Через узкие проемы окон солнце вырисовывало длинные полосы на дубовом полу, высвечивало в воздухе мельчайшие пылинки. Арвин и Лирея стояли друг напротив друга, близко и так невообразимо далеко.

Немой вопрос застыл на лице Арвина, и не нужно было слов, чтобы понять его.

– Арвин, то, что я сказала... я не шутила...

Сердце обожгло раскаленной лавой. Он с трудом поднял на нее взгляд. Теперь солнце играло в волосах Лиреи, на ее бледно-голубом платье с серебряной вышивкой, мерцало звездочками на расшитом стеклянными бусинами поясе, и она вся казалась какой-то эфемерной – тронешь и растает, как утренняя дымка. А может новое видение и в действительности ее здесь нет? Но видение с силой сжало в руке хрупкий веер, чуть не сломав его. Живая, настоящая, и она не лгала. Как такое может быть?

– Лирея, – голос дрогнул на ее имени, – это не может быть правдой, ты сама не понимаешь, что говоришь. Наверняка ты знаешь о том, что случилось, или по крайней мере до тебя дошли слухи...

Он ждал ответа, как приговора. Уголки ее губ подернулись вверх, но, передумав, снова опустились. Лирея сделала глубокий вдох.

– Да, дошли, – с горечью ответила она. – Более того по приезду в замок Девир первым делом рассказал мне все. Но я не поверила ни единому слову.

Внутри полыхнул костер, готовый выжечь дотла.

– Не поверила, – повторил за ней Арвин. Он тоже хотел бы не верить. – К сожалению, это правда.

Лирея покачала головой.

– Нет, ты не мог такое сделать!

В ее голосе сквозила уверенность, а пытка от едва загоревшейся и погасшей надежды продолжалась, надежды, что не все еще потеряно и быть может... Нет, не может. Прошлое не меняется, оно тащится за тобой кандалами, которые никогда не снять.

Он усмехнулся.

«Упрямая, как и раньше. Где же ты так долго была?»

– Лирея, ты можешь не верить Девиру, но поверь тогда мне.

Она сделала шаг вперед.

– Тогда я хочу услышать все от тебя!

Арвин оторопел. Что? Просить, нет, требовать такое?! Да как можно рассказать об этом женщине со всеми грязными подробностями?! Он хотел поговорить с Лиреей, объясниться, но она зашла слишком далеко.

– Нет, – отрезал Арвин, – я не стану!

Однако Лирея не собиралась сдаваться. Арвин не заметил, как она сделала еще один маленький шаг и ее теплая ладонь легла поверх его руки – его пальцы невольно сжали ее.

– Я не для того терпела общество Девира, чтобы уехать, ни в чем не разобравшись, – Арвин глядел на нее широко раскрытыми глазами и не верил в услышанное. – Когда я получила от него приглашение, я сразу догадалась, зачем он позвал меня. Выдержал ровно год траура по моему отцу и, видимо, решил, что пора. Я помню, как он смотрел на меня раньше, аж мурашки по спине пробегали. Он думал, я не замечаю.

– Зачем ты тогда приняла его приглашение?

Лирея на секунду закрыла глаза, пытаясь восстановить самообладание – непроходимость Арвина выводила из равновесия.

– А что мне оставалось делать? Разве от тебя его дождешься?

– Поздно в чем-либо разбираться, – отрезал Арвин, хотя внутри все скручивало и рвало от собственных слов, – столько времени прошло, все изменилось, и мы тоже, ничего не вернуть.

Он отступил назад – их руки разомкнулись. Арвину стало досадно – Лирея говорила так, будто они расстались только вчера, словно не было тех мучительных лет ожидания, неизвестности и молчания.

Она упрямо вскинула голову.

– Отчего же поздно? Для меня ничего не изменилось.

– Не изменилось, разве?! Лирея, ты ведь все знаешь и все равно живешь прошлым! – воскликнул Арвин, начиная злиться, хотя уж кто бы говорил.

От возмущения Лирея топнула ногой.

– Если бы я не жила прошлым, если бы у меня не было тех воспоминаний, у меня не было бы сейчас настоящего!

– Тогда скажи, где ты была столько времени? Твой отец ответил отказом без объяснения причины. Я что чем-то обидел его? Даже если так, я имел право знать! Я писал тебе и хотя бы пара строчек в ответ! Я думал, что сойду с ума и возможно сошел. Лирея, я напрасно искал тебя три года: обивал порог замка твоего отца, но он не соизволил даже впустить меня, я посылал людей, чтобы привезли хоть какие-то вести, но тщетно. Оставалось только начать войну против твоего княжества! – он усмехнулся. – А теперь ты заявляешься и говоришь, что хочешь разобраться?! Ты ведь и так все знаешь!

Слова вырывались помимо воли, растекались ядовитым зельем. Он не хотел обижать ее, не хотел повышать голос и делать больно, но, похоже, сделал. Ему и самому словно впились в грудь острые клыки хищника.

Арвин боялся, Лирея заплачет, но ее глаза оставались сухими, и ему на секунду почудилось, будто в них полыхнул зеленый фосфорический огонь. Но Арвин моргнул и видение тотчас исчезло. Она лишь сжала губы в тонкую линию и повернулась спиной. И Арвин решил, она хочет уйти. Теперь навсегда. Да, так будет лучше для всех. Но сердце отчаянно билось, пропуская удары.

– Не одному тебе было больно! – резкое движение и левый рукав пополз вниз, обнажая плечо.

Арвин застыл на месте, он хотел отвернуться и не успел – его взгляд приковал шрам, расчертивший неровным розовым цветом белоснежную кожу.

Секунда – и пальцы сами скользнули по зарубцевавшейся ткани, проходя сверху вниз каждый узелок и ложбинку.

– Кто посмел сотворить с тобой такое? – мысли плавились, как свечной воск.

Лирея поправила платье, сделала глубокий вдох, будто перед прыжком в воду, и обернулась.

– Мой отец.

Детали не складывались в голове: Зерхар, собственно, как и отец Арвина, не отличался добрым нравом, но чтобы искалечить собственную дочь?

– Лирея, – Арвин не находил объяснения, – за что?

Она подошла к окну, открыла его, впуская в пахнувшую коврами и пылью комнату свежий воздух.

– За то, что похожа на мать.

Арвин не знал, что сказать.

– Лирея, я не понимаю...

Она села на небольшой обтянутый красной кожей диванчик, жестом приглашая Арвина последовать ее примеру. Он приблизился, опускаясь перед ней на колени, заключая ее ладони в свои.

– Прости, я не смог защитить тебя.

Лирея едва коснулась светлых волос, заставила его подняться, усаживая рядом.

– Тебе не за что извиняться. Ты не мог знать... что мой отец сошел с ума.

Такого Арвин не мог представить и в страшном сне, который творился с Лиреей наяву. Недостающий кусочек мозаики, объясняющий странности поведения Зерхара, его отказ Арвину и молчание.

– После смерти матери, – продолжила Лирея, – когда, как мне казалось, мы немного оправились от горя, он стал иногда называть меня ее именем. Сначала я не придала этому значения, списывая все на его состояние – он ведь любил ее, любил, как умел, несмотря на вспыльчивый и резкий характер. Но вскоре ее имя заменило мое. Я решила, что так ему проще справляться с потерей, пока однажды не поняла, что во мне он видит ее. Я перестала существовать для него как дочь, и тогда мне действительно стало страшно, – Лирея перевела дыхание. – Я столько раз пыталась поговорить с ним, достучаться до сознания, но это вызывало лишь приступы ярости. Твои письма, Арвин, они не дошли до меня, а у моих не было шанса даже быть отправленными, потому что все время до самой его смерти я жила как в тюрьме.

Арвин слушал и холодной змеей ужас полз вдоль позвоночника. От него не укрылось, как подрагивали ее ресницы, и Арвин думал, она заплачет, но ее глаза по-прежнему оставались сухими, она не проронила ни единой слезинки, хотя порой голос предательски менял тональность.

– Я нанял людей, чтобы выяснить, что с тобой случилось: они следили за замком днем и ночью. Почему же никто из них не смог ничего узнать? Кто-то из слуг обязательно бы проговорился, польстившись на деньги. Но они не знали.

Она повернула голову, и их взгляды встретились. Арвин застыл каменной статуей, не в силах оторваться. Его будто затягивало в омут, бездонный и опасный, и он хотел остаться в нем навсегда. Но Лирея моргнула, и Арвин вернулся в реальность.

– Они не знали, потому что меня в замке не было. После того, как ты лично приехал просить отца принять тебя и снова получил отказ, он понял, что в конце концов ты добьешься своего. Поэтому на следующий же день он разогнал всех слуг и пока не нашли новых, отправил меня в поместье близь Сернаса. Оно не так далеко от замка, всего в трех часах пути, но если не знать дороги, его не найти. Местность там скалистая, а проход через ущелье слишком узкий и с внешней стороны закрыт скалами, чтобы его можно было заметить издалека. Построили поместье на случай осады, место, где можно укрыться, если она слишком затянется или встанет угроза взятия замка. Отец разбудил меня перед рассветом и велел собираться. Он не сказал, куда, а спрашивать не имело смысла.

Лирея на минуту замолчала, будто о чем-то задумалась, и снова продолжила.

– Арвин, ты знаешь, что самый темный час – перед рассветом? – он лишь кивнул, боясь потревожить словом. – Но я не знала, что настолько. Из замка ведет старый подземный ход. Им давно не пользовались, и часть стен обвалилась, но пройти можно и теперь, даже с лошадьми и небольшой повозкой. И когда мы вышли наружу, мир будто накрыла абсолютная тьма и оглушила звенящая в ушах тишина. Ни дуновения ветра, ни голосов птиц. Мне вдруг стало страшно, что теперь всегда будет так же темно и тихо и больше никогда не взойдет солнце. Я помню этот миг, эти ощущения безнадежности и неизвестности, пробирающиеся под кожу. Я никогда не забуду тот жуткий час перед рассветом.

Если бы ты знал, как долго тянулись дни, каждый равный бесконечности. А в конце недели приезжал отец, и бесконечность оборачивалась адом. Он хотел сломать меня, заставить прийти к нему добровольно, сделать из дочери жену, – тонкие резные пластины веера хрустнули под нажимом пальцев. – Поэтому не говори, что я живу прошлым, настоящего у меня не было. И только воспоминания заставляли держаться за жизнь. Оттуда не сбежать, поместье охранялось днем и ночью. И только моя служанка Инра все это время была рядом. А вот это, – она указала на плечо, – последний "подарок" и плата за свободу.

Она разглядывала смятый сломанный веер, который теперь не собрать, но свою жизнь она сумела собрать заново.

– Я попыталась подкупить нового стражника, он был словоохотливее других и казался более дружелюбным. Иногда мы разговаривали, и он делился со мной новостями, которые услышал в Сернасе. Я не просила его освободить меня. Я отдала единственную дорогую мне вещь – фамильный перстень матери, чтобы он только передал тебе письмо. Но в тот день, когда у стражника закончилась смена и он должен был уехать в город, вернулся отец. Он спускался по лестнице, держа в руке мое письмо и перстень. Стражник не собирался ничего передавать, он при первой же возможности сообщил все отцу.

– Ирлада, я спрашиваю тебя, что это? – со злости Зерхар швырнул перстень в сторону, и тот, пару раз подпрыгнув, звонко покатился по каменному полу. – Как ты могла предать меня после всего, что я для тебя сделал? Ты ведь давала мне клятву верности.

Он приближался, тряся раскрытым письмом, а Лирея дрожала всем телом, понимая, что для нее все кончено – последняя надежда разрушилась, погребая ее под собой.

– Отец, я..., – Лирея пятилась назад, но отступать было некуда.

– Ирлада, я считал тебя благочестивой, я доверял тебе, а ты оказалась обычной распутной девкой, готовой задрать юбку перед первым встречным.

Он схватил Лирею за ворот платья и резко рванул на себя – ткань затрещала, но не поддалась.

– Ты столько раз отказывала мне, упрекая в грехе, а сама собиралась привести любовника в мой дом. Ты мерзкая, гадкая дрянь.

Щеку будто обожгло огнем. Лирея закрыла ее ладонью, а из глаз крупными бусинами покатились слезы.

– Отец, я не Ирлада! – в отчаянии закричала Лирея, но он будто не слышал.

Он попытался схватить ее, но Лирея увернулась, однако упала, запутавшись в длинной юбке. Тогда Зерхар схватил ее за волосы, с силой оттягивая голову назад и склоняясь над самым ухом.

– Я научу тебя уважению и покорности, – на этот раз материя поддалась, расползаясь по швам и оголяя плечи. – Ты шлюха и я клеймю тебя, как шлюху! – Зерхар выхватил раскаленную кочергу из ярко горевшего камина.

В воздухе стоял запах паленой плоти. Лирея все еще тихонько всхлипывала в углу комнаты, а ее спина время от времени вздрагивала от волнами накатывающей боли. Зерхар же сидел у камина, мирно помешивая кочергой раскрасневшиеся угли.

– Ты будешь молить меня о пощаде, – он вернул на место выкатившийся уголек.

Лирея молчала.

– Я не слышу ответа! – заорал он и в ярости вскочил на ноги. За пару шагов он преодолел разделявшее их пространство. – Отвечай, когда тебя спрашивают!

Она вдруг резко поднялась, придерживая разодранное платье.

– Я никогда не подчинюсь тебе! – в глазах заплясали зеленоватые огоньки, и от них в душу Зерхара закрался неведомый ранее страх, холодный и всепоглощающий. Страх имел человеческое лицо – лицо его дочери.

Зерхар невольно отпрянул. Наступив на брошенное им же кольцо, он потерял равновесие и, тщетно хватаясь за воздух, с грохотом полетел на пол, ударившись виском об угол стола.

Из раны на голове растекалась темная лужица крови, а Лирея смотрела в его стекленеющие глаза и не испытывала ничего, кроме радости от обретенной свободы.

– Стража! – позвала Лирея своих мучителей. Они ввалились всей толпой. – Князь Зерхар Иласский умер. Теперь я единовластная княгиня Иласская, и вы не имеете более права меня здесь удерживать.

Лирея перевела дыхание.

– Из-за письма отец разозлился настолько, что прижег мне плечо кочергой. А затем в приступе ярости он оступился, его нога попала на брошенное им же кольцо. Он умер на моих глазах.

Арвин не сразу вышел из оцепенения. Сколько ей пришлось пережить, а он не имел возможности помочь. Он просто не знал. Столько безвозвратно потерянного времени.

– Арвин! – Лирея произнесла его имя еле-слышно.

Он перевел на нее взгляд, и понял, что настал его черед. Он ощутил, как его затапливает стыд, сжимаясь петлей на шее. После всех ее откровений он не смел отказаться, но как произнести словах. Ее рассказ только усилил неизбежную пытку.

– Лирея, ты же все знаешь... – почти с мольбой вымолвил Арвин.

Она не отвела глаза, она смотрела на него так же, как в их последний вечер перед расставанием. Неужели она не понимает, что он ничем не лучше ее отца?!

– Я спрашиваю тебя не из праздного любопытства или чтобы помучить. Я не верю ни единому слову Девира, поэтому хочу услышать правду, от тебя. Я хочу разобраться, что на самом деле произошло, и что происходит сейчас, потому что у вас тут черт знает что творится.

Ее рука невольно потянулась к его, но Арвин резко встал, заставив Лирею вздрогнуть, и подошел к стене, находиться так близко с ней он просто не мог. А во всю длину стены висел гобелен, изображавший сцену из знаменитой битвы при Луге. Его прадед в разгаре сражения восседает на поднявшемся на задние ноги гнедом коне с мечом в руке, тем самым, что перешел к Арвину. "Доблесть и честь" гласит надпись на рукояти. Арвин уже и забыл про гобелен, хотя раньше ребенком частенько приходил сюда, садился на пол и рассматривал каждую деталь. Он вытягивал вверх руку и представлял, что это он держит меч, а копыта коня сметают врага.

«Доблесть и честь», – с горькой усмешкой повторил про себя Арвин и развернулся к Лирее.

– Ты услышишь то, что хочешь. Я расскажу... – голос дрогнул, как расстроенная струна. Слова горели на языке, и Арвин не понимал, почему земля еще не разверзлась под ногами, но он продолжил. – Девир готовился отметить свой очередной день рождения. Каждый год он устраивал пир. Я не мешал ему, хотя на подобные развлечения тратилась изрядная сумма, но он все-таки брат, и я не хотел лишать его веселья.

Арвин с трудом сглотнул. Мрачные воспоминания камнем висели на шее, теперь же придется пережить все снова.

В тот год ноябрь стоял мрачный, с затяжными холодными дождями, хлеставшими в окна, или мокрым снегом, залеплявшим стекла так, что пейзаж казался расплывчатыми темными пятнами. Арвин всей душой ненавидел этот месяц: все едино, дожди размывали дороги, а выпавший снег не ложился, превращаясь в грязную жижу, чавкающую под ногами. И даже прекрасный богатый Анвилад выглядел поблекшим и усталым.

Рано спускались сумерки, и в такие быстро наступавшие вечера становилось особенно паршиво. Арвин загружал себя работой, но даже она не спасала от тягостных мыслей, осаждавших липкими осенними мухами. Однако несмотря на слякоть, сырость и грязь в замок стекались гости, предвкушая веселье. Свой день рождения Арвин с таким размахом никогда не отмечал, ограничиваясь лишь узким кругом друзей и знакомых, а с момента исчезновения Лирея перестал и вовсе. Он все еще отчаянно, но безрезультатно пытался найти ее. На празднике Девира Арвин присутствовал чисто формально: встречал гостей, произносил поздравительную речь и при первой же возможности, соблюдя все необходимые приличия, удалялся.

Арвин скрестил на груди руки, будто замерз, но все же продолжил:

– В тот год Девир организовал праздник с особым размахом: он пригласил лучших музыкантов и артистов. Я как обычно собирался уйти, но на этот раз он попросил остаться дольше, сказав, что мое отсутствие обижает гостей. Я остался. Праздник продолжался уже не один час, гости танцевали и мое отсутствие вряд ли бы кто заметил. Я собирался покинуть зал, но Девир протянул мне кубок с вином и, рассмеявшись, сказал, что я не умею получать удовольствие от жизни. Он потащил меня в толпу танцующих. Все мелькало и кружилось и то, что происходило дальше, я помню смутно и обрывками.

Арвин снова прервался, собираясь с духом. Лицо полыхало, и оставалось лишь надеяться, что его не залила краска по самые уши. Он действительно помнил происходящее как в тумане, но она, его кошмар, его искушение, отчетливо врезалась в память. Сквозь безумный вихрь проносившегося перед глазами разноцветия платьев, причесок и одинаковых лиц он увидел ее, Квирену. Сейчас Арвин не понимал, почему тогда она казалась похожей на Лирею: черные длинные волосы, карие глаза, ничего не имеющие общего с оригиналом, но она притягивала и манила, будто наваждение. И желание было не сдержать.

– Ее звали Квиреной, танцовщица, приглашенная развлекать публику. Мы танцевали и пили всю ночь, а утром, когда я проснулся у себя в покоях... – голос дрожал, срываясь на хрип. – Она лежала рядом со мной в синяках и ссадинах, в разодранной одежде. И простыня пропиталась девственной кровью. А я ничего не помнил. Лишь позже память стала возвращать ужасные образы: крики от боли и отчаяния, тщетные попытки сопротивления. Она очнулась, и я увидел ее глаза, полные ужаса. Она отшатнулась от меня, как от чудовища. И даже тогда все было как в тумане. Происходящее казалось страшным сном, от которого не получалось проснуться. И чувство вины, которое ничем не заглушить. Впервые в жизни я не знал, что делать. Но вмешался Девир. Квирене хорошо заплатили и дело замяли. Ей пришлось согласиться, ведь слово танцовщицы ничего не стоит против слова князя. Но я до сих пор проклинаю себя за малодушие, за то, что отдал все на откуп брату.

Арвин вспоминал, и по спине бежал мерзкий мелкий холодок. Будто зверь вселился в него в ту ночь, полностью затмив разум, подчиняясь лишь диким инстинктам. И сколько Арвин ни пытался, он не мог полностью восстановить картину произошедшего. Он помнил праздник, помнил пробуждение, но происходящее между этими двумя событиями оставалось отрывочным и смазанным. И хотя перед глазами до сих пор всплывали отвратительные образы содеянного, Арвин не понимал, что могло заставить его полностью потерять контроль над собой и надругаться над женщиной. А ведь именно этот кусок событий стерся безвозвратно.

Арвин стер выступивший на лбу пот.

– Прошло месяца два или больше, не могу сказать точно, я потерял счет времени. Как я позже узнал, она приходила, просила о встрече, но мне не доложили, а Девир запретил пускать ее на порог. Не знаю, каким образом, то ли она подкупила стражу, то ли как-то еще, но ей удалось проникнуть в замок. И когда я вошел к себе в покои... Она висела на крюке от люстры, раскачиваясь от врывавшегося из открытого окна ветра, а к ее руке был привязан окровавленный узелок. Кровь стекала по ногам, уже успев образовать на полу небольшую лужицу. Я снял ее, но было поздно. А в том узелке она оставила для меня послание – своего нерожденного ребенка. С того дня меня начал преследовать один и тот же кошмар – она являлась каждую ночь, и этому не было конца. Я ни о чем больше не мог думать: ни о княжестве, ни о народе. Осталось лишь оцепенение, лишающее воли. А дальше ты знаешь – вся власть фактически перешла к Девиру.

Арвин с трудом поднял на Лирею взгляд.

– Ну что, ты и теперь скажешь "почла бы за честь"?

Она не отвела глаза – в них не читалось ни презрения, ни ненависти, ни отвращения.

– Скажу, снова что здесь нужно разобраться, потому что ты не мог такое сделать. А я кое-что понимаю в людях. Нужно выяснить...

– Да что тут выяснять? – перебил ее Арвин, не желавший, чтобы пытка продолжалась.

Она встала и подошла ближе.

– А, по-моему, есть чего. Мне многое не понятно в твоем рассказе, например, почему ты толком ничего не помнишь. Что-то связное же должно было остаться в памяти. А эта девушка мало того, что пробралась в замок, так еще незамеченная зашла в твои покои, минуя стражу и всех слуг. Тебе не кажется это странным? А главное, везде чудесным образом рядом оказывался Девир, готовый протянуть руку помощи. Арвин, да ведь он всю жизнь ненавидел тебя! – она вдруг задумалась. – Скажи, ты пил то вино, которое он дал тебе?

– Да.

– Не удивлюсь, если туда что-то подмешали. А если бы ты слышал Девира: он рассказывал все с такими деталями, словно стоял рядом и наблюдал или словно все шло по какому-то заранее написанному сценарию. Мне даже показалось, он говорил с плохо скрываемым воодушевлением, будто ему не терпелось поскорее сообщить мне все подробности. А ведь случившееся было ему только на руку.

Голова у Арвина шла кругом, и он не понимал то ли он сам сошел с ума, то ли Лирея за долгие годы неволи лишилась рассудка и слышала лишь только то, что хотела, что заставляло ее держаться за светлые воспоминания.

Арвин закрыл лицо ладонями.

– Лирея, довольно!

Она отвела его руки.

– Разве ты не хочешь выяснить, что в действительности произошло?

Вопрос поставил Арвина в тупик. Будучи убежденным в своей виновности, он никогда не рассматривал его в таком ключе.

– Выяснить? – как-то растерянно спросил он. – Да как теперь выяснишь? Столько времени прошло. Лирея, возвращайся домой, прошу тебя!

Ее мягкая улыбка лишила его сил сопротивляться.

– Давай сначала попробуем, а после уж поговорим о моем отъезде.