— Я просто хочу домой... к своей семье, двум кошкам и кактусу, а не вот это вот все! Я не хочу убивать, не хочу умирать от рук своего засранца-брата, бегать за хвостатыми... я не хочу здесь жить! Это не мой мир, не моя война, я никогда не хотела попасть сюда! — и, не выдержав, все-таки позорно расплакалась.

Рядом раздался тяжелый вздох.

— Ну хочешь я подарю тебе другой кактус?

Я шмыгнула покрасневшим носом, немного подумала и, вытерев слезы, решительно кивнула:

— Хочу.

Итачи смотрит на застывшее лицо Дея, его сжатые до побеления пальцы и думает, что Сасори достоин нормальной церемонии прощания.

Памяти, в конце концов. 

Могилы со своим именем, от которого все еще вздрагивают, а вовсе не безымянной ямы в ее деревне.

И почти наяву слышит полный насмешки и презрения голос: «Церемонии прощания, похороны, памятники, траур… это все для живых. Мертвым все равно».

Сасори любил произносить что-то такое… глубокомысленное и отвратительное в своей правдивости.