Драконий Хребет сегодня поразительно спокоен. Его хищная смертоносная натура сложила жёсткие острые крылья, свернулась ощетинившимся клубком и погрузилась в сон — Альбедо уверен, что недолгий и поверхностный, но эта короткая передышка позволяет ему беспрепятственно собрать новые образцы. Почва (можно ли определить концентрацию отравленной крови Дурина?), вода (почему не переходит из жидкого агрегатного состояния в твёрдое?), пара растений с корнем (погибнут ли, если поместить их в условия с более высокой температурой?), всё в разных колбах и пробирках.

Альбедо подписывает этикетки, небрежно черкая по ним пером. Морозостойкие чернила — одно из его лучших изобретений — работают великолепно. Но образцами, хоть они и важны, он займётся немного позже. Сначала нужно разобраться с результатами обследования, в этот раз оно выходит за рамки обычного планового. Дыхание спящего Драконьего Хребта осторожное, почти неощутимое, и Альбедо может разложить листы на рабочем столе, не опасаясь, что их подхватит порывом ветра, ворвавшимся в лабораторию.

Исходные данные: рост, вес, возраст, телосложение. Альбедо сначала хочет отложить этот лист в сторону, но потом цепляется взглядом за уменьшившиеся цифры в графе веса при неизменных значениях мышечной массы по сравнению с прошлым обследованием. В пределах нормы, разумеется, но, если учесть, что прошло немногим больше трёх месяцев, в совокупности с прочими данными это может оказаться важным.

Физические и магические показатели в разное время суток, несколько графиков в сопоставлении с эталонным — кстати, а по чьим результатам Альбедо его составлял?.. Впрочем, не столь важно, записи об этом можно найти потом. Он прочерчивает горизонтальные линии от пиков графика, высчитывает в уме отклонения. В целом, стандартные значения. Хотя слегка увеличенная активность потоков элементальной энергии вызывает некоторые опасения: может ли в длительной перспективе это истощать организм?

Альбедо делает себе короткую пометку провести дополнительный опыт. За спиной слышатся тихие шаги, хруст застекленевшей от мороза травы и ломких снежинок. Альбедо откладывает лист в сторону и оборачивается. Воздух настолько чист и прозрачен, словно его тщательно отфильтровали, только медленно, ровно опускаются крупные белые хлопья — Альбедо почти не помнит, когда в последний раз снег на Драконьем Хребте просто падал — и среди них иссиня-чёрным выделяется человеческий силуэт.

Нежданный гость входит внутрь лаборатории, отряхивает снег с плаща и светлых волос и обстукивает сапоги. Не то чтобы ему требовалось приглашение: он всегда появляется, когда захочет, и исчезает, когда пожелает. Его задача — следить и по возможности оберегать, и с ней он справляется прекрасно. А к внезапным визитам Альбедо уже привык.

— Ты давно не приходил, Дайнслейф, — замечает он вместо приветствия.

— Нужно было решить некоторые проблемы, — отзывается Дайнслейф, проходя вглубь лаборатории. — Бездна всё больше влияет на Принцессу. Боюсь, она теряет рассудок.

Зябко потирая ладони, он устраивается у костра — разожжённого, несмотря на то что Альбедо не особенно чувствует перепады температуры. Однако, если рецепторы не работают должным образом, это вовсе не означает, что холод не способен повлиять на его тело. Наставница всегда говорила, что Альбедо — лучшее её творение, близкое к идеалу, но на деле, живя среди людей, он со временем обнаруживает всё больше мелких несовершенств, которые отличают его от человека.

— Если ты немного подождёшь, то я скажу тебе о результатах обследования Кайи, — говорит Альбедо. — Я бы закончил раньше, если бы мне помогала Сахароза, но посвящать её в это я счёл необоснованным риском.

— Обследования? — переспрашивает Дайнслейф.

— Ты не знаешь? Ему пытались сломать печать. Он попросил меня выяснить, насколько сильно она повреждена.

— Я знаю. — Дайнслейф обеспокоенно поджимает губы. — Но это произошло более чем два месяца назад. Он обратился к тебе только сейчас?

— Видимо, до этого она не приносила ему беспокойства, — пожимает плечами Альбедо. — Пару дней назад он пожаловался на усилившиеся боли в глазу. Визуальный осмотр ничего не дал, поэтому я провёл несколько анализов.

Дайнслейф только хмурится, но ничего не говорит. Альбедо аккуратно перекладывает ещё один лист — ничего особенно важного, просто на всякий случай зарисовал тот глаз Кайи, на который наложена печать — и растерянно смотрит на пустое место на столе. Моргнув, снова проверяет всё, что уже убрал в сторону — может быть, пропустил или случайно взял в руки несколько листов вместо одного, когда смотрел? Но не находит нужного.

Он применял новый препарат с немного усовершенствованной формулой, чтобы исследовать активность мозга, и совершенно точно записывал данные. Там было много, с графиками, чертежами и даже срисовками с объёмных голографических изображений, которые удалось получить при помощи редкого и ценного оборудования, недавно привезённого из Сумеру. Но их нет. Неужели…

— Я забыл их в штабе, — вслух выдыхает Альбедо.

— Их? Результаты обследования? — уточняет Дайнслейф.

Альбедо кивает. Похоже, ему придётся возвращаться. Всё же это дело первостепенной важности. Он и так задержался с анализом данных, пока проводил экспертизы и заполнял отчёты, понадобившиеся Ордо Фавониус. А попытка повредить печать — тем более так, как описал Кайя, с почти полной, хоть и временной, блокировкой воспоминаний — может быть чревата весьма негативными последствиями. Поэтому Альбедо аккуратно убирает все просмотренные листы в папку, плотно завязывает её и убирает на край стола.

— Тебе стоит быть осторожнее, когда покидаешь лабораторию, — замечает Дайнслейф, всё ещё держа ладони у огня. — Первый образец, созданный Рейндоттир, как оказалось, выжил. Пока он, кажется, не представляет угрозы, но я не могу знать, что произойдёт дальше.

Альбедо замирает. Первый образец. Тот самый, который наставница называла неудачным, дефектным, про который говорила, что допустила слишком много ошибок при его создании, но никогда не углублялась в детали и не перечисляла, каких именно. Образец был выброшен за ненадобностью и послужил пищей Дурину почти сразу же после рождения Альбедо, поэтому он даже толком не видел изначальную версию… себя, если можно так считать.

Дурин мёртв уже много, много лет, хотя остатки его жизни наполняют Драконий Хребет, а отравленное сердце бьётся в глубине этих ледяных гор. Но в остальном не сохранилось практически ничего кроме костей, о внутренних органах не приходится и упоминать. Но Альбедо не ожидал, что первому образцу удастся остаться не только непереваренным, но и живым, хоть, похоже, он пребывал некоторое время в состоянии, подобном анабиозу.

Может быть, наставница ошибалась насчёт дефектности?

— Я понял тебя, — произносит Альбедо. — Я буду осторожен.

Дождавшись лёгкого одобрительного кивка со стороны Дайнслейфа, он застёгивает плащ до последней пуговицы и накидывает капюшон, чтобы не позволить внешнему холоду повлиять на тело. Но не успевает сделать даже несколько шагов из лаборатории, как вдруг замечает бегущую по тропинке Сахарозу. Она нарушает спокойствие неподвижного воздуха, тревожит безмятежно парящие в нём снежные хлопья, заставляя их вздрагивать и закручиваться спиралями. А к груди обеими руками прижимает тонкую коричневую папку.

Альбедо снова опускает капюшон и оборачивается, чтобы дать Дайнслейфу знак уйти, но тот уже бесследно исчез. О его присутствии в лаборатории напоминают только следы сапог, чуть более крупные и длинные, чем у Альбедо. Впрочем, вряд ли кто-то отличит, если не станет присматриваться.

— Профессор Альбедо! — восклицает Сахароза, с трудом затормозив в паре шагов от него. — П-профессор Альбедо, вы, кажется, забыли это на столе, когда уходили.

Она старательно пытается восстановить дыхание, запыхавшаяся и немного раскрасневшаяся то ли от мороза, то ли от быстрого бега. Альбедо отмечает, что она благоразумно накинула тёплый, подбитый мехом плащ, но не позаботилась о том, чтобы надеть под него что-то более подходящее погоде, чем то, в чём, по всей видимости, находилась в лаборатории. И потому предплечья её теперь открыты. Как и — отчасти — бёдра. Какая беспечность.

Жестом пригласив Сахарозу проследовать к огню, Альбедо забирает у неё папку. Ему даже не требуется открывать, чтобы понять: это те самые данные. В углу заметен маленький знак, нанесённый чернилами, который он поставил, чтобы не пришлось подписывать, но в то же время и не случилось перепутать с другими материалами.

— Ты бежала сюда, чтобы передать мне? — спрашивает Альбедо.

— Эм, ну… — Сахароза, неловко устроившаяся у костра, вспыхивает, кажется, до самых корней волос и виновато опускает уши. — Да. И… профессор Альбедо, п-простите, но она была открыта, и я… я случайно увидела записи. Простите!

Она вся сжимается, будто стараясь сделаться как можно более незаметной и исчезнуть из поля его зрения. Альбедо напряжённо застывает на мгновение, но почти сразу же расслабляется. Он не указывал никаких личных данных, сочтя излишним повторять их несколько раз. На листах в папке исключительно результаты исследования мозговой активности и некоторые пометки, даже без расшифровки, потому что он планировал заняться ей позже. В том, что Сахароза увидела, нет ничего страшного.

К тому же, вероятно, раз уж это случилось, наверное, всё же стоит прибегнуть к помощи. Тогда и разобраться получится быстрее, и для самой Сахарозы это послужит неплохой практикой. Она в последнее время слишком зациклилась на одном и том же эксперименте с цветами-сахарками, некоторое разнообразие ей не помешает. Конечно, нельзя раскрывать правду о том, кто и по какой причине подвергался обследованию. Но зато можно… ну да, разумеется. И как это не пришло ему в голову раньше?

— На самом деле, — мягко произносит Альбедо, — эти записи предназначались для тебя.

— Д-для меня? — Сахароза изумлённо распахивает глаза и заинтересованно вскидывает уши, выпрямившись.

— Я знаю, что ты занимаешься исследованиями в другой сфере, однако учёному необходимо быть разносторонним, — поясняет Альбедо. — Некоторое время назад я решил расширить свои знания по физиологии и хотел, чтобы ты также потренировалась расшифровывать данные. Насколько я помню, ты изучала аспекты строения и функционирования человеческого мозга?

— В… общих чертах, — кивает Сахароза, смущённо потупив взгляд.

— Очень хорошо. Я сам создал результаты, которые находятся в этой папке, на основе информации из литературы. Они не имеют отношения к реальным людям, хотя я работаю над препаратом, который в будущем позволил бы проводить подобные эксперименты. Тем более что наша лаборатория в Ордо Фавониус недавно получила необходимое оборудование из Сумеру.

Ложь даётся необыкновенно легко, и в этом один из главных плюсов быть похожим на человека. Люди умеют лгать. Альбедо раскрывает папку и тщательно раскладывает материалы на столе, невольно порадовавшись, что успел заранее убрать предыдущие: если бы Сахароза увидела первый лист, ей не составило бы труда догадаться. Она очень умная и сообразительная, несмотря на излишнюю стеснительность… и, возможно, некоторую склонность к перфекционизму.

— Итак. Подойди сюда, — говорит Альбедо. — Посмотрим, что ты сможешь сказать.

— А, эм, профессор Альбедо, — неловко выдавливает Сахароза, приблизившись к столу и пробежав взглядом по всем листам. — Можно, п-пожалуйста, узнать исходные данные? Их, кажется, здесь нет.

— Разумеется. Я могу записать отдельно, чтобы тебе было удобнее.

— Нет-нет, я запомню! — Сахароза мотает головой так сильно, будто он предложил что-то недопустимое. Альбедо пожимает плечами.

— Предполагается, что результаты получены от мужчины, — начинает перечислять он, стараясь ограничиться максимально общими показателями. — Возраст около тридцати лет, телосложение скорее эктоморфное, хронические заболевания отсутствуют.

— Он является обладателем глаза бога? — уточняет Сахароза.

Альбедо чуть улыбается, с удовлетворением отмечая: она задаёт очень правильные вопросы. Он кивает. Сахароза беззвучно шевелит губами, направив взгляд влево и чуть вверх, видимо, повторяя про себя исходные данные. А потом подходит вплотную к столу и принимается сосредоточенно изучать записи. Драконий Хребет всё ещё дремлет, дыхание его спокойное и ровное, поэтому ей ничего не мешает.

Сахароза всегда преображается, когда погружается в науку. В глазах появляется блеск, расправляются плечи, а дёрганые, неуверенные движения становятся твёрдыми и аккуратными. Даже когда она взрывает половину лаборатории во время очередного эксперимента, это происходит не по неосторожности, а по незнанию о том, какие реагенты допустимо смешивать между собой, а какие нет. В конце концов, она только учится. Сам Альбедо тоже не появился на свет с необходимой информацией в голове.

— Профессор Альбедо, я м-могу уточнить? — только вот от лёгкого заикания ей, к сожалению, избавиться не удаётся. — При каком воздействии получены вот эти данные?

— Световые вспышки с разными интервалом и интенсивностью, — отвечает Альбедо, мельком посмотрев на лист, который она держит в руках. — Обнаружила что-то необычное?

— Кажется, да… но я пока не уверена. Если п-позволите, я закончу изучение материалов, прежде чем сделать выводы.

Альбедо снова кивает. Он не отвлекает Сахарозу своим вниманием, сделав вид, что расставляет пробирки и колбы на полках в шкафу рядом — иначе она начнёт нервничать и собьётся с мысли. Но, тем не менее, немного наблюдает, пока она погружена в записи, и беглого взгляда со стороны достаточно, чтобы определить: в целом отклонений по мозговой деятельности нет. Практически везде, кроме этого самого эксперимента.

В частности, потому, что по его результатам и не скажешь, что у испытуемого монокулярное зрение: затылочная зона реагирует практически так, будто нормально функционируют оба глаза. Альбедо предположил бы корковую слепоту, вызванную воздействием печати, и в сочетании с необычной активностью в области гиппокампа, гипоталамуса и некоторых других…

— Профессор Альбедо, я закончила.

Сахароза поднимает на него взгляд и прижимает уши. Она выглядит… мило. И поразительно быстро справляется, на самом деле: обычно про Альбедо говорят, что в материалах его исследований разобраться практически невозможно, как бы аккуратно он ни старался фиксировать данные. Но Сахароза — исключение из правил в этом смысле.

Альбедо моргает, подходит ближе к столу, встаёт напротив, не обращая внимания на то, что записи видит теперь вверх ногами — он способен прочитать их в любом положении — и чуть склоняет голову, позволяя ей говорить. А ещё подавляет в себе странное, чисто человеческое желание коснуться макушки, чтобы успокоить и подбодрить. Он усвоил, что так можно, и делает подобное иногда с Кли, но сейчас это, скорее всего, будет неуместно.

— В целом… ну, судя по тому, что я знаю, — начинает Сахароза, — всё соответствует, эм, исходным данным. У меня возникли н-некоторые вопросы только по двум моментам. Во-первых, вот здесь. Меня смущают короткие эпизоды высокочастотных колебаний, я не уверена, но они, вроде бы, не должны происходить так часто?.. И к тому же п-промежутки быстрого сна довольно чётко можно выделить. А тут и тут как будто… медленная фаза прерывается на секунду-две, а потом возобновляется.

Она указывает на несколько мест в записях — там графики, зафиксированные при исследовании ритмов мозга во время сна и бодрствования. Альбедо следит за её рукой и поджимает губы. Он сам не заметил этого при беглом просмотре. В сочетании с чрезмерной элементальной активностью, которую ещё предстоит дополнительно изучить, эпизоды прерывания медленного сна наводят на мысль о возможном физическом и психическом истощении… и, в таком случае, стоит порекомендовать Кайе некоторые препараты.

— Какой вывод ты можешь сделать? — спрашивает Альбедо.

— Имеют место н-нарушения в структурах, отвечающих, эм… за суточные циклы? — неуверенно отвечает Сахароза. — Профессор Альбедо, мне кажется, я… не вполне компетентна. П-простите, я обязательно изучу нужную литературу в будущем, если новое оборудование в самом деле способно проводить такие анализы!

Прикрыв веки, Альбедо задумчиво подпирает рукой подбородок. Могут ли эти «нарушения» совпадать с приступами боли в глазу, на которую жаловался Кайя? Он говорил, что пару раз даже просыпался от неё и, вероятно, это происходило как раз посреди фазы медленного сна: во время исследования он находился под снотворным и подобная ситуация была исключена.

— Что ещё? Ты упомянула про два момента.

— Ох. Да. — Сахароза пододвигает ближе к себе тот самый лист, который вызвал у неё сомнения. — Во-вторых, данные, про которые я спрашивала вас. Вы сказали, что у, эм, мужчины нет хронических заболеваний, но затылочная зона коры работает… странно. До одной половины сигнал доходит как будто с запозданием и лишь частично, и я не уверена, но он… пульсирует? Я не знаю, какой термин подобрать, простите. И одновременно с этой областью, судя по изображению, возбуждаются другие.

— Ты можешь установить закономерность?

— Н-нет. К сожалению, нет. — Сахароза качает головой, прижимая уши, так что они почти теряются в волосах. — У меня есть общие знания об участках мозга и их функциях, но точно определить я не могу. Они слишком… разные. Может быть, резонирование происходит п-произвольно?

— То есть, ты считаешь, у предполагаемого обладателя данных показателей проблемы со зрением? — уточняет Альбедо.

— Да, именно! — кивает Сахароза, оживившись. — И, возможно, какие-то повреждения связей зрительной коры с другими зонами, которые вызывают появление ложных раздражителей… Эти пульсации же м-можно так назвать?

— Почему ложных?

— Потому что, мне кажется, световые вспышки… эм, не должны вызывать такую реакцию. Возможно.

Альбедо протягивает руку, и Сахароза, аккуратно собрав все записи в стопку, передаёт ему. Он просматривает их внимательнее, отмечая: на самом деле подобные беспорядочные пульсации в разных участках мозга периодически появляются и в других опытах. Однако они не так выражены, как при воздействии вспышками светами — всё-таки печать поставлена на глаз, и логично, что наиболее сильные проявления касаются именно зрительной коры — поэтому неудивительно, что Сахароза не обратила внимания.

Значит, печать повреждена. Незначительно, но достаточно, чтобы мозг начал неадекватно реагировать. А так как он связан с телом… скорее всего, из-за отчасти вырвавшегося из-под контроля проклятия произошли или даже продолжают происходить мелкие, незаметные на первый взгляд изменения. Проблема в том, что так случиться было не должно. Проклятию полагалось беспробудно спать ещё как минимум несколько лет.

Однако в любом эксперименте может появиться фактор, который нарушит его ход. Фактор, который необходимо учитывать в дальнейших расчётах. В данном случае сломалась печать, позволив древней тьме просочиться сквозь тончайшие трещинки. Вероятно, отсюда и постоянный отток энергии, и проблемы со сном, и боли в глазу. Кажется, в записях наставницы должен быть рецепт препарата, который позволит сдержать в некоторой степени распространение проклятия на достаточно длительный срок. Нужно его найти…

— П-профессор Альбедо, — выдёргивает из размышлений взволнованный голос Сахарозы. — Я… не справилась?

Подняв взгляд, Альбедо качает головой и слегка улыбается.

— Я всего лишь задумался, Сахароза, — говорит он. — На самом деле, все твои выводы были верными: у предполагаемого испытуемого проблемы со сном и со зрением. Именно так я и планировал, когда давал тебе это задание. Ты молодец.

Сахароза прямо-таки сияет от его слов. Щеки её заливаются румянцем, а кончики ушей слегка подрагивают. Она смотрит на Альбедо с бесконечным восхищением, и сердце почему-то очень по-человечески замирает. Он не знает, как охарактеризовать свои ощущения. Они иррациональны и похожи на комок тепла, свернувшийся в груди.

Это даже приятно. И не вызывает чувства неправильности. Альбедо редко испытывает эмоции, хотя наставницей в него заложена такая возможность, и обычно считает их чем-то подобным поломке механизма. В этом плане он, вероятно, тоже в определённом роде дефектен.

— Спасибо! — восклицает Сахароза. — Только… а что в итоге с теми пульсациями? Какой вывод я должна была сделать?

— На самом деле, я не придумал, — легко отмахивается Альбедо. — Они действительно были расставлены произвольно, чтобы немного запутать тебя, как и в случае с эпизодами высокочастотных колебаний.

Он аккуратно убирает листы обратно в папку и завязывает её, чтобы убрать туда же, куда и все остальные материалы обследования Кайи. Нужно бы отослать Сахарозу, чтобы вернуться к ним и изучить тщательнее, опираясь на уже сделанные ей выводы… но прогонять было бы по меньшей мере невежливо. К тому же — неожиданно — её общество вовсе не тягостно для Альбедо. Если бы не необходимость держать всё в тайне, он, вероятно, даже позволил бы ей остаться.

— В-вам нужно чем-нибудь помочь? Вы так мало отдыхаете, профессор Альбедо, — произносит Сахароза.

В голосе её звучат искренние волнение и… забота? Последний раз Альбедо слышал нечто подобное от Путешественника, и тогда ему понадобилась пара дней самоанализа и странных вопросов, заданных Лизе (она нечитаемо улыбалась), чтобы разобраться в оттенках чужой интонации. Но теперь он знает. Сахароза зябко поводит плечами, плотнее запахивая плащ, и у Альбедо наконец появляется идея, под каким предлогом можно аккуратно отправить её обратно.

— Нет, не стоит, — возражает он. — Возвращайся в Мондштадт. Думаю, необходимость принести эту папку отвлекла тебя от собственных исследований. К тому же ты недостаточно тепло одета, чтобы долго находиться на Драконьем Хребте.

Сахароза снова заливается краской, смущённо опустив взгляд. Альбедо вдруг приходит в голову сравнение с мягкой мятной карамелью, и он не пытается анализировать его, потому что знает, что не сможет дать логического объяснения. В этот раз, не удержавшись, он всё-таки касается самыми кончиками пальцев её волос. Чтобы поддержать и одновременно ощутить их текстуру, сравнить со своими.

Холодные и слегка влажные, видимо, от растаявшего снега. Но ещё — мягкие и немного пушистые. У Кли почти такие же. У самого же Альбедо волосы тонкие, сухие и неестественно гладкие, как у куклы… которой он, созданный из мела, впрочем, в какой-то степени и является. И это ещё одна мелочь, которая отличает Альбедо от человека. Хотя кожа, впрочем, у него такая же мягкая, и индивидуальные папиллярные линии, как положено, имеются.

Вздрогнув, Сахароза округляет глаза, изумлённо глядя на него. Румянец заливает всё её лицо, даже перетекает светло-розовым на шею, как в акварели, когда на бледный фон добавляют более насыщенную краску. Альбедо осторожно убирает руку, и Сахароза опускает голову, чрезмерно внимательно принявшись рассматривать снег под собственными сапожками. Вероятно, он перешёл границы, и делать подобного не следовало.

— Иди, — говорит Альбедо. — Можешь спросить у Лизы книги, которые я недавно изучал, они помогут тебе получить больше информации в сфере физиологии.

— Д-да, профессор Альбедо! — выдыхает Сахароза, не поднимая взгляда.

И сразу же убегает.

Когда она скрывается среди плавно падающих хлопьев снега, Альбедо ещё долго стоит на месте и смотрит вслед, ловя едва уловимый призрак её силуэта. Потом прикрывает глаза — и чувствует, как Драконий Хребет медленно просыпается, расправляя узкие смертоносные крылья, как сердце его снова начинает биться в привычном ритме, толкая по артериям земли отравленную кровь. Короткое дуновение ветра — его первое отчётливое за сегодня дыхание — оглаживает льдистым холодом кожу, всколыхнув волосы.

И небо стремительно темнеет, будто по нему провели росчерком угля. Драконий Хребет недоволен? Разочарован тем, в ком течёт тот же яд, что и в нём самом? Альбедо всё равно.

Он надеется, что Сахароза благополучно доберётся до подножия. Она… хорошая. Ответственная, всё схватывает на лету, с любопытством и рвением ребёнка стремится познать окружающий мир, как полагается истинному учёному. Только слишком наивная, наверное. И с людьми ей общаться тяжело — как, впрочем, и самому Альбедо периодически. И на него самого она реагирует несколько странно, нелогично, немного не так, как на других, и Альбедо пока не разобрался, в чём именно дело.

Возможно, однажды он доверит ей свою тайну.

Возможно.

А пока ему нужно разобраться с проблемой Кайи и решить, что делать с информацией про первый образец, которую он получил от Дайнслейфа.