Пятый день сентября выдался теплым, безветренным. Погода благоволила застолью на открытом воздухе, и по этой причине слуги поставили открытый шатер прямо во дворе поодаль от фонтанов, ближе к саду. У парковых аллей поставили столы, предназначенные для тех, кто не входил в число близких Анриетте людей, но желал отведать угощений в честь дня рождения герцогини д’Аффексьень. Поздравлявших ее было не мало, лакеи только и успевали, что уносить подарки лишь бы они не занимали праздничный стол. Однако же Анриетта оставила при себе щенка породы босерон. Черный пес был подарен Рафаэлем Дюбуа, прознавшим, что Ее Высочество имеет страсть к собакам. Охотничьей породой он не являлся, но уже нравился Анриетте и она даже успела дать ему имя — Этьен, однако же звала его сокращенно — просто Тьен. Щенок вопреки инстинктам своей грозной породы оказался ласков, дружелюбно вилял хвостом, когда его поглаживали за стоячими ушками и издавал радостный лай, когда заботы герцогини вызывали в нем наибольшее удовольствие.

— Это вы хорошо придумали. Теперь Анри без него и шагу не ступит, — обратилась к Рафаэлю Атенаис. Приехавшая аккурат ко дню рождения племянницы, она теперь сидела в шатре среди прочих приглашенных и попивала шампанское в качестве аперитива. — А отец-то ей запрещал держать собак во дворце. Только лишь на псарнях.

— Разве могу я этого мальца отправить на псарни? — Анриетта приподняла щенка, а после прижала к себе и погладила по головке. Он все так же вилял хвостом и теперь облизывал ухо герцогини. Она в свою очередь улыбнулась.

— И правда, как его можно там держать? Они друг другу очень нравится, — подметила Розали. Она сидела между Офелией и Фелисетт, привезенной в Жуаль Рафаэлем.

Супруги Дюбуа, хоть и не были столь близки герцогине, все же удостоились ее приглашения. К тому же Рафаэль импонировал Анриетте. Последние дни, с тех пор как он согласился принять должность одного из секретарей посольского интродуктора, она часто с ним виделась, брала с собой на встречи с послами и давала консультации, должные пригодиться принцу на новом посту. Он же в свою очередь охотно внимал всему, что ему говорила Анриетта и посольский интродуктор, тщательно следил за их действиями и усердно выполнял обязанности, коих пока что ввиду его неопытности было немного. Так как в Жуале Рафаэль бывал чаще, чем дома, он не долго думая, перевез супругу в королевскую резиденцию, где им двоим были выделены апартаменты. Фелисетт пока свыкалась с новым местом, несмотря на то, что ранее ей уже доводилось бывать в Жуале. По счастью помимо мужа у нее в друзьях значилась Розали, и принцесса охотно, с большой радостью проводила время с новоиспеченной мадам Дюбуа. Она же познакомила Фелисетт с Офилей, однако общение между ними было затруднено языковым барьером: Фелисетт дурно знала итанийский, а Офелия — альвитанский. Но обе прилагали старания. Девица из дома Фьоретти пыталась осилить язык своего окружения, а Фелисетт стремилась к умению доходчиво излагать мысли своей новой знакомой. Однако пока что без помощи Розали они плохо понимали друг друга, но были близки к тому, чтобы начать общение без посредничества и не тратить время на переводы, звучащие со стороны Розали. Обе друг другу импонировали, от чего охотней стремились поскорей найти общий язык, не затрудненный отсутствием познаний речи, на которой они могли бы свободно изъясняться.

Понравилась Фелисетт и Анриетте. Герцогиня обходилась с ней ласково, дружелюбно, однако же отношения их скорее были приятельскими, чем дружескими, в силу того, что Ее Высочество имела немало дел и редко когда могла видеться с мадам Дюбуа, но это не помешало оказать ей то, что Фелисетт сочла за честь, а именно — пригласить к себе за стол в свой праздник.

Помимо указанных лиц в шатре находились еще несколько персон. Филипп Дювиньо, Базиль, Антуан де Полиньяк, Козимо Дамико и супруги Дюмон.

Ролан успел приехать в Жуаль за несколько дней до праздника и даже был введен в новую должность при премьер-министре. Плохо зная о положении дел при дворе, он все же с настороженностью отнесся к Клоду Дюкре, как и сам министр отнесся к нему не без подозрений. Последнему было ясно, что Анриетта этим новым назначением одного из своих фаворитов стремилась следить за его — Клода — действиям. Впрочем, тут граф де Сен-Ре не ошибся: Ролану и впрямь было поручено докладывать обо всем, что делает и говорит достопочтенный господин первый министр. Виконт, принявший к сведению все то, что уже успел услышать о Клоде Дюкре с особым усердием следил за его делами, но едва ли стремился навлечь на себя гнев того, чьим секретарем являлся. Постепенно Ролан вникал в суть дел при дворе, но все еще был далек от полного понимания тех кулуарных игр, что велись в Жуале. Все его настораживало, и лишь одно радовало — он наконец-то после долгой разлуки увиделся с Софи. Любящий всей душой, месье Дюмон наотрез отказывался видеть то недовольство, каковое пыталась скрыть от него супруга. А она-то едва ли была довольно их встречей. Ценящая мужа, как друга, но не как любовника, Софи тяготилась их браком и все еще думала, как бы ей добиться внимания Анриетты, а уж присутствие поблизости Ролана никоим образом не располагало к тому, чтобы герцогиня забыла об их дружбе и переступила черту собственного недозволения. Однако же ей хватало сообразительности не выказывать супругу недовольство и изображать радость от встречи, которая для него явно была долгожданной.

Теперь же Софи сидела подле мужа и бросала на Анриетту томные взгляды, незамеченные, впрочем, никем, кроме Атенаис. Но тетушка герцогини смолчала, найдя свои наблюдения интересными, однако же не стоящими того, чтобы говорить о них вслух и призывать в чужую семью раздор. Иными словами, ей хватило такта смолчать, когда того требовал случай. Заметил то и чуткий Антуан де Полиньяк, но и он хранил молчание, не смея делать чужую тайну всеобщим достоянием. Быть может, он хотел посплетничать о том с Базилем, да только не за столом. Как бы то ни было, ни Антуан, ни Атенаис не стали выдавать своих наблюдений, сочтя это неуместным. Антуан лишь сочувственно посмотрел на ничего не подозревающего Ролана, а после с не меньшим сочувствием обратил свой взор на Софи. Сам некогда ставший причиной чужого семейного несчастья, он как никто другой понимал всю трагичность происходящего. Но не о том ему следовало думать, когда все кругом были веселы и вели непринужденные беседы.

— Полагаю, Тьен порядочный пес и его можно держать во дворце, — с улыбкой произнес Базиль, смотря на щенка.

— Да, но было бы прекрасно, если бы Анри наконец-то оставила его в покое. Нам уже несут обед, — сказала Атенаис, смотря туда, откуда шли лакеи с блюдами.

— Что ж, пусть посидит рядом. Жак, посади его в корзину, — Анриетта передала щенка камердинеру и тот усадил его в корзину, в которой пес и был подарен. Тьен жалостно заскулил, недовольный разлукой со своей новой хозяйкой. Тогда герцогиня потянулась к нему и ласково потрепала за ушком. — Обещаю тебе лакомый кусочек с нашего стола.

— Не подарок, а полноценный гость, — смеясь сказал Козимо. Выучивший за этот месяц немало слов, он кое-как говорил на альвитанском, пусть и с сильным акцентом.

— Анриетта души не чает в собаках. Если Вы пойдете с ней на охоту, то непременно увидите следующую картину: она будет долго миловаться со своими таксами, — Атенаис намеренно говорила медленней, лишь бы Козимо ее понял.

Сеньор Дамико за то был ей благодарен. В ответ он любезно улыбнулся в свою густую бороду, придававшую ему грозный вид, что никоим образом не соответствовало его характеру.

— Я был бы только рад отправиться на охоту с Ее Высочеством, — ответил он и посмотрел вопрошающе на герцогиню.

— Отчего же не взять Вас с собой? — Анриетта простодушно пожала плечами. — Вас и Офелию, — она перевела взгляд на принцессу, намеренно сказав все на итанийском, чтобы она ее поняла. — Думаю, Вам бы не помешало бы развлечься.

— Сомнительное веселье, — фыркнула Офелия. Никогда ее не привлекала охота, хоть она ни разу на ней не была. За то отлично помнила, что этим же развлечением увлекался ее отец.

— Но Вы ведь ни разу не охотились, — возразила герцогиня.

— С чего Вы взяли, что я хочу участвовать в том, что Вам нравится? Помнится, Вы как-то стреляли в себя ради развлечения. Что же, мне и этим теперь заняться? — Офелия вопрошающе, даже с вызовом приподняла бровь, припоминая Анриетте ее игру в роксанскую рулетку.

— Что? — возмущенно переспросила Розали, при этом с недовольством смотря на тетушку. — Как это — стреляла в себя?

— Очень просто. Наставила пистолет себе на грудь, — отвечала Офелия. Возмущение, хоть она и противилась ему, читалась в ее взгляде, когда она смотрела на Анриетту. Прекрасно помня о тех переживаниях, какие одолели ее в тот момент, когда она невольно, впрочем, очень удачно стала свидетельницей этой сомнительной игры, она все никак не могла простить их герцогине, а потому не преминула укорить ее напоминанием. — Я кое-как успела отвести ее руку.

— Жаль, — сказала Атенаис, ставя опустевший бокал на стол. — Нужно было с груди перевести револьвер к виску. У нее в голове все равно пусто.

— И Вы туда же, — с наигранным недовольством сказала Анриетта и развела руками. Она припоминала, что Офелия в тот день сказала ей нечто похожее. Впрочем, прекрасно понимая, что не найдет понимания со стороны тех, кто ею дорожит, она лишь тяжело вздохнула. Игра и впрямь была опасной, но она зареклась в нее играть как раз после того случая, когда Офелия ее спасла.

— А что я сказала не так? — Атенаис недоуменно пожала плечами. — Дорогая моя, твои развлечения порой стоят нервов тем, кто печется о твоей жизни больше, чем ты сама, — с упреком сказала она.

— Да что Вы все на меня ополчились? — Анриетта вновь развела руками, смотря то на тетушку, то на итанийскую принцессу. — Это же игра такая.

— Вот и не смей в нее больше играть, — Розали укоризненно посмотрела на герцогиню. Услышанное ей не понравилось, и она верно переживала, зная, что такие игры до добра не доводят. Ей был известен вздорный нрав Анриетты, способной на рисковые поступки, однако же склонность к этому самому риску не находила симпатии с ее стороны.

— Да не буду я, — теперь возмущение настигло Анриетту. — Вот уж спасибо Вам, — обратилась она к Офелии.

— Даже не думай упрекать эту бедную девочку, — Атенаис одарила племянницу строгим взглядом. — Она, быть может, спасла тебе жизнь, а ты на нее с возмущениями.

— Спасла. Не спорю, — на выдохе произнесла герцогиня. — Но, быть может, не будем об этом?

— Вам так не нравится, когда Вас упрекают в собственном безрассудстве? — язвительно заметила Офелия.

— А Вам так нравится говорить о нем? — вернула ей герцогиня.

— Анриетта, — с легким укором произнесла Атенаис, явно вставшая на сторону Офелии.

Принцесса вызывала в ней и симпатию, и сочувствие в равной степени. По ней явно было видно, что она обременена своим статусом пленницы, хоть с ней и обходились ласково. Офелия виделась ей напуганной девочкой, потерявшейся в собственных мыслях и чувствах, настолько сильно выражалось ее отчаяние во взгляде. Однако же в нем вспыхнул огонек, стоило только Анриетте дать повод съязвить в свою сторону, и Атенаис верно угадывала за ним нечто интересное, но пока что не в полной мере доступное ее проницательности.

— Что? — спросила герцогиня, обращая непонимающий взгляд на тетушку.

— Не язви.

— Она первая начала, — с детским возмущением оправдывалась Анриетта.

— Вполне заслуженно — ответила Атенаис на ее возмущения.

— Ну, тетушка, — герцогиня негодующе покачала головой, впрочем, сделано это было скорее в шутку, нежели из настоящего возмущения.

— Так и в чем же Офелия не права? Вечно ты натворишь дел, а потом отнекиваешься, — настаивала на своем Атенаис.

— Так что же я отрицаю, когда я соглашаюсь? Было дело, играла. Игра дурная, — кивнула Анриетта, соглашаясь сама с собой.

— Вот так-то лучше, — в один голос сказали Атенаис и Розали.

— А Вы Офелия, раз уж Вам так нравится на меня жаловаться, испросите у тетушки, куда ей письма отправлять, — Анриетта, положив руки на стол так, что они оказались по разные стороны от поставленного блюда, посмотрела на принцессу. — Полагаю, она будет только рада чихвостить меня с Вами на пару.

— Вот еще. Буду я тратить на Вас свое время, — Офелия вновь смотрела на Анриетту с вызовом, впрочем, длилось это недолго, потому как она, соблазнившись запахом горячего буйабеса, взяла со стола ложку и уже окунула ее в суп.

— И чем же я Вам не нравлюсь? — с деланным возмущением спросила Анриетта.

— А почему Вы должны мне нравиться?

Смех, раздавшийся за столом, озадачил Анриетту только больше. Она так и не нашлась что ответить на то, что послужила причиной всеобщего веселья.

— Вот так-то тебе, Анри, — сказал Филипп. Он заправлял тканевую салфетку в жабо и все не переставал смеяться. — Будешь меньше зазнаваться.

— Это кто из нас двоих еще зазнается? Не ты ли сам себе панегирики сочиняешь? — Анриетта скрестила руки на груди, все с тем же деланным негодованием смотря на друга.

— Это когда же? — недоуменно спросил Филипп.

— Да вот же на днях. Я слышала, как ты хвастал перед ними, — Анриетта указала на принцесс.

— То был рассказ о боевых подвигах, — Филипп поднял указательный палец. — И между прочим, имею право о них говорить. К тому же, меня обещали наградить орденом.

— Хвастун.

— Ничуть.

— Вот так они и дружат, — обратилась Атенаис к Офелии. — И судя по тому, каким манером Анриетта общается с Вами, она этой дружбы ищет и от Вас. Не отказывайтесь, но не давайте слабины. Говорите с ней так же, как говорили сейчас. Она того верно заслуживает.

— А Вы все подстрекаете, тетушка, — щелкнув языком, сказала Анриетта. — Так-то Вы меня любите.

— Больше, чем ты думаешь, моя дорогая, — Атенаис отправила племяннице воздушный поцелуй.

Анриетта хотела было что-то ответить, как к шатру подошел лакей и обратился к ней. В руках он держал завернутую в бордовую ткань книгу. На вопрос, кто даритель, слуга отвечал, что тот пожелал остаться инкогнито. Герцогиня лишь недоуменно пожала плечами, но подарок приняла.

— Странно это, — настороженно сказал Рафаэль, смотря на безымянный подарок.

— Странно, не спорю. Но стеснительный поздравитель сделал мне хороший подарок, — Анриетта, сорвав ткань с книги, внимательно посмотрела на нее. Это был внушительный том, в обложке из белой кожи. Среди витиеватых узоров, нанесенных на нее, поблескивали маленькие камни рубинов и сапфиров. Сверху по центру значился автор, ниже название его произведения. Мишель де Лоне «Жозеф II Восхитительный и его двор» — прочитала Анриетта на обложке. Этот труд прекрасно был ей знаком с детства, но она так обрадовалась подарку, что не преминула пролистать книгу прямо за столом. Некоторые страницы были склеены и ей пришлось языком смочить указательный палец, чтобы их разлепить.

— Прекрасная книга, — сказала она, разлепляя очередную страницу. — Непременно прочту ее вновь, — с этими словами, Анриетта вновь обернула книгу тканью и отдала Жаку за тем, чтобы он ее убрал. Камердинер, не найдя куда бы пристроить очередной подарок, положил его рядом с корзиной, в которой послушно сидел Тьен.

За обедом особо разговоров не вели. Однако когда уже подавали десерт, все были настолько сыты, что вновь вернулись к беседе.

— Не хочешь ли опробовать свои новые пистолеты, — обратился Филипп к Анриетте.

— Охотно, - согласилась она.

— Надеюсь, стрелять Вы будете не в себя, — саркастично подметила Офелия, верно переведя для себя то, что сказал Дювиньо.

— А Вы так этого ждете? — в тон ей ответила Анриетта.

— Мне в общем-то все равно, — Офелия даже не взглянула на Анриетту, увлеченная апельсинами в сахаре.

— Так и к чему тогда Ваше беспокойство? — герцогиня поднялась из-за стола.

— Беспокойство? За Вас? Не льстите себе.

— Вы ко мне предвзяты, — с грустью произнесла герцогиня. Она опечалено вздохнула и вновь посмотрела на принцессу. — И как же мне заслужить Ваше расположение?

— Зачем это Вам? — Офелия вопрошающе посмотрела на Анриетту, уже доедая десерт.

— А вот так мне хочется, — герцогиня, едва ли хотела объясняться в чувствах при всех, да даже не будь никого рядом, она бы вряд ли поступила иначе, следуя той игре дерзких взглядов и колких слов, которую навязывала Офелия. Было в том что-то привлекательное, дразнящее и увлекающее Анриетту только больше. Искра рождала целый пожар, и укротить его огонь уже не представлялось возможным: он разгорался только сильней, стоило лишь уловить очередной вызов в небесно-голубых глазах Офелии.

Принцесса в свою очередь и сама увлекалась этой игрой, но по привычке все еще противилась тому неизвестному, что порывалось наружу. Дерзость ее была лишь необходимой защитой, однако именно она навязывала правила ведущейся игры, исход который был не очевиден ни для Анриетты, ни для самой Офелии. Принцесса лишь отдавалась во власть защитных механизмов, но верно чувствовала ту особую связь, что возникала между ней и Анриеттой. Это страшило, ибо было неизведанно, но оно же и определяло манеру общения, несвойственную принцессе. Со времени своего пленения она стала более дерзкой и язвительной на слова, что и сама замечала, удивлялась тому, однако же не столь сильно противилась, принимая изменения в характере как данность.

Вопрос же Анриетты о благосклонности смог ее озадачить. Она все никак не выпускала из головы того короткого момента забытья, когда позволила себе упасть в объятия Анриетты, и потаенным ее желанием было вновь почувствовать такую близость. Но она противилась. Противилась как могла, да только тщетны оказались попытки убедить себя в том, что она отнюдь не хочет более видеть герцогиню. Напротив — хочет и с еще большей силой.

И если чувства Офелии в определенной степени были сокрыты от прочих, за исключением проницательной Атенаис и не менее прозорливого Козимо, то Анриетта явно не преуспела в попытках сокрыть свою влюбленность. Выдавали ее и слова, и блеск в глазах. Кто-то на это в добрую шутку улыбался, однако же и был человек, которому все виденное не нравилось до жгучей боли в сердце. Софи Дюмон, угадывая за блеском в глазах герцогини ее чувства к итанийской принцессе, чувствовала ревность до того сильную, что ей стоило больших трудов держать себя в руках. С одной стороны, ей хотелось сорваться с места и уйти прочь, лишь бы не видеть того, что ранит ей душу. С другой стороны, ей хотелось вмешаться. Вскочить, обнять Анриетту при всех, поцеловать и вновь признаться в своих чувствах. Но она сдерживала бурные порывы, не смея решиться ни на то, ни на другое. Однако же она решилась сказать следующее, обращаясь к герцогине:

— Быть может, если принцесса настроена к Вам не столь дружелюбно, стоит оставить ее в покое? — вопрос этот со стороны звучал как добрый совет, но не как претензия человека, огорченного несбыточностью своих мечтаний. Потому никто не придал им того значения, какое эти слова имели на самом деле.

Анриетта озадаченно почесала голову, а после, вопреки ожиданиям виконтессы предложила Офелии следующее:

— Пойдемте с нами. Я обучу Вас стрелять. Быть может, этот навык окажется Вам полезен. Если Вы вдруг захотите прострелить мне голову, — добавила она чуть погодя.

— Анри, — возмущенно произнесла Розали. — Что ты такое говоришь?

— Я шучу, моя милая. Всего лишь шучу, — герцогиня улыбнулась. — Хотя… - она пожала плечами. — Никто не знает, что у Офелии на уме. Быть может, она застрелит меня прямо сейчас.

— Слишком много чести, — выдала итанийская принцесса.

— Так окажите мне ее. В смысле, пойдите со мной. Не будете же Вы сидеть здесь одна.

— И правда, Офелия, пойдемте, — пришла на помощь тетушке Розали. — Чего Вам тут оставаться?

— Возможно, моя компания ей нравится больше, — шутливо заметила Атенаис. Она вновь попивала шампанское и с улыбкой смотрела на происходящее. Верно угадывая чувства племянницы, она отчего-то находила забавным то, как Анриетта пытается их скрыть.

— А Вы что же, тетушка, остаетесь здесь? — спросила герцогиня.

— Да. Пожалуй, посижу с сеньором Дамико. Он мне крайне интересен.

— В таком случае приятной Вам беседы, — Анриетты задорно кивнула головой, изображая почтительное прощание, а после обратилась к Офелии. — Так что же, идете Вы или нет?

— Иду. Но не ради Вас. Только лишь за компанию с Розали, — принцесса посмотрела в глаза Анриетты, сама так до конца и не определившись, что же она хочет в них увидеть. Но она обнаружила там восторг от маленькой победы, одержанной тогда, когда ожидалось поражение.

— Вот и славно, — герцогиня вновь улыбнулась.

В который раз Офелия ловила себя на мысли, что улыбка Анриетты имеет для нее особое значение, но как и прежде она противилась чуждым мыслям, будто было в них что-то ужасное. Однако же сопротивление слабло, постепенно уступая тому, что с пущей силой порывалось наружу. Анриетта же в свою очередь успешно боролась с той неуверенностью, какая возникала у нее при всяком взгляде на Офелию. Она верила в то недружелюбие, какое изображала принцесса и все силилась отыскать пути к ее сердцу и уж хотя бы заручиться добрым отношением с ее стороны, как-то расположить к себе, да только как итог она отвечала сарказмом на сарказм, интуитивно чувствуя, что это может к чему-то привести, однако же рассудком не была в том уверенна, да только не находила иных способов общения, будто только в одном единственном было что-то привлекательное. В конце концов, она не была бы собой, если бы позволила себе вести беседы, притом при свидетелях, иным манером. В том был некий шарм, и обе его сохраняли, повинуясь внутренним императивам.

И так, всей компанией, за исключением Атенаис и Козимо, она оправились вглубь парка за тем, чтобы испробовать новые пистолеты Ее Высочества. Лакеи скоро принесли мишени и расположили их под ореховыми деревьями.

Первым стрелять вызвался Филипп.

— Давай, покажи, чему ты научился, — с привычным сарказмом сказала Анриетта, хлопая друга по плечу.

— Смотри и остерегайся. Потому что если мы когда-то схлестнемся в дуэли, она может стать для тебя последней, — не остался в долгу Филипп. Он вставил пулю, присыпал пороху и прицелился. Выстрел был громким. Сизый дым взвился воздух, рассеиваясь в нем вместе с запахом жженного пороха.

— Каким же метким ты стал, — Анриетта, козырьком приложив руку ко лбу, всматривалась в мишени. Зрение ее было острым, и она точно разглядела, что Филипп попал прямо по центру мишени. — А давай-ка еще раз.

Филипп охотно согласился. Не промахнулся он и во второй раз, чем спровоцировал восторженное удивление Анриетты.

Далее все стреляли по очереди. Пистолетов было два, и Анриетта на пару с Филипомм принялись учить дам правильно целиться и держать оружие. Розали вызвалась в ученицы к Филиппу, что было ожидаемо, к Анриетте же первой подошла Софи. Офелия тем временем стояла в стороне и вела непринужденную беседу с Антуаном и Базилем. Ролан тем временем вступил в разговор с Рафаэлем.

— Я слышала, Анриетта хороший стрелок, — сказала Офелия, наблюдая за тем, как герцогиня обучаем Софи Дюмон премудростям стрельбы.

— Это так. Было дело она участвовала в соревнованиях по стрельбе и неизменно брала там первое место, — сообщил Базиль. — Так что не думая идите к ней, когда она завершит урок с мадам Дюмон. Уж не знаю, насколько Вам будет полезен этот навык, но чему-то Вы точно научитесь.

— Я вот научился, — Антуан, скрестив руки на груди, провел ладонью по своей бородке, смотря туда, где происходила стрельба. — Я даже мог бы посоревноваться с Анриеттой.

— Я думаю, она будет только рада, — Базиль по-доброму усмехнулся.

— К слову, когда мы едем в оперу? — спросил Антуан.

— Послезавтра должно состояться первое представления, - ответил Базиль.

— Прекрасно. Вы же не забыли, что едете с нами? — обратился Антуан к Офелии.

— Конечно же, я помню. Очень жду этого дня. Вы так рассказывали о солистах театрах, что я в предвкушении.

— О, поверьте, Вы не будете разочарованы, — радостно произнес Базиль. — Кстати, как насчет помузицировать этим вечером? Я играю, Вы — поете.

— Охотно. К слову, Антуан, Вы обещали мне конную прогулку. Кажется, Филипп будет катать Розали завтра. Я все так же хочу быть с ними.

— За это не переживайте. Я буду, как и обещал. Но я сделаю больше. Научу Вас сидеть в седле по-мужски, — Полиньяк улыбнулся и довольно потер руками с таким видом, будто бы то, что он затевал сделать, было действием недозволенным и оттого более приятным. — Но для этого Вам нужен мужской костюм. Как у Анриетты. Этот вопрос мы с Вами как-нибудь решим и я точно научу сидеть Вас в седле не хуже своего.

Взгляд его, вопреки всегда грозному виду, в этот момент казался, впрочем, и являлся таковым на самом деле, добродушным. Офелия, поначалу пугавшаяся его строгого вида, все же успела к нему привыкнуть и теперь верно знала, что Антуан де Полиньяк отнюдь не тот, кем кажется. Веселый, доброжелательный, всегда легкий на подъем, он виделся ей верным другом и даже большим, чем Базиль, хоть она и не делала разницы между ними.

Тем временем, пока эти трое вели непринужденную беседу и обсуждали планы на будущее, Анриетта учила мадам Дюмон стрельбе. Софи же не столь сосредоточенная на предмете обучения, сколько на самом преподавателе, все силилась сдержать порывы своего сердца. Ей хотелось бы остаться с герцогиней наедине, вновь объясниться в чувствах, и тем сильнее были эти желания, что она познала ревность. Однако же благоразумие велело ей вести себя скромно и не поддаваться импульсивным порывам во избежание неприятностей. Ей все было обидно, что Анриетта уделяет такое внимание итанийской принцессе и все искала способы обратить внимание герцогини на себя.

— Анри, — тихо произнесла она, когда Анриетта, желая показать, как правильно прицеливаться, обхватила ее со спины и несильно сжала ее правую руку, в которой находился пистолет. Виконтесса, откинулась назад, прилегая головой к плечу герцогини. Издалека ничего этого не было заметно, а Филипп и Розали, стоящие рядом, не обращали на них никакого внимания.

Герцогиня, прицеливаясь из-за плеча мадам Дюмон, положила указательный палец поверх пальца Софи, находящегося на спусковом крючке.

— Прицельтесь получше. Но не в этой позе, — не обращая никакого внимания на томный голос Софи, сказала Анриетта. Она вдруг почувствовала себя плохо. Зрение будто бы стало хуже, но она все еще могла навести прицел.

— Я люблю Вас, — тихо прошептала Софи едва ощутимо касаясь губами щеки Анриетты.

— Мы же уже как-то говорили с Вами об этом, — герцогиня тяжело вздохнула. — Не думаю, что стоит к этому возвращаться.

— Неужели я нисколько Вам не нравлюсь? — продолжала мадам Дюмон, сочтя, что Анриетта, покуда не груба с ней, может терпеть ее признания и под конец дать слабину, поддавшись ее — Софи — напору.

— Софи, — герцогиня одернула голову, не позволив виконтессе одарить ее еще одним поцелуем в щеку. — Прекратите. Здесь Ваш муж.

— Дело только в нем?

— Нет. Я прошу Вас, прекратите это все, — Анриетта говорила мягко, однако же легкое раздражение закралось в ее голос, не ускользая от внимания мадам Дюмон. — Это лишено смысла, Софи. Так, как хотите Вы, не будет.

— Вы влюблены в нее, — после короткого молчания выдала виконтесса. Ревность взывала к злости, теперь и в ее голосе сквозило раздражение. — Это заметно.

— Софи, — с легким укором произнесла Анриетта. — Хватит. Я не хочу объясняться с Вами.

— Конечно. Куда мне до нее? Она же принцесса, — Софи отпрянула, высвобождая руку, но Анриетта случайно надавали на ее палец и последовал выстрел.

Виконтесса недовольно вырвалась, пистолет упал на землю, а она уже шла по направлению к супругу, сама не зная зачем. По пути она одарила Офелию ненавидящим взглядом, и принцесса была единственная, кто его заметил. Не понимая, что послужило тому причиной, она лишь недоуменно посмотрела на Софи, но так ничего и не сказала своим собеседникам, будто это не имело для нее никакого значения.

Анриетта наклонилась, чтобы поднять пистолет и почувствовала еще большую слабость, чем прежде. Голова закружилась, хотелось присесть, а что еще лучше, прилечь, но она стойко держалась, намереваясь продолжить стрельбу.

— Офелия, Ваша очередь, — громко сказала она, с улыбкой обращаясь к принцессе.

— С чего вы взяли, что я хочу взять у Вас уроки стрельбы? — ответила она ей, придав своему тону прежнюю надменность.

— Но Вы же согласились пойти со мной.

— Не с Вами, а с Розали, — поправила Офелию.

— Так составьте ей компанию. Видите, как она усердствует с Филиппом? Этак скоро от мишени ничего не останется. Ну либо от ореха, если будет так промахиваться, — Анриетта согнулась, упираясь руками в колени.

— Тебе нездоровиться, Анри? — обеспокоенно спросил Базиль. Поведение сестры казалось ему странным, непривычным и он верно чувствовал неладное, но Анриетта поспешила его заверить, что все в порядке.

— Все замечательно, — сказала она. — Вот жду, когда ко мне соизволят подойти.

Анриетта выпрямилась, но состояние ее не улучшилось. Голова все так же шла кругом, в глазах стало двоиться, тогда она зажмурила их и провела рукой по лицу, будто бы пытаясь сим незатейливым жестом снять усталость. Тщетно. Становилось только хуже.

— Так что же, Вы подойдете или нет? — вновь обратилась герцогиня к принцессе.

Офелия, подталкиваемая Антуаном и собственными желаниями, находящимися в контрах с императивами противоборствующей стороны, направилась в сторону Анриетты.

— Что же, это даже интересно, чему Вы меня научите, — тихо произнесла она, подойдя вплотную к герцогине.

— Держите, — Анриетта с улыбкой протянула пистолет принцессе и все старалась скрыть свое внезапное недомогание. — Вытягивайте руку вперед. Да, вот так, — герцогиня встала за спиной Офелии и сжала ее руку, в которой находился пистолет. — Мушка должна быть чуть выше цели, иначе Вы попадете не туда.

Она все пыталась прицелиться из-за плеча принцессы, но в глазах все так же двоилось, пожалуй, что и пуще прежнего. Рука дрожала, и Офелия это чувствовала.

— Да что же это? — тихо произнесла Анриетта, не в силах совладать со своим недомоганием.

Офелия обернулась. Сильный тремор рук герцогини взывал к ее волнению и она уже точно чувствовала, что Анриетте плохо.

— У Вас кровь из носа, — в тихом волнении сказала она.

Ей было из-за чего переживать. Помимо озвученного принцесса видела побледневшее лицо герцогини; видела, как дрожат ее губы, а мускулы лица дергаются в нервном тике, да и взгляд ее был не тем, что прежде. Испуг — вот что читала в нем Офелия. Волнение ее стало только сильней и достигло своего пика, когда Анриетта, не в силах устоять на ногах, упала на землю.

— Анриеттта, — испуганно воскликнула Офелия и попыталась удержать герцогиню, но тщетно.

Она повалилась на землю и затряслась в судорогах, на губах появилась пена, как при эпилептическом припадке, и принцесса окончательно разволновалась, не зная, что ей делать. Тут же рядом появился Филипп, за ним Розали и Базиль. Все были сильно взволнованы и даже напуганы случившимся, но никто точно не знал причин происходящего.

***

— Так Вы увлекаетесь химией?

Козимо, как только молодежь удалилась развлекаться, подсел поближе к Атенаис. Разговор между ними завязался быстро без каких-либо проблем. Тетушка Анриетты, ни коим образом не смущенная тем, что собеседник ее не родовит, охотно общалась с ним и получала от того удовольствие. У них имелось не мало общих тем для не принужденной и интересной обоим беседы. Симпатизируя друг другу, они всецело наслаждались проведенным вместе временем и даже не замечали сколь быстро оно течет.

— Увлекаюсь, — согласно кинула Атенаис. — Больше скажу Вам, я ей занимаюсь у себя в имении. Многие считаюсь меня странной и сумасбродной, — с улыбкой говорила она. — Но я рада тому, чем увлечена. Будьте уверены, — она похлопала Козимо по ладони, которую он расположил у себя на коленке и с заговорщицким видом склонилась к нему, произнося следующие слова полушепотом, — никто и никогда не переубедит меня в обратном.

— Это замечательно, — Козимо улыбнулся. Давно ему не доводилось общаться на подобные темы с кем-либо, и он был только рад найти понимающего собеседника, ибо Атенаис, как выяснилось, немало знала и в области медицины, хотя сама редко практиковала оную, больше увлекаясь наукой.

— А Вы давно практикуете врачевание? — с деловым видом спросила она.

— С юных лет. Видите ли, мой отец был аптекарем и был на хорошем счету у местных медиков. Вот и договорился он, чтобы один из них взял меня к себе в ученики. С тех пор я ни на минуту не пожалел о выбранной для меня судьбе. Это было лучшее, что мог сделать для меня отец.

— Полагаю, и он Вас много чему научил?

— Конечно! — Козимо вновь улыбнулся. — От него я знаю много чего о ядах и о том, как с ними бороться.

— Надо же, как интересно. Как хорошо я с Вами познакомилась, — Атенаис закинула ногу на ногу и обхватила верхнюю из них руками, при этом опрокинувшись на спинку стула. — Мне есть о чем Вас спросить. Да что же это? — она обернулась на жалостливый скулеж щенка. — То ли он загрустил, то ли ему плохо.

— Глядите, да он знатно потрепал книгу, подаренную Ее Высочеству.

Козимо поднялся и подошел к щенку. Тьен лежал на боку и все жалостно скулил, грустными глазами смотря в никуда. Когда к нему подошел врачеватель, он приподнял голову, да так тяжело далось ему это действие, что он тут же ее опустил.

— А кто ее подарил? — Козимо взял погрызенную книгу, наскоро пролистал ее и задумчиво посмотрел впереди себя.

— Лакей сказал, что даритель предпочел остаться неизвестным, — Атенаис насторожилась, смутно догадываясь, к чему был задан этот вопрос.

Она и сама поднялась со сткла, а после опустилась рядом с щенком. Тот совсем был плох. Фырчал, судорожно дергал лапками, глазки его повлажнели, он более не мог подняться.

— Яд, — тихо произнес Козимо, хватая с земли бордовую ткань, в которую была завернута книга. Он наскоро завернул ее обратно и подскочил. — Это яд, — медик был напуган и взволнованно смотрел по сторонам. — Ему я уже ничем не помогу, — сказал он, указывая на Тьена. — Но где Ее Высочество?

— Вы уверенны? — Атенаис почувствовала, как быстро забилось ее сердце в сильном волнении. Она медленно поднялась и не отводила встревоженного взгляда от Козимо. Вопрос скорее был озвучен в желании развеять собственные переживания, чем вновь убедиться в том, что она и так уже сознавала. Ей хотелось бы услышать, что сеньор Дамико ошибся, но она верно знала, что он прав. Свидетельством тому умирающий Тьен, который в последних предсмертных судорогах исходил пеной и даже не мог более издать жалостливого скулежа.

— Я знаю, — уверенно произнес Козимо. Взгляд его был встревожен, и он бы, возможно, дошел в своем волнении до паники, если бы его не окликнули.

Тогда сеньор Дамико разглядел приближающуюся Офелию. Она бежала прямо к ним. Запыхавшаяся, она, не добежав до конца, крикнула на ходу:

— Козимо! Анриетте плохо! Нужна твоя помощь, — она выглядела напуганной не меньше, чем Козимо и Атенаис. В момент опасности, она и помыслить не могла о том, чтобы следовать своей игре в неприязнь. Нет. Ее тревожило состояние Анриетты, и тем сильнее она боялась, что впервые сталкивались с чем-то подобным. Встревожены были все, и лишь во власти Козимо в этот момент было помочь герцогине.