Тысячи лет великие духи наблюдают за Пределом, тысячи лет коренные жители чтут их и заключают сделки. Они многое знают о своих богах, уж точно больше чужаков, в большинстве своём тех боящихся и презирающих. Киарах был одним из тех, кто познавал духов больше прочих сородичей. Таковы были его обязанности шамана и правой руки матери: знать, как использовать помощь старых богов для защиты клана и уничтожения врагов. Немало душ он отдал Охотнику и Королеве Духов, пронизывая землю лагеря и тела воинов их благословениями, не раз использовал вороньи глаза Владычицы Ночи, умел просить Истязателя о силе.

Ровно также, как это делали прочие матриархи, ведьмы и шаманы. До поры Киарах не выделялся из них и, тем более, не был избранником великих духов, коих те любили заводить среди смертных. Но, узнав о драконьей крови и осознав судьбу, хотел это исправить, сильнее связать себя с одним из богов, чтобы выжать из того все преимущества.

Да, это палка о двух концах. Великие духи не подтирают смертным сопли, они кидают их в жернова боли и лишений, но при том награждают тех, кто смог выстоять и заточить когти.

Реальная сила — вот она, награда. Она понадобится Киараху наравне с его Голосом. Потому шаман перед уходом из Предела просил Намиру о покровительстве, привлекал её внимание, чтобы она решила, достоин ли он её испытаний и милости. После встречи с Алдуином надеялся на её благоволение лишь сильнее.

Наконец, Королева Духов решила дать долгожданную возможность. Заговорила с Изгоем на языке разложения, направила, намекнула. И он с готовностью ответил. Чего бы Намира ему ни приготовила, Киарах намеревался заслужить расположение и частицу силы Королевы Духов.

Намира верно вела Киараха в нужном направлении. Раз в два или три дня он натыкался на падаль, помогающую не сбиться с курса. Предвкушение и жажда силы стремительным ветром несли ноги через скалы, обрывы и воды напрямик. Лошадь Изгой оставил Дельфине, не хотел ради животины искать обходы, так что пусть бретонка отдаёт её подобранным овцам.

О конечной цели пути Киарах начал догадываться, когда вдали стало возможным различить родные горы Друадах. Там, подле них, его клан. Мать. Как они живут? Насколько проросли вересковые сердца? Киарах желал свернуть, сделать крюк, увидеть знакомые лица, просто поговорить, удостовериться, что все в порядке. Прямо до щемления в распираемой Салокниром груди. Он не осознавал, насколько же сильной могла быть тоска по оставленному за спиной, пока не столкнулся вновь к лицу.

Он обязательно вернётся к клану… но позже, чем того хочется. Даже ради них Киарах не посмеет пренебречь Намирой. Великие духи могут быть капризными, и от того задержка способна обернуться бедой.

Так что пока Киарах наслаждался тем, что было ему доступно — осознанием возвращения домой. Вокруг снова родные просторы, привычные холмы, можжевеловые заросли и пронизывающие ветра. На теле родные одеяния из шкур, в честь холодов дополненные снятым с очередного убитого путника тёплым плащом. Он дома. Кровь Предела вернулась в Предел — как и должно быть.

И вот новая падаль. Тот же юг уже с забором на запад. Когда глазам предстали полузабытые стены Маркарта, Киарах кивнул себе — он предполагал, что Намира ведёт его именно сюда. Чего же Королеве Духов нужно в гномьем городе, выдранном нордами из рук предельцев?

Как и ранее, стены Маркарта казались непреодолимыми, неприступными. Толстые, высокие — враги будто нипочём. Предельцы даже брать их не пытались, друзья открыли ворота изнутри. Вернули свой город, свою землю и верили, что ныне всё будет иначе, к лучшему.

А потом пришёл Ульфрик. Три Слова — и тяжёлые ворота из двемерского металла летят листом по ветру, а надежды рассыпаются прахом и тонут в крови.

Чёрные глаза прищурились, устремились на далёкие ворота, охраняемые зелёными точками стражников. Как будто не вырывали с мясом. Наверное, норды просто притащили другие из подземного города гномов, те-то ворота перемяло как бумагу рукой. Проще избавиться, чем починить.

Но новые или старые — это неважно, когда надо гадать, как за них проникнуть. Сейчас Киарах поймал себя на мысли, насколько же удобно иметь под рукой чужака. Через ворота проведёт и прикроет внутри, возьмёт на себя все нужные контакты. Дельфины рядом больше нет, придётся выкручиваться самому и быть много, много более осторожным, чем в том же Виндхельме. Поработители Маркарта и Изгои хорошо друг друга знают. Круг взаимных обид и ненависти льющейся кровью катится через годы и разомкнётся лишь гибелью одной из сторон.

Киарах позаботится о том, чтобы это были норды.

Вечерело, когда шаман увидел шанс. Он хищной тенью таился на скалах, следя за воротами, выгадывая момент. Одиночные путники не подойдут — двери открываются едва-едва и захлопываются за спиной. А вот торговый караван — самое оно. Киарах приметил его на извилистом подъезде к Маркарту и полез по скалам вниз, заранее глотнув зелья невидимости. Отметил: надо будет наварить ещё. Осталось всего два флакона.

Когда маркартские ворота распахнули для гружёной телеги, Киарах был рядом и сквозняком скользнул внутрь города. Не стал задерживаться, обогнул закрывающийся рынок, устремился дальше, наперекор течению городской речушки. Ноги сами несли по давно не хоженому, но не забытому пути. Дойти до моста, подняться, пересечь. Узенькая тупиковая галерея на центральной скале знакомо-полузабыто скрыла человека камнем и тенью.

Лишь тогда Киарах остановился и выдохнул. Невидимость кончилось ещё на мосту, но обновлять не было нужды. Чужие взгляды редко достигают этого места, а сумерки, тень и капюшон с маской позволят увидеть Киараха разве что кошачьему глазу. Пальцы коснулись каменных перил, с губ сорвался тихий смешок. Когда-то Киарах едва возвышался над ними макушкой. Приходилось сидеть на коленях и смотреть между столбиков. Мелким он обожал здесь устраиваться и просто наблюдать за жизнью внизу, с живым детским любопытством смотря, как сородичи жили бок о бок с чужеземцами. Маданах запретил тех резать и даже угонять в рабство, сказал: пусть живут, как жили, если не идут против его людей. Мудро? Как знать. Но ужиться смогли.

Умный и сильный был вождь. Жаль, так скоро кончил под нордской сталью.

Киарах перевёл помрачневший взгляд на ворота. Намира ждала его, но он решил позволить себе немного воспоминаний. Маркарт много для него значил. Этот город стал самым грандиозным и самым жестоким испытанием в жизни шамана. Безжалостней любого налёта, беспощадней любой нордской облавы, страшнее холодов и голода, коварнее болезни. Мать кинула Киараха в самое сердце этого испытания. Гадания открыли ей подкрадывающуюся к Маркарту беду, без конкретики, но неотвратимую и кровавую… и она в лучших традициях Истязателя постановила, что лучше сына ничто не закалит. Потому легко отпустила своё дитя с ушедшим служить Маданаху Борваном.

Не прогадала. Киарах был благодарен матери за то, что позволила своими глазами увидеть истинное лицо нордов, как зелёные и синие накидки резали всех, кто не вставал с оружием в их ряды. Как выкорчёвывали и сжигали надежду предельцев на лучшую жизнь на возвращённой земле. Киарах навсегда запомнил эти улицы внизу красными от крови Предела. Тогда он едва не сдох, не успей Борван за шкирку уволочь за разрушенные ворота. Тогда он обещал закрасить этот серый камень уже нордской кровью.

Скоро Киарах выполнит своё обещание. С ним драконья кровь. С ним будет милость Намиры. С ним будет объединённый Предел.

Шаман переждал, пока мимо галереи не пройдёт бряцающий железом стражник, и направился прочь, держась теней, без крайней нужды не собираясь прибегать к зельям. Он устремился в другой конец города, недолго думав, куда идти. В своё время Киарах облазил Маркарт вдоль и поперёк. Многое стёрлось из памяти, но что-то осталось, и место, где норды хоронили мертвецов, в их числе. Если искать знамение госпожи разложения, то среди покойников в первую очередь. Если Киарах ошибся, ему останется только ждать нового знака.

— Эй, а ну стой! — чужой оклик заставил Киараха выругаться про себя, так потом и добавить. Во имя Намиры, прицепившийся стражник сейчас последнее, что ему нужно! — Честные люди лиц не прячут. Стягивай с головы свои тряпки, будем разбираться, кто такой. Если опять ворьё какое…

Ноздри хищно затрепетали при виде знакомой добычи, самостоятельно идущей в когти. Зелёные накидки Киарах ненавидел не меньше синих, но, в отличие от ульфриковых шавок, стражников Маркарта резал куда чаще. Будь то налёты Изгоев на поселение, караван или патруль, либо городские рейды в холмы по приказу ярла — у Киараха сезона не проходило без раскрашивания зелёных накидок кроваво-красным. Оттого сейчас рука привычно потянулась к костяному мечу, что прятался под плащом.

И быстро остановилась. Как бы ни хотелось кинуть нордские потроха в шумящий над ухом водопад, сейчас нельзя. Переполох помешает выполнить волю Намиры.

Поэтому Киарах скользнул в тень переулка и глотнул зелье невидимости. Бранящийся стражник ничего не нашёл и рванул дальше. Киарах был спокоен — скучающий идиот быстро угомонится сам, а ради одного подозрительного типа гарнизон не поднимут. Благо, Изгоя в шамане не распознать, а то Маркарт бы точно на уши встал. Капюшон с маской да надоевшая клёпаная броня не выдавали в хозяине воина холмов.

Вот и вход в нордский склеп, один из двух в противоположность тому, что стоит в Подкаменной Крепости, куда Изгою путь точно закрыт. Киарах дёрнул ручку двери и чуть расслабился — не заперто. Не придётся шуметь и выламывать.

Шаг за шагом, почти неслышимая поступь уводила вглубь узких коридоров, чьи стены уставлены урнами и гробами. Мрак разгоняли многочисленные свечи. Воздух наполнял запах трав и бальзамов, которыми обрабатывают мертвецов. Киарах внимательно прислушивался, ожидая встретить какого-нибудь жреца молчаливого чужеземного бога мёртвых, но было тише, чем в древних могильниках.

В закутке, предназначенном для обработки мёртвых, Киарах нашёл тело. Свежее, не больше дня. И поеденное, но не гадами — следы зубов на мёртвом человеческие. Эти ли новый знак Намиры? Киарах сомневался. Ни одного насекомого, ни трупного пятнышка. Но мертвец осквернён в сердце обители чужого бога, что не даёт отмахнуться от него. В сомнениях шаман склонился над следами зубов, что вырвали куски плоти под стать челюсти голодного зверя.

— Немногие могут наугад вломиться в склеп, источая запах крови, но не страха, — прошелестел эхом чужой голос. Киарах застыл над трупом, обратился в слух. Рука норовила потянуться к мечу или сложиться жестом огня, но шаман сдерживался. Пока лишь слушал и ждал. Инстинкты молчали об угрозе. — Чувствуешь в себе голод? Как ты смотришь на мертвеца, и твой рот наполняется слюной? Как желудок ворчит?

Изгой в задумчивости пробежался взглядом по трупу. Да нет, он вполне сыт. Сейчас не разгар зимы, чтобы бросаться на любое мясо, что получится достать.

— Выходи, — резко бросил он в пустоту склепа, выпрямляясь над трупом. — Хочешь что-то сказать — делай это лицом к лицу.

Молчание, лишь треск свечей. Киарах не двигался в ожидании. И вот за спиной раздались лёгкие шаги. Человеческая фигура встала рядом с шаманом бок о бок. Это оказалась женщина из бретонцев. Она была настолько близко, что, реши Киарах вогнать кинжал той в горло, особо двигаться не придётся. По-глупому бесстрашна, либо пытается играться.

— Я чувствую на тебе след Госпожи разложения. Я ждала тебя, чадо Намиры, — вкрадчивым голосом, более не искажённым эхом, проговорила она и склонилась над телом. Неровный свет свечей осветил улыбку, на миг показавшуюся оскалом полуразложившегося мертвеца. Рука женщины коснулась края поеденной плоти и крепко ухватилась за подсохшее мясо. — Я такая же, как ты, мы брат и сестра во мраке нашей повелительницы... Скажи, каково было впервые вкусить плоть? Многие из нас гонят память о первой трапезе — слишком силён стыд. Что насчёт тебя?

Сильный рывок, и кусок плоти вырван из погрызенной раны. На губах бретонки играла почти материнская улыбка, когда она протянула мясо тому, с кем говорила.

Киарах пристально уставился в глаза женщины. В глаз, правый. Левый, рассечённый двоящейся книзу полосой краски, был затянут бельмом. Чужестранка, но именно к ней привела Намира. Бретонка — её голос. Голос, что направит дальше, глубже в объятия Королевы Духов. Поэтому Изгой стянул маску с капюшоном, обнажил татуировки, позволяя женщине узреть, кто он такой.

— Я был зол. Норды напали на мой клан и ранили мою мать, но всё равно проиграли. Я вырезал сердце из груди командира и съел на глазах его воинов, чтобы вселить в них страх. Во мне нет стыда, после я пожрал немало нордских сердец и ещё больше пожру впредь.

Чёрные глаза пристально следили за женщиной, чья улыбка исполнилась истинным воодушевлением. Она как будто не придала значения тому, что перед ней один из тех, кто рад растерзать любого не от крови Предела.

— Я слышала, что Изгои без жалости расправляются с теми, кто попадает в их руки. Но не думала, что вы можете делать это так… прекрасно! — и ведь не было лжи в её словах, лишь искреннее восхищение. Киарах даже не удивился. Чем больше он смотрел на эту женщину, тем чётче видел, что она сначала верное дитя Намиры, и только потом чужой крови. Она напоминала тех ведьм Предела, что полностью посвятили жизнь Королеве Духов. — Не отказывай себе, чадо Намиры. Угощайся.

Пусть Киарах не чувствовал голода, плоть из протянутой руки он принял. Не утоление потребности, но ритуал, скрепляющий знакомство двух следующих за Королевой Духов людей.

— Меня в первый раз вело любопытство. Мне рассказывали о традициях босмеров, по которым они едят врагов и своих мёртвых, и стало интересно: как они так могут? Как не противно? — рывок, и в руке бретонки ещё один кусочек человечины, что она поднесла к лицу. Прикрыла глаза, с улыбкой шепнула что-то в ладонь. Из её слов чётко различалось лишь одно: Намира. Сырое мясо женщина проглотила за раз целиком. — Когда я узнала ответ, никакая другая пища больше не могла утолить мой голод.

В раскрытой руке шамана занялся огонь, что жадно облизал предложенный кусок. Киарах способен съесть и сырую плоть, но всё равно предпочитал хоть как-то приготовленное мясо.

— И ты пришла к Намире. Мы, предельцы, смотрим на Королеву Духов иначе, чем чужаки, но я знаю, какой её аспект вы чаще выделяете. Она благословила в тебе то, что считается уродством в слепых пугливых глазах чужестранцев. Показала, что твой голод вовсе не проклятие. А сейчас ты стала её голосом, — слегка поджаренное мясо приласкало язык привкусом крови прежде, чем исчезнуть в глотке. Киарах смотрел на бретонку не мигая, склонив голову к плечу. Пора ему получить ответ, за которым пришёл. — Так говори, бретонец: чего угодно Королеве Духов?

От торжественной улыбки бретонки как будто даже свечи склепа загорелись ярче.

— Впервые слышу, чтобы её так называли, но мне нравится. Звучит величественно. Я бы хотела узнать больше о том, как твой народ почитает Намиру. Но сначала мы вернём её святилище. Там мы могли утолять наш голод и не быть судимы, но недавно его мёртвые пробудились ото сна, — бретонка медленно облизала окровавленные пальцы. Единственный зрячий глаз в задумчивой оценке пробежался по Киараху, который в терпеливом молчании ждал продолжения. — Я просила Намиру о помощи, и она услышала мои мольбы — она послала тебя. Вместе мы пойдём в Утёсную пещеру и уничтожим наводнивших её драугров. Вместе мы пробьёмся в объятия Намиры.

Новый союз с чужеземкой не то, чего Киарах ждал от воли Королевы Духов, ведь это его испытание, его просьба. Но женщина напротив тоже дитя Намиры, и дитя любимое, что тоже посылало своей повелительнице мольбы. Шаман почувствовал укол любопытства — а как именно чужак умеет почитать великого духа?

У них будет ещё достаточно времени для вопросов и ответов. Пускай бретонка покажет путь к Утёсной пещере и покажет, способна ли быть достойным в бою союзником. Первым её, голос Намиры, Киарах не тронет, но и оберегать не станет.

Изгой махнул ей рукой и первым направился на выход. Лишь бросил уже на ходу своё имя, чтобы услышать в ответ короткое «Эола».