Страна Дождя совершенно не иронично встретила нас дождем и снегом.

В пустыне время давно потеряло свое значение: я смутно помнила дождь, промозглый ветер и холод, но не могла с уверенностью сказать, какой шел месяц — вечный зной, солнце и жара стерли их из моей памяти.

Мерзко моросило, и под ногами хлюпали лужи и грязный, тающий снег.

Осень во всей своей мрачной и тоскливой красе… самое отвратительное время года.

Одежду продувало насквозь, и мои зубы стучали друг об друга, напоминая о том, что из теплой одежды у меня был только плащ — и тот уже покоился несколько месяцев на морском дне.

Я зябко поежилась и, натягивая бамбуковую шляпу Сасори по самый нос, радовалась тому, что так и не вернула ее, пряча глаза за широкими полями от дождя.

Она ничуть не улучшила ситуацию, но придавала чуть большего комфорта — не тепла, конечно. И если бы не гуляющая по венам огненная чакра, то до базы дошёл бы только мой окоченевший от такой ласковой погодки труп.

На базе мы появились ранним утром — мокрые, уставшие и злые на весь свет.

Было тихо, но на это я не обратила никакого внимания, раздраженная на дождь, отсутствие постоялых дворов, где можно было переждать непогоду, и свой же подло предавший организм. У меня мерзко хлюпало в носу и начинало першить горло, вызывая здравые опасения о том, что я встану завтра с кровати и, в принципе, встану с кровати в ближайшие дни.

Не сговариваясь, мы засели на кухне, не спеша расходиться в разные стороны и продолжая держаться вместе. Было в этом что-то… успокаивающее и уже глубоко привычное — комната, где я раньше проводила так много времени казалась теперь незнакомой и чужой.

Орочимару приземлился за барную стойку, устало опершись руками о столешницу и игнорируя мокрый плащ, с которого капало на пол.

Сасори небрежно скинул свой, привычно направился к плите и тихо зазвенел чайником, перебирая коробочки в шкафу, в которых шелестела высушенная зелень и бог знает что еще.

Интересно, он свои чаи лично собирает или покупает?..

Мерзко шмыгаю носом, быстро отвлекаясь и с раздражением понимая, что волосы запутались в шляпе.

— Надо бы на отчёт к Лидеру, — задумчиво пробормотал Орочимару, рассеянно глядя на то, как я выпутывала из шляпы отросшие уже до пояса волосы, пытаясь хоть как-то привести их в порядок и не остаться при этом без половины хвоста.

— В душ, — хрипло возразила я, ощущая поднимающийся жар и с недовольным вздохом констатируя, что это безнадежно. Может, все-таки обрезать все к чертям?

Обернувшийся Сасори мимолетно оглядывает вымокших до последний нитки нас, вздергивает бровь и с нажимом произносит:

— Сначала горячий чай.

Я бросаю на него быстрый взгляд, но ничего не говорю — чай и вправду бы не помешал. Хотя, конечно, душ был бы лучше… и ножницы. Ножницы были бы сейчас очень прекрасно.

— Чай и к Лидеру, — соглашается Орочимару и, немного подумав, стаскивает с себя мокрый плащ. А после, глядя на мои мучения, тяжело вздыхает и приманивает к себе красноречивым жестом.

Почему-то вдруг становится тепло, несмотря на липнущую к коже одежду, и я устраиваюсь рядом с Орочимару, который осторожно начинает распутывать хаос на моей голове.

По кухне разносится запах ягод, мяты и цитрусов.

Точно все состригу, думаю я рассеянно, отпивая из большой кружки безумно вкусный и горячий напиток и игнорируя забавляющийся взгляд Сасори, которым тот нас рассматривал, расслабленно облокотившись о тумбу и чуть щурясь.

На кухне было тихо и тепло.

На базе было холодно и пусто.

***

У Лидера определенно присутствовало чувство юмора.

Возможно, где-то очень глубоко, возможно, в зачаточном состоянии, но точно было. Иначе объяснить то, зачем в действительности мы бродили в пустыне было никак нельзя.

Прямо перед Лидером стоял свиток с печатями и ящик, в котором разносились клацающие и шуршащие звуки ровно двадцати ядовитых видов скорпионов в количестве пяти штук каждого.

Конечно, я не спрашивала о целях, и мне ничего не говорили, но все-таки…

Я подавила смешок, старательно сверля стену за спиной Лидера и делая вид, что меня в кабинете нет.

Каким образом я тут оказалась — тот еще вопрос, но, кажется, меня утянули за собой просто по привычке, а я не сопротивлялась и, несмотря на безмолвно повисший в воздухе вопрос Лидера, осталась в кабинете, подпирая собой косяк.

Удивительно, но, кажется, Лидер не спал и совершенно не удивился нашему возвращению. Его стол был завален бумагами, на которых гордо стояли двадцать видов скорпионов, которые активно не то убивали друг друга, не то искали путь наружу.

Минуту он смотрел на этот ящик невыразительным взглядом, и почему-то мне стало вдруг его жаль.

Казалось, что Пейн уже смертельно от нас устал, хотя видел всего пять минут, в течение которых Сасори быстро отчитывался о миссии и коротко перечислял пойманные виды, а Орочимару рассматривал Лидера с самым заинтересованным и изучающим видом, хищно сверля его риннеган и безумно этим раздражая.

В этот момент Орочимару с самым мечтательным и беззаботным видом облизнулся.

У Лидера дернулся глаз.

Беззвучно усмехнувшись, я с восхищением признаю, что у него невероятный талант выводить из себя людей, чем Орочимару бесстыдно пользовался, безмолвно напоминая, что змеи — крайне безобидные существа.

Если их не трогать, разумеется.

О чем все забывали и безмерно его раздражали, испытывая весьма короткое терпение змеиного саннина.

Орочимару прекрасно умел делать равнодушный и незаинтересованный вид, когда его действительно что-то интриговало — тот еще мастер театра, что с легкостью переключался с трагедии на комедию. Было до безумия интересно, чем так успел насолить ему Лидер, однако совать свой нос в это дело не хочется совершенно.

Небрежно расписавшись в свитке с их заданием и упаковав ящик обратно в печать, Пейн поднял немигающий взгляд фиолетовых глаз с центрическими кругами и мотнул головой:

— Свободны.

Я, разумеется, осталась, с усталым вздохом все же отлипая от уже ставшего таким родным косяка.

Говорить не хотелось, а уж рассказывать в очередной раз о том, что происходило на островах…

Вспоминать о том, что происходило в Кири — сложно.

Еще сложнее вспомнить, что очутились мы с Джузо на островах из-за миссии и детали той самой миссии, которая совсем не отложилась в голове.

Это был заказ на кого-то из родственников даймё… или его соратников?

Защищенный особняк, в котором Джузо устроил кровавую баню, смутно маячил в закоулках памяти, ускользая сквозь пальцы, будто песок.

Я никогда не отчитывалась о миссиях — этим всегда занимался Джузо.

Джузо занимался очень многим, на самом-то деле. Именно он брал миссии, планировал путь, составлял планы, заботился о запасах, разговаривал с заказчиками, отчитывался перед Лидером, брал расчет за миссии у Какудзу…

Осознание, что я, на самом деле, ничего не знаю о жизни в Акацуки приходит внезапно и вызывает кривую болезненную усмешку, которая быстро скрывается за равнодушной миной.

Пейн смотрел на меня, не мигая, внимательно слушая и никак не реагируя, будто ему глубоко все равно, отчего говорить о последующем столкновении с Мизукаге становится одновременно проще, но почему-то еще горше.

В горле мерзко першит, и я часто сглатываю, делая паузы и пытаясь избавиться от этого ощущения.

— Жду письменный отчет о миссии к вечеру, — наконец, проронил он и, быстро сверившись со своими записями, расписался на каком-то листке, двигая его ко мне — свиток с миссией был у мечника, а он…

Листок с росписью Лидера я забрала с болезненно дернувшимся сердцем.

Бумага жгла пальцы, а во рту расплывался привкус отвратительного гнилья.

С миссии вернулась только я и награда за ее выполнение принадлежала только мне.

Как и за предыдущую, после которой мы сразу направились в Кири.

Идти к Какудзу и брать эти деньги решительно не хотелось, и мысленно я отложила это в самый конец списка своих дел.

— Кольцо Джузо?

Я чуть дергаюсь и замираю, осознавая, что…

— Осталось в Кири, — хрипло ответила, встречаясь с ним взглядом. И, нервно заломив за спиной пальцы, кратко добавляю: — Нужно было быстро уходить, раздумывать было некогда и я… я забыла.

— Понятно, — без удивления сказал Пейн, складывая пальцы и опираясь о них подбородком. — Зецу и Тоби разберутся. Твой напарник, Итачи…

Я вскидываю подбородок, встречаясь взглядом с испытующими фиолетовыми глазами.

Пейн почему-то замолчал, глядя на меня со странным выражением.

И видится там… что-то, отчего все внутренности сжимаются и мерзкий привкус становится сильнее.

Он жалеет, что вернулась я, осознаю с леденящим внутренности чувством и закусываю изнутри щеку.

Собственные пальцы предают, начиная мелко подрагивать, и я стискиваю их за спиной сильнее, старательно пытаясь не выдать собственных эмоций.

— Твой новый напарник уже на базе, — произнес он, наконец, отводя глаза. — Изуку Ятори. Страна Земли.

Изуку… Ятори?

Кто это вообще?

И где мой обещанный каноном мечник Тумана?

Я заторможено киваю, внезапно ощутив накатившую за весь путь усталость и направляюсь на выход, когда Пейн вдруг негромко добавляет:

— Я рад, что ты жив.

«Но больше я был бы рад Джузо», — этого он не говорит, но я слышу это за его словами так же отчетливо, как видела и в его взгляде.

Я застываю на месте, ощущая, как от щек отливает кровь и что-то глубоко внутри начинает потряхивать, незаметно передавая дрожь в руки и тело.

Н е н а в и ж у!..

В памяти оживает нечеловеческий крик и всепожирающее темное пламя.

Мои пальцы стискивают чертову бумажку так, что, кажется, к Какудзу я с ней никогда не пойду — проще будет схорониться прямо тут.

Подрагивающие губы кривит ледяная усмешка.

Лидер умел бить словами наотмашь.

Не вслух, не интонациями, так, одними лишь подтекстами, в которых его никак нельзя обвинить.

— Я тоже, — говорю я резко, не поворачивая головы. Слова едва пролезают через горло, застревают комком, вырываясь наружу отвратительным хрипом: — Тоже был бы рад.

Дверью я вопреки яростному желанию не хлопаю, прикрываю ее тихо, осторожно, замирая каменным изваянием с гулко бьющимся сердцем в пустом коридоре.

Сглатываю, облизывая пересохшие губы, и смотрю на чертову бумажку, в которой прописаны номера двух наших последних миссий.

Мои пальцы дрожат, когда я пытаюсь выправить изломы и обвожу чужие, еще не высохшие, растекшиеся по бумаге чернильные буквы.

— Я тоже была бы рада, — повторяю еле слышно и зажмуриваю глаза.

«…если бы только Джузо не подставился. Он бы смог вытащить нас двоих, он бы что-то придумал, он бы…»

На базе холодно и так непривычно тихо.

Темные коридоры были чужими и незнакомыми.

Своя комната была чужой и незнакомой.

Я тихо щелкнула переключателем, обводя невидящими глазами пустую комнату, где за несколько месяцев скопилась пыль и застоялся воздух.

Душно.

Грязно.

Холодно.

Устало тру лицо, а после скидываю легкие недо-сандалии, снимаю маленькую сумку с плечей и старательно прячу бумагу Лидера в один из дальних ящиков тумбы.

К черту.

Пускай эти деньги сгорят в адовом пекле, пускай они хоть подавятся ими… плевать, мне так чертовски на это плевать — ни одна из этих миссий того не стоила.

После горячего душа легче не становится, наоборот, в горле еще больше начинает першить, а кости ломит, будто при сильной непогоде.

Свалюсь, думаю я равнодушно и протираю запотевшее зеркало, разглядывая посеревшее, уставшее лицо с лихорадочно блестящими глазами и чуть покрасневшими от жара щеками.

Уже, тяжело вздыхаю и задерживаюсь взглядом на ножницах.

Целую минуту я разглядываю их без всякого выражения, а после отвожу глаза, расчесываю мокрые волосы и заплетаю слабую косу — просто, чтобы не мешались.

Когда-то я любила длинные волосы и с особой нежностью относилась к ним в этой жизни — чернильно-черные, шелковистые, прямые и послушные. В прошлой жизни я подпортила волосы обесцвечиванием и ярко-рыжей краской: они пушились, едва-едва секлись и стремились принять самые невообразимые формы, а не лежать, как уложили.

Здесь я заплетала волосы в свободный, низкий хвост и радовалась тому, что никаких проблем они не доставляют, подолгу расчесывая и перебирая их под насмешливым взглядом мечника.

Джузо во время тренировок дергал меня за них, поддевая, что однажды я их спалю катоном или кто-то оттаскает меня за мой шикарный хвост.

Если кто-то, конечно, успеет прорваться через тебя и подобраться ко мне так близко, отшучивалась я, вызывая у мечника тщательно припрятанную кривую улыбку и уже привычное ворчание.

Из Кири я выбралась с целым хвостом и без него.

Я слабо усмехаюсь, зло шмыгаю носом и думаю, что коса мешается меньше и теперь будет гораздо уместнее.

***

Кажется, за эти пару месяцев я в определенной степени все же улучшила собственные навыки по сенсорике — от незнакомой, грязно-липкой чакры ухожу практически неосознанно, торопливо прячась в комнате, откуда отчетливо ощущалась знакомая прохладно-мятная чакра.

Не знаю, был ли это мой новоявленный напарник или же кто-то из новеньких Какудзу, но встречаться ни с тем, ни другими я не хотела.

Не сейчас.

Может быть, завтра.

Желательно — никогда.

Орочимару на меня внимания не обращает, так, кидает быстрый, рассеянный взгляд и продолжает что-то строчить с таящейся на губах нехорошей улыбкой.

Я с любопытством оглядываю комнату, но ничего интересного не обнаруживаю: она весьма походила на его спальню в том убежище, где мы пережидали мое лечение, и практически никак не выделялась — могу поспорить, что в лаборатории Орочимару гораздо больше отпечатков личности змеиного саннина, чем в жилых помещениях.

— Отчет? — уточняю я, подходя ближе и устраиваясь на соседнем стуле.

Орочимару хмыкает что-то согласное и совершенно невразумительное, продолжая ухмыляться так, что сразу понятно — его отчеты Лидер будет читать вместо сказок на ночь.

Бросив быстрый взгляд на видимую часть текста, я давлю смешок и с молчаливого позволения стягиваю у него пару чистых листов и кисть.

Задумчиво прикусываю щеку, наклоняя голову и нахально устраиваюсь удобнее, забираясь на стул уже с ногами, мазнув рукой по все еще горящим щекам и продолжая подглядывать в сочинения саннина.

И, неосознанно закусив кончик кисти, гипнотизирую взглядом три строчки, описывающие всю миссию.

В теории оно ведь должно быть больше, да?..

— Добавь, где вы питались и расходы на постоялые дворы, — подсказал Орочимару, также бесстыдно заглядывая ко мне в отчет, перегибаясь через стол.

Смотрю на него без всякого выражения.

Он поднимает бровь, поясняя:

— Организация возмещает часть расходов во время миссии.

— Мы почти не останавливались на постоялых дворах.

— Все равно добавь, — отмахнулся Орочимару. — Лидер перенаправит это Какудзу, Какудзу будет сопротивляться, как всегда, без приложенных чеков, Лидер будет давить… поверь, они крайне весело и громко ругаются — это того стоит, — со знанием дела добавил он, и я тихо фыркнула, но все же вытащила из памяти, где мы останавливались, а также питались.

С помощью Орочимару и его желанием как можно больше добавить забот окружающим мы составили мои отчеты: с уточнением пути, кораблей, уточнения по моим ранениям, противникам и их приемам-техникам… Конечно, он также еще выдавал предложения, как добавить в отчеты большего веселья для удовольствия нашего несравненного Лидера-самы, но и разбавлял их весьма ценными советами. Хотя бы касательно компенсации за дорожные траты и полученные раны во время выполнения миссии.

И было в этом что-то… домашнее.

Вызывающее в груди тепло и слабую улыбку на губах, которую прятать почему-то даже не хочется.

И вредные советы Орочимару я, давя смешки, все-таки запоминаю.

Даже пускаю один из них в ход: пускаюсь в пространные размышления о том, как погода влияет на кровожадный характер и техники Тумана, а также моду в Кири — для объема, для живости, для Лидера, который любит говорить подтекстами и ненавидит отчеты Орочимару всей своей душой, но все равно читает, потому что слушать доклады Орочимару вслух он хочет еще меньше.

— Почему вы мне поверили? — спрашиваю неожиданно, встречаясь с расслабленным и довольным от проделанной работы змеиным взглядом. — Почему не убили той ночью?

Орочимару тянется совсем как змея, разминая мышцы, и бросает на меня взгляд, в котором вспыхивает любопытство.

— А я разве поверил? — усмехнулся он мягко.

— А разве нет?

— Безумие для Учиха — норма жизни, — пожимает Орочимару плечами, продолжая усмехаться и вертя в пальцах кисточку. — А шаринган не исследован и никем не изучен, чтобы сбросить вероятность, что одна маленькая Учиха с сильными глазами и огромным потрясением сумела спрогнозировать один из самых вероятных путей будущего… или же, что вероятнее, психика маленькой Учихи не выдержала и она раскололась, создав себе вторую личность — более взрослую, более знающую, более уверенную. Без слабостей в виде прежних привязанностей и ценностей шиноби.

— Вы знали прежнюю Итачи, Орочимару-сан, — заметила я.

— О, и она была не способна хоть как-то навредить своей семье, — иронично улыбнулся змеиный саннин, не скрывая насмешки и опираясь подбородком о кулак. — И что же с того? Итачи Учиха вырезала свой клан и лично убила родителей, оставив своего обожаемого маленького отото сиротой. Люди склонны меняться.

— Люди склонны придумывать оправдания и причины, когда не могут что-то осознать.

Орочимару развел руками с прежней улыбкой, выглядя совершенно беззаботно, но в глубине глаз все же что-то быстро мелькает.

— И это тоже, — подтвердил он, глядя на меня с прежней мягкой насмешкой. — Увы и ах, но люди имеют множество пороков и слабостей.

Несколько мгновений я смотрела на него без всякого выражения.

Хотела ли я, чтобы он действительно верил?

Хотела ли я, чтобы был хоть кто-то, кто понимает, почему я…

Черт возьми, да, я хотела, чтобы он мне верил.

Зачем иначе было признаваться, если мои слова приняли за шутку?

— Вы знали прежнюю Итачи, — медленно повторяю, не отводя от него глаз. — Скажите, как часто она использовала в гендзюцу свой призыв?

Змеиный саннин моргнул, выглядя почти озадаченным прежде, чем до него доходит.

Его брови взмывают, и тонкие губы складываются в многозначительное: «О».

— У меня нет призыва ворон, — спокойно признаю очевидное после разговора и знакомства с Соши. — У нас больше нет связи.

Ни связи, ни знакомства, ни-че-го.

Забыть про любимый прием Итачи — это почти как в душу плюнуть.

Почти, потому что призыва все-таки у меня никогда не было, а вороны никак не давали о себе знать.

Я наклоняю голову, ловя задумчивый взгляд змеиных глаз и, наконец, решаюсь уточнить то, что крутится в голове и не дает покоя слишком давно:

— Сасори ведь уже готовится сделать это, верно? Сделать из себя живую марионетку.

У Орочимару вырывается невольный смешок, и он подаётся назад, глядя на меня уже с нехорошим и опасным блеском в змеиных глазах.

— Джузо не говорил тебе, что не стоит совать свой хорошенький нос в чужие дела?

Я передергиваю плечами, не сводя с него глаз.

И медленно произношу, склоняясь к нему ближе и почти шепча:

— Почему все-таки пустыня, Орочимару-сама? Почему ваш напарник так нервничает? И, наконец, к чему вы тогда так усердно готовитесь? В жизни не поверю, что мы бродили несколько месяцев в песках, задерживаясь во всех крупных городах только потому что нужно было поймать каких-то скорпионов.

Орочимару смотрит на меня, не мигая, и чуть наклоняет голову, на миг задумываясь.

Он ничего не отвечает, только смотрит, и в его взгляде я вижу сомнение.

Я почти улыбаюсь, потому что в свою смерть ему верить не хотелось, но в то, что Сасори добровольно поделился своей безумной затеей — поверить еще сложнее.

— У Сасори все получится, — продолжаю я тихо, не отводя своих глаз от его. — Он станет куклой, Орочимару-сан. И умрет через восемь лет, потому что жизнь марионетки — это не жизнь. Он устанет от нее, разочаруется в своей затее и благородно подставится под удар своей противницы. И сейчас Сасори собирается повторить эту ошибку, не так ли?

Его задело, понимаю я, глядя в сузившиеся змеиные глаза.

Орочимару откидывается на спинку стула и медленно усмехается, проводит языком по губам и с явным удовольствием произносит:

— Тебя так волнует Сасори? Рискнёшь его отговорить, а, Итачи-кун?