Сортировать каждый листочек и цветочек в зип-пакеты довольно занимательно, если есть усидчивость, терпение и много свободного времени. А в четырёх стенах психиатрической больницы его предостаточно, ещё и с надбавкой. Делал это Катсуки с небольшим осадком на душе. Он знал, что все люди в белых халатах подлые, и на счёт зелёного не сомневался. Но нехорошо как-то. Если подумать, он был слишком убедительным: пытался подружиться, сделал подарок, не пичкал лекарствами, отдал свою безделушку, помог скрыться от заведующего и его собачки. Всё это время Катсуки не чувствовал какого-либо двойного дна в его поступках.

Может, докторишка правду говорил? Оправдания звучали странно, но он же полный орех*, так что другого от него ожидать не нужно. Совершенно не умеет врать. Каким бы Бакуго не был белым гиацинтом*, сейчас он скорее пурпурный*.

Без зелёного чудика скучно. Даже когда он рядом сопит, веселее становится. Интересно, он разгадал "послание"? Или опять где-то грохнулся? Листая книжку, пациент наткнулся на акацию Признаки скрытой любви. Всматриваясь в неё где-то с минуту, он помотал головой. Нет, бред какой-то. Скрытая любовь, у зелёного чудика? У него все карты напоказ, ничего утаить не в состоянии. Ерунда это всё. Вот сейчас Бакуго закроет книгу, откроет на любой странице и дальше продолжит свою кропотливую работу. Открыл – аконит.

От кого тут защищаться? Ладно, глупый вопрос, от всех. Хлопнула дверь. Вот, лёгок на помине, мириться пришёл. Как раз всё подготовлено.

Катсуки поднимает глаза, но не видит зелёного чудика, только чья-то тень прошмыгнула за спину. Ладонь закрыла рот, а в области предплечья укол. Дурак. Растерял хватку, расслабился, а от неожиданности и сопротивляться забыл. Перед глазами поплыло, тело горело, а неизвестный ретировался. Чёрт, что ему уже вкололи?

Блондин попытался встать, но картинка никак не хотела становиться чёткой, появились непонятные серые круги, которые вскоре заполнили собой все пространство. Абсолютно всё однотонное, блеклое. Ещё какое-то время он пытался хвататься за койку, но получалось плохо и в итоге она перевернулась. Осознание, что он лежит на полу ударило в мозг не сразу. Опять дверь открылась. Да кому там нейм1ётся?

***

Изуку совсем отчаялся. Как можно было потерять то, чего добивался кровью и потом несколько месяцев? Ещё и так глупо. Пациент теперь и видеть его не желает на пороге, не то, что принимать от него что-либо. Здесь нужно включить воображение, когда же то идей не дало, в ход пошёл интернет. На запрос "Как помириться с другом, если тот не хочет ничего слушать" выпало шесть тысяч вариантов ответа, но ни один не подходит. Хотя приползти на коленях и умолять о прощении тоже неплохой вариант. Всё же нужно сходить и ещё раз извиниться. Может, через пару месяцев вернёмся в начало. Изуку только дёрнул ручку, как его чуть не сшибла подруга. Вид у неё был так себе.

– Вот ты где. Ты же только от седьмого? – ни тебе "привет", ни "пока", вот так сразу в лоб. Деловая девушка. Врач помотал головой, не понимая, к чему она. – Он на пол упал, странное с ним что-то.

Не став пока задавать вопросов, почему у Урараки есть ключи от палаты, двое врачей быстрым шагом пошли к седьмому, первым заглянул Мидория. Он еле успел закрыть дверь, защищаясь от летящей энциклопедии.

Ничего себе, едва головы не лишился. Маленькую щель удалось открыть, комната была цела. Пока. Слышен неприятный звук, словно ногти сдирают обои, и рычание. Такое состояние мало назвать "странным". Глядя на Урараку, он видел её обеспокоенные глаза. Он повернулся к ней и положил ладони на её плечи.

– Прежде, чем я зайду, поклянись, что, какие бы звуки ты не слышала оттуда, не позовёшь подмогу.

Девушка едва не задохнулась от возмущения, ещё больше переживая за друга от подобного заявления. То есть как это, не звать на помощь в случае чего?

– Исключено. Даже не проси о таком.

– Санитары могут сделать хуже, – пытался растолковать, терпеливо, как маленькой, Изуку, наклоняясь так, чтоб их глаза были на одном уровне. – Поклянись. Прошу, Очако. Я же могу тебе довериться? – когда он так просит, невозможно отказать. Вот почему ты такой убедительный, Изуку Мидория? Девушка долго колебалась, но сдалась под напором зелёных глаз и кивнула. Тот улыбнулся и крепко обнял подругу. – Спасибо. Пожелай мне удачи.

Очако на всякий случай отдала свою резинку-спираль и нацепила её как браслет в качестве оберега. Изуку, на свой страх и риск, вошёл в палату. Темно, хоть глаза выколи, единственным источником света была открытая дверь. На этот раз зато ничего в голову не прилетело. Койка откинута в один угол палаты, матрас в другой, тумба в третий, стены все в царапинах. Кое-где валяются обрывки бумаги и засушенные цветы. Здесь явно побывал зверь. И за опрокинутой койкой он увидел его свирепые красные глаза. Врач сглотнул.

– Каччан?

Он не успел опомниться, как на него напали и повалили на пол. Головой ударился довольно больно, шишка точно будет, на грудь насели, а запястья прижали к поверхности. Рука нащупала посторонний предмет и откинула его. Это был браслет Очако. Ладони сомкнулись на горле, и воздух начал постепенно уходить. Изуку пытался смахнуть их, барахтался, как утопающий, но все тщетно.

Алые огни напротив не выражали никакого сожаления или жалости. Только жажда. Жажда мести, крови. Что на него нашло? Это не совсем в его стиле. Вокруг начало плыть, рука потянулась вверх и нащупала чужое лицо, слабеющие пальцы провели по щеке, собирая пот, после чего легли ниже, на шею. Так же поступила и вторая рука.

– ...атсуки, – говорить не было сил, да и больно очень, но он пытается хотя бы хрипеть. Получается плохо. – Ты же... не... – силы уходили с каждой секундой, яркость понемногу падала, как и руки с шеи. Крохотная слезинка скатилась с глаз. Изуку закрыл глаза и зажмурился, из последних сил выдавая: – животное, – давление с дыхательных путей ушло в последний момент, когда он уже видел свет в конце тоннеля. Но руки были на месте.

Мозг отказывался посылать какие-либо сигналы в область конечностей без дозы кислорода, поэтому Изуку лишь глубоко вдыхал, хватая воздух, и лежал неподвижно ещё какие-то две-три минуты. Когда он поднял глаза вверх, увидел алые огни, что были неестественно маленькими, в них читалась злоба и ярость, но по большей мере ужас.

Он секунду назад мог убить человека.

Рычание стало тише, больше походя на поскуливание. Доктора хватило только на улыбку.

– Так вот, почему ты не разговариваешь, – сам себе прошептал он, но пациент услышал. Он соскочил и спиной отполз к перевёрнутой кровати, рычание возобновилось

Пожалуйста, скажи это снова.

Изуку приподнялся, потирая горло и оглядываясь. Какое-то время ему придётся хрипеть.

– Да, натворил ты дел. Хоть не при остальных, по-хорошему, отправили бы тебя в изолятор, – В голову прилетела подушка.

Он поднялся на ноги, хотя голова кружилась, кислородное голодание не отпускало, но сил подойти к разбушевавшемуся пациенту и присесть перед ним на корточки ему хватило, пусть Изуку и слегка пошатывало. Ещё раз взглянув в глаза Бакуго, он нахмурился. Его зрачки неестественно малы, так быть не должно.

– Что-то непонятное. Тут был кто-то до меня?

Шум в голове мешал трезво мыслить, странный голос нашёптывал разные идеи, как избавиться от назойливого докторишки, что раздражает только своим присутствием, но Катсуки стойко выдерживал его манипуляции. Если зелёный исчезнет, он отсюда не выйдет ровным счётом никогда, а так появились какие-то десятые и сотые шанса. Без целых, но и не полный ноль. Это единственный человек в белом халате, которого волнует не количество ноликов в зарплате, а реальное, не искусственно созданное, состояние больного. Он – билет Катсуки из этой тюрьмы, нельзя от него избавляться. Даже когда он тупит, как пробка, он пытается думать.

Сквозь шум протиснулся голос врача, он задаёт какоё-то вопрос. Переварить его Бакуго не составило особого труда, вот ответить немного наоборот. "Да, была странная тень, она вколола мне что-то похожее на наркотик, и я чуть тебя на тот свет не загнал". Неплохой вариант, но нет. Катсуки кивнул, глаза бегали туда-сюда, руки дрожали. Даже не скажешь, что они могут задушить человека.

– Ты запомнил, кто это был? Сможешь показать? – Бакуго помотал головой, опуская её, его понемногу перестаёт бить дрожью. Изуку поджал губы. – Жаль. Ну ничего, не пошлю же я тебя "след искать". Для такой работы нужна собака, а не человек. – и начал заглядывать в каждый глаз с миниатюрным фонариком, отодвигая веки пальцами. – Как я и думал. Этот человек тебе ввёл что-то , верно? – но Катсуки уже не слушал.

Поток мыслей не прекращался, но одну он выделил на первый план и повесил в рамочку. Человек.

– Катсуки?

Перехватив обеспокоенный взгляд доктора, Бакуго, если бы мог, поинтересовался, что ему не понравилось в его внешнем виде, но, когда чужая рука коснулась его щеки, возмущение стало не такой колоссальной нуждой. На большом пальце доктора блестела прозрачная жидкость. Руки сами потянулись к лицу и стёрли никем не прошенные слёзы. Изуку ни с того ни с сего улыбнулся.

– Такая реакция от простого факта. Ты человек, Катсуки. Кто бы что ни говорил, это аксиома.

Бакуго не успел опомниться, как тело обмякло и упало в руки доктора. Слезы сами полились, пропитывая халат, а руки сжали белый халат до побеления костяшек. Мидория не был готов к подобной открытости, но что теперь поделать? Поэтому он принялся делать то, что умеет лучше всего – молча обнял, положил ладонь на светлую макушку и начал неспешно гладить. Главная деталь – молча. Любые слова сейчас могут все испортить.

На данный момент он уяснил несколько вещей: Катсуки наконец открылся ему, полностью, неизвестный бродит по коридорам больницы и пытается помешать выздоровлению пациента, и, самое главное – конец лечения стал намного ближе, чем раньше.

***

Обеденный перерыв, на втором этаже ни души, было слышно, как пролетает муха. Дверь кабинета с табличкой "заведующий отделением" была приоткрыта.

– Юнга в каюте.

– Молодец, продолжай в том же духе, – Айзава не отвлекался от работы даже во время такого золотого часа, как обед, ведь дел было по горло.

Он поднял глаза на девушку и уловил её напряжённость, вздохнул, достал из ящика бумажный конверт и положил на край стола. Она подошла, открыла его, но даже когда пальцами пересчитала банкноты не ушла.

– Что-то ещё?

– Я не могу его обманывать. Больше не могу.

Подобного рода заявление совершенно не удивило Шоту, он был готов к такой сдаче назад.

– Я и не заставлял. Просто подумал, что родителям понравился ремонт.

Очако сокрушенно прикусила губу, стискивая конверт в пальцах. Да, они были в восторге, и это не может не радовать. Но не ценой свободы другого человека. И обмана третьего. Как только она могла попасть в это болото...

– Если будет что-то нужно, обращайтесь. Я пойду, – Урарака спрятала деньги в потайной карман и поспешила ретироваться, оставляя главврача наедине с собой и своими погаными документами. Улыбающегося и хлебающего кофе.

***

Кое-как Мидория всё же уложил №7 спать – предварительно всё расставив по местам – накрыл одеялом и, стараясь не скрипеть ботинками, покинул палату. Ещё не закрывая дверь, к нему подбегает подруга, интересуясь его состоянием. Как он успел понять — его собственным, а не состоянием пациента. Жестом показывая, что шуметь не стоит, он закрыл пациента на ключ и выдохнул, поворачиваясь к Урараке, всем своим видом показывая, что все хорошо.

– Изуку, может, всё-таки...

– Нет, – отрезал он, на интуитивном уровне зная, что ему хотят предложить. – Я не буду отказываться от Катсуки даже под дулом пистолета. Сама подумай, кто возьмётся его лечить? Никто в здравом уме и светлой памяти, – девушка невесело хихикнула, отводя взгляд от друга. Тот тоже не удержался.

Назвать себя психом с помутнением рассудка всяко лучше, чем со спокойной душой наблюдать, как человек увядает на глазах. Если правильно оперировать имеющейся информацией, совсем скоро Катсуки Бакуго заговорит. Но есть сложность: никто не должен об этом знать. Он смотрел на доверчивую подругу, и, как бы не скреблись на сердце кошки, он закусил внутреннюю сторону щеки и решил не говорить ей о своих успехах. Тем самым человеком, что накачал Катсуки, мог быть кто угодно, но он не хочет думать, что им может быть его единственная подруга. Не хотел признавать, что круг подозреваемых сужается до мизерного количества человек, которые владеют ключом от палаты. Не хотел забирать у неё ключ.

– Я переживаю, Изуку, – благо она не заметила следы чужих рук на шее, что всё ещё еле видны. А может и заметила, но из добрых побуждений промолчала. – Неизвестно, что этот монстр... – её схватили за плечи и максимально тихо, с силой вжали в стену около двери.

Блеск глаз напротив, хоть и был родным, знакомым и согревающим, сейчас казался устрашающим, девушка невольно вскрикнула.

– Никогда не называй его монстром. Он такой же человек, как мы с тобой. Стоит усвоить эту простую истину и как можно быстрее, – она кивнула, сглотнув. Ещё никогда ей не доводилось видеть друга таким... Пугающим. Он отпустил её и как ни в чем не бывало улыбнулся, направившись прочь. – Я пойду, червячка заморю. Ты со мной? – та помотала головой, на что Изуку пожал плечами и скрылся за ближайшим поворотом.

Очако съехала вниз по стене, оправляясь от нелёгкого диалога. Вот она, стадия невозврата. Причина ей сейчас спокойно себе спит и сны видит за этой дверью. Собираясь совершить то, о чём она потом будет жалеть всю оставшуюся жизнь, девушка полезла в карманы, но не нашла нужной вещицы. Проверила ещё раз – пусто. Да где же ключ?

– Изуку, гад!

***

Проснуться со странными, в огромной мере знакомыми ощущениями не всегда радует. Никому не пожелаешь таких "знакомых". Первое, что он заметил – руки снова в кандалах смирительной рубашки. Только не это, её ведь ни порвать, ни зубами перегрызть. Ну и за какие привилегии его облачили в эти доспехи? Бакуго помнит всё, даже то, что не хотелось бы вспоминать. За исключением вчерашнего дня, на его месте огромный провал. А хотя не совсем, он наводил порядок в своей энциклопедии, ведя параллель с мыслями о недавнем инциденте, в ходе которого пришёл к выводу, что перед зелёным неплохо было бы извиниться. Несмотря на тот факт, что делал он это всего пару раз в своей не слишком счастливой жизни, всегда можно порепетировать перед зеркалом, что висит уже долгое время над раковиной. Правда, оценивая своё положение на данный момент, Катсуки пробирают небольшие сомнения в надобности извинений. Этот идиот нацепил на него одну из наиболее ненавистных ему вещей, и очень сильно за это поплатится. Он ему такое устроит, месяца два будет бегать за мазью. Просто нужно дождаться, когда он соизволит посетить палату.

Долго ждать не пришлось, буквально через несколько минут в палату врывается не-совсем-понятно-кто и с порога начинает сыпать оскорблениями, подходит и хватает его за грудки, слишком приближая к своему лицу. На запах соленое, на вид уродливое и заплаканное. Тушь размыло. Если не обращать внимание на растрёпанные волосы, как у безумного учёного, отдалённо напоминает собачку заведующего. Только что ей нужно от него в этот раз?

– Доигрался, кобель? – истерически кричала она, руки трясли его, как грушу, словно от этого она получит ответы. – Я вижу тебе чуждо понятие "совесть" так же как и "человечность". Как только Изуку мог тебя защищать, псина ты плешивая!

На шум прибежал знакомый красноволосый санитар и оттащил невменяемую девушку от знатно прихреневшего пациента. Что вообще происходит? Ни с того ни с сего связали, накинулись на него. Точно дурдом, даже не психушка. Урарака вырывалась, бросалась угрозами и оскорблениями на, уже не в состоянии даже рычать от изумления, пациента, но в конце концов "сдулась" на руках Эйджиро и залилась горькими слезами, прикрывая рот. Тот, как мог, успокаивал её, глядя на №7 глазами, полными презрения и ненависти.

– Не трать силы, – как можно более успокаивающе говорил Киришима, прижимая кареглазую к своей груди и пропуская сквозь пальцы спутанные локоны. Зыркнул на Бакуго. – Такие, как это чудовище, не понимают, что такое "сострадание" и "милосердие", – попытки сказать что-либо внятно увенчались крахом, она лишь всхлипывала. – Давай исполним его последнюю волю и пойдём готовиться.

Урарака кивнула, достала из нагрудного кармана аккуратный белый свёрток и бережно положила на край койки. На вопросительный взгляд пациента она даже не взглянула, только бросила через плечо:

– Получи свой трофей.

И ушла под крылом санитара. Опять тишина, становится интереснее. Что же он такого натворил вчера, что на него так набросились? Руки в подвешенном состоянии, так что придётся как раньше – нос да зубы. Катсуки подполз к вещице и, пусть не с первого раза, но развернул её. Точнее их. Очки, и довольно знакомые. Секунду, это же очки докторишки.

Заплаканная деваха, последняя воля, очки... Нет. Пожалуйста, пусть это будет обман мышления, пусть всё, что угодно, но не то, что он подумал. От посетившей догадки стало не по себе, холодок побежал по коже. Он же не мог...

Поднимая глаза, он видит вокруг людей, одетых в чёрное. Кругом памятники и надгробья, а перед ним совсем свежий, блестящий, чёрный памятник с фотографией жизнерадостного паренька с кучерявыми короткими волосами и веснушками. Он улыбается всем присутствующим, но никто и никогда больше не услышит его смех, и от этого ещё хуже.

Солнце их коллектива навсегда померкло, отныне осталась только одна огромная, тёмная туча. Ямочки на щеках сейчас кажутся такими родными, недостижимыми, хочется вновь услышать что-то сонное, и от того едкое в свой адрес, умное и занудное, даже всех раздражающий, некоторых пугающий, бубнёж.

Остолбеневшего пациента скрутили и повели к открытому гробу, видимо, посмотреть на содеянное. Кряхтя, он подошёл и застыл от ужаса, отшатнуться не позволяли две до боли знакомые рожи в солидных костюмах. Сердце ёкнуло, казалось, оно тут и остановится. На белой обивке лежал его врач, его бездыханное тело в таком же костюме с бабочкой, на шее следы от чужих рук, тело бледное а лицо расслабленное. Оно больше не исказится в испуге, боли или радости, а руки не зароются в его пшеничную шевелюру и не прижмут к себе, дабы утихомирить.

Катсуки задёргался, вырываясь из лап санитаров и отскакивая на пару-тройку метров, неверяще вертя головой. Нет, ни в коем случае, ни в коем разе. Да, он способен на многое, за целый год в психушке он это прекрасно усвоил, но не до такой степени, чтобы прикончить человека. И именно того, что необходим ему, как кислород.

Прощание прошло так же быстро, как и началось, настало время погружать покойного в яму. Бакуго начал медленно отходить от сия действия, как упёрся спиной во что-то. Или в кого-то. Он поднял голову и увидел, опять же, знакомое лицо, своего бывшего врача. Одет он был как раз по случаю, только вот лицо, оно не выражало ровным счётом ничего. Или может что-то и было, только вот он не мог понять, что. Тошинори обошёл его и, проходя мимо, сказал так тихо, чтобы только близстоящие – то бишь Катсуки – могли расслышать:

– Не думал я, что настолько ошибусь в тебе.

Бакуго сорвался с места и побежал прочь с места траура. Он не разбирал дороги, бежал прямо, радует хоть в процессе бега смирительная рубаха растворилась прямо на нём, но не время уделять этому дельное внимание. В голове эхом разносится голос покойного врача.

– Каччан, зачем? Почему ты меня убил? – он мотал головой, да так, что ещё чуть-чуть и отвалится. – Я отдавал тебе всё своё время, хотел тебя вылечить, – "не убивал, я никого не убивал" повторял себе беглец, стискивая руки в кулаки, игнорируя голос. – Я до последнего верил, что в тебе есть человеческие качества, и это было моей фатальной ошибкой, – это ложь. Всё вокруг наглая, подстроенная ложь. Спектакль. Ничего из этого не может быть правдой. – Ты самое настоящее животное, – замолчи, закрой рот.

Я не животное.

Глаза жжёт, солёные капли развеивает ветер.

– Дикая псина. – замолчи, гнусный, настырный, бесполезный докторишка.

– Заткнись, чёртов Деку!

***

На пороге своей квартиры, в одиннадцать вечера, Яги ожидал увидеть кого угодно – даже апостолу был рад – но не парня, которого видит второй раз в жизни, но к коему питал исключительно тёплые и светлые чувства. А найти его под дверью, пьяного в сопли, так вообще было сюрпризом. Одного взгляда достаточно для окончательного вердикта – столько выпить для Мидории было в новинку. Даже позу не удосужился поменять, можно сказать дежавю.

Не с первой попытки удалось затащить его в квартиру, как и не с первой снять хотя бы верхнюю одежду и обувь. Около дивана он выпрямился, отказываясь куда-либо двигаться, повернулся к старшему и, чуть ли не падая, схватился за чужую одежду.

– Я к маме не заехал, – и поплёлся обратно, разбивая старания Тошинори в пух и прах. Слух режет без ножа, как можно выкинуть столько букв в таком коротеньком предложении? – Там конфетки купить нужно, печенье, с пустыми руками ехать не комильфо.

Яги вернул не сопротивляющегося врача на верный путь и усадил на диван, а сам присел на кресло рядом. Взгляд Изуку был расфокусирован, непонятно куда он смотрит: на стеклянный столик или в пространство. Разговор от молчания плавно перешёл в рассказ последних событий. Мидория рассказал про свою поездку в независимую лабораторию, дабы сдать образец крови №7 для анализов, даже вернулся за своим пальто и из потайного кармана достал бумажки. Сам он их изучил вдоль и поперёк, поэтому предоставил эту работёнку врачу в отставке, а сам заладил про неотложную поездку к матери.

Настроение Тошинори окончательно упало ниже плинтуса, как и сонливость. Он не мог поверить, что кто-то был способен колоть наркотическое вещество, ещё и вызывающее агрессию, пациенту клиники. Хотя за бумажки с цифрами можно и не такое.

– Я всё-таки ненадолго отлучусь, маме что-то передать? – тот неразборчиво пробурчал, листая бумаги. Мидория поднялся и по дороге к порогу ненавязчиво обнял мужчину и с довольной улыбкой прощебетал. – Скоро буду, пап.

Хлопнула входная дверь, Тошинори моргнул. Пап? Сколько же этот юноша выпил? Как вспомнил его адрес, как добрался. Это ещё хорошо, что ничего не крушит и не буйствует. Хотя, он на такое и не способен. Спохватился Яги довольно быстро, когда до него дошло, что он прощёлкал пьяного человека, который просто взял и ушёл. С вешалки взял своё пальто цвета слоновой кости, – как-никак ночью холодно, и днём не рай – пулей вылетел из квартиры, наспех замкнул её и помчался по ступенькам с восьмого этажа. Не обращая внимания на усталость, он выбежал из подъезда и, минуты две-три порассуждав логически "куда мог пойти человек в состоянии сильного алкогольного опьянения, когда нужно добраться до матери, без знания, что автобусы уже не ходят как полчаса", побежал к ближайшей автобусной остановке. Там, прислонившись к дорожному знаку "пешеходный переход", готовил деньги на проезд Изуку, начиная дремать. На шее уже нет того шарфа, а жаль, ветерок не из тёплых. Яги, завидев того, сбавил скорость и нормальным размеренным шагом подошёл к врачу.

– Раз уж надумал ехать, быстрее будет на машине, – на него уставились сонные зелёные глаза, то ли с благодарностью, то ли с немой просьбой поскорее отправиться.

По итогу медики сели в новенькую Ауди, старший повернул ключ зажигания и выехал на ночную трассу.

Ехали в основном молча, Мидория только показывал дорогу и попросил остановить в нескольких магазинах. На заднем сидении лежали астры, пакет песочного печенья и конфеты.

– Ты всегда такие гостинцы матери покупаешь? – решил разбавить тишину водитель, не отрываясь от дороги. – И почему нельзя завтра утром приехать? – Изуку не собирался отвлекать его, но оставить вопросы без ответов было бы не культурно.

– Конечно, её любимые цветы и сладости. – пожал плечами юный специалист, смотря в окно. – Не вариант. Я всё своё время посвящаю работе. Да и я обещал, если вырываюсь в город, обязательно её навещаю. А мама всё знает и видит.

Тошинори улыбнулся. Кто бы ни была эта женщина, ей очень повезло с сыном. А Бакуго повезло с лечащим врачом.

– Катсуки очень повезло с врачом, который умеет отличать карьеру и работу.

Остановились они у чёрных ворот, вышли. Изуку достал бутылку воды, наклонился и как следует полоснул голову. По волосам стекали капли, на шею тоже немного попало, вдобавок ветер подул, от чего он вздрогнул. Отряхиваясь, как собака, он не забыл умыться, что окончательно привело его в чувство и хоть немного отрезвило. Во рту сразу оказалась жвачка с клубничным вкусом.

– Что ты делаешь? – не удержался Яги, которому стало холодно от такой картины, он поплотнее закутался в пальто.

– Мама не хотела бы, чтоб я в подобном состоянии заявился к ней. Не любит она таких людей.

Врач забрал купленное и пошёл ко входу, Яги за ним. Не завидев никого на посту, мужчины направились вперёд. Тошинори только сейчас, обходя могилы и памятники, начинал понимать, к чему было такое рвение. Впереди замаячил резной деревянный крест, Мидория остановился, на всякий случай удостоверился, не сильно ли пахнет от него, и присел перед ним, поцеловав чёрно-белую фотографию, возложил цветы перед ней. Далее открыл сладости и украсил пустующую тарелочку. Яги стоял недалеко, на сердце ни с того ни с сего заскребли кошки, но на веснушчатом лице, напротив, расцвела нежная улыбка при взгляде на фото. Оттуда сияла ответная улыбка довольно молодой женщины с пухлыми щёчками, одно лицо с сыном.

– Здравствуй, мама.

Шёл Изуку со спокойной душой, теперь уж наравне с Тошинори. Молчание из неловкого переросло в уютное, казалось, не нужно много слов, всё и без того понятно. На выходе из кладбища Изуку прислонился к невысокой колонне, второй рукой касаясь лица. Да уж, расслабился. Чувствуется, утром кому-то будет ой как несладко. Ещё и стыдно. Вот просто интересно, какой аргумент нужно было придумать его сознанию, чтобы вот так заявиться к ровеснику Айзавы-сенсея и бывшему лечащему врачу его пациента, ещё и потащить за собой в обитель покойников.

– Киришима, я всё верну, обещаю. И больше не буду пить, – шёпотом сказал сам себе Мидория, завидев, как его отсутствие заметили и направились к нему. – Спасибо вам, и простите за доставленные неудобства.

– Пустяки, всё в порядке. Давай я тебя подвезу, в таком состоянии ты домой не доберёшься, – значительными усилиями парня усадили в кресло рядом с водительским, а владелец машины закрыл за обоими двери и повернул ключ. – Говори адрес.

– Психиатрическая больница №14.

– В кабинете вечера проводишь? Похвально, – машина тронулась с места и выехала на дорогу. – Но сегодня поменяем немного обстановку. Переночуешь у меня, – сопротивления прозвучали активно и напористо, но уже через несколько минут быстро меняющийся пейзаж за окном убаюкал младшего трудоголика.

Тот лёг на бок и скрутился, щемясь к сидению с подогревом. Врач на пенсии хмыкнул, проведя забавную ассоциацию с замёрзшим котиком, которого везут в новую семью. На месте Изуку проснулся довольно быстро, словно и не засыпал вовсе – вот он, человек без нормированного графика работы – и долго отпирался от желания мужчины оставить его на ночь, ведь с Катсуки в любой момент может что-либо произойти, а его не будет рядом, и в таком случае у него отберут пациента. Подобная мысль вгоняла его в настоящий ужас, но Тошинори убедил, что за ночь не произойдёт ничего такого, привёл в квартиру, напоил чаем с ромашкой, накормил круассанами и постелил в гостиной. Изуку пришёл туда, уселся на диван и давай бесцеремонно пялиться на старшего коллегу.

– Перед тем как мы разойдёмся, можете ответить на один мой вопрос? – получив кивок в ответ, он выдал. – Зачем вы назначили Катсуки препараты от шизофрении?

Повисло молчание, на этот раз давящее, нагнетающее. Яги не был готов к лобовой атаке, но врать больше нет смысла. Рано или поздно правда всплывёт на поверхность.

– Когда на кону сотни других пациентов, дальнейшее лечение которых зависит от судьбы одного мальчика, нет ни времени, ни сил задумываться о морали своих поступков. Один должен отдуваться за всех, – понурив голову ответил Тошинори, сжимая пальцы в кулак. – Передавай ему мои искренние извинения, – и ушёл в свою комнату, оставляя младшего наедине со своими мыслями. Пусть не сейчас, но смысл сказанного рано или поздно дойдёт в эту светлую, доселе непорочную головушку.