Примечание
Время действия — через некоторое время после начала отношений; Леви лет шесть-семь.
— Ну и что это? — спросил Кенни.
Ури посмотрел на него как на слабоумного.
— Это телефон. По нему надо звонить. Или писать сообщения, как тебе удобнее.
Юморист, блин.
— Очень смешно. Ты зачем мне его отдаешь? У меня уже есть.
— Не отдаю, — со вздохом ответил он, будто продолжал втолковывать что-то неразумному ребенку, — а дарю. Потому что тот, который есть у тебя, надо повернуть три раза против часовой стрелки и положить кнопкой сброса на восток, чтоб он стал нормально заряжаться. И я больше не могу это видеть.
Ури врал. Ничего настолько сложного делать не нужно было, подумаешь, опереть телефон о стенку правильным образом, чтобы отошедший контакт в заряднике встал на место. Всего лишь после трех отборных ругательств это сделать получалось. Вот чтобы воткнуть провод от микроволновки в расшатанную розетку, требовалось пять, если не шесть ругательств, а три — ерунда. И жителей квартиры вообще-то все вполне устраивало: Кенни, ругаясь на технику, спускал пар и радовался, что не приходится тратить скудные сбережения на новую, а мелкий Леви выучивал еще больше нецензурных слов, чему всегда был рад. И только Ури, который с ними даже не жил, был чем-то недоволен.
Еще он недавно подарил новую шляпу. Не снимая мерок и не спрашивая ни о чем, он полностью угадал с размером и цветом, и Кенни, естественно, ее принял. Дают — бери, бьют — беги, вот такому правилу его учил дедушка. И он исправно придерживался этого правила. Хочешь заплатить за меня в ресторане? Да пожалуйста. Что это, наручные часы? Ух ты, дорогие, возьму, конечно!
А потом Ури подарил ему электрический чайник. Прозрачный такой, с подсвеченным синей лампочкой дном, чтобы все пузыри при кипении воды было видно. Леви постоянно на них залипал. И тостер подарил зачем-то. Хотя есть сэндвичи теплыми и хрустящими действительно было приятнее, к тому же, в рабочие дни они составляли восемьдесят процентов его рациона. И еще Ури купил Леви пуховик на зиму. Эти сраные пуховики стоили как крыло самолета, хорошие — как два крыла, а этот был очень хорошим. Зеленый, дутый, наверняка очень-очень теплый, с отстегивающимся капюшоном и яркой молнией. Леви вертелся перед ним, демонстрируя обновку со всех сторон и восхищаясь большими карманами. А Кенни смотрел на искреннюю улыбку Ури и не мог отделаться от ощущения, что он его обманывает.
Кенни брал все эти дорогие вещи, потому что не хотел тратить свои деньги, и не давал совершенно ничего взамен. Любой здравомыслящий человек бы злился (сам Кенни начал бы возмущаться еще на том походе в ресторан, где он выбрал все самое вкусное и чуть ли не самое дорогое из меню — халява же). А Ури, кажется, затеял обустраивать его квартиру. И одевать его племянника. Кенни еще в самом начале общения подумал, что он либо глупый, либо святой. На первых наживаться было можно и нужно — так он поступал большую часть жизни. Поначалу Ури глупым и казался. Но чем дольше Кенни его знал, тем больше убеждался в том, что Ури, кажется, был ближе ко второй категории. И вот на нем наживаться Кенни уж точно не хотел.
Но Ури отдавал, отдавал много, и дело было не только в этих подарках. Ури выслушивал его — часто матерное — негодование “коллегами по цеху”, которые опять накосячили. Ури проводил с ним время, иногда пренебрегая работой (и что с того, что он сам себе начальник и отпрашиваться было не надо). Ури рассказывал им с Леви про какие-то чудеса физики и астрономии, высчитывая, сколько Солнц уместятся в одной Бетельгейзе и какую часть галактики разнесет к хренам, если вся эта красота взорвется. В конце концов, Ури брал его за руку. И целовал до головокружения, касался везде горячими ладонями и делал, черт возьми, так хорошо, как до этого не было никогда и не с кем, до звона в опустевшей голове и ватности в конечностях. И обнимал после, твердо и ласково, будто Кенни был девицей после первой брачной ночи. Этот момент он не рефлексировал и не собирался. Лучше не знать, наверное, почему это так ему нравится, хотя ночи уже давно были не первыми, а Кенни девицей не был с самого начала. А еще Ури иногда делал с Леви домашку по немецкому и занимался с ним “языковой практикой”, игнорируя шутки Кенни насчет того, что с ним тоже можно было бы позаниматься этой “языковой практикой, ну ты понял, о чем я, да, хе-хе, а что "не при ребенке", много ли он понимает!” Кстати, потом этой практикой они все-таки занялись, пока Леви был в школе.
Ури, казалось, был полон всем до краев, — теплом и светом, пониманием и щедростью — и, сколько не бери, сосуд не вычерпаешь.
Кенни, конечно, такого не заслуживал. Но брал, потому что, видимо, горбатого могила исправит, и он жил по правилам своей поганой жизни, поступая плохо с почти единственным человеком, который относился к нему хорошо. И когда “святость” Ури наконец позволит ему прозреть, он уйдет. Потому что Ури все-таки совсем не был глупым. “Зато с собой-то ничего не заберет”, пытался ехидничать Кенни, но никакого морального удовлетворения не чувствовал, хотя должен бы. Шутки на эту тему всегда звучали вымученно. Он с удивлением осознавал, что плевать ему было на эти подарки трижды с высокой колокольни. Кенни бы отдал их все обратно, лишь бы Ури подольше не открывал глаза.
Ладно, почти все: пуховик бы не вернул, уже в начале ноября ударили жуткие морозы — страшно представить, что будет зимой, и старая куртка Леви для такой погоды совершенно не подходила.
И вот сейчас Ури улыбался и протягивал этот новенький телефон, чтоб ему провалиться. Кенни без этого телефона еще сто лет прожил бы. А вот без Ури… Отвратительно, и когда успел до такого докатиться.
— Не надо мне, — снова сказал Кенни. — Серьезно, лучше б на что полезное деньги потратил, а не… — “Не на меня.” — ...на фигню эту всякую!
— Все равно возьми, пожалуйста, — Ури хмурился. — Я специально для тебя выбирал. Или тебе не нравится?
Серьезно? “Не нравится”? Будто Кенни стал бы привередничать, будто он и так недостаточно пользуется его хорошим отношением! Это предположение было настолько абсурдным и даже обидным, что он ответил резче, чем было нужно.
— Ну ты совсем? Какая разница. Просто хватит уже, я тут тебе не бедный родственник и не содержанка!
Ури удивленно моргнул и помотал головой.
— Я никогда так про тебя не думал. Просто хотел сделать подарок, и все.
— Да неважно, что ты думаешь, относишься-то так!
Лицо горело то ли от злости, то ли… От стыда? Все-таки Ури с ним что-то невообразимое сделал, на это тоже надо будет ему потом попенять.
— Но Кенни, я же…
— Ты и так дохрена для нас делаешь, успокойся уже, пока мы тут всего тебя не обобрали, не надо ничего!
— А. Вот оно что. Это ты успокойся, пожалуйста. — Выражение лица Ури из обеспокоенного стало понимающим. — И послушай.
Чтоб его. Иногда Кенни всерьез задумывался, не владеет ли он телепатией.
— Не ты берешь, а я отдаю, — просто сказал он. Кенни снова протестующе открыл рот, и Ури быстро добавил: — Да, это разные вещи. Ты не забираешь у меня ничего, я это все делаю, потому что сам хочу. Никакого обмана и вымогательств. Да и мне, если помнишь, давно не двадцать лет, чтобы я на такое повелся.
Кенни, видимо, все еще не выглядел достаточно убежденным, и Ури продолжил, хитро улыбнувшись.
— Неужели ты думаешь, что мог бы взять у меня что-то против моей воли? Кем ты меня считаешь?
Так как при первой встрече этот метр с кепкой легко уложил его на обе лопатки каким-то своим запредельным кунг-фу, — так про себя это называл Кенни, Ури все еще отказывался колоться и говорить о том, что за хрень это вообще была — аргумент был вполне обоснованным.
Ури подошел ближе и положил теплую ладонь ему на щеку.
— Так что не мешай мне, пожалуйста, тратить деньги, которые я могу и хочу тратить, на любимого человека. Хорошо?
Знал, конечно, на что давить. Теперь Кенни физически ничего возразить не мог, все силы уходили на проталкивание воздуха в легкие. Так было каждый раз, когда Ури говорил о своих, мать его, чувствах: у него чуть сердце не останавливалось, и этот манипулятор оборачивал его реакцию в свою пользу. А потом Ури встал на носочки, притянул к себе и поцеловал. Легко коснулся губами, ласково погладил большим пальцем по щеке и отстранился ненадолго — Кенни как раз хватило времени на то, чтобы наконец вдохнуть — потом прижал еще ближе, обняв за шею, и снова прижался к губам. Поцелуй был таким мягким, что сердце снова закололо. Может, и правда к врачу сходить провериться? Кенни совсем потерялся во времени, пока пальцы Ури зарывались в его волосы и гладили затылок.
— Все? — прошептал Ури ему в губы. — Мы все выяснили?
Кенни почти забыл, что они вообще тут выясняли.
— А теперь возьми телефон и перестань считать чужие деньги, — сказал Ури и припечатал это поцелуем в щеку, чтобы Кенни уж точно ничего возразить не мог. Поэтому он сказал:
— Хорошо.
Что ж еще оставалось делать.
— Вот и молодец, — с улыбкой ответил Ури и поцеловал его снова.