-• • •-

      — Гри, — тихо, едва слышно зовёт Скар, — ты не спишь?

      Мутная, бессонная дрёма разлепляется так же нехотя, как и веки. Тяжёлый, сопящий вздох сходит с губ, и Гриан приподнимает голову, чтобы затем сесть прямо и протереть глаза. Скар сидит рядом с ним, вымученно вытянув правую ногу, вправленную, но до сих пор болящую; в зелёных глазах читается усталость, и ничего, кроме неё — Гриан по украденной привычке заглядывает в лицо.

      Скар отводит взгляд.

      — Ты, м, — неуверенно продолжает он, скрещивая руки на груди; голос тих и будто надломлен, — можешь... обнять меня? Пожалуйста.

      Гриан удивился бы просьбе, не будь он бессонен и оттого холоден внешне; внутри же потрескивает нечто тёплое, как слабый костёр, едва разгоняющий темноту, ползущую по дырявым оштукатуренным стенам. Ничего не отвечая, Гриан приобнимает Скара сбоку, а тот вздрагивает, будто не ожидавши, но расслабляется пару секунд спустя; поворачивается грудью и обнимает в ответ, прижимая к себе так тесно и цепко, что Гриан невольно вспоминает ту ночь в университете. И Скар вспоминает. Хоть и не говорит об этом, но очередной кошмар заставил его проснуться средь ночи — Гриана кусает бессонница, он прекрасно слышал и ворочание, и шумное, сбитое дыхание.

      Скар и сейчас шумно дышит, будто вот-вот расплачется.

      — Мне... снилось, как я не успел, ну, — одна ладонь знакомо ложится меж лопаток, и веки Гриана смыкаются сами собой от успокаивающего круга, — забрать тебя оттуда. Из коридора.

      — Ты успел, — слабо заверяет его Гриан, сжимая широкое плечо. — Я здесь, ты успел.

      Скар прерывисто вздыхает и прижимается виском — к виску, отчего мнётся кошачье ушко на шапке.

      — Скажи это моей глупой башке, — нервный смешок щекочет ухо, и успокаивающий круг втирается сильнее. — Мне кажется, будто я тебя отпущу, и ты пропадёшь.

      — Так не отпускай, — простодушно говорит Гриан, чувствуя себя ледышкой, согретой теплом руки; втираемый круг пробирается так глубоко в мышцы, что расслабляются ноги, а голова кренится вбок, навстречу холодной щеке Скара. — Хочешь, лягу с тобой?

      Собственная бессонница когда-нибудь рассосётся, — ей не впервой, — но надломленный голос, потухшие зелёные глаза и оттого давящее беспокойство не дают дышать ровнее. Гриан знает, каково это, когда ночь длится ровно столько же, сколько день, а на утро голова болезненно разбита, как хрустальная ваза; знает и не хочет, чтобы Скару было так же плохо.

      А тот и не упрямится:

      — Хочу.

      Университет всплывает воспоминаниями трёхдневной давности: брешь в ограждении, заражённые крысы, лестница, полная воплей и грохотов ночь, ледяной ужас, ведущий на цыпочках прочь, — и Гриан жмётся теснее к Скару, будто сам верит, что пропадёт, если отпустит его. Костёр мерно потрескивает, промёрзлый ветер сдувает дым, и общая тень скачет вверх-вниз по стене. Ладони сковывает прохлада, а ноги тщетно ищут тепла, путаясь с ногами Скара, отчего тот вздрагивает — Гриан случайно задевает больную лодыжку и шепчет сбитое: «Прости,» — замирая. Наверное, было бы теплее, не будь они оба в куртках; наверное, было бы теснее, не будь нужды кутаться в вещи, как капуста — в листья. Однако, Скар всё равно укладывает щёку на макушку Гриана, а тот нашаривает удобное положение, водя рукой по широкой груди; лежит поверх Скара, забавно прижавшись, как обезьянка — к ветке, и дышит. Ровно, глубоко. Невольно копирует вздохи, которые чувствует грудной клеткой сквозь свои свитер-куртку и куртку-кофту — Скара, и закрывает глаза, сморенный.

      Полноценный сон не приходит, но и предаваться раздумьям не хочется тоже. Гриан слушает замедлившееся, успокоенное дыхание Скара, сжимает-разжимает пальцы на его грудках, прогоняя колкую прохладу, и вполуха прислушивается к промёрзлому ветру, от завываний которого уже начинает уставать. Может, стоит уйти на юг? — Гриан хмыкает сам себе и утыкается носом в сгиб шеи Скара.

      Где-то южнее был тайник. И посеянные в университете припасы стоит восстановить.

-• • •-

      Промёрзлые метели сменяет прохладный ветер, а снег — редкие холодные капли, падающие с карнизов и веток деревьев. Весна пробивается зелёными ростками, видными средь подтаявшего снега в следах от берц, и подзабытыми, тёплыми лучами солнца — через пасмурную пелену на небе.

      Весна селится и в груди. Приятное тепло разливается по венам, подгоняемое мерным стуком сердца. И Скар своими глупостями горячит кровь:

      — Знаешь, нам стоит уйти в горы!

      Маленькая птица сидит забавным комочком на ветке кустарника, приподнимает крылышко и зарывается клювом в перья, чистя их.

      Гриан выгибает бровь и заглядывает Скару в лицо с удивлённой улыбкой.

      — И что ты хочешь там найти? — спрашивает резонно, поправляя на плече спортивную сумку, которую нашёл в одном из своих тайников.

      Скар глупо-преглупо улыбается в ответ.

      — Тишину, спокойствие... и никакой пустоши, — глубоко вздыхает он, тоже заглядывая в лицо. — Ты, я, да свежий воздух — ну не мечта ли?

      — Я мечтаю о рабочем генераторе, — посмеивается Гриан, добродушно щуря глаза. — А такой я видел только в Государственном Универси-

      — Ни-и-икаких университетов! — тянет Скар не терпящим возражений басом и взмахивает руками в отрицании. — Никаких городов!

      И выдерживает паузу, чтобы добавить робко:

      — Если я снова увижу толпу заражённых, то меня приступ хватит.

      Смешок сходит с губ, и Гриан отворачивает голову, раздумывая. Погоня за Красным Камнем осталась где-то там, в холоде, страхе и безнадёге, а Скар здесь, тёплый, забавный и... всё такой же глупенький. Хотя Гриану иногда кажется, что он его недооценивает. За всё то время, что они искали тайники, Скар ни разу не спросил про университет или Красный Камень, однако ж, в его зелёных глазах всегда лежит понимание и... облегчение, будто извечная тяга найти тоже сводила его с ума. Будто он знает, сколько боли и отчаяния таится за, казалось бы, безрассудным поиском давно потерявшейся повстанческой группировки.

      А, может, Гриан надумывает себе всякого, и Скара просто нервировали все эти поиски, вот ему и стало легче, когда они прекратились.

      — Нам нужна хоть какая-нибудь утварь и строй-материалы для жилья, — говорит Гриан, перешагивая через корягу; всё ещё белый от снега, но согретый солнцем лес тянется от маленького посёлка далеко-далеко, и сельская дорога лежит прямо через него. — Где ты найдёшь это в горах?

      — А-а-а, э, — сконфуженно чешет затылок Скар и прикусывает язык; Гриану кажется, что под шапкой с кошачьими ушками крутятся скрипучие шестерёнки, — Карантинная Зона! Моя Карантинная Зона была в горах.

      — Предлагаешь найти твою Карантинную Зону? — удивлённо спрашивает Гриан, вставая плечом к плечу — дорога сужается. Скар поджимает губы, и взгляд его делается печально-мокрым, но всего на мгновение; глубокий вздох — и в зелёных глазах искрит упрямость.

      — Нас... не так много там было, — отдалённо начинает Скар, вытягивая руку в сторону, но промазывая мимо руки Гриана; тот сам перехватывает ладонь Скара, сжимая её в немой поддержке. — Ряды военных поредели, а гражданских... и того меньше стало. Некому было следить за системой очистки воды, и в последние годы мы только надеялись, что она протянет ещё пару лет... хах.

      Скар сжимает ладонь Гриана в ответ.

      — И заражённых тоже мало. Они, наверное, уже все разбежались, — его голос звучит так обманчиво легко, будто речь идёт не о бывших товарищах и друзьях; Гриан хоть и не слышит правды, но ему кажется, что Скар просто не хочет говорить иначе, когда речь идёт о новой жизни, вместе. — А... нам двоим и не нужна эта очистка, сами обеззаразим воду, верно же?

      — И утварь со строй-материалами там будет, — добавляет Гриан заместо него, и Скар размашисто кивает; под ложечкой холодеет волнение, и Гриан всё-таки уточняет. — Ты... точно уверен, что нам стоит идти именно в твою Карантинную Зону?

      — Да, — спокойно отвечает Скар; а потом соглашается ещё раз, чтоб наверняка. — Да, это хорошее место. Свежий воздух, река, горы... ты, да я.

      И клонит голову вбок то ли из желания прижаться ближе, то ли потому что дурачок, но Гриан прикрывает глаза, ощущая, как его слегка бодают в висок.

      — Идти туда, правда, долго, — Скар проходит пару метров с наклонённой головой и таки решает выпрямиться. — Это где-то на востоке... знаешь город, где мы встретились? Вот, пару километров от него, и — в горы.

      — Да не страшно, — отмахивается Гриан. — У нас полно времени, дойдём.

      Потеплевший ветер дует в спину, и горячая, согретая сцепленными руками кровь отогревает тело. В груди тянет, но не колко-тревожно, вовсе нет: волнительно, с лёгкой, предвкушающей прохладой.

      Гриану кажется, что он впервые нервничает от счастья, но ему нравится это чувство.

-• • •-

      Пустошь понемногу расцветает: пучки зелени пробиваются тут и там, бывшие голыми леса обрастают листьями, и редкие цветы радуют глаз. Птицы робко щебечут в кронах деревьев, и последний, подтаявший снег рыхлится под ногами.

      Гриан перевязывает куртку вокруг пояса и плюхается на траву, скидывая с плеча сумку. Тёплые солнечные лучи припекают макушку, и прохладный, идущий с высящихся вдалеке гор ветер треплет пряди волос, пуская мурашки вниз по шее. Гриан вздрагивает и расстёгивает сумку, ища чего перекусить. На глаз попадается только вздувшаяся консерва (которая тут же оказывается выброшена в траву), да древесный луб — кислый и едва поддающийся зубам. Голод слабеет как-то сам собой, с досады.

      Гриан вскидывает голову, держа на языке вопрос о припасах, но не видит поблизости Скара; что странно, ведь всю дорогу он шёл бок о бок, не отставая. Отошёл по нужде? Гриан хмыкает, пожимает плечами и откидывается на траву, скрещивая руки за головой.

      Солнце прячет бочок за маленьким серым облачком на голубом небе, и стайка птиц вспархивает с насиженного места, перелетая на другое. Гриан прикрывает глаза, и ветер вновь треплет его волосы, колыша и траву тоже; приносит слабый сладковатый аромат, и мысль о цветах распускает лепестки сама собой. Глупенькая, подстать Скару, чьи шаги слышатся всё ближе и ближе: набрать бы цветущий пучок и нести в руке, вдыхая сладковатый аромат...

      Скар останавливается рядом и тоже садится на траву. Гриан открывает глаза и вопрошает, ощущая, как голод снова стискивает желудок:

      — Есть чего перекусить?

      Отчего-то в ответ слышится смущённое: «Оу,» — и Скар спешно снимает с плеч рюкзак, откладывая в сторону нечто, что держал у себя за спиной. Любопытство искрит маленькими звёздочками в груди, и Гриан приподнимается на локти, но побаивается вот так в открытую заглядывать Скару за спину, потому принимается выжидать, как хищник.

      А Скар недолго роется в рюкзаке и выуживает оттуда пачку солёных крекеров, вся соль с которых, наверное, давно осыпалась на дно упаковки.

      — Ещё тушёнка есть, — сообщает Скар, передавая крекеры; Гриан ловким движением открывает пачку и макает одну печенюшку в соль на дне. — А у тебя?

      — Луб только, — отвечает Гриан, жуя солоноватую печенюшку; взгляд сам собой скользит за Скара, но тот расслабляет спину, отчего загораживает обзор своим боком. — Сколько, говоришь, ещё идти?

      — А, пару дней, если спать будем, — голос Скара отчего-то подрагивает, и любопытство искрит пуще. — Ну, и если мы сразу на тропу выйдем и не будем, как я — осенью, блуждать по скалам... ах-хах.

      Скар неловко чешет затылок и отводит взгляд, а Гриан ловит этот момент, как кошка — птицу в свои когти, и внаглую вытягивает голову, чтобы увидеть возле рюкзака... розоватый пучок? Обзор немедля загораживает Скар, поворачиваясь своей грудью, и Гриан зыркает на него с хитрющим прищуром: «ты-что-то-прячешь-покажи».

      И Скар сдаётся.

      — Я... Э, принёс тебе, — ещё более смущённо басит он, и уголки его губ тянет дурашливая улыбка, — тут неподалёку расцвела, вот я и...

      И выуживает из-за спины пучок сирени.

      Гриан откладывает крекеры в сторону и принимает подарок со странной, покалывающий настороженностью, пока Скар расплывается в ещё более дурашливой лыбе, подрумяненной краснотой на его щеках. Нечто смущает в этом пучке... но что? Точно не малые размеры, — со свободно гуляющими кислотными дождями особо и не зацвести, — и точно не сам факт того, что Скар принёс цветы. Гриан бросает на него выжидающий взгляд, думая, что это более, чем в его дурашливо-глупеньком стиле, но настороженность никуда не девается.

      Пока на глаз вдруг не попадается корешок книги, выглядывающей из рюкзака. Той книги, которую Скар нашёл ещё осенью.

      И в голове вдруг щёлкает.

      — Засунь её... за ворот, — советует Скар с затухающей улыбкой, — под носом будет вкусно пахнуть. Ну, часик — точно.

      — Спасибо, — запоздало благодарит Гриан, ощущая, как любопытные искрящие звёздочки сладко оседают в груди, однако, под ложечкой вдруг свербит: Скар совсем киснет в лице, хоть в зеленых глазах и теплеет нечто хорошее, светлое; наверное, подумал, что Гриан не понял. — Только ты тоже засунь!

      Гриан улыбается настолько тепло, насколько может. Голосовые связки не сводит слабостью, однако ж, слова всё равно не хотят слетать с губ, никак не подберутся в голове. Гриан говорит так, как умеет: отламывает веточку сирени и вручает её Скару, дарит в ответ, а сам суёт оставшуюся половинку за ворот, глубоко вдыхая аромат. И берёт обе руки Скара в свои, когда его половинка сирени оказывается за воротом тоже; пытается передать ему одним лишь взглядом, что понял, и что испытывает то же самое.

      Тепло, счастье, сладость в груди. Желание быть рядом. Всегда.

      Скар так забавно пучит глаза, что Гриан невольно прыскает, — тихо-тихо, расплываясь в глупенькой лыбе, — и хихикает, когда Скар приоткрывает рот, как выброшенная на берег рыба: пытается что-то сказать, но выходит лишь смыкать и размыкать губы.

      Однако ж, он собирает всё своё дурашливое мужество в кулак, в который и прокашливается для уверенности прежде, чем выдать:

      — По- подожди, я же правильно п-понял, что ты понял, что я подарил т-тебе сирень, и- ?

      Но Гриан перебивает его крепкими объятиями. И окончательно развеивает все сомнения маленьким чмоком в колкую от щетины щёку — расчувствовался.

      А Скар по-медвежьи обнимает в ответ, шумно сопя в шею.

-▼▲▼-

      Утро третьего дня хмуро и спокойно: пасмурное небо сплошь в пушистых облаках, и солнце прячется где-то за ними. Сильный, горный ветер колышет траву и дует в уши, а тёмные хвойные деревья стоят скромными рядами на каменистой, крутой местности. Где-то впереди должна быть Карантинная Зона, но Гриан видит лишь пустырь и потёртые туманом горные вершины.

      Скар сильно отстаёт. Подъём даётся ему тяжело из-за лодыжки — та всё равно даёт о себе знать даже спустя недели; зато не даёт знать Скар, почему-то ни разу об этом не обмолвившийся. Гриан устало вздыхает и останавливается, ставя ногу на корягу. Оборачивается через плечо и молчаливо ждёт, пока Скар его нагонит, ощущая, как ветер пробирается за ворот свитера.

      Ворон гулко каркает, сидя чёрным пятном на еловой ветке. Нос щекочет запах смолы, шишек и хвои. Кто-то шуршит меж округлых камней, и стрекоза пролетает мимо уха, отчего Гриан вздрагивает. И напрягается: его что-то настораживает, но он никак не может понять — что. Тишина пустыря? Погода, бывшая ясной и солнечной, однако ж ныне пасмурная? Иль ещё не видимая Карантинная Зона, хоть Скар и заверяет, что она где-то впереди?

      Нехорошее предчувствие копошится под ложечкой, царапает рёбра тревогой, но Гриан мотает головой — не видит причин для страха. Глубоко вздыхает и думает, что весенние, практически беззаботные дни расслабили его, оттого тревога и нападает, внушая, что всё плохое ещё впереди.

      Однако ж впереди, за пустырём, перетекающим в обрамлённую крутыми скалами долину, лишь силуэт высоких каменных стен. Скар указывает на него пальцем и говорит, что они почти дошли, и Гриан улыбается, ощущая, как тепло разгоняет его нехорошее предчувствие.

      Ненадолго. Ведь ещё пара десятков шагов, рядов елей и округлых скал — и Гриан замечает то, что заставляет его сердце болезненно ёкнуть.

      За стенами Карантинной Зоны вьётся слабый дымок, как от костра.

      — Ты... точно был единственным выжившим? — с подозрением тянет Гриан, кивая головой в сторону стен.

      Скар недоумённо вскидывает брови, переводят взгляд вдаль, а потом пучит глаза в удивлении.

      — Да! — и размашисто кивает, придавая своему ответу ещё больший вес. — Я один сбежал оттуда, когда всё... случилось. Может, это просто пожар, или... развалилось чего?

      — Да не похоже, — Гриан приглядывается к вьющейся ленточке дыма вновь и подмечает, что она слишком узкая для пожара. — Кто-то нас опередил?

      Скар пожимает плечами и по-детски вытягивает губы трубочкой, с любопытством поглядывая вперёд. Наверное, его вдохновляет идея встретить живых людей, в отличие от Гриана — тот закатывает глаза и хмурится пуще: другие выжившие на пустоши и за её пределами — лотерея, в которую он не хочет играть.

      И досадная мысль холодит грудь: его и не спрашивают, — когда сбоку вдруг слышится топот лошадиных копыт.

      «Подними руки,» — вполголоса командует Гриан, готовясь к худшему. Скар запоздало, с испуганным: «Ч-что? Ох!» — поднимает руки тоже, и крупно вздрагивает от собачьего лая. Три дворняги подбегают к ним и кружат вокруг, скалясь и пыхтя. Гриан едва не скалится в ответ, перебирая в голове свои припасы: нож за поясом, помятый сигнальный факел, который вряд ли заискрит, но вдарить им можно, какие-то тряпки, — одежда, кажется, — и... Размышления вдруг прерываются вместе с лаем. Одна из дворняг обнюхивает их обоих с безопасного расстояния, а затем садится, подняв переднюю лапу; смотрит всё так же злобно, но больше не шумит. За ней повторяют остальные, и Гриан вскидывает голову, когда два всадника останавливаются подле с глухим цоканьем копыт о камни.

      Видеть живых, не заражённых людей как-то... инородно. Неправильно? Но видеть, как эти люди держат перед собой ружья и целятся прямо в лоб — более, чем привычно. И ожидаемо.

      — Ого, — звонко удивляется... всадница с рыжими волосами, опуская своё ружьё; её вороной конь вскидывает голову и фыркает. — Вы и впрямь не заражённые, что ли?

      Гриан на мгновение переводит взгляд на собак, продолжающих всё так же покорно сидеть на месте, выдрессированно подняв одну лапу. Видимо, по запаху они могут определять, заражён ли человек.

      — Имя, группировка, — сурово, даже холодно командует второй всадник, нижняя половина лица которого скрыта за маской, а по одному из глаз проходится длинный шрам; его серая кобыла дёргает головой и нервно ударяет копытом оземь.

      Скар напуганно косится на Гриана, а тот глядит в ответ сдержанно и хмуро.

      — Я Гриан, он — Скар, — и поднимает пронзительный взгляд на всадника. — Мы сами по себе.

      — Вы зашли на нашу территорию, — сухо информирует всадник, так и не опустив ружья. — И мы не можем просто так отпустить вас, потому что вы можете вернуться-

      — Ой, да не нагнетай ты! — перебивает его всадница, закидывая рыжую кудрявую прядь себе за ухо. — Видишь же, они не опасны.

      — Ты слишком беспечна, — вздыхает всадник, но всё-таки опускает ружьё. Гриан в напряжении переводит взгляд с одной на другого, пока не замечает вышитый на грудном кармане символ их группировки.

      Три красных треугольника.

      — А-а, э, мы-ы... не знали, что вы здесь! — лепечет Скар, и его губы тянет нервная улыбка. — Мы шли к Карантинной Зоне... я-а-а раньше в ней жил, и мы подумали, что это будет хорошее место... вот! Н-но мы уйдём, раз уж вы первыми её заняли...

      И добавляет робко:

      — Только не стреляйте, пожалуйста.

      Оба всадника переглядываются, пока Гриан прожигает взглядом этот чёртов символ на куртке одного из них. Все мысли сбиваются в громкую шипящую кашу, как если бы радиоприёмник поймал пустую волну, а колющее в груди неверие хмурит брови и заставляет запястья дрожать.

      Всадник ловким движением убирает ружьё за спину.

      — Ладно, уходите, — более дружелюбно говорит он, вновь беря в руки поводья. — Только если мы вас снова здесь увидим, то застрелим на месте.

      — С-спасибо! — облегчённо выдыхает Скар и опускает руки. Всадница свистом подзывает собак — те встают и подбегают к её коню, виляя хвостами. Гриан нервно сжимает ладони в кулаки и поджимает губы, слыша в голове всё тот же шум.

      Всадник уводит кобылу в сторону и уже собирается вскинуть поводья, как его останавливает вскрик:

      — Стойте, подождите!

      В груди разгорается пламя, сравнимое, наверное, только с лесным пожаром. Досада из прошлого, чувство вины, отзывающееся в голове лихорадочным: «Не успел — Не успел — Успей сейчас!» — и до того обжигающая надежда, что кажется, будто лёгкие сейчас сгорят.

      Гриан глубоко вздыхает.

      — Вы... Вы не знаете Мамбо? Мамбо Джамбо? — и выпаливает, наверное, с тем же жаром, с каким у него горит меж рёбер. — Он... вступил в ваши ряды лет двадцать назад, ещё... будучи в Карантинной Зоне северо-западного округа, номер двадцать семь.

      Всадники вновь переглядываются, словно между ними есть какая-то особая, ментальная связь, только теперь их лица вытягиваются в удивлении, будто они знают, о ком идёт речь.

      И голос всадника звенит чистым любопытством:

      — А кто спрашивает?

      — Я! Я, Гриан, — надежда горячит кровь, разгоняя её по венам, — друг... Мамбо.

      Всадник косит взгляд на всадницу, беззвучно спрашивает её о чём-то, а та резким движением указывает пальцем на свой пояс, где видно передатчик рации. Гриан следит за их движениями так, будто они вот-вот снова возьмутся за ружья и вмиг застрелят его, а не ответят, наконец, на вопрос. Всадник дёргает поводья и уводит кобылу в сторону, ища что-то в собственных карманах, а всадница вдруг действительно берётся за ружьё, не наставляя его дуло на кого-то конкретного.

      — Все вещи и оружие на землю, — командует она, но после добавляет, игриво клоня голову, — пожалуйста. Ради безопасности.

      Гриан повинуется, осторожно вынимая нож из-за пояса и так же скидывая сумку с плеча. Скар запоздало повторяет за ним, робко наблюдая, как ребёнок, не знающий, что ему делать. Одна из собак злобно гавкает, и всадница шикает на неё, спешиваясь с коня — тот мотает головой и опускает храп в землю. Гриан с расползающейся по рёбрам тревожностью наблюдает, как всадница отпихивает его и вещи Скара подальше, а ножи их обоих забирает себе, притом ни на миг не опуская ружья.

      Тревожно, липко от страха начинает казаться, что это была плохая затея. Что Гриан мог без проблем уйти вместе со Скаром и не ловить на себе гнетущий «взгляд» чёрного дула, заставляющий все внутренности пугливо сжиматься. Однако, надежда пламенеет в ответ, и кажется, будто грудь изрезана на две части: ледяную от тревоги и горячую — от мысли, что его не послали куда подальше; что всадник переговаривается с кем-то поодаль, держа в руке рацию.

      Неужели они действительно знают Мамбо?

      И неужели он всё это время был по другую часть пустоши, живой?

      — Полагаю, вы пойдёте с нами, — со смешком подмечает всадница, кивая в сторону спешащего к ним всадника, но всё-таки уточняет у того, повышая голос. — Ну что там?

      — Бери их вещи, едем в Карантинную Зону, — отвечает он; и отдельно обращается к Гриану, холодно и сурово. — Надеюсь, ты не врёшь.

      Но Гриан знает, что не врёт.

      Знает и то, что не может подобрать слов, чтобы описать свои чувства. Смесь леденящей тревоги, горячего неверия, смешанного с надеждой, и липкого страха — со всплесками паники, то ли пугливой, то ли радостной, если так вообще можно обозвать горячие волны, заставляющие неметь руки и ноги. Всё происходящее кажется сном, лихорадочным бредом или давней, промёрзлой мечтой прямо из Государственного Университета: становящиеся всё выше и выше с каждым шагом стены, открывающиеся ворота и вид на покинутую, но заново обжитую Красным Камнем Карантинную Зону, где действительно горит большой костёр, разведённый на главной площади. На зданиях ещё не видно символики, и не развеваются от порывов ветра флаги, но повсюду люди, живые люди, почти все носящие на себе три красных треугольника. Гриан испытывает странный, инородный трепет, не привыкши видеть никого, кроме заражённых и Скара — тот и вовсе глазеет с открытым ртом и вертит головой, как ребёнок в торговом центре.

      Больше не волнуют ни вещи, покоящиеся на крупах лошадей, ни ружья в чужих руках, ни собственная безоружность. Гриан и так уязвим и открыт чуть ли не нараспашку, и так ощущает себя нагим перед шквалом чувств, обливающих его будто бы целой волной, когда видит спешно идущий ему навстречу силуэт.

      Черноволосый мужчина неуклюже протискивается сквозь группку товарищей, виновато оборачиваясь и явно бормоча им вежливое «простите», так же неуклюже поправляет свою грязную, перемазанную в саже и машинном масле рубашку, и проходится рукой по волосам в нервном порыве уложить их. Он высокий, такой же высокий, каким Гриан его помнит, и всё так же похож на мокрого кота, попавшего под ливень по своей вине. Только одна деталь выбивается на нём — возраст: под глазами залегли небольшие морщинки, и... над губами когда-то успели появиться шикарные чёрные усы!

      Оба всадника останавливаются где-то позади, спешиваются со своих лошадей, и Скар тоже остаётся там, стесняясь подойти ближе. Гриан по-началу срывается на скорый шаг, но затем робко замедляется и вовсе останавливается, переступая с ноги на ногу. Будто тревога, неуверенность нападает исподтишка: «Это точно он? Я не сплю? Я... правда нашёл его?».

      — М... Мамбо? — зовёт Гриан, хватаясь пальцами за рукав свитера.

      Но все сомнения развеивают до щемящей боли в груди знакомый взгляд карих глаз и голос, родной голос:

      — Гриан?... Хах, а ты как будто совсем и не изменился!

      Гриан вскрикивает: «Мамбо!!!» — и накидывается на него с объятиями, настолько крепкими, что тот кряхтит и слабо отбивается, похлопывая по плечу, прямо как в детстве, но сдаётся и сам крепко-крепко обнимает в ответ. Под ложечкой страшно щиплет, да и в глазах — тоже; бьющее фонтаном счастье горячит во всём теле, и слёзы бесконтрольно текут по щекам, увлажняя рубашку Мамбо. Тепло знакомых объятий трясёт в плечах до одури, заставляет негнущиеся колени подрагивать от волнения, и Гриан шепчет сбивчиво: «Наконец-то, наконец-то я нашёл тебя! Мамбо!!!» — а тот прижимается виском к виску Гриана и всхлипывает.

      Солнце выглядывает из-за облаков, проливая свет на Карантинную Зону, и Скар щурится из-за лучей, метящих ему в глаза. В груди сотней цветов расцветает счастье, столь необъятное, что выливается наружу каплями слёз. И Скар так же цветочно-тепло улыбается, наблюдая, как Гриан заваливает вопросами своего друга, и как тот едва успевает отвечать, утирая собственные слёзы.

      А потом Гриан подзывает его, Скара, с такой яркой-яркой, как само солнце, улыбкой, что ноги сами несут вперёд, как мотылька — к свету лампы. И в мире будто больше не существует ни пустоши, ни заражённых, ни затянувшихся рубцами ран — телесных и душевных.