как считаешь нужным. Мы с Мэг всегда тебя поддержим.

— Я начну работать на следующей неделе. Месье Кантен и так был слишком добр ко мне, не хочу злоупотреблять. Всё будет так, как должно быть. Рауль женится на ком-то подходящем, и, возможно, я тоже когда-нибудь выйду замуж…

— Не думай сейчас об этом. Лучше подумай ещё раз о работе: ты уверена, что хочешь петь в этом ресторане? Кажется, ты не слишком рада этому.

— Это всё, на что я могу рассчитывать. Хоть вы и правы: мне это не очень нравится.

Оставшиеся два дня до встречи с Раулем Кристина провела в репетициях. В очередной раз напевая любовную песенку, она вдруг осознала, что совершенно не думала в этот момент о Рауле. Это так сильно её озадачило, что до самого сна она не могла выкинуть эту мысль из головы.

Утром, за завтраком, Кристина вспомнила, что сегодня они должны встретиться с Раулем, но он так и не прислал записку. Но, едва она об этом подумала, как в дверь постучали: молодой человек в скромной одежде протянул ей свёрнутый листок бумаги. Кристина торопливо развернула его и, прочитав, что Рауль не сможет сегодня с ней встретиться, почему-то облегчённо выдохнула.

— Подождите несколько минут, пожалуйста. Я хочу написать ответ месье де Шаньи, — улыбнулась она.

Посыльный кивнул и спустился на улицу, а Кристина удалилась к себе.

Слова не шли на ум. Хотелось сказать красиво, деликатно, изысканно… В конце концов, промаявшись некоторое время, она изложила все свои мысли прямо, как они звучали в её голове. Потом сняла с левой² руки кольцо, завернула его в платочек и положила в конверт. Пресловутого чувства облегчения не было — да и с чего бы? — только чувство, что она своими руками сжигает этот мост. С того момента, как она отдаст конверт посыльному, Рауль будет для неё потерян — навсегда. Навсегда. Такое странное слово… Кристина вздохнула и быстро запечатала письмо. Если и дальше тянуть, будет только больнее.

Она позвала посыльного, отдала ему конверт, закрыла дверь и шатаясь села на скамеечку прямо в прихожей.

Вот и всё. Всё действительно кончено. Теперь главное сдерживать управляющего, чтоб он не трубил на каждом углу, что у него поёт она. Можно только гадать, как сильно об этом будут зубоскалить в высшем обществе и как сильно от этого пострадает Рауль. А ведь он этого совсем не заслужил! Он должен счастливо жениться, завести детей… а не быть предметом сплетен. Тем более, из-за неё.

Кристина поправила волосы, глубоко вздохнула, прикрыв глаза, и вернулась в комнату. Первый рабочий день уже завтра, нужно как следует подготовиться, распеться. Как хорошо, что папа и… Эрик не видят этого. Не знают, как низко она пала. Единственная радость — это всё же не варьете. Даже захудалый ресторан лучше самого дорогого варьете.

На поверку примерно так и вышло. Публика, конечно, совсем не та, что посещает Оперу, — разве что третий ярус да балкон, да и то вряд ли. Но это всё ещё не варьете с их бесстыдными плясками и песенками и бог знает какими ещё непристойностями. Здесь репертуар простой до слёз, но приличный. Пианист — недурён, хоть до музыкантов театра совершенно не дотягивает. А она поёт на возвышении, именуемом громким словом «сцена», в небольшом отдалении от столиков. Единственное, что могут делать гости, — глазеть на неё. Это немного радовало; взгляды — это ничего, их и в Опере было предостаточно.

По возвращению из ресторана Кристина несколько часов просидела на диване, выпив пару чайников чая. Всё пришло к некоторому равновесию. Осталось только привыкнуть к нему.