Почухать Бога

      «Лололошка, умоляю тебя! — вспоминается зашуганный голос Седрика, и в голове рисуется его напряжённое в тот момент лицо: брови сведены, губы сжаты в тонкую линию, и очки неуклюже сползли с переносицы. — Я знаю, ты очень занят, но… Её Высоч- кхм, Хризеиде что-то взбрело в голову, и она требует новых украшений. Я не знаю, где их достать, и что конкретно ей нужно, а в замке я ничего такого не находил, и… Скажи, у тебя есть хоть что-нибудь на примете? Пожа-алуйста?»

      Вспоминается и своё поспешное — в ответ: «Нет, но я найду!» — и рассыпавшийся в благодарностях Седрик; и силуэт замка, потёртый дымкой облаков, медленно уплывавший вдаль с каждым шагом прочь.

      Теперь же — приближающийся.

      Мягко шелестит зелёная трава, над головой в ветвях деревьев гуляет ветер, шуршит листьями, и где-то сбоку, чуть глубже в лес, бренчит колокольчиками нимфа — плавно парит над землёй, медленно взмахивая расписными крыльями. Лололошка идёт сквозь чащу, бегло поглядывая на карту время от времени; всего-то через полчаса с шапкой он уже должен придти к своему дому. Можно было бы надеть Кольцо Полёта и сократить это время втрое, но… что-то есть в таких вот редких прогулках. Когда свежий воздух Эрессии насыщает лёгкие, мелодичное пение птиц селит умиротворение в сердце, а солнце, выглядывающее пятнами-лучами сквозь листву, припекает макушку.

      Нынче каждый день — это невозможно шумная Поэна с такими же невозможно приставучими поэнцами и обязанностями. Лололошка, нужна твоя помощь; Лололошка, составь мне компанию; Лололошка, сходи туда, проведай кого, принеси то, сё… И временной парадокс подливает свинца в и так кипящую от всех забот голову: никто не замечает изменений, все живут так, будто их единственный в истории гарант — Сан-Фран, Лис внезапно не стал Псом, а главы гильдий парадоксальным образом не сменились. Будто всегда так было! И это сводит с ума. До головокружения, до тошноты, тревоги и навязчивых мыслей, что всё происходящее — дурной сон или… кошмар Видомнии!

      Лололошка кисло улыбается и давит нервный смешок себе под нос — да уж, его будто словили во время подрыва никогда не разрушавшейся Видомнии и начали прокручивать его потаённый кошмар о парадоксах. Бр-р-р, жуть.

      Потому-то зелёная, по-летнему солнечная Эрессия кажется спасением. Желанной отдушиной в противовес вечно мрачному Междумирью, где тени наползают и за пределами Поэны, и в ней, обращаясь в чёрные когти, царапающие разум и душу.

      На пути проваливается овраг, ведущий в неглубокую шахту, и Лололошка обходит его, с любопытством глядя в глубину. Темнота наползает на каменные стены, и не видно ничего, кроме одиноко свисающего сталактита у самого входа. В голове зреет мысль заглянуть туда, но звонкий — бреньк! — в кармане тут же на корню обрывает эту идею. Для капризной Хризеиды было решено проверить (расхитить) пару данжей в поисках сокровищ, ведь именно полные ими сундуки первыми пришли в голову, когда Лололошка мало-мальски обдумал то, на что вообще согласился. И он был прав: в одном из таких сундуков нашёлся украшенный камушками кварца браслет, сейчас надёжно спрятанный в кармане, а в нескольких других — драгоценности недр Эрессии и руды. Они никогда не будут лишними.

      Можно, думается, ещё самому создать на верстаке пару колец и ожерелий, чтоб уж наверняка (задержаться в Эрессии подольше)… Хм-м, понравятся ли Хризеиде изумруды? Или, может, выковать ей колье, увенчанное голубоватым алмазом?

      Перебирая варианты в голове, Лололошка и не замечает, как возвращается на рассечённую рекой поляну, где стоит его дом. Солнце, теперь не скрытое за листвой, медленно сползает со своей полуденной точки, приятно нагревает и манит подставить под тёплые лучи ладони, — а почему бы и нет? Лололошка замедляет шаг и тянется вверх, чувствуя, как напрягаются и блаженно расслабляются все мышцы от голеней до лопаток и плеч. Один из шейных позвонков протестующе хрустит, и левое плечо, по которому пришёл удар от монстров, вдруг даёт о себе знать, но Лололошка не обращает на это внимания и продолжает идти.

      Журчание речной воды, птичий клёкот и далёкий, глухой звон деревенского колокола, потревоженного прохладным ветром, смешиваются в единую умиротворяющую мелодию… Которую, как некстати, обрывает твёрдый голос Франа:

      «— Ло, где ты?»

      Не успевает Лололошка честно ответить по червефону: «В Эрессии, » — как Фран тут же сыпет подробностями:

      «— Можешь помочь с одним делом? У Чарли с контрами какие-то недопонимания, а контры с ним говорить на эту тему отказываются»

      Эхо от его голоса ещё какое-то время звучит в голове, пока Лололошка обдумывает ответ. Стоило бы бросить всё и тут же, разломав погасший скинт, примчать в Поэну, но… есть стойкое ощущение, что проблемы Чарли с контрами не стоят того, чтобы ради них прерывать столь редкое и, чего уж таить, желанное пребывание в Эрессии. Да и, в конце-концов, Хризеида и так замучила Седрика, ему помочь всё-таки будет важнее!

      «— Прости, Фран, но я сейчас помогаю Седрику, — честно отвечает Лололошка. — Это очень-очень срочно, освобожусь только через несколько часов!»

      … Ну, ковать украшения действительно занимает много времени, верно? И отвлечься от временного парадокса в Поэне не повредит. Там же всё равно ничего срочного и страшного не происходит, так? — Так.

      Лололошка отчего-то чувствует груз вины на сердце, сколько бы ни убеждал себя в том, что ему действительно нужно немного отдыха. Кажется, будто сейчас его вырвут из Эрессии и приставят решать тот вопрос с Чарли и контрами так, будто от него зависит жизнь всего Междумирья. Будто Лололошка внаглую отмахивается от всех забот, когда там, вообще-то, вселенная норовит схлопнуться!

      (Чем больше мыслей, тем они становятся тревожнее; и тем больше кажется, что стоит просто смириться и сломать погасший скинт)

      По связи червефона некоторое время висит тишина, пока Фран не отвечает с ноткой досады:

      «— Хорошо, я тогда… попробую что-нибудь придумать»

      Несколько секунд груз давит на сердце с ещё большей силой.

      «— Фран, а давай я! — вдруг вызывается Ашра. — Я как раз сейчас не занята!»

      У Чарли проблемы с контрами, Ашра — контр, и она точно сможет договориться с согильдийцами, нет нужды переживать, так ведь? От сердца отлегает, и Лололошка облегчённо вздыхает. Он внимательно слушает конец разговора, и, не услышав в словах друзей ничего важного, спешно подходит к дому.

      Почти весь умиротворённый настрой оказывается сдут попутным ветром — теперь кажется, что с украшениями стоит заканчивать как можно быстрее.

      Деревянные доски поскрипывают под ногами, в кармане позвякивает браслет, и натужно гудит открывающаяся дверь; пятно солнца растекается по полу в форме дверного проёма, выделяя почти чёрной тенью фигуру со взъерошенными волосами. Льющийся с окон свет подсвечивает парящие в воздухе частички пыли, медленно пропадающие, стоит им попасть в полумрак, расползающийся у стен. Лололошка скидывает с плеч рюкзак и тут же подходит к сундукам. Скрипят их крышки, шуршат в руках найденные предметы, и в голове будто бы скрипят заведённые шестерёнки — вспоминаются все украшения, которые хотелось сделать. Кольца можно скрафтить на верстаке, для колье точно найдётся золото, а пара алмазов, вроде как, лежала где-то здесь, и ещё понадобится молот…

      За короткий промежуток времени Лололошка собирает всё необходимое снаружи, у наковальни, небрежно складировав на временно поставленный рядом деревянный блок. Зажжена плавильная печь, дым льёт из её небольших отверстий; неизменная белая кофта ныне оставлена дома, а вместо неё — футболка контрабандистов и накинутый сверху серый фартук. Очки тоже оставлены в доме, — на них от жара быстро собирается влага, мешая видеть, — а руки скрыты под плотными, потёртыми перчатками. Всего через пару часов работы будет готово красивое колье, и капризной принцессе Хризеиде оно точно должно понравиться — Лололошка улыбается этой мысли и принимается за работу.

-• • •-

      Удар! — Молот звонко отбивает уголок тонкого золотого пласта. Со лба стекает капля пота, небрежно стираемая тыльной стороной одетой в перчатку ладони; волосы, взмокшие от труда и жара, становятся похожими на паклю. Лололошка приподнимает пласт, — тот глухо стукается о поверхность наковальни, — бегло осматривает его и проводит вдоль края пальцами, оценивая толщину. Местами небрежный, со следами головы молота, но достаточно тонкий — можно раскалывать на самородки.

      Прицельные удары, громкий стук — всё, что слышно в округе. Пласт превращается во множество маленьких кусочков, похожих на капельки блестящих слёз; Лололошка берёт горсть в ладонь и слегка подбрасывает её, слушая глухое позвякивание и шуршащий стук самородков. А наслушавшись вдоволь, выкладывает рецепт крафта, сверяясь с вручную написанной последовательностью предметов, что прикреплена на булавку к верстаку. Прикрывает глаза, когда голубоватое свечение объединяет все ингредиенты, и ловко подхватывает получившуюся цепь. Берёт её руками за концы и разводит их в стороны, осматривая результат: золотистые колечки поблескивают в лучах склонившегося к посиневшему горизонту солнца. Заготовленные до этого драгоценные камни, влитые в капельки расплавленного кварца, ловким движением пальцев оказываются продеты в отверстия будущего колье; Лололошка относит результат к печи — сплавить концы и стыки.

      Солнце всё больше клонится к горизонту, прячет свой бочок за верхушками деревьев. Перчатки сброшены на протёртую тряпкой наковальню, фартук повешен рядом на гвоздь, и плавильная печь медленно остывает, периодически шипя будто бы сквозь стиснутые металлические зубы. Лололошка распахивает дверь дома, вытаскивает на улицу полупустой деревянный сундук, — первое, что ему попалось под руку, — и ленно разваливается на нём, опираясь о стену дома. Прикрывает глаза, подставляет лицо прохладному ветру и дышит полной грудью — заработался.

      В тени деревянных стен, под светом лучей заходящего солнца, что льются с открытых окон, на одной из простых, каменных печей лежат браслет, пара колец и выкованное колье.

      За весь оставшийся день никто не пытался связаться по червефону. Наверное, Ашра успешно разобралась с Чарли и контрами, Фран занят своими гарант-делами, а Седрик покорно ждёт утра следующего дня — сегодня уже поздно идти до замка, чтобы передать украшения. В Поэне наверняка тоже всё хорошо, раз от друзей ничего не слышно, и не запланированный выходной день в Эрессии проведён с пользой — лицо Лололошки тянет довольная улыбка. Вот сейчас он немного поленится, проводит заходящее за горизонт солнце, умоется у реки, смывая всю грязь с потом, и завалится спать в мягкую постель — не жизнь, а сказка…

      Со стороны леса — шаги. Мягкие, будто подкрадывается кто из кошачьих, слышимые лишь потому, что в округе — тишина.

      Улыбка сползает с лица, становится тонкой линией между чуть вытянутыми губами; Лололошка приоткрывает один глаз и поворачивает голову в сторону нежданного гостя — крылатого высокого силуэта, в котором, чуть погодя, узнаётся Джодах. Тот останавливается поодаль от дома, скрещивая руки на груди; его аметистовые глаза сверкают двумя недовольными огоньками, и за спиной покачивается птичий хвост.

      Лололошка супится.

      — Э-э, привет? — настороженно здоровается он, забираясь на сундук с ногами. — Что-то случилось?

      Обычно Джодах возникает из ниоткуда, сопровождаемый ворохом фиолетовых огоньков, и сразу же вводит в курс дела, но сейчас он ведёт себя странно. Подходит вместо внезапного появления, молчит, смеряя пронзительным взглядом, будто… находится здесь, в Эрессии, продолжительное время. Будто наблюдал издалека, и решил подойти только сейчас, чем-то недовольный.

И молчит. Молчит так долго, что пауза неуютно сверлит в груди; может, именно это ощущение наконец заставляет его ответить:

      — Нет, но могло.

      Лололошка в недоумении приподнимает бровь, и с его губ сходит удивлённое: «Ха?». Что-то случилось? Эбардо съехал с катушек, и Поэна чуть не оказалась стёртой с Междумирья, или что? От друзей не было слышно ни единой весточки, а они бы точно передали, если бы что-нибудь подобное произошло. Всё-таки, препятствовать связи червефона сложно. И… «могло»? Значит, всё-таки ничего страшного не произошло? Лололошка сжимает пальцами крышку сундука и обводит взглядом Джодаха, будто где-то на нём самом написаны все ответы.

      Но ответов нет, только больше вопросов:

      — Что ты вообще здесь делаешь? Разве сбор ювелирных изделий относится к поиску Эбардо?

      Значит, Джодах всё-таки действительно был здесь, в Эрессии. Наблюдал.

      — Нет, это для… Седрика, — честно отвечает Лололошка, — но я вернусь к поискам позже! Если мне, Франу, или Ашре придёт идея, как найти Эбардо.

      В аметистовых глазах сверкнул недобрый огонёк, и Лололошка добавляет, робко уточняя:

      — А… что могло случиться?

      — Да всё, что угодно! — выпаливает Джодах и начинает подходить ближе. — Особенно, когда ты слепо прохлаждаешься в Эрессии. Ты хоть осознаёшь, насколько важна ваша миссия?!

      Раз ничего не случилось, то в чём проблема? Лололошка невольно садится прямо, неуютно ёрзая на крышке сундука. Джодах останавливается буквально в паре шагов от него и скрещивает руки на груди; раскрывает крылья и смотрит сверху-вниз во все глаза: и аметистовыми, и фиолетовыми — между чёрно-красных перьев на крыльях. На ум отчего-то приходит сравнение с разъярённым зверем; что-то в этом есть, особенно когда Джодах гневно качает птичьим хвостом, будто оборотень-контрабандист — волчьим, и напряжённо опускает длинные перья на голове, будто каджит-пряностник — кошачьи уши.

      Сравнение со зверолюдьми крепко цепляется за образ Джодаха и оседает в голове.

      — Осознаю, — спокойно отвечает Лололошка, думая, как бы на него по-звериному не замахнулись когтями или чем похуже, — но что я могу сделать? Ни у кого из нас пока нет идей. Появятся — обязательно обсудим!

      По Джодаху не видно, что ответ его удовлетворяет. Огромные, красно-чёрные крылья с шорохом перьев заводятся чуть назад и приподнимаются, будто ими вот-вот взмахнут; вторая, меньшая пара поднимается выше, напрягая маховые перья и становясь похожей на две плоские лапы с огроменными когтищами. И птичий хвост раскрывается так сильно, что напоминает павлиний, только меньше, лохматее и опущен вниз.

      Наверное, это должно припугнуть Лололошку, но он лишь неуютно сглатывает и продолжает наблюдать.

      (И фиолетовые глаза меж перьев наблюдают за ним в ответ)

      — А если не появятся? — с нажимом спрашивает Джодах, и перья на его голове гневно встают торчком. — А если действовать нужно прямо сейчас, когда у вас есть время хоть на что-нибудь повлиять, и пока мультивселенную не разорвало окончательно?

      «Ну так сам и пытайся повлиять, я-то тут причём? Толку с того, что я сейчас встану, раз даже не знаю, что делать?» — скептически думает Лололошка, держа язык за зубами.

      — Пострадает ведь не только Поэна, — нагнетает Джодах. — Если Эбардо перепишет мультивселенную, то кроме себя-любимого он никого не оставит: ни тебя, ни твоих друзей, ни Богов, ни Смотрящего!

      В сердце колет тревогой, и ледяные тиски сжимают грудь — представленная в голове картина бескрайнего Ничего с его единственным жителем и правителем — Эбардо — вселяет ужас; Лололошка снова чувствует себя виноватым, снова думает, что он не делает ничего полезного-

      — На твоём месте я бы вернулся в Поэну, — твёрдо заключает Джодах, всплескивая руками; в правой с ворохом огоньков появляется громадная глефа. — И не занимался… тем, чем занимаешься ты!

      Нет, хватит!

      — А на твоём месте, я бы…!

      Лололошка осекается, когда встречается взглядом с Джодахом. Вся храбрость на гневный ответ вдруг ощутимо тлеет на кончике языка — пропадает. Что-то пугает до глубины души, но… что? Звериные угрозы, — качающийся хвост, приподнятые крылья, — ли? Лололошка озадаченно щурится — Нет. Это что-то… в аметистовых глазах; в тёмных мешках под ними, в бледноте лица, во взъерошенных и беспорядочных белых волосах, что в прошлые встречи лежали прямой причёсанной копной. Что-то вытаскивает воспоминания о дрожи в руках, недомогании и ощущении, что всё происходящее не реально…

      Что-то до боли знакомое.

      — Ты бы «что»? — чеканит Джодах, ожидая продолжения фразы. Терпеливо, стоит заметить, ожидая — в горло ещё не уткнулось острое лезвие глефы.

      А Лололошка медлит с ответом, сопоставляет в голове кусочки пазла: замученный вид, этот взгляд и снова колющая в сердце тревога…

      Где-то в груди теплится ощущение, что Джодах чувствует то же, что и Лололошка — вину, страх, груз забот и ответственности. Он говорил в одну из прошлых встреч, что Боги ныне бессильны, и что он сам «ослеп», более не способный видеть будущее («А это, чтоб ты понимал, примерно будущее всей мультивселенной!» — звучит воспоминание в голове). Может, в этом дело?

      Может, Джодах просто тоже… устал?

      — Я бы, — не так уверенно договаривает Лололошка, — отправился куда-нибудь. Подальше от Междумирья. Знаешь, развеяться немного, отдохнуть. Хотя, я это и так делаю.

      Джодах по-птичьи клонит голову вбок, и перья на его голове плавно опускаются.

      — Я не знаю, что мне делать с Эбардо. Как искать — тем более, — честно признаётся Лололошка, — но я точно знаю, что у меня уже голова трещит от этих… парадоксов, от Поэны! И что если я не отдохну хоть немного, то сойду с ума.

      Немного погодя, Лололошка добавляет:

      — Ты, наверное, тоже.

      Джодах не отвечает.

      А Лололошка не видит смысла продолжать разговор.

      Солнце почти целиком скрывается за верхушками деревьев. Небо всё больше окрашивается в холодные, тёмные тона, пылает оранжевым на горизонте; зелёные трава и листья приобретают синие оттенки, и длинные, густые тени ползут от всего, чего касается закатный свет.

Лололошка зевает, прикрывая ладонью рот, и, почёсывая где-то над виском, встаёт с сундука. Джодах учтиво отходит от него на пару шагов, но продолжает молча сверлить взглядом аметистовых глаз, видимо, не зная, что ответить. Наверное, слова про отдых тронули его, и он что-то обдумывает, но Лололошка не владеет способностью читать чужие мысли.

      Да и не нужно — по чужому лицу и так всё видно.

      Джодах прекращает хмуриться, лишь тревожно приподнимает брови, и перья на его голове покачиваются вверх-вниз. Крылья складываются на спине, пряча множество фиолетовых глаз, а хвост, однако, продолжает быть раскрытым.

      Большего Лололошка не видит — отворачивается и направляется к реке, чтобы смыть с лица грязь и пот.

      Трава сменяется на гальку — та кликает под ногами из-за влаги; речные воды лениво наползают на берег, шипя и пенясь. Лололошка заходит на деревянный мост, встаёт у края и опускается на колени, чтобы зачерпнуть ладонью немного прохладной воды и плеснуть себе в лицо. Это ненадолго бодрит, заставляет вздрогнуть в плечах и поспешить, пока от прохлады не продрогло всё тело.

      Горизонт окрашивается в иссиня-красные тона, и медленно наползает ночная чернота с первыми проблесками точек-звёзд, закрывая собой небо.

      И всё это время — тишина. Лололошка уж было думает, что Джодах телепортировался прочь отсюда, но встаёт на ноги и, кидая взгляд на свой дом, видит сгорбленный крылатый силуэт, сидящий на сундуке. Это напрягает по-первости, — идёшь обратно и перебираешь в голове все варианты того, зачем Джодах остался, — но потом… Лололошка обеспокоенно сводит брови. Подходит всё ближе, и ближе. А подперевший рукой опущенную голову Джодах не сдвигается с места. Только его грудь медленно вздымается, — дышит, — и крылья взъерошивает ветер.

Лололошка садится рядом со стойким чувством, что не может просто так оставить здесь Джодаха. Пытается заглянуть в его скрытое тенью лицо, робко дотрагивается пальцем до плеча — никакой реакции. Побаивается сказать что-нибудь… замечает только, что чужая глефа пропала.

      И сдаётся: прислоняется спиной к стене дома, устремляя взгляд в небо.

      Глубоко вздыхает, прикрывает глаза…

      Эрессия по ночам чем-то похожа на Междумирье. Тоже играет красками в темноте: листва магического леса, что совсем рядом с домом, слабо светится, будто бы нагревалась весь день под солнцем, а сейчас отдаёт накопленное тепло; поодаль, в открытом поле, летает нимфа, светясь, будто присыпанный блёстками фонарь. И небо здесь не иссиня-чёрное, как во многих мирах. Лололошка замечал: ближе к полуночи, когда холодная луна будет высоко-высоко над головой, на усеянном звёздами небе прольются цветные пятна, будто неосторожный художник разлил акварельные краски. Такие же охристо-фиолетовые пятна видно в Междумирье, если отойти подальше от Поэны; и звёзды там есть — белые частички, плавно летящие куда-то ввысь…

      Вспоминая Междумирье и Поэну в частности, Лололошка больше не чувствует тревоги. Думает: утром отдаст украшения Седрику и вернётся в квартал контрабандистов, а там, может, встретят Ашра или Фран. На свежую голову проще думается — того гляди, и решение найдётся, как поймать Эбардо.

      Но это всё завтра. Сейчас до жути клонит в сон, и охота спрятаться от ночной прохлады под одеялом.

      Лололошка зевает и опускает голову, отнимая взгляд от неба. Поворачивается вбок, — сундук под ним поскрипывает, — и с холодящим грудь беспокойством видит, что Джодах так и не сдвинулся, не поднял головы. Продолжает сидеть, сгорбившись, пребывает в своём уме. Лололошка обводит его взглядом: волосы в беспорядке, крылья взъерошены, и перья на голове сильно опущены вниз. Джодах — будто кот, попавший под дождь и промокший под градом капель, совсем уж не похож сейчас на грозного и мудрого Бога, за которого себя выдаёт; Лололошка хмыкает этой мысли.

      В горле зудит сказать что-нибудь, приободрить, но на сонную голову ничего толкового не подбирается. Только и остаётся сидеть, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба, и кисло морщиться от осознания, что не знаешь, как помочь.

      Сравнение с мокрым котом оседает в голове, и к нему добавляется другое — со зверолюдьми. Джодах ведь… и правда сейчас как замученный, будто бы промокший до нитки зверь (или птица): сидит на холоде, ни на что не реагируя, лишь тревожно покачивающегося длинного хвоста для полноты образа не хватает.

      Лололошка клонит голову вбок, в последний раз пытаясь заглянуть в чужое лицо; касается пальцем плеча и, не видя никакой реакции, кладёт ладонь целиком. Сжимает пальцы, как бы беззвучно говоря слова поддержки, но в груди колет и стягивает рёбра — кажется, что этого недостаточно. Ладонь смещается вверх по плечу, к плавному изгибу шеи; пара пальцев цепляет пряди белых волос, слегка тянет на себя («Обрати же на меня внимание, обрати, не тони в своих мыслях!») — всё тщетно. Тогда Лололошка бездумно кладёт ладонь на макушку Джодаха, осторожно зарываясь пальцами в его волосы.

      Неужто обычное замечание могло так повергнуть его в шок? Или… до какого состояния надо было измучить себя, чтоб, услышав об этом из чужих уст, стало так плохо морально? Лололошка неспешно почёсывает без ногтей, переходя с макушки на виски, темя и обратно; периодически приглаживает ладонью, осторожно собирая пальцами выбившиеся пряди. Ощущать кончиками пальцев мягкие волосы и видеть перед собой профиль Джодаха — вещи, которые совершенно не хотят укладываться в голове. Подобное можно представить с Ашрой или (с натяжкой) Франом, но никак не… с Богом. Который бы точно не позволил так своевольничать, будь он с ясным, не замутнённым переживаниями умом. Лололошка супится и с любопытством поглядывает на прикрывающие уши длинные перья — те, что сейчас сильно опущены вниз. В основании они иссиня-чёрные, к центру совсем чернеют, а кончики — тёмно-красные. И, растрепавшись то ли от ветра, то ли от нервов, выглядят… пушистыми. Лололошка осторожно касается пальцами основания перьев, и те ощутимо вздрагивают; наверное, Джодах наконец замечает, что его бессовестно трогают, но по-прежнему не реагирует. Лололошка, чувствуя чужую дрожь, решает усилить эффект: зарывается ногтями между перьев, осторожно почёсывая их так, чтоб не растрепались ещё больше. И это… приятно; подогревает любопытство. Как когда по-глупому хочется коснуться пушистого хвоста оборотня или почесать каджита за ушком, прекрасно зная, что за это могут и ударить, и в глаз цапнуть. Но Джодах не противится, сидит неподвижно, всё больше разогревая в груди Лололошки чувство вседозволенности.

      Несмотря на беспокойство, с лица пропадает хмурость и губы растягивает дурашливая улыбка — на уме цветёт мысль, что больше никогда не выпадет шанс почухать Бога.

      Интересно, а его крылья такие же приятные на ощупь, или?..

      Не успевает Лололошка зарыться пальцами меж плотно лежащих чёрных перьев, как крыло внезапно раскрывается. Джодах хлопает им по воздуху, точно птица, пожелавшая взлететь; длинные маховые и плотные перья второго порядка, будто жёсткая пощёчина, ударяют Лололошку по лицу, шее и спине, вырывая из него испуганное: «Ой!» — и заставляя тотчас же убрать руки. Места удара жгуче саднят, заставляя рефлекторно провести по ним пальцами и накрыть особенно саднящее, — на щеке, — но боль постепенно проходит. Проходит и замешательство: Лололошка поднимает взгляд.

      Перед ним, плавно покачиваясь, опускается маленькое пёрышко, похожее на пух — наверное, слетело с крыла. Приземляется куда-то между ним и Джодахом… отнявшим от лица руку и вскинувшем голову.

      Смотрящим в упор округлёнными аметистовыми глазами.

      Лололошка нервно сглатывает слюну. Слабо — на сонную-то голову — соображает, обводит взглядом лицо напротив, пока до него вдруг не доходит: он достучался! Или до… трогался? Ай, неважно: Джодах наконец обратил на него внимание, не тонет где-то в своих мыслях — это главное!

      Только искрящую в груди радость быстро вытесняет смятение. За ним — стыд: уши краснеют, и щёки горят. Горят так сильно, что сейчас будто вот-вот вспыхнут настоящими язычками пламени, освещая тьму ночи не хуже факела. Лололошка спешно заводит руки за спину, прячет их от пронзительного взгляда Джодаха, будто ничего ими не делал. Вот совсем! Это… светлячок, — летающий рядом огонёк зелёного света, — сел на крыло, вот!

      Только не произнесённое оправдание, очевидно, не действует: Джодах щурится и складывает приподнявшиеся крылья обратно к спине. Молчит. Опять молчит, заставляя додумывать за него. Лололошка дурашливо-смущённо улыбается, и с губ слетает неловкий смешок; думает, что сейчас его точно прихлопнут когтистой лапой — такой уж у Джодаха… возмущённо-звериный взгляд.

      И с испугу вжимает голову в плечи, когда Джодах встаёт с сундука.

      — Не трогай крылья, — тихо, беззлобно просит он, неловко стряхивая что-то с мантии. — И… Прости.

      Лололошка недоумённо приподнимает брови — это у него-то просят прощения?

      — Задумался, — скупо объясняется Джодах и отворачивается; снова замолкает, оглядываясь по сторонам, и продолжает. — Ты прав, мне явно… стоит отдохнуть. Ещё раз: прости.

      И уходит во тьму ночи, прикладывая ладонь к голове так, будто только что сделал нечто о-о-очень глупое и корит себя за это. Однако, глупостями здесь страдал один Лололошка. Он смотрит Джодаху вслед, медленно переваривая то, что сейчас произошло.

      Взгляд цепляют подрагивающие перья на голове и крыльях — ветра-то сейчас нет.